love yourself

      Ханахаки (с японского «цветок») — любовный вирус, в большинстве своём приводящий к летальному исходу. Эта болезнь присутствует у людей, что безмерно влюблены в кого-то и, несмотря на всю холодность внешнего мира, хранят в душе весну. Цветы распускаются непосредственно в сердце, окутывая его, но позволяя нормально функционировать. Однако, если болезнь запустить и ничего не предпринимать, начнется кашель цветками растения, что растет у сердца и в нём. Постепенно дыхательные пути забиваются цветами и человек умирает. Эта болезнь не лечится, но её можно нейтрализовать взаимной любовью и цветы не будут стремиться выйти наружу, а лишь будут цвести и распускаться в сердце. ***       В небольшой комнате с ляпистыми обоями и лёгкими шторами телесного цвета стояло не так много вещей: стол со стулом, угловатый шкаф, комод, зеркало во весь рост и высокая мягкая кровать. Время останавливалось до тех пор, пока дверь не открывалась, впуская хозяйку комнаты. Сквозняк весело подхватывал тогда шелковую ткань штор и вздымал её выше вверх, а после так же, но уже плавнее, опускал на прошлое место. Тёмные половицы приветливо скрипели, блестело зеркало.       Хозяйка являла собой миловидную низенькую девушку лет двадцати. Длинные густые рыжие локоны изящно обрамляли её розовые от холода щёчки, топорщился в разные стороны шарф. Скинув всю верхнюю одежду, она первым делом направилась к зеркалу. Шарф улетел под стол.       Покрутилась, огляделась и обиженно сморщила свой аккуратный курносый носик. — Не идеал. Знаю, — снова покрутилась, словно силилась отыскать что-то, — Но зачем акцентировать то?       Девушка печально вздохнула и опустилась прямо на пол. Зелень глаз помутнела от наступающих слез. В тишине комнаты треснули крепкие швы джинс, из последних сил цеплявшиеся друг за друга. Ещё мамины старые варенки, которые девушка так любит. Покупать новые не было желания, раз эти пока не износились. Кажется, что вот теперь стоит.       Да, с такой фигурой не берут в модели, не носят короткие платья и не смотрят на одежду размера xs, но с такой фигурой живут многие. Бывает намного хуже. — Соберись, Лили. Ты им всем ещё покажешь, — приложив ладонь к холодной поверхности зеркала, Лили воодушевилась идеей сделать себя лучше, на пакость остальным, — Ты ведь та еще красавица! Стоит только немного скинуть, — она посчитала себя тогда достойной всеобщей любви и впервые откашлялась белыми, как первый снег, лепестками лилий.       Со временем на полу возле зеркала появились электронные весы, половицы уже не так радостно встречали хозяйку, а шкаф почти опустел. В нем одиноко висели лёгкие платья, рубашки и юбки, лежали единственные джинсы, заботливо зашитые. Окно пришлось закрыть, так как наступила суровая зима. Батареи не справлялись с её натиском. Они только и могли, что смущенно греть замерзшие ноги, одетые в тёплые смешные носки.       Ближе к весне у стола Лили поставила черную пластиковую и самую дешёвую корзину под мусор. На самом деле она уже через три дня полностью наполнялась лепестками различных лилий: белых, розовых, жёлтых, фиолетовых, красных.       Девушка не прекращала откашливаться цветами, и все становилось только хуже. Врачи предлагали операцию за бешеные деньги, но откуда они у студентки. А звонить родителям за тридевять земель и волновать их не хотелось. За лепестками следовали бутоны, которые иногда подолгу застревали в горле, становилось тяжелее дышать.       В самый разгар весны, в мае, когда лужайки покрывались зеленью, распускались садовые цветы, школьники на переменах бегали за мороженным, дверь в комнату снова тихо закрылась за вернувшийся хозяйкой. Её когда-то яркие зелёные глаза отражались в зеркале затуманенными и блеклыми, пропала горячая рыжина волос. Девушка как тогда швырнула верхнюю одежду на стул (только не было шарфа, чтобы чему-то улететь под стол) и подошла к зеркалу. Сперва взвесится, потом неодобрительно сморщится и отойти от весов подальше. Ежедневная процедура.       Под рукой у неё уже корзина, цветы давят изнутри. Но теперь это уже не та милая Лили, которая по утрам слушала джаз, пока собиралась, а вечерами засыпала под инди. Она больше не покупает булочку с абрикосом, когда становится невыносимо холодно и одиноко. Она не пьёт чай с молоком и сахаром. Теперь она приходит измотанная, после изнурительной тренировки в спортзале, ужинает тем, от чего уже тошнит и ложится спать. Иногда, когда горит настольная лампа в три часа ночи, это Лили сидит перед зеркалом на полу и рассматривает себя. К тому времени у неё уже набирается ворох цветов. Удивительно, но в тёмное время суток они обычно красные, а на рассвете начинают белеть.       Лили добилась идеальной фигуры, все старые вещи мешком весят, но от чего-то лучше не становиться. Всё равно смотреть на свое отражение в зеркале противно. Хочется больше, а уже больше некуда. Кажется, девушка сейчас сломается, упадёт замертво и её обескровленная кожа никак внешне не изменится. — Меня тошнит… От этих выступающих костей, — Лили давится очередным бутоном. На языке после остаётся горьковатый привкус его лепестков.       Болезнь просочилась во все уголки её организма, тут и там из-под кожи виднелись алые, жёлтые или белые пятна. Как сыпь, они распространились повсюду. Только никакая мазь не помогает и не поможет.       Новая волна и Лили заходит в приступе кашля. Сухого, дикого, вперемешку со слезами. Она корчится на полу, стараясь разорвать глотку ногтями, оставляет после них красные полосы. Видно, время уже на исходе. Становится невыносимо сложно дышать. Неистово размахивая тонкими, как спичка руками, девушка задевает ножку зеркала, но то продолжает настойчиво стоять на месте. Лишь слегка двигается в сторону.       Этот бутон огромен. Или может их сразу несколько. Лили больше не вздохнуть и не выдохнуть, потому что, на самом деле, лёгкие сплошь доверху забиты лепестками. Они забили их за секунду.       Она изгибается дугой, все ещё продолжая рвать глотку, похожую теперь на кровавое месиво. Пытается кричать, звать на помощь. Тщетно. Из последних сил тянет прямо изо рта цветок за цветком, но их куда больше, чем у неё воздуха. В последний раз дёргается, словно выброшенная на берег рыба, и затихает.       Среди нежных лепестков, в своем пастельно-розовом лёгком платьице, Лили больше не шевелится. Из раскрытого маленького ротика проглядывается первый белый бутон. Он стремительно тянется вверх, но не так стремительно, чтобы ещё не успеть насладится моментом. За ним виднеется второй. Потом третий. Величественные цветы раскрываются сразу, достигнув пика, а их листва с отвращением прикрывает собой побелевшее мёртвое тело.       Тут и там появляются лилии. Столь же прекрасные, как имя их обладательницы. И уже к утру на месте истощенной, потускневшей девушки, образовалась живая, яркая клумба прямо посреди небольшой комнаты, заросшая невиданной красоты лилиями.       Этой болезни можно было избежать и без помощи врачей. Лили перестала бы задыхаться цветами намного раньше, оставаясь при этом живой. Такой, какой была изначально. Стоило всего лишь полюбить себя. Ведь какое счастье нравиться всем вокруг, если ты продолжаешь ненавидеть свое отражение? Чего ты пытаешься добиться и где границы желанного? Лили должна была любить себя. Всего на всего принять такой, какая она есть. И тогда бы бутон не стремился выбраться наружу, а расцвел, распустился прямо в её сердце.