Фениксы

      Хитрый, японского производства, магнитофон закончил проигрывать кассету и тут же врубил другую, а первую поставил на перемотку. Та, что доиграла, была самопальной записью нашего последнего концерта в «Двойной В»; та, что начала играть, была альбомом Black Sabbath «Vol.4» — «Snowblind» люблю, а вот «Laguna Sunrise» всегда делает меня сопливым, с детства ещё. Смешанные чувства. Кассеты-то магнитофон менял и перематывал, но играла-то всё время одна и та же сторона — сторона «А» концертника и сторона «Б» Саббатов, так уж поставлено было.       Мы со Стэном лежали на полу, возле стены. Сперва сидели, конечно, но потом сидеть стало как-то трудно, и мы уже лежали. Я даже не помню точно, что за дурь мы приняли в тот раз — мы просто собрали всё, что смогли найти у Донны в аптечке, порыскали по всем заначками, свалили это в кучу и устроили большой трип на двоих, этакий мальчишник, только ничьей свадьбы пока не предвиделось. И нас было всего двое, я и Стэн. Очень странно, но сколько я не напрягаю память, я не могу вспомнить — был ли кто-то кроме нас. Впрочем, учитывая всё произошедшее и принимая во внимание количество употреблённого, я склоняюсь к неопределённости.       Год? Конец восемьдесят девятого? Начало девяностого? Хотя да, Джимми Финн уже умер. Значит, после января. Февраль, что ли, был? Март? В любом случае, это было ещё до того лета, которое изменило Стэна, а мы — мы были два молодых олуха тогда, вечно возбуждённых олуха.       Мы лежали возле этой грёбаной стены, прямо на ковре, который был не слишком-то чистый, как и всё, что вообще было в этом доме (включая нас), и пытались вести беседу. Знаете, как это — когда у тебя голова, как пузырь, в котором вместо мозга болтается эрегированный член. Вот такие мы были интеллектуалы. Короче говоря, история такая…              — Зак, — спросил меня Стэн, — а чем бы ты занимался, если бы не играл в группе?       И попытался сфокусировать на мне глаза. Тупой вопрос. Сколько раз мне его уже задавали. Тупой. Поэтому и ответ тоже был тупым и заготовленным.       — Стал бы порно-звездой, — тут же выдал я, не задумываясь.       — Честно?       — Ессссно. — Когда ты на определённой стадии «улёта», сохранять «покерфэйс» проще простого.       — Кроме шуток?       — Я серьёзен, как цирроз печени.       — Но почему?       В самом деле, почему? Может быть, потому, что я часто думал о сексе тогда. Слишком часто. И секса было много. Самого разного секса. Временами я и правда ловил себя на мысли, что играю роль порно-звезды: большинство девушек, кажется, вообще не особо интересовались нашей музыкой. Гораздо больше — тем, насколько «горячими» мы были на сцене. А мы были горячими. Моё-то дело ещё ладно, фоновое — сиди за бочками и выдавай очередную порцию «убийственно выкладывающегося барабанщика» а ля Джон Бонэм. Это Джош, Рой и Стэн могли выпендриваться на полную катушку. Они и выпендривались. Узкие джинсы, хайр, стойки, всё такое. А уж когда начинались все эти заигрывания — ну, знаете, обнимашки там, поцелуйчики, типа в шутку, но, вроде как, и не очень — девчонки вообще с ума сходили, из трусов лезли. Парни тоже, кстати. Если подумать-то. Не так, как девчонки, но всё-таки. Секс, рок-н-ролл, наркотики. В огромных дозах.       Секс… Я и сейчас о нём думаю, ну, вы понимаете…              — Стэн, — сказал я, — а сам-то ты чем бы занимался? Спорим, оказались бы оба в порнушке… ты снизу, я сверху, а? Зашибали бы бабки… побольше, чем сейчас…       Он попытался меня отпихнуть — в шутку. А меня повело. Бывает такое: начинаешь развивать тему — и уже не можешь остановиться:       — У Донны же камера есть? Да наверняка сама снимает, когда народ думает, что её нет в комнате… — Я демонстративно огляделся и вроде как заметил какое-то мельтешение, не понять, то ли реально кто есть, то ли глюки. — Она бы и сценарии писала, как снимать…       Донна.       Стэн пихнул меня уже сильнее. Никогда не знаешь, как он воспримет шутку про Донну. Но я-то был уверен, что Донна ещё до моих разглагольствований додумалась снимать домашнее порно. В чём я не был уверен — так это в том, знает ли Стэн, что я временами сплю с Донной. С его подружкой.              В первый раз это было по пьяни. Всё равно все вместе тогда завалились на кровать у Донны в комнате — я, Донна, Стэн, но Стэн был в полнейшем отрубе, и Донна начала меня домогаться. Не мог же я отказать красивой девушке, особенно когда её кавалер уже ни на что не способен? Я бы и не остался тогда даже, но мы крепко поссорились с Лори, и переть куда-то под дождём тоже не сильно хотелось. Так что был я в том самом домишке, где жили душа в душу Донна и Стэн, и где просто так тусовалась ещё половина Сиэтла, а Mary Of Iron временами чуть не полным составом обитали неделями. По крайней мере, в спальне Стэна сейчас уединился с какими-то малолетками Рой, басила наш, да и Джош ушёл только недавно. Прямо в дождь. Но Джош — он такой, если что в голову вобьёт — хрен выбьешь оттуда… Ну а мы — пока Стэнни валялся, закатив глаза и наблюдая какие-то свои миры — мы с Донной трахнулись, прямо здесь же, рядом, даже не стали уходить в другую комнату (да, в общем, и некуда идти-то было), это было так возбуждающе. Именно потому, что рядом был Стэн. Помню, в какой-то момент мне было очень смешно, что так всё вышло, а потом наоборот. Потом я чувствовал себя, вроде как, дерьмово. Потому что Стэн, конечно, ничего не узнал, а мы ему не сказали.       Ну, в общем, было и было, проехали. Только вся штука в том, что это был наш с Донной пусть первый, но далеко не последний раз. Начинала всегда она. А я… чёрт. Ну если по-честному. Красивая девушка сама предлагает себя. На фоне своего… как бы выразиться помягче… немного пассивного бойфренда. Уверен, что она с ним всегда была сверху. Со мной тоже пыталась, но я не давал. Когда девушка сверху — она должна быть чувствительно сверху, понимаете? Донна же совсем маленькая, как феечка какая-то. Такую и не почувствуешь. Ну то есть, почувствуешь, но только если ты такой дрищ, как Стэнни. А если здоровый и крепкий парень, типа меня, значит, то не то уже совсем. Мне нравилось, если уж, допустим, согласился я быть внизу, чтобы девица была покрупнее, помясистее, чтобы шарахала своими бёдрами так, что яйца потом болят. Круглые титьки, круглая попка, круглый животик. Самые классные — цветные красотки. Жжёный сахар, карамель, шоколад… О’кей, о’кей, отвлекаюсь. Любил я пожёстче, в общем. Донна же, она была совсем не такая, поэтому сверху был я — я давил её и прижимал, и ей это нравилось.       Ей это чертовски нравилось.       Пусть и было нерегулярно. Спонтанно — вот слово хорошее. Пусть и было спонтанно. Не помню, в итоге, сколько раз мы вот так успели с ней переспать; я не считал. Больше шести раз точно. Больше десяти? Насколько именно больше? Не уверен.       В любом случае, в один прекрасный день, когда я уже практически переселился к Донне и Стэну в спальню «третьим не лишним», Донна умотала в Калифорнию. Не очень понял, к кому именно из своих родственников — отцу, матери или отчиму. У кого-то там была очередная свадьба. Донна всегда всё делала так внезапно. Раз — и нет её, и мы со Стэном вдвоём, лежим на полу возле стены, а кругом накиданы пустые бутылки и рассыпан пепел, потому что Стэнни опрокинул пепельницу, а магнитофон, оборвав на полуслове Стэнов вопль, ставит кассету на перемотку и врубает Саббат.              — У Донны же камера есть? Она бы и сценарии писала… — Мы рассуждали про порно.       Стэн пихнул меня. Наверное, всё-таки в шутку.       Я подумал, что — странно, но, кажется, мы впервые наедине. И куда подевалась эта вечная половина Сиэтла, толкущаяся в комнатах? Где Mary Of Iron полным составом, поклявшиеся быть вечно вместе, и в счастье, и в горе? Где все?       — А с чего ты решил, — сказал Стэн, — что я стал бы сниматься в порно?       Я сделал вид, что удивился:       — А почему нет? У тебя же самая порнографическая внешность, которую я видел… Такой мальчик-зайчик… для любителей дичи… — Я в шутку коснулся ладонью его щеки. Тогда у Стэна ещё были щёчки, сладкий наш Стэнни, тощий шестифутовый блондин с личиком героинового ангелочка и пушистыми локонами, то ли дреды, то ли не пойми что… ничего круглого больше и не было. Только эти щёчки, губы да глазища. Остальное — углы и почти прямые линии. Нигде не девочка-красотка.       — Пошёл ты, Зак, — сказал Стэн и засмеялся. Помню, кожа у него на ощупь была немного влажная. От пота, что ли?..       — Или вот можно было бы ещё заделать Иисусом. Только Иуда целовал бы тебя совсем в другое место…       Стэна просто прорвало от смеха, а я опять подумал, знает ли он о нас с Донной? Вот так вот бывает, что примешь, вроде как, одно и то же, но реакция у каждого своя. Стэн — в смех и вопросы, я — в загруз и откровения.              Я не любил Донну. Хотел — да, ни разу не отказал (а вы бы?). Но не любил. Тут вообще речь не о том была. Не знаю. Может быть, потому, что она как-то немного упала в моих глазах из-за своего отношения к Стэну. Потому что — ну вот только твой парень отвернулся, а ты уже с другим. Нехорошо это как-то. Она же не групи какая-то. Они же типа вместе, уже сколько лет. Хотя какое там вместе, если Стэн постоянно улетает куда-то, движется по своему космосу хер знает в какую сторону.              — Что ты на него смотришь? Хочешь его? — спросила тогда, накануне только, Донна, пока я делал своё дело, а сам между тем поглядывал, как там Стэн.       — Смотрю, как бы он не очнулся и не увидел нас. — (И ещё, на всякий случай — как бы он не откинул коньки.)       — Да ну. Стэнли вообще ничего не видит. Говорит, что видит всё, но не видит ничего… и не может ничего… — Тут мы на время прервали нашу дискуссию и сосредоточились на том, что могли оба. Не понимал я этих отношений. Донна подо мной стонала и вроде как извивалась, а потом закричала: «Стэн!» — у меня даже дух захватило, я как раз кончил в этот момент; повернул голову — нет, ничего, как был, так и лежит, Стэнни, то есть, только рот приоткрыл и глаза совсем закатились, одни белки видны. А мы продолжили разговор, как ни в чём не бывало:       — Почему ты так о нём? Ну, он же твой парень…       — А ты почему? Вы же в одной группе…       — Группа и секс — это понятия несовместимые.       — Ой, да ладно, — усмехнулась Донна и потянулась за сигаретами. — Особенно когда на ваши концерты посмотришь…       А потом сказала:        — Можешь оставаться пока, здоровяк, я мотаю в ЭлЭй.       — Сейчас, что ли?       — Ага.       Хорошо хоть плату предлагать не стала за услуги. И брать тоже.       Донна уехала. А мы остались вдвоём. Вот они мы: всё ещё лежим на полу, в пепле и кайфе, как умирающие фениксы.              — Странно, — сказал Стэн, — что ты решил, что я бы снимался вместе с тобой. — Black Sabbath доиграли, и опять начались мы, Mary Of Iron. Стэн пнул магнитофон ногой. Стало тихо. Он помедлил пару секунд и продолжил:       — Потому что… тебе что, парни нравятся?        — А в порно без разницы, — отмахнулся я, внезапно с новой силой чувствуя себя дерьмом. Тогда Стэн подвинулся поближе, зашептал мне на ухо:       — А мне нравятся. Ты нравишься, Зак.       От неожиданности мой «покерфэйс» дрогнул, и я только и смог, что сморозить в ответ ужасную глупость:       — Да я-то как-то думал, что ты и Джош…       — Честно? — хихикнул Стэн.       — Ну… вы, типа, уже давно друг друга знаете…       — Не так уж и давно. И мы ничего друг о друге не знаем, — ответил Стэн, подумав.       — Но все эти штуки на концертах и после… поцелуи… — «Покерфэйс» пошёл трещинами. И вот почему, спрашивается, я такой сентиментальный сегодня? Это всё Тони Айомми. Сволочная «Laguna Sunrise» для меня — как Фрэнк Синатра для ностальгирующих тёток.       — А это чтобы ты ревновал. — Стэн был уже совсем близко от меня и щекотал своим хайром. Ангелочек наш. Меня прямо накрыло; я, не думая, обхватил его и прижал к себе.        — Ты что?! — Стэн слабо попытался отбиться, но я-то куда сильнее. Даже странно, что он тоже начинал как барабанщик.       — Чёрт его знает… — Я уткнулся прямо в эти его «типа-дреды», в длинные пушистые волосы. Остатки «покерфэйса» рухнули в неведомое, и я зашептал: — Слушай, бросай Донну, она же тебе изменяет, она тебе изменяет…       — Откуда ты знаешь? — Стэн звучал напряжённо и немного устало, как будто бы сам уже знал.       — Потому что она… потому что мы… мы с ней спали…       Следующее, что я помню — мы со Стэном дерёмся. Он хотя намного более хилый, чем я, но злой. И мы оба под кайфом. Прямо кошмар какой-то. Помню, в голове свербела мысль: «А если я его покалечу, что скажу Джошу и Рою? Как мы будем давать следующий концерт?» — что-то мы там задели, японский магнитофон заиграл снова, Оззи голосит, как дюжина мартовских котов.       А мы со Стэнни уже не дерёмся, мы со Стэнни целуемся, и всё, как я предполагал: он снизу, я сверху. Самое ужасное: я понимаю, что даже Донна, в общем, не нужна. Никогда не была нужна. Вопрос: что именно из той кучи, к которой мы прикладывались весь вечер, сыграло свою злоебучую афродизиачную роль? Или дело было вообще в другом?       — Ну, давай, порно-звезда, покажи, что можешь. — Стэн ещё что-то умудрялся говорить между поцелуями, а целовался он как ошалелый, не разбери куда — хоть в нос, хоть в глаз, везде его пухлые губы.       — Предлагаешь порепетировать? — Мать моя женщина, а ведь у меня стоял. На Стэна стоял. На нашего Mary Of Iron вокалиста.       — Предлагаю импровизировать.       — Заткнись. — Я тоже целовал его, целовал так, как, наверное, никто не целовал. Язык у меня длинный, рабочий язык, девчонки все в осадок выпадали вечно, а тут можно ещё и жёстче, потому что он парень. Вот что, оказывается, тебе, Зак Диксон, нужно было. Я целую, а сам уже думаю, как буду его трахать, и Стэн тоже хорош — шепчет на ухо: «Давай, Зак, трахни меня… трахни меня… порно-звезда Зак Диксон…»       И я не знаю — то ли совсем крыша у меня поехала, то ли это всё наркота, которую мы приняли, то ли ещё что, но я прямо чувствую, что мне надо трахнуть Стэна, что если я этого не сделаю, то мир развалится ко всем чертям.       И тогда я сделал это.              Что, вы думаете, произошло потом? Потом было много чего. И порно тоже было. Наше весёлое гомосятское порно со Стэном.       Но ещё потом — уже хорошо потом — я получил по почте кассету, на которой вся эта порнушка была записана. То есть, нас снимали.       То есть, Донна нас снимала. (Как я и предполагал, чисто гипотетически, правда.)       Никуда она, стерва такая, не уезжала. Ни в какую Калифорнию. Или, может быть, уезжала, но не дальше, чем мы со Стэнни. Как Верушка в том фильме — «я в Париже».              Когда Донна «вернулась», загадочно улыбаясь, я понял, что не могу больше оставаться с ней и свалил. Нет, не из группы, Mary Of Iron — это было святое. Это же была клятва. Но из этого дома; по крайней мере, с Донной я уже больше не спал. Я познакомился довольно скоро с другой девчонкой, как раз такой, как мне нравились, чтобы было и вкусно, и кругло, и всё у нас с ней очень неплохо складывалось несколько месяцев. Потом была ещё одна. И ещё. Помните, я говорил — «секс, рок-н-ролл, наркотики»? Вот так всё и было.       Со Стэном я тоже не спал потом больше. Да он и не давал повода. После лета 1990-го он вообще изменился. Уже после я понял, что тогда он начал отдаляться от нас всех. Всё дальше уходил в свои странные, недоступные другим миры. Искал. Кого? Он пытался мне как-то объяснить. «Бланш, — говорил Стэн. — Я ищу Бланша». Но «бланш» — это же героин или я чего-то совсем не понимаю? Его-то Стэнни и не надо было находить, он сам находил Стэна, где угодно. Он и меня находил тогда, и Джоша, и Роя. Все мы были под бланшем. А выбрались, в итоге, только двое — я и Джошуа.              В 1995-м Донна умерла. Странная она была девушка, и чувство у меня к этой смерти было странное — вроде как, бессмысленно всё… Бессмысленно и предсказуемо. Они со Стэном были вместе десять лет, хотя чёрт знает, как эти десять лет у них складывались. Но всё же она держала Стэна — как-то; и когда её не стало — Стэн начал исчезать. Понимаете? Тело его оставалось здесь, а душа или что там есть, тонкое это, оно начало отдаляться, отлетать. Временами мне казалось, что я вижу, как оно парит над ним сверху, вроде облачка или мерцания, но я списывал это на глюки. Все мы были хороши тогда. А вот так, как вспомнишь — и подумаешь, что паранормал, мистический опыт, всё такое. Джош — он тоже всякое видел, но по-другому. Может быть, ну, вы понимаете, потому, что у него не было связи со Стэном. Телесной, в смысле. Как у нас. Не трахались они, короче говоря, ни разу.       Временами мне кажется, что Стэн тогда что-то изменил во мне. Потому что — в жизни бы я не стал видеть таких вещей, какие видел потом. Может быть, это был подарок? Странный такой подарочек. И — до сих пор не понимаю: зачем вообще всё это было? Эксперимент — или по-настоящему? Кроме Стэна я ведь никогда больше с парнями и не спал. Все эти шутки про порно… все они так и оставались шутками.              Хочу рассказать кое-что про кассету. Получил я её, конечно, уже после гибели Стэна, в 2000-м, нет, даже в начале 2001-го; эта кассета хранилась у Стэна, к ней и приписка даже была — «Передать Заку после моей смерти», три икса и нолика внизу, как девчонки пишут, вроде «целую-обнимаю». Стэнова мать прислала. Надеюсь, что не просматривала её. Хотя… похер, в общем-то. Не маленькие.       И вот сейчас… Сейчас я смотрю эту кассету, затёртую такую уже, смотрю на нас и понимаю, что ни хера мы не были порно-актёрами, сколько бы не выпендривались и не шутили. И никогда бы ими не стали. Что порно-актёры так не делают. Потому что мы постоянно смеялись, и я помню, что было хорошо. Правда, почти не помню подробностей, поскольку мы же постоянно были под чем-то. Я вижу молодого Стэна Лэйни, живого, и ощущаю на ладонях его влажную кожу. Я вижу лохматого Зака Диксона, себя, со старыми татуировками, который и думать забыл, что кто-то может на него смотреть. Я вижу двух парней, две души, которые встретились в хаосе между жизнью и смертью, и недолгое время были вместе. И были счастливы.       Хэппи-энд?