Всепоглощающее пламя

– Миша! Миша, проснись! Он подскочи на кровати. Ещё не рассвело, и сон не хотел отпускать его. Он потряс головой и отозвался: – Иду, сударыня! Скатившись с кровати, Михаил на ощупь пробрался к двери и отпер её. – Дурной сон, барышня? – Я не спала, – Анна вошла, держа в руке свечу. – Одевайся. У нас срочное дело. Выходим через пять минут. Михаил, щурясь на свечу, разглядывал барышню. Она уже была при полном параде: две тугих косы с вплетёнными в них латунными колечками – действительно не спала. Дорожное серое платье она сменила на красный сарафан с рубахой. – И куда это вы, такая нарядная, собираетесь? – Расскажу по дороге, – она нетерпеливо дёрнула головой, – поторопись. – Прикажете заложить… – Нет, мы пойдём пешком, - прервала она его и, ничего не разъясняя, передала ему свечу и выскользнула из комнаты. Михаил пожал плечами. Ему не привыкать к подобным фокусам. Когда Анна твёрдо решала что-то сделать, ни одна сила не могла удержать её. За все годы службы ему ни разу не удалось её хоть в чём-нибудь переубедить. Поэтому он покорно оделся, вымыл лицо, зачесал за уши непослушные вьющиеся волосы и спустился вниз. Она уже ждала его. – Почему так долго? – Она нахмурилась. – Я же сказала: пять минут. – Прошу прощения, барышня. Но вот я готов, я перед вами. Куда вы так спешите? Только не говорите мне, что на казнь колдуна. – Да, Миша, именно туда я и собираюсь. – Тон её был категоричен. – Я думаю, это не то зрелище, на котором вам следует присутствовать. – А я и не спрашиваю, что ты думаешь. Анна нервничала. Это было видно по тому, как она кусала щёку, топала ножкой и то скрещивала руки, то сцепляла их в замок. Михаил покачал головой. Он искренне не понимал, зачем Анна собралась туда идти. Не хватало только, чтобы теперь ей снился ещё и умирающий в страшных муках колдун. – Нет, барышня. Мы никуда с вами не пойдём. – Ах, так? – взвилась она. – Не хочешь – не надо. Сама пойду. Приказчик был уверен, что в такой ранний час дверь будет заперта, но он ошибся. Анна вылетела из корчмы. Михаил чертыхнулся и бросился следом. Во дворе он наткнулся на хозяйку. Та деловито шла куда-то, покачивая ведром. – Зачем так дверью хлопать? – укоризненно спросила женщина, но он её не услышал. – Сударыня! – Крикнул он, выскочив за ворота. Он увидел её: она бежала, приподняв юбки. Сверкали в предрассветных сумерках её белые щиколотки. – Барышня! Да подождите вы! Барышня! Анна!.. Ему не составило труда обогнать её и преградить дорогу. – Анна, вы выглядите глупо. Немедленно перестаньте бежать и приведите себя в порядок! – А, так ты всё-таки со мной? – Она пыталась сделать надменный вид, но губы расползались в улыбке. – Вы не оставили мне выбора. Хотя я совершенно не одобряю ваше решение. Вы хоть подумали о последствиях? – Он подстроился под её короткий шаг и теперь шёл рядом. – Я только о них всю ночь и думала, – кивнула она. – Но я тебе обещаю, никакой казни не будет. Я знаю, что делать, только пообещай, что поможешь мне. – Анна, - он снова преградил ей пусть. Она остановилась и заглянула ему в лицо. Карие глаза её глядели твёрдо, но ноздри трепетали, и неровное дыхание выдавало её волнение. – У меня дурное предчувствие. Что вы собираетесь сделать? – Просто доверься мне. Не спрашивай, я пока ничего не могу сказать. Только пообещай, что поможешь. – Я же понятия не имею, что должен сделать! – Я дам тебе знать. Так ты обещаешь? Она протянула руку. Он вздохнул, осознавая, что у него нет выбора, и пожал её. – Ну вот и хорошо. А теперь идём. Солнце встаёт. Несмотря на ранний час на улицах было людно. Казнь из торжества справедливости превратилась в массовое зрелище, и все, кому не лень, брели в сторону Западных ворот. И чем ближе к месту казни, тем яснее Михаил начинал понимать, почему барышня решила идти пешком. На дороге просто не было свободного места. Проезжая часть была плотно уставлена экипажами, и новым подъезжающим приходилось останавливаться и продолжать путь на своих двоих. Никогда ещё не приходилось ему видеть такого удивительного скопления транспорта: дворянские кареты, купеческие брички, повозки ямщиков и крестьянские телеги стояли бок о бок под надзором сонных и угрюмых мужиков. Им не приходилось икать пусть: поток сам нёс их в нужном направлении, и скоро они уткнулись в стену из людских спин. – Зря шли, барышня. Ничего не видно. Михаил расставил локти, чтобы ни его, ни барышню не задевали люди. Он чувствовал себя очень неуютно. Его рост и экзотичная внешность привлекали внимание, люди в упор разглядывали его, и это раздражало. Ему хотелось уйти и увести отсюда Анну, но девушка не собиралась отступать. – Надо подойти ближе. Приказчик снова тяжело вздохнул и, попросив не отставать, стал прокладывать дорогу через толпу. Люди сердились, толкались, но ничего, кроме «Куда прёшь, каланча», противопоставить ему не могли. Анна крепко держалась за полу его сюртука, чтобы не потеряться. Свежесобранный сруб был оцеплен вооружёнными полицейскими. За линией оцепления на грубо сколоченных лавках сидели десятка два высокопоставленных чиновников и дворян, одетых с иголочки. Они тихо беседовали меж собой и сдержанно посмеивались. Чуть в стороне стояло несколько богатых карет, принадлежавших, видимо, членам дворянского самоуправления. В толпе тоже царила атмосфера праздника: люди радостно переговаривались, делились восторгом по поводу предстоящей казни и поливали грязью чернокнижника. Анна старалась их не слушать. Один из полицейских смерил её взглядом и неодобрительно покачал головой. «Ты ещё удивишься», - подумала она и снова обратила взгляд на сруб. Рядом уже стояли начальник конвоя и двое священников. Из крохотной дверки, скрючившись, вышел мужчина – видимо, палач – и что-то сказал конвоиру. Тот удовлетворённо кивнул и дал отмашку. Застучал барабан. Народ стих, и слышно было, как цокают о сухую землю копыта лошадей, тянущих тюремную карету. Люди расступались перед ней, и конвою не приходилось даже расчищать путь. Оцепление пропустило карету и вновь сомкнулось. Чёрный экипаж остановился, один из конвоиров распахнул дверь. Народ заволновался, по толпе пробежал рокот: вот сейчас выйдет чернокнижник! Но ничего не происходило. Тянулись секунды, а колдун всё не выходил. Конвоир не выдержал и сунулся внутрь экипажа. Анна подалась вперёд, пытаясь лучше разглядеть происходящее, но тут же отпрянула и натолкнулась на застывшего у неё за спиной приказчика. Михаил положил руки ей на плечи, готовый в любой момент подхватить, развернуть, укрыть собой от любой опасности. Но Анна не почувствовала его прикосновения. Как заворожённая смотрела она на то, что конвоир достал из кареты. Она ужаснулась: это не могло быть человеком. Она решила, что это грязное набитое соломой чучело. Жалкая, сломленная, безвольно повисшая в чужих руках кукла. Конвоир встряхнул бесформенный тюк, и тот вдруг ожил. Встал на широко расставленные ноги. Взмахнул руками, устанавливая равновесие. И засмеялся. От этого смеха кровь стыла в жилах. Священники воздели руки к небу и начали молиться, а люди падали на колени и осеняли себя святым знамением. – Вот же демон, - услышала Анна слова полицейского, - смеётся ещё. – Так а если он нас проклянёт? – Его сосед выглядел по-настоящему испуганным, но осенить себя не мог – держал оружие. – Может, и проклянёт. Ты помолись, вдруг поможет. В толпе кто-то выкрикнул: «Смерть ему!», и люди подхватили. Страшный призыв, усиленный многоголосием, подобно громовым раскатам сотрясал воздух. Ярость народа разгоралась, как разгорается упавшая в сухую траву искра. Анна, несмотря на защиту Михаила, чувствовала толчки со всех сторон. Люди волновались, лезли вперёд, и полицейские выставили штыки. – Шаг назад, собачьи дети! Вот я вам!.. Тем временем конвой, заломив колдуну руки, тащил его к срубу. Чернокнижник уже не смеялся, а только тихонько икал. Судейский чиновник встал со своей скамьи и степенно выступил вперёд, одновременно разворачивая свиток. Толпа тут же стихла. – Объявляется во всенародное известие! – провозгласил он, и народ снова загомонил. Анна с трудом разбирала его слова. – Во исполнение его императорского величества… О чернокнижнике, государственном изменнике и богохульнике… Приговорили и определили… – На этом месте он остановился и подождал, когда снова станет тихо. – За все учинённые им преступления государственного изменника, вероотступника, злокозненного колдуна казнить путём сожжения. Толпа взорвалась ликующими криками. Казалось, ещё немного, и люди сами кинутся поджигать сруб. Кто-то попытался пролезть вперёд и завопил, напоровшись на полицейский штык. Анна внимательно наблюдала, выбирая подходящий момент. Конвоиры тем временем стреножили колдуна и связали ему руки за спиной. Палач открыл дверку и приготовился втолкнуть его внутрь. Пора. Анна глубоко вдохнула и занесла ногу, чтобы сделать шаг. – Остановитесь! Остановите казнь! Я, девица Марья Безусова, хочу взять этого преступника в законные мужья и обратить его душу к свету! Палач замер. Замерли священники. Выпучили глаза конвоиры. Совсем не аристократично разинули рты дворяне. Анна обомлела и повернула голову. Рядом с ней стояла женщина лет сорока, худая, высокая, с торчащими во все стороны волосами с лёгкой проседью, улыбаясь и уперев руки в боки, стояла, едва не касаясь грудью штыка полицейского. По толпе пробежал смешок, и какой-то мужчина выкрикнул: – Машка, хорош дурить! Из тебя девка, как из меня епископ! Уйди, не порть малину! – Я, может, и старая, а всё ж-таки девка! – Марья топнула и приосанилась. – Богоугодное дело делаю! Анна узнала её. Подруга хозяйки корчмы, что вчера так бесцеремонно разглядывала её. Конечно, именно она подала Анне идею, но кто мог знать, что она говорила всерьёз? Тем временем судейский чиновник совещался со священниками. Казнь пошла не по плану. – Я, может, и не грамотная, – продолжала Марья, – да законы знаю. А вы если неучи, так и нечего смеяться! Так и сказано: коли девка незамужняя захочет осуждённого от смерти спасти и за душу его поручиться, то никто ей препятствий чинить не смеет! Правильно я говорю? – Она обратилась уже к судьям. Те растерянно шептались, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Колдун, связанный по рукам и ногам, снова расхохотался и прокричал что-то нечленораздельное. Наконец, судейский чиновник закончил совещание и провозгласил: – Согласно древнему закону любой осуждённый на казнь может быть спасён честной девой. Да, это правда! – Ему пришлось закричать, чтобы перекрыть гул толпы. – Девушка должна стать законной женой преступника,перед лицом господа поручиться за его душу и пообещать вывести её к свету. Хорошо ли ты подумала, Марья Безусова? Готова ли ты стать женой убийцы, богохульника и чернокнижника? – Готова! – Задорно крикнула в ответ Марья и засмеялась. – Тогда подойди. Пропустите её! Анна не верила своим глазам. Неужели всё снова сорвётся? Крохотная надежда таяла. Её план превращался в фарс. Как она будет выглядеть, если сейчас заявит о своих планах на колдуна? Можно ли вообще быть второй в таком деле? Оцепление на секунду разомкнулось, пропуская Марью. Анна, сама не веря, что делает это, прошмыгнула следом. «Барышня!» - раздалось сзади, но отступать было поздно. – Мы приглашали только одну, - заметил чиновник. К ней уже потянулись руки полицейских. – Я, Анна-Мария Грай, законнорождённая дочь графа Андрея Осиповича Грая из деревни Каменная Ива Березанской губернии, хочу взять этого человека в законные мужья, поручиться за его душу перед лицом господа и обратить к свету! Она знала, что на неё все смотрят. Она боялась представить взгляд Миши. Она надеялась, что он поймёт. Рано или поздно. Судейский чиновник переглянулся со священниками и пожал плечами. Начальник конвоя что-то злобно ему высказал и крикнул: – Может, есть ещё желающие? Народ засмеялся. Пришли посмотреть на казнь, а попали в цирк. – Подойдите обе, - приказал чиновник. Марья оттолкнула её и зашагала вперёд. Анна, не оглядываясь, пошла следом. – Вы хоть понимаете, на какую жизнь обрекаете себя таким решением? Чиновник в красках рассказывал об ужасах супружеской жизни с бандитом, священники поддакивали и описывали его чёрную душу и те страшные муки, что уже приготовлены для него в аду. Но Анна слушала вполуха, разглядывая исподтишка жениха. Он и в самом деле был похож на чучело. Облачённый в рваное рубище, заросший, со спутанными патлами неопределённого цвета, спадающими на глаза, он производил жуткое впечатление. Запах от него исходил соответствующий, Анна даже начала дышать сквозь зубы. Вдобавок к ужасному внешнему виду колдун вёл себя как безумец. Раскачивался, дёргал головой, хихикал и что-то бормотал на непонятном языке. Она начала сомневаться в правильности своего решения. Что, если он и в самом деле сумасшедший? Каково это – быть женой умалишённого чернокнижника? Мало ей было проклятых мертвецов – решила сама себе приговор подписать. Она поняла вдруг, что её о чём-то спрашивают. Чиновник глядел на неё вопросительно и ждал ответа. Что он спросил? Что она должна сказать? Слова не шли, и всё, что она смогла из себя выдавить, это глупое: – А? Чиновник расценил это как «да» и попросил минуту, чтобы посоветоваться со служителями церкви. Марья ткнула её локтем в бок и прошептала: «Ну и коза же вы, барышня!» Анна никак не отреагировала. Внутри у неё все заледенело, страх сковал тело, но назад пути уже не было. Чиновник вернулся быстро. Он уже не излучал уверенности и говорил тихо, запинаясь и делая долгие паузы. – Что ж, эм… Я должен сообщить вам… Раз у нас такое дело… Щепетильное… Весьма неожиданное… Что порывы ваши благородны, хоть и неразумны. Но, раз вы так этого желаете, то господь не оставит вас своею милостью. И в свете всех подробностей мы, посовещавшись… Решили, что молодая графиня, в силу молодого возраста, приличествующего её статусу воспитания и весьма благородного происхождения… Справится с душеспасительной задачей лучше, нежели возрастная крестьянка, ведущая недостаточно целомудренную жизнь. Графиня, сударыня, останьтесь. А вы, Марья, можете идти. Господь благословит вас за вашу доброту. Один из священников подал ей руку и провёл к скамье. Сидящие на ней тут же вскочили и отошли, будто она была чумной. Анна опустила голову и сгорбилась. Её не отпускала мысль, что она совершила страшную ошибку. Чиновник же, прочистив горло, провозгласил: – Всемилостивый господь ниспослал чистую душу, дабы она помогла грешнику и преступнику заслужить Его прощение. В соответствии с законом в сей день и час я объявляю во всенародное известие: божею волей преступник Алексей Белич помилован!