дорогу комментирует Артем Дзюба

Игорь никогда не был из тех людей, которые по кому-то яростно фанатеют и сходят с ума. Он вообще считает, что — не сотвори себе кумира — и проживешь счастливую здоровую жизнь, не равняясь ни на кого, кроме себя и своих родителей. Игорю тридцать два, у него двое детей и жена, куча футбольных достижений за спиной и еще столько же, как минимум, — впереди. Но все его жизненные установки и заповеди катятся в пизду, потому что в сборной есть Артем Дзюба. Здесь еще нужно хорошенько подумать, просто ли зенитовец такой обольстительно-грёбаный ловелас и флиртует со всеми, кто попадается в поле его зрения, или, все же, вратарь его чем-то цепанул — так, что тот от него на общих тренировках глаз отвести не может — точно как прикованный. У Игоря зубы скрипят дико и он сам себя ненавидит за то, что вообще об этом думает, хотя всегда зарекался отвлекаться на тренировках от своей непосредственной обязанности. Потому и собачится с тренерами, и бросается на всех ни с того ни с сего, злится, а все равно думает. Дзюба без сомнений принес в его жизнь разрушение и хаос, а еще, может быть, ту самую огненную страсть, которую Акинфеев не испытывал со времен молодости, и то - не факт. Втрескался как малолетка, черт его дери. А ведь он даже никогда узнать не сможет, чувствует ли Тёма тоже самое, он ведь никогда виду не подаст — Игорь совсем не из таких. А надеяться на то, что тот сам уловит, смысла нет и они давно уже не дети, чтобы заигрываниями баловаться на уроке физры. Только вот у голкипера кровь закипает в жилах, когда Дзюба рядом маячит, а потом и вовсе вплотную в раздевалке зажимает, якобы хахайку очередную рассказать или задеть Акинфеева в тысячный раз. Задеть так, что тот уже буквально на ниточках держится — в его руках как марионетка. Дерни за эту ниточку — брось взгляд перед ударом в сетку ворот — и мужчину дёрнет в эту сторону; дерни за другую — якобы случайно задень его голый торс в душевой — и в другую. И Игорь это отчетливо осознает, понимает, что уже зависим, привязан, дороги назад нет, ее замело снегом, засыпало каменными глыбами, не сбежишь от Дзюбы, блядь. И смириться — значит, сдаться, а русские не сдаются, поэтому Акинфеев продолжает сопротивляться самому себе. Продолжает идти наперекор собственным чувствам, отрицает все возможные химические реакции, именуемые любовью, и гнет свою линию, пока всё не ломает дурацкое приложение. Грёбаный Яндекс.навигатор. И черт бы побрал Игоря, который чисто ради интереса (только в силу своего любопытства! — внушает он себе) все-таки пробует версию с голосом своего товарища по сборной. Нападающий так звонко приветствует водителя, что Игорь даже дергается, возвращаясь в воспоминания о том, что тот также радостно в трубку орет, когда случается созвониться, что происходит довольно редко. Вратаря ведь хуй разговоришь, последнее время Дзюба бросил это бессмысленное занятие и больше не названивает по вечерам с болтовней о том, о сём. А Игорю это, может быть, до жути нравилось. Конечно, он этого не озвучивал вслух, но пиздецки не хватало его бесячих рассказов. Вот и поехал кукухой на старости лет голкипер, соскучился, блять, что аж в навигаторе — его голос. «Дорогу комментирует добрый и сильный Артем Дзюба. Бамос!» „Ага, а еще скромный“, — пролетает в голове у Игоря. И все-таки есть что-то родное до боли, тянущей тупой боли где-то в районе рёбер, в этом голосе и этих фразах. Уже труднее бороться с собой и своими эмоциями сейчас, наедине со всем этим дерьмом, когда ехать до пункта назначения еще очень долго, а сам не видел Тёму, кажется, тысячу лет. Они, может, и могли бы по-настоящему подружиться, если бы не эта вечная Акинфеевская замкнутость и угрюмость. И если бы он намеренно не отталкивал от себя объект своего воздыхания во избежание проблем и еще больших страданий. Подумать только, тридцатидвухлетний мужик справиться с влюбленностью не может. Но утешает только то, что с симпатией к Дзюбе любому человеку справиться почти невозможно, он слишком, блять, хорош. Улыбается вечно, излучает позитив, команде настрой поднимает и дух боевой вселяет даже в самого тренера, который, кажется, нихуя в них не верит — чтоб не расслаблялись, увальни. Может, ему и стоило капитаном-то стать, а не Игорю? „Давай, конечно, начни еще сейчас ныть из-за того, что он лучше тебя“. Да он даже на позиции вратаря охуенно вписывается. Ебаный пиздец. «Неплохой у нас жребий. Едем.» Игорь на голос Дзюбы морщится, но только чтобы скрыть улыбку — скорее, от самого себя, ведь в салоне своей дорогущей тачки он один-одинёшенек. По стёклам барабанит неприятно моросящий дождь, всё вокруг — в том числе и до жути меланхоличное настроение голпкипера — намекает на то, что осень плотно поселилась в столице и у него в душе. Но он бы, наверное, соврал, если бы сказал, что не ждёт следующей фразы из навигатора с трепетом в сердце. Матч со Спартаком отыгран, до Оренбурга еще несколько дней, а Акинфееву друзья (вау, у него все-таки есть друзья, Артём бы посмеялся над этой юмореской) поручили забрать что-то там из откуда-то там чисто по-братски, потому что он один из всей компании в городе — он не вдавался в подробности, просто взял незнакомый адрес и внёс его в приложение. Навигатор показывает долгий путь чуть ли не через всю Москву и почему-то почти на окраину, но что не сделаешь ради Серёги. «Как у Черчесова — не забалуешь. Впереди камера.» „И без тебя знаю, не умничай“, — дико хочется ответить и стереть с его лица эту вечную ухмылку, но сейчас перед Игорем нет лица, вернее, конечно же, есть — в его голове отчетливо улыбающийся Артём, подмигивающий правым глазом так ехидно, что хочется еще. И уже столько раз он наблюдал эту картину и бессовестно рассматривал под видом укоряющего взгляда, что без труда воспроизводит физиономию нападающего в своем воображении. Акинфеев издает тяжелый обреченный вздох и включает дворники, чтобы лучше видеть дорогу, ведь уже выезжает за пределы районов, которые он хорошо знает. «Красавчик! Едем за фаворитом! То есть, за мной.» И все же странные он фразочки впихнул в эту дебильную озвучку. Игорь знает, что он разговаривает так со всеми, но некая ревность просыпается в мужчине. И сразу хочется, чтобы он только его так подначивал и с ним так шутил фирменно, лишь чтобы вызвать у хмурого вратаря улыбку или засмущать до одури. А смущать он тоже умеет — так смущать, что у Акинфеева потом щеки полыхают, словно у мальчишки-школьника, и внизу живота так ноет и теплота разливается, что сдержаться сложно. Вот и сейчас, черт бы его все-таки побрал, от Тёминого голоса у него чуть ли не мурашки идут и в животе теплеет, вот-вот окна запотеют, как у алкаша за рулем. Но Игорь лишь крепче сжимает баранку и сосредоточенно вслушивается в шум мотора в ожидании следующего указания футболиста. «Куда ты так гонишь всегда, приятель? Сбавляй обороты.» — игриво раздается из навигатора. У голкипера волосы на руках встали дыбом. Он любит быструю езду, чтобы везде успевать и в нужное время доезжать до пунктов назначения, благо, безупречное владение авто позволяет. А еще он знает, что Артем прекрасно об этом осведомлён — не раз подвозил товарища после тренировок и матчей. И, черт, пусть Игорь и конченный параноик и влюбленный придурок, но ему кажется, что эта фраза посвящена именно ему. Потому что Дзюба так уже говорил, также игриво и задирчиво, но все равно по-доброму и с заботой, что аж челюсть сводит от этого. И Акинфеев сжимает зубы со всей силы, чтобы не дать себе отвлечься от дороги, уходя в легкий транс воспоминаний о том, к а к это было. В мыслях роятся десятки вариантов фраз, как он бы холодно и твердо ответил ему на этот упрек, сиди Артем сейчас на соседнем пассажирском, но в машине все также пусто и мужчина сошел бы с ума от этого помешательства, если бы был чуть слабее и чуть младше. От глупых мыслей об иронии судьбы его отвлекает тара, нагло объезжающая его на трассе, и он прибавляет газу. Сейчас совсем не время думать о том, насколько он глубоко утонул в блядском Тёме, том самом придурке, которого все так любят и которого у него даже нет причин и сил ненавидеть, хотя хотелось бы, что еще сильнее злит. «Через триста метров поворот налево. И там будет пробка, так что жми своей золотой ножкой на тормоз.» У Игоря еле-еле успевает вспыхнуть и пройти желание долбануть кулаком по чёртовому смартфону, прежде чем он успевает это сделать на самом деле. Послышаться ему явно не могло в здравом уме, хотя отрицать его повёрнутость в силу влюбленности глупо — нет, не могло. Да даже прикинуть масштаб пиздеца в этой ситуации просто не выходит, так что Акинфеев мечется на грани с тем, чтобы попросить Дзюбу вылезти из его навигатора и перестать нести хуйню, загоняя бедного вратаря в могилу такими розыгрышами. Он еще и издевается, блять. Но тормозить и разбираться с приложением попросту нет времени, поэтому мужчина продолжает путь, молясь лишь о том, чтобы его параноидальные теории не обернулись явью. А голос Артема все еще заставляет его нервно кусать губу, чтобы отвлечься и не признаться даже самому себе в том, что он.. мало того, что напуган и зол, так еще и возбужден до предела. «До финиша осталось совсем немного, детка. Знаю, мой голос возбуждает, только держи обе руки на руле, мало ли что.» Но наяривать в машине, пока ты гонишь на огромной скорости, слишком опасное занятие даже для бесстрашного Акинфеева. И именно сейчас думается о том, насколько же он на самом деле не попадает в собственный образ спокойного, как удав, прагматичного и рассудительного капитана-семьянина, которым просто приходится быть на публике, ну, потому что так удобнее и слишком сложно решиться показать себя настоящего такому количеству людей. Ему куда легче жить в панцире в спокойствии о том, что его личную жизнь и внутренний мир знают лишь близкие. Те, кому он сам это позволил. И Тёма, к пребольшому сожалению, входит в этот круг людей. Он знает настоящего Акинфеева, который злится по пустякам, заводится с полуоборота, смеется над его глупыми шутками, хандрит неделями, быстро пьянеет от вина и ходит в караоке по воскресеньям, чтобы расслабиться. И это, наверное, самое страшное, когда человек, от которого зависит все твое состояние, вооружён твоими же собственными слабостями, любой из которых так легко сломать Игоря. Игорька. Но вратаря сейчас уже никто не сможет, даже если попытается, разубедить в том, что его аккаунт в яндекс.навигаторе нагло взломан главным шутником сборной и прямо сейчас Тёма довольно сидит и рассуждает, насколько сейчас Акинфееву смешно. Но ему нихуя не смешно. «Финальный свисток! Ты чемпион.» Кажется, они в конце фразы даже одновременно выдохнули. Игорь выходить из авто не торопится — слишком много нужно еще обдумать и хотя бы остудить свой собственный пыл, прежде чем идти по порученным ему делам. Почти пустая подземная парковка, на которую он заехал, принадлежит, похоже, какому-то отелю или гостинице, на въезде он не успел понять точно, да и мысли были явно не о том. Игорь готов поклясться, что за эту поездку он поседел и заработал шок, от которого отходить нужно длительное время, не контактируя с людьми вообще. Эхом проносится по всей парковке нехилый хлопок дверцей, вратарь наконец выбирается из теплого салона в прохладный мир, стараясь собраться с мыслями — тщетно. Слух сразу адаптируется к гулкому звуку помещения и поселяется стойкое ощущение, что здесь находится кто-то еще. Акинфееву просто не хочется осматриваться и наткнуться взглядом на кого-либо, потому что, кажется, он уже догадывается, кого он увидит. — Как доехал? От непрекращающейся тревоги и банального абсурда происходящего Игоря уже начинает мутить и тошнить. Голос почти такой же, как на записи, правда, немного ниже и окутывающим эхом льется по парковке, волнами ударяя в уши мужчине. — Тём, зачем?.. — он оборачивается, все же, но все попытки собрать себя в руки и грозно отрезать парой колких фраз все Дзюбинские хохмы разбиваются об улыбчивую морду, так что голос голкипера превращается во что-то тихое, сиплое, жалобное. Ответа, конечно же, не следует. Прежде чем Игорь успевает сформировать у себя в голове хоть какие-то внятные вопросы, Артём сокращает расстояние между ними в несколько шагов — своими длиннющими ногами можно было бы и за один — и настолько вплотную подходит к мужчине, что тот по инерции отшатывается назад, упираясь спиной в авто. Дзюба просто не дает ему даже права голоса в этой ситуации, а Акинфеев решает, что — пропади оно всё пропадом к хуям, раз уж они вдвоем здесь и сейчас. И, уже глядя в небесные глаза с легким заинтересованным прищуром, вратарь осознает, насколько же он влип и как недвусмысленна вся эта ситуация. От Тёмы исходит теплота, пахнет одеколоном и е г о собственным запахом, который тот знает и отличит от любого другого. А еще — Игорь это ощущает уже на каком-то духовном уровне — веет чем-то очень нездорово горячим и тёмным. Но позволяет себе отключить свой разум и расслабиться, побыть беззащитной жертвой в зубах хищника-льва, набросившегося без какого-либо предупреждения, оголяя улыбкой клыки. А Дзюбе ведь это и надо было как раз — вывести капитана из строя, чтобы тот выпустил все из-под своего контроля, отдался ситуации, чтобы можно было действовать. Он не отводит взгляда, рывком расстегивает молнию на ветровке голкипера и стягивает ее с напряженных плеч, отбрасывая. — Когда ж ты уже прекратишь носить эти дурацкие водолазки... — сипло усмехается Артём, поднимая одну бровь, а затем оттягивает ворот и прикасается к шее Игоря губами, обдавая горячим дыханием. — С другой стороны, мне не хочется, чтобы кто-то, кроме меня, смотрел на твою шею. — Я — не твоя собственность, — отвечает Игорь таким спокойным и мягким тоном, что сам себя не узнает, а всем видом показывает совершенно обратное своим словам. И он прикрывает глаза, выпуская обреченно-расслабленный выдох, потому что доверяет. Потому что он увидел в глазах напротив ответ на все свои душевные терзания и теперь всё словно перевернулось и переворачивается прямо сейчас — у него внутри. А тянущая боль меж ребер сменяется сладким чувством удовлетворенности, лёгкости, которую Акинфеев давно не чувствовал. Словно ему больше не о чем мечтать. Но Дзюба снова подтверждает свою непредсказуемость, руша спокойствие своего капитана. Он резво поворачивает его спиной к себе, заставляя руками опереться о машину, и сжимает его бедра ладонями так крепко, будто тот собрался от него бежать. — Игорёк... — жаркий шепот в ухо, и у того срывает крышу окончательно, заставляя съежиться от мурашек: шепот Дзюбы — ёбаное АСМР для его ушей. — Я, блядь, знаю, чего ты хочешь. Позволь мне. Вратарь не видит лица нападающего сейчас, но он точно уверен, что у того потемнели глаза от.. похоти. И он даже до конца не верит в происходящее, а ведь, чёрт, пообещал же сам себе расслабиться и довериться, но теперь снова смятенно скручивает от эмоций мышцы во всем теле, а в паху ноет неимоверно сильно — еще сильнее от осознания того, что Артём это знает. И Игорь готов поклясться чем угодно, что, как бы характер его сучий не мешал, сейчас он настолько х о ч е т быть слабым мальчишкой в сильных руках, что его вот-вот затрясёт от этого желания. В подтверждение он не говорит ничего, лишь подается бедрами назад, прижимаясь ягодицами к паху Дзюбы нагло и бессовестно, заранее зная, как это зажжёт, выведет, распалит второго. А ведь и правда, нападающий сейчас в таком состоянии, что загорится от одной лишь искры — горючее вещество в крови — и это его срывает со всех цепей. Он вжимает Акинфеева в авто, цепляясь губами за мочку уха, ловко забирается прохладными пальцами под водолазку и бесцеремонно водит по его прессу, шумно дыша. Посмотреть со стороны — и Игоря буквально почти не видно за массивным телом Артёма, этот факт обоих задевает так сильно и глубоко, что вратарь еще раз прогибается в спине по-блядски, а Дзюба самым настоящим образом рычит от возбуждения и еле сдерживается, чтобы не разорвать на части всю его одежду. Но теперь можно и помедлить, растянуть удовольствие на столько времени, сколько хочется — они оба так долго этого ждали. Акинфеев хмурится собственному стояку, потому что первый раз с Тёмой в его голове точно не представлялся быстрым перепихоном в общественном месте. Но это лишь один из хуевой тучи фетишей нападающего, которую ему еще предстоит познать. Игорь снова хмурится, пытаясь скрыть довольную улыбку, злость, гнев и смятение от только что произошедшей ситуации проходит, нет, Дзюба это из него буквально вытаскивает умелыми движениями. Знает как надо. Хотя сам едва может скрыть собственный трепет перед своим капитаном и все-таки торопит события, ведет ладонью по его животу, проходится вдоль косой мышцы и ныряет под ткань джинс, жадно, с осознанием того, что это всё — теперь его собственность, сжимает уже порядком возбужденную плоть. Усмехается. Засранец. — Игорёк, мне.. очень приятно, что у тебя встал от одного лишь моего голоса из навигатора, — с улыбкой томно произносит он, ведь не может без этого, всегда же мечтал о возможности говорить ему всякие пошлости, лишая того права как-то ответить. Они обжимаются на подземной парковке и, если Артём итак без башки, то для Игоря в новинку собственное чувство глубокого похуизма — даже если кто-то заедет и увидит это — пускай. Он не собирается выбираться из мертвой хватки мужчины, слишком жарко и обжигающе, несмотря на прохладу помещения и холодные пальцы Тёмы у него в штанах. Нельзя отрицать, что, сливаясь воедино, они оба сходят с ума насовсем и это адская смесь — обратной дороги теперь не существует, окончательно и бесповоротно. Нападающий победно выдыхает, заставляя Игоря наконец глухо простонать, и продолжает рьяно двигать ладонью по его члену, с необъяснимым удовольствием ловя каждый его вздох и полустон. — Тём, нежнее... — Игорь просит срывающимся на фальцет голосом, потому что нутром своим чувствует это нечеловеческое возбуждение Дзюбы и его тяжелую руку, а ведь он итак на пределе и держаться долго не сможет — на подкашивающихся ногах он стоит лишь благодаря машине спереди и мужчине сзади. Тот недовольно тяжело дышит в ответ, но напор всё же ослабляет — всё для Игорька, всё для капитана. Артем в отместку вынимает руку, но, также не давая успеть Акинфееву как-то среагировать, стаскивает с него злосчастную водолазку и дыхание замирает у обоих — у вратаря от резкого сквозняка, заставляющего соски затвердеть, а у Тёмы от вида напряженной жилистой шеи и усыпанной родинками изящной спины. И до одури хочется вгрызться зубами в эту гладкую кожу, испортить идеальные изгибы багровыми засосами, пометить, забрать себе, выебать. И ничто не мешает ему сделать это прямо сейчас, он облизывается и припадает губами к плечу Игоря, откидывая его голову себе на грудь — разница в росте позволяет. Тот стонет вновь, но, скорее, не от самой боли укуса, а чтобы еще сильнее распалить нападающего, рельефные руки которого крепко-накрепко оковами обвивают его тело. Акинфеев готов кончить прямо сейчас лишь от этого, но не притрагивается к себе, словно поставив самому себе правило — теперь только Артем. И он не заставляет долго ждать, вновь возвращает свои руки на его бедра, только теперь — чтобы сдёрнуть до колен его джинсы вместе с бельем. И тут уже от болезненного возбуждения и оказавшейся на воздухе горячей плоти вратарь стонет так блядски развратно, что Дзюба просто к хуям слетает с катушек и ягодицы его сжимает пальцами до белеющих, а затем краснеющих отметин. — Недоступная задница Акинфеева... Тёма ухмыляется, слегка отстраняясь — чтобы взглянуть. А Игорь, что странно, не чувствует себя опущенным, униженным или в общем как-то не так — настолько он действительно желал всего этого, что сейчас капитану сборной Игорю Акинфееву очень заебись — вот так стоять, будучи прижатым к собственной машине, со спущенными штанами, диким стояком и осознанием того, что его вот-вот оттрахают. — Я вижу. Теперь хочу это слышать. И снова Дзюба затевает игру, но они не на поле сейчас и Игоря это немного возмущает — он от возбуждения уже ничего не соображает и даже сразу не понимает, о чем именно тот ведет речь. Хочется без лишних слов уже покончить с этим, но Артем же — не Артем, если не подшутит, не поиздевается. — Что ты хочешь услышать? — сглатывая, все же произносит вратарь и снова голос предательски сипит, заставляя спросить покорно и нежно, нежели строго и раздраженно — или он сам подсознательно так хотел. — Как ты хочешь, чтобы я тебя выебал. — Блять, серьезно? — не выдерживает Акинфеев и возмущенно поворачивает голову назад, чтобы посмотреть на эту довольную физиономию обнаглевшего Дзюбы. Но снова осекается. Тот продолжает улыбаться так, словно ничего не происходит, резко дергает его за подбородок и возвращает лицом к машине, затем кладя одну ладонь на шею и слегка сжимая. — Давай, Игорек. Дело доходит до абсурда, когда Акинфеев чувствует возбуждение еще четче, сильнее и ярче, лишь Артем еле-еле сжимает его горло. И хочется еще жестче, а раздражительность снова уходит на второй план, уступая покорности и желанию. Тот уже смачивает свои пальцы слюной и приставляет их ко входу мужчины, дразняще оглаживая напряженную дырочку, но не спешит, специально дожидаясь ответа. Который вырывается, кажется, сам собой. — Трахни меня уже, иначе зачем мы здесь. И Артем реально заводится, как лев на охоте, увидевший молодую лань, только от этой фразы, только от мысли, что серьезный неподступный вратарь их сборной готов перед ним ноги раздвинуть. Он, почти не думая, вводит сразу два пальца в Игоря, все еще придерживая его за шею и прижимая к своей груди намертво, словно свою собственность. — Ох, так я у тебя не первый? — ухмыляется просторности внутри и смело двигает пальцами, легко разрабатывая мышцы. — Или ты сам развлекался, меня представляя? — Сам. Акинфеев, может, и постыдился бы всего этого, но только не Дзюбы, а уже специально делает смущенный вид, на ментальном уровне чувствует, как нападающему это нравится. А еще до безумства нравится сыпать шепотом всякие пошлости на ухо и от этого мурашки идут у обоих, да и держаться всё сложнее, на парковке, блять, открытой, нахуй, подземной парковке в любой момент могут появиться люди, здесь может быть видеонаблюдение и оно, скорее всего, есть, но им настолько насрать, у них настолько темнеет в глазах от возбуждения и они настолько заняты друг другом, что вообще об этом не думают. Разве что Игорь иногда позволяет себе открыть веки и быстро окинуть взглядом помещение, просто потому что это Игорь. — Я даже не знал, что ты можешь быть такой сучкой. Надо бы тебе чаще с мной озвученным навигатором ездить, детка. — Быстрее, — вырывается у Акинфеева вновь от этого откровенно пошлого шепота Дзюбы, и он сам начинает насаживаться на длинные грубые пальцы, потому что для удовольствия нужно больше, намного больше. — Ох, детка, ты такой нетерпеливый! Идём. Артем прихватывает его обоими руками за бёдра и ведёт куда-то, как позже выясняется, к переднему капоту и нагибает мужчину, кладя прямо на него. Игорь левой щекой лежит на капоте собственной машины, холод металла остужает горячую грудь и стоящий колом член, но он ловит от этого такой кайф, что даже не пробует возмущаться. — Ножки шире. И тот разводит ноги по команде, прогибаясь в спине. Дзюба охает от одного лишь вида такого раскрытого капитана перед ним, и не теряет ни секунды. Пару раз шлепая по так и просящей удара упругой ягодице, он наконец стягивает вниз свои спортивки вместе с бельем и проводит пару раз рукой по члену, расслабленно мыча, а затем приставляет к заднице Акинфеева. — Расслабься, Игорек. Тут будут как минимум не пальчики. И кто угодно бы хохотнул или разозлился с этого, но не вратарь. Вратарь, у которого, походу, фетиш на колкие фразочки Артема Дзюбы, что в навигаторе, что здесь, и он готов, реально готов вечно это слушать, покорно молчать, чтобы только он не затыкался. И это нихуя не нормально, но сейчас вообще не время и не место думать о каких-то рамках нормальности, если честно. Просто они делают то, что хотят, наконец-то. И вряд ли уже дадут кому-то постороннему этому помешать. — Ты весь дрожишь от холода или от возбуждения, детка? Дзюба знает ответ, но также улавливает кайф своего капитана от его слов, и не удерживается от вопроса, тем более, если обоим это так до одури нравится. С победной мыслью о том, что он все-таки не прогадал с персонально озвученным для Игоря навигатором, Тёма входит в него и мозг уже отключается. Стенки так горячо и плотно обволакивают его член, что удержаться и не начать тут же двигаться — трудно. Потому Дзюба крепко хватается за уже слегка пострадавшие бёдра и буквально насаживает Акинфеева на себя, вырывая из него протяжные блядские стоны, от которых просто сносит крышу. Игорь думает о том, что Артем еще больше, чем он ожидал, и еще, блять, более хорош, чем думали все. Только теперь вся его охуенность не мешает голкиперу, как раньше, а напротив — восхищает, ведь это всё теперь — для него. И он берет от этой возможности максимально, насаживается на член, выгибается и стонет, елозя по собственному авто, забывает напрочь о том, что он капитан сборной России и ЦСКА, ощущая себя наконец мальчиком в руках мужчины. И уже ноги не держат, он соскальзывает слегка вниз, сгибая колени, а Дзюба пользуется случаем и прикасается к его члену, неторопливо водя по нему ладонью, но продолжает рьяно вбиваться в него с такой жадностью, словно это первый и последний раз, когда он ебет Акинфеева. — Кончишь для меня, Игорек? Ответом почти сразу служит дикий оргазм, от которого мужчину буквально трясет и он со стоном, отлетающим эхом от стен, кончает на капот автомобиля, продолжая насаживаться на Тёму с таким же энтузиазмом. И только после этого, опускаясь обратно щекой на металл, понимает и осознает вообще то, что они сейчас сделали. Дзюбе еще требуется время, чтобы излиться, выходя из Игоря и еще немного стимулируя член, прямо на его спину — с каким-то рычанием, нежели стоном. Отходит несколько секунд, тяжело дыша, а потом улыбается широко, как ни в чем не бывало. — Надеюсь, у тебя есть салфетки. Он поднимает на ноги Игоря всё также за бедра, разворачивает к себе и наконец целует — дерзко, резво, кусая нижнюю губу, не давая как-то возразить или сбавить обороты. Вратарю всё кажется очередным сном, сердце еще колотится от оргазма и адреналина, но он улыбается и обхватывает массивное тело Дзюбы, привставая на цыпочки для удобства. И очень-очень жалеет, что во время секса не мог наблюдать того своими глазами, потому что его самого совсем нездорово заводит то, какой Артем большой, в разы больше Игоря, и это так правильно для обоих. Тот наконец отрывается от его губ, опухших и раскрасневшихся, саднящих от укусов, и отстраняется, чтобы поправить на себе бельё. — Финальный свисток. Бамос, — на выдохе произносит «игрочишка» и расплывается в улыбке, заставляя и Игоря все-таки разулыбаться во все тридцать два — впервые за долгое время. — Теперь будешь сам мне дорогу комментировать, никакие навигаторы не понадобятся.