***
С рассветом в моем кабинете неслышно появился Альхо Щерх Шельх. Он не любил физических контактов, и говорить тоже не любил, поэтому предпочитал просто смотреть на спящего человека до тех пор, пока тот не вернется к жизни. К слову сказать, смотреть он тоже не умел. — Черт возьми, Шельха, — сонно пробормотал я, не раскрывая глаз. — Сколько часов ты страдал, прежде чем я проснулся? Сказать по правде, он меня изрядно перепугал. Альхо вообще кого хочешь перепугает, но я-то, вроде, привык уже и к его мантии смерти, и к плотной повязке на невидящих глазах, и к ощущению того, что, несмотря на свою слепоту, наш Мастер Пресекающий Ненужные Жизни следит за каждым находящимся рядом с ним живым (да и неживым, кто бы врал) существом. Фактически, так и было на самом деле — великолепный сэр Альхо ориентировался в пространстве лучше многих зрячих, а аура от него исходила такая, что любого в дрожь бросит. — Щерх Шельх, — поправил он. — И наш начальник — Сумато Пуль-Пухта, а не, как ты выражаешься… — Пумба. Сумато Пуль-Пумба. — я открыл глаза, потянулся до хруста в суставах и сел, наконец, ровно. — Глупо, — категорично заявил Альхо. — Держу пари, еще через пару дюжин лет службы в Тайном Сыске ты оставишь дурную привычку перевирать чужие имена и названия. И если ты не знал — за это можно и в Холоми попасть. Звук собственного имени может по-разному влиять на его владельца, это зависит от многих факторов, и если ты случайно, самую малость его исказишь… Я удивлен, что у тебя хватает могущества это контролировать. — Хватает, как видишь. Сам в шоке, честно говоря. Но меня-то? В Холоми?! — притворно возмутился я, делая глоток остывшей еще ночью камры. Люди говорят, это — жуткая гадость, но я ничего, пью и жив пока, вроде. — Ты все верно расслышал, — ответил невозмутимый сэр Шельх. — А те, кто не хочет в Холоми, обычно заканчивают свои дни здесь, в Тайном Сыске. — Ох-ох-ох, знаю я, не копошись: здесь страшный сэр ты медленно и устрашающе снимаешь свою глазную повязку, выдавливаешь на лицо ужасающую лыбу, и последнее, что слышит попавшийся нам бедолага, это твой — ууу, какой страшный! — голос, — я закатил глаза и попытался как можно более хрипло выдавить: «Яаа виижу тебяаа… Яаа виижу всеех ваас!» — Служебная обязанность, — он пожал плечами. На этом Альхо, кажется, решил считать наш разговор завершенным. Я послал зов в «Обжору». Разговаривать с сэром Шельхом все-таки проще, чем делать вид, что его здесь нет. Сам он, кажется, считал иначе: издавал связанные между собою звуки только, если того требовали чрезвычайные обстоятельства, такие как немедленное соблюдение правил хорошего тона, например. Хотя, казалось бы, плевать он хотел на все эти правила, а нет, все не так просто, оказывается. — Сэр Леб только что прислал мне зов. Скоро он здесь появится. Я кивнул Альхо — знал же, что такой ответ он примет и поймет. Потом, все-таки, не удержался и спросил: — А чего это он к нам на рассвете заявиться решил? В это время он, вроде, дрыхнуть должен? — Должен, — коротко ответил он. Я понял, что подробностей от сэра Щерха не добьюсь, просто потому, что ничего он не знает, потрепал по щекам заглянувшего к нам сонного Ампеля и налил нашему штатному убийце свежепринесенной камры. Он даже не кивнул мне в знак благодарности, просто поднес напиток к губам, понюхал и сделал глоток. — Что, перемываете всем нам косточки? — через несколько минут молчания в кабинет заглянул наш мастер Отжирающий, как выражался мой брат Дес Цис. В простонародье же сэр Феб Леб занимал почетную должность мастера Слышащего в Тайном Сыске. — С Шелухой перемоешь, как же, — я мигом развернулся к новому действующему лицу. — Ты-то хоть, надеюсь, молчать не будешь? Я уже порядком заскучал, а у тебя, вижу, новости. Феб Леб свернул газету, которую, должно быть, по своему обычаю, купил в первой открывшейся лавке; придвинул к нашему столу кресло и медленно, с наслаждением опустился в него. Вздохнул, прикрыв глаза, и после этого, кажется, решил заканчивать представление: — Представьте себе, господа: сегодня перед рассветом я, изрядно выспавшийся за вечер и оттого решивший поработать ночью, вдруг понял, что меня отравили. — Ого, — с неприкрытым уважением сказал я. — Так ты приполз сюда из последних сил, чтобы передать нам свою последнюю волю? Так увлекся разворачивающейся в твоей стремительно угасающей жизни драмой, что забыл про безмолвную речь? Что ж, я готов выполнить любую просьбу обезумевшего от страха умирающего. Вещай же, о великий сэр Леб! — Не говори ерунды, — отмахнулся он. — Я пришел сюда в добром здравии и уж точно не из-за страха скорой смерти. Держу пари, отравили меня еще вечером, когда я только разогревался перед настоящей работой. — И сколько же бутылок вина ты выдул на этот раз? Если ты ответишь, что меньше пяти, я прыгну с крыши, так и знай. Альхо чуть громче обычного поставил на стол кружку с камрой. Это означало, что мне пора было прекращать болтать, потому что Феб начинал дуться. Сэр Шельх прекрасно чувствовал настроение других людей, как, впрочем, и наш мастер Слышащий. Я же, как ни старался развить в себе глубокое чувство гуманизма, всегда больше заботился о зарядке для своего языка, нежели о других людях. — Прекрати утрировать. Я не выпил даже четырех бутылок. Ты готов слушать дальше? — Продолжай, — сказал Альхо прежде, чем я успел издать несущий какую-то информацию звук. Вообще-то я не напрасно зубоскалил: Феб действительно много пил. Для него вино было что для нас яблочный сок — побаловать вкусовые рецепторы, да и только. Временно вывести из строя эту потрясающую способность могли только дюжина бутылок Джубатыкской пьяни, но до крайностей Феб, хвала магистрам, предпочитал себя не доводить. Так вот, этот удивительный господин благодарно кивнул Альхо и продолжил свое повествование: — Конечно, я быстро исправил эту проблему. Но не думаю, что все так просто закончится — отравитель явно не ошибся в приготовлении любовного зелья, а намеренно хотел убить меня. Странно также и то, что я ничего не почувствовал, пока яд не начал действовать, а уж отраву-то я и в полумертвом состоянии учуять могу, вы это знаете… — Ты перепил, сэр Леб. Все когда-нибудь случается в первый раз. Рано или поздно… — Так или иначе. Знаем, слышали! — появившийся в дверях почтеннейший начальник всея Тайного Сыска великолепный Сумато Пуль-Пухта согнал меня с кресла и бухнулся в него сам. — Чего-то рано вы все сегодня нагрянули, — со страдальческим видом сказал я, пододвигая к столу еще одно кресло и наблюдая за тем, как босс допивает остатки моей камры. — Ну, положем, зимой солнце встает намного позже, чем летом, — ответил Сумато. — Где твои глаза, сэр Джохто? Часы стоят прямо на столе! — Ну так то на столе… — проворчал я, закидывая ноги на край упомянутого предмета мебели. — Мне для того, чтобы на часы посмотреть, голову повернуть надо, а вы же знаете, какой я ленивый, просто управы на меня нет. Сумато постучал пальцами по столу, проворчал что-то наподобие «Пошла молодежь!», шутливо махнул рукой в мою сторону — вроде как, ладно, живи уж спокойно — и адресовал Фебу свою фирменную лучезарную улыбку: — Прошу простить меня за столь несвоевременное вторжение, сэр Леб. Надеюсь, я вам не помешал и вы в состоянии будете закончить свое занимательное повествование. Давай, рассказывай, милый. Улыбки этого хитреца всегда было достаточно, чтобы растопить холодное обиженное сердце нашего мастера Слышащего. Феб приосанился, важно кивнул боссу, глотнул камры и продолжил прерванную речь: — Итак, меня отравили. — Отравили? Это хорошо, сэр Леб, будешь чувствовать себя в компании, неодиноким, окруженным понимающими и разделяющими твою судьбу людьми, а когда… Сумато шикнул на появившегося в дверях Деса — нашего мастера Разведывающего и моего брата, если на то пошло. Тот пожал плечами и бухнулся мне на колени, в то время как Феб со страдальческим видом, наконец, продолжил: — Я так и не понял, что это был за яд. Кажется, я принял его довольно давно, еще вечером, и только перед рассветом он начал действовать по-настоящему. Возможно, он просто не мог пробить мой иммунитет к таким вещам… Нет, не думаю. Все это время Сумато улыбался, положив голову на сплетенные в замок руки и не сводя с Феба пронзительного взгляда. Сожрет сейчас, вурдалаков ему под одеяло, причем медленно, осторожно, с любовью, растягивая удовольствие, как дитё малое, получившее вожделенную сладость. В общем, ничего нового — взгляд почтеннейшего начальника Тайного Сыска каждый второй горожанин узнает, сколько бы тот внешность не менял. — Это все, сэр Леб? — спросил Сумато, не переставая давить благодушную лыбу. Феб важно кивнул и налил, наконец, себе камры. — Тогда я продолжу! — заорал Дес так, что у меня уши заложило, а наш мастер слышащий вздрогнул и пролил камру на стол. Сумато сразу кинул ему салфетки и кивнул моему брату, который подпрыгивал на моих коленях, словно на лошади рысью скакал. — Феб! — радостно заорал он, получив разрешение Сумато. Уж на что был балбес, а начальства боялся, даже если оно являло собой такой же сгусток энергии и простодушия, каким был он сам. — У тебя, поздравляю, есть братья-сектанты! Два или три, представляешь? И еще одна птица. Дело в том, что мой хороший знакомый, с которым мы виделись в последний раз магистры знают когда, сегодня прислал мне зов, видите ли, декоративная курица из Шиншийского халифата, которую я подарил ему, а мне подарила моя бывшая девушка, которой, в свою очередь, птицу сплавил ее нынешний, а на тот момент бывший, молодой человек, которому этого зверя подарила его сестра, которой, в свою очередь, ее привез отец… В общем, она захворала, а буквально несколько секунд назад померла. Этот-то бедолага ее любил, как дочь, спрашивал у меня, как лечить, а я не знал, конечно. В общем, всю ночь дичь бегала, орала, как обычно ведет себя весной, а потом легла и сдохла. Химха ее и снадобьями поил, какими умел, и ворожбу, как учила покойная его бабушка, применял, а без толку, все равно сдохла. И знаете, я ж всегда мимо порта проезжаю, когда на службу лечу — так вот, остановил меня какой-то оборванец, шел посреди дороги, никого не замечал. Я ему кричу, мол, добрый человек, посторонитесь, пожалуйста, а то худо будет! Я хмыкнул. «Посторонитесь, пожалуйста», вежливый какой. Не смешил бы ты меня, Дес! Уж я-то знал, что мой брат в таких случаях закатывает громкий скандал, просто так, для собственного развлечения. Заявил, небось, что тайные сыщики могут без проблем убивать мешающих им жить людей, а если кто не верит, то он готов заключить пари и грохнуть-таки этого непутевого пешехода. Честно, я был всеми руками «за» такой порядок действий с его стороны. Просто потому, что мне, как и моему дорогому братишке, тоже постоянно невыносимо скучно. — А этот, — продолжал Дес, жестикулируя так активно, что у меня в глазах рябило. — Развернулся, смотрит на меня удивленно, а потом ка-ак грохнется на мостовую — люди в ужасе! Леди визжат, дети плачут, ну, я его и спрятал в пригоршню да повез к знакомой знахарке, там же, ну, в кулаке, время течет иначе, значит, помереть не должен был. Вытряхнул его Хасее на стол, говорю: помогай человеку! Она и помогла. А я поехал сюда. Когда подъезжал, зов прислала: жить этот бедолага будет, а причину приступа не удалось установить. Я-то эту историю уже забыть умудрился, а тут Феб со своими «Не унюхал», вот я и подумал, может, тот же случай, а? — Прекрасное начало дня! — Сумато ликовал. — Надеюсь, вы еще не устали, сэр Леб? Я бы попросил вас немедленно приступить к работе, потому что, чую, скоро сплетники в трактирах на ушах стоять будут! Не думаю, что дело ограничится тремя нашими случаями, правда? Я заржал в голос. Дес тут же подхватил — держу пари, догадался о причине моего веселья он только через несколько секунд после того, как его поддержал! Альхо отнял от губ кружку камры и, не дожидаясь, пока мы успокоимся, спросил: — Вы действительно не считаете мертвую курицу случаем, господа? — Почему нет? — притворно изумился Сумато. — Изменения, происходящие с животными, рядом с которыми живет человек — всегда очень важно! Кстати, Дес, свяжись-ка со своим другом, спроси, как он себя чувствует, не болит ли чего, как-то мне неспокойно. Дес кивнул и уставился в стену. Пока он связывался с хозяином курицы, Феб допил камру, демонстративно зевнул — вот, дескать, как страдать ради народа приходится — перевязал тюрбан таким образом, чтоб из-под него выглядывали уши, провел рукой по лицу и снова изменился до неузнаваемости: отрастил щеки, скрыв выпирающие скулы; нос расширылся, закруглился, и глаза превратились в маленькие, поросячьи глазки. В общем, стал ничем не примечательным богатеньким холостяком, прожигающим свою жизнь и наследство в трактирах. Я привычно подивился произошедшим с Фебом изменениям, Сумато довольно покивал, и наш мастер Слышащий, наконец, откланялся. Дес встрепенулся. — Вы были правы, сэр! Химха не отвечал, я понял, что дела идут не очень хорошо, так что к нему уже бежит лекарь, все, думаю, будет прекрасно! Я хлопнул Деса по плечу так, что он скривился и отдавил мне ногу. Альхо вопросительно наклонил голову. Градуса на два влево, честно. — Много лишнего, — сказал он. — Вредит. Мы с Десом уставились на него. Несколько секунд точно молча моргали. — Чему вредит? — наконец спросил я. — Восприятию мира, конечно, — Сумато очень серьезно посмотрел на меня. — Общее внимание должно быть рассредоточено, иначе говоря: должно плавно перетекать от одного предмета к другому, не оставляя ничего без, хм, себя. Без внимания, то есть. Так удобнее жить. А вы тут ржете, как полоумные! В общем, Альхо хотел сказать, что вам сейчас нужно сидеть и не дергаться, и я, честно говоря, полностью разделяю его мнение. Никакого мнения он, конечно, не разделял, даже четверти для себя не отрезал. Ну очень уж нравилось почтеннейшему начальнику соглашаться с Альхо, так что делал он это при каждом удобном случае. Он буквально ел глазами нашу штатную Смерть: надкусывал, как сочный арбуз, который он старательно растил целых пять месяцев и наконец получил шанс любовно обглодать сие произведение искусства. Что ж, Сумато можно было понять: он помог Альхо выбраться из бездны безумия, заставившего того выколоть себе глаза ради неведомой силы, открывающейся страдающему в процессе самобичевания. Действительно ли сила эта существовала, или здесь имело место убеждение, неизвестно, но факт, убивающий отсутствующим взглядом, все-таки, сейчас сидел перед Джохто и мирно потягивал камру, а Сумато так же мирно пожирал глазами его. Это выглядело скорее мило, чем жутко, и все-таки по коже неподготовленного человека мурашки могли бы побежать. Альхо допил камру и встал, объявив, что направляется на половину городской полиции — изучать недавно поступившие случаи. Сумато никогда не распоряжался об этом, если знал, что сэр Щерх Шельх будет не при делах, потому как это было бы тратой слов: почти все дела Альхо начинал с обязательного изучения последних записей в архиве городской полиции. Хватал за шкирку какого-нибудь бедолагу и заставлял того читать вслух. — И это, как ни странно, помогает следствию, Дес, — сказал я, наблюдая за тем, как черно-золотое лоохи Альхо скрывается за дверью. Мой брат пожал плечами, вроде как, ну, если ты так считаешь… — А почему это не должно помогать следствию? — наигранно-возмущенно нахмурился Сумато. — Теоретические знания в той же мере полезны, в какой и скучны, тьфу, загнул как! В общем, знайте, ребятки: сначала — устная работа. Потом уж что хотите делайте, но сначала — устно. Запомнили? Я вскинул брови, Дес заулыбался до ушей. — Если бы вы… — он икнул от смеха. — Если бы вы сами руководствовались этим правилом! А так — как же? С кого молодежи пример брать? — Берите пример с Альхо, — Сумато укоризненно покачал головой, но глаза его, впрочем, продолжали весело блестеть. — А я просто здесь самый умный, могущественный и, к тому же, очень красивый, так что мне можно не соблюдать банальные и всем известные правила. Это, кстати, тоже негласный закон! Запомните? Мы с Десом дружно закивали. Сумато одобрительно прикрыл глаза, не переставая давить его фирменную белоснежную лыбу, после чего попытался отослать меня домой. — Как же я могу уйти? — притворно изумился я. — Как же я могу оставить свое место в то время, как заменяющая меня дневная задница до сих пор дрыхнет? Я примерный сотрудник, сэр Пуль-Пумба, и я во что бы то ни стало должен остаться и лично передать пост сэру Гему. Во имя всеобщей безопасности. — Да-да, — рассеянно подтвердил Сумато, доставая из ящика стола самопишущую табличку. — А теперь ради Махуна, иди спать. Меня, знаешь ли, заботит здоровье своих сотрудников. — Спасибо, — сказал я, спихнул с себя взвывшего Деса и вышел из кабинета. Уже выходе из Дома у моста столкнулся со своей взъерошенной дневной половиной — сэром Рамто Гемом, обладающим прекрасным телом, совершенно невменяемым на пути к своим целям, чутка гиперактивным и классным, в сущности, парнем. — Ага! — заорал я, хватая его за рукав зеленого лоохи. — Причесаться не успел, под глазами тьма тьмущая — признавайся, опять в квартал свиданий наведывался? Рамто недоуменно заморгал, уставившись на меня, наверное, со сна силясь понять, что за пятно к нему обращается. Потом улыбнулся уголком рта — видимо, заклинило после ночных событий — и пожал плечами. — Красивый хоть был? А то молчишь, будто любовного зелья перепил. — Да нормально, — он хлопнул меня по плечу и доверительно заглянул мне в лицо. — Чувак, а я действительно так хреново выгляжу? Я закатил глаза. Конечно, меня тоже волнует свой внешний вид, но я, по крайней мере, не в состоянии устроить у себя дома модный показ с эротическими танцами под конец. Рамто же пылинки сдувает со своей одежды, а за лицом следит лучше, чем за своим домом. Чего уж говорить о теле! Пирожные с нами не ест, только камру литрами поглощает — мощь, а не человек. — Нормально. Только причешись. И иди уж, — я кивнул на дверь, хлопнул его по руке, которой он до сих пор цеплялся за мое плечо, и направился к своему амобилеру. Рамто остался с несчастным видом топтаться в дверях, затем спешно пригладил волосы, клочками выглядывающие из-под ярко-малинового тюрбана, и скрылся в помещении. Я же направил свой амобилер домой.Отрава для мастера Слышащего
26 ноября 2018 г. в 11:38
Этот смешной рыжий парень под моим чутким руководством умудрился отрастить роскошные розовые щеки, своими размерами, кажется, превосходящие все его лицо в нормальном состоянии. Это все, конечно, прекрасно: но щеки щеками, а сам он как был тощим, так и остался. Не скажу, что Ампель был таким уж хорошим собеседником, но слушать, заткнувшись, умел отменно, да и присылали ко мне только его — единственного, кажется, курьера во всей округе, который был готов к работе в любое время суток. А я, кажется, был единственным клиентом «Обжоры Бунбы», регулярно устраивающим обильные ночные трапезы. И страдающим, конечно, от одиночества, потому как единственное живое существо в моем с Сумато кабинете мирно дремало на подоконнике. Это был, конечно, буривух. Еще у нас имелся грозный Беррр, сотрясающий храпом стены и не способный адекватно поддерживать разговор.
О, Беррр — это совершенная форма жизни. Специально для него наш «паачтеннейший начальник» Сумато выторговал у городской полиции комнатушку, где когда-то обитала парочка исправно выполнявших свою работу подчиненных генерала Джовы Цон-Цонни. Беррр — милейший молодой человек, ради общественной безопасности сокрытый от чужих глаз дюжиной защитных заклинаний. Иногда он по чистой случайности кидался на навещающих его друзей, с кем, как говорится, не бывает, а так — вел себя просто прекрасно.
— Я могу его покормить? — пряча глаза и застенчивую улыбку, спросил меня Ампель.
— Кого, Бву, что ли? Ты знаешь, она из чужих рук не ест. Вот Беррра — пожалуйста, он у нас воспитанный, даже лапы перед едой, может быть, вытрет, будет сидеть, смотря в окно грустными глазами, и мирно пожирать десяток пирожных, — видя, что Ампель явно не способен был оценить мой юмор, я выделил ему смысл сказанного: «Да валяй, корми, чего уставился?»
Он схватил с подноса огромную тарелку, заваленную пирожными, и через секунду уже внесся на половину городской полиции, к двери, вибрирующей от чудовищного храпа. Я потянулся, зевнул, лениво убрал ноги со стола и вышел следом. Как раз успел на представление, которое мне, честно, никогда не наскучит.
Разбуженный запахом еды Беррр мирно кушал просовываемые ему через окошко пирожные, осыпая растаявшего от такой вежливости Ампеля дюжинами звуков, символизирующих глубокую благодарность.
— Ну вот видишь, это не всегда так уж интересно, — я подошел к окошку, чуток приплюснув Ампеля, и подмигнул Беррру. — Что, засиделся? Бедняга. Сейчас отошлю этого сорванца, допью камру, и пойдем прогуляемся. Согласен?
Беррр издал тихий счастливый звук и смущенно потупился. Я кивнул, отобрал у курьера полупустой поднос, сунул пирожное в рот сначала ему, потом себе, и гордой походкой прошествовал в кабинет. Ампель приплелся следом, долбя меня страдающим взглядом.
— Ну нет уж, брат, — заявил я, вручая ему пустой поднос. — Мы друг друга поразвлекали, теперь работать пора. Прогулка с Беррром, знаешь ли, ого-го какое сложное дело!
И он убежал, потрясая щеками. Я же влил в себя остатки камры и отправился снимать защитные заклинания с двери, за которой томился Беррр.
Сказать по правде, «томился» — не очень подходящее слово, описывающее жизнь нашего монстра в четырех стенах. Во-первых, стен он имел аж семь: четыре настоящих и три — наваждения. За тремя несуществующими стенами прятались все необходимые человеку предметы интерьера, такие как, например, ванна. Не бассейн, конечно, но за неимением большего пространства — сойдет. В адекватном состоянии Беррр видел только четыре стены и мог свободно пользоваться всеми удобствами. Окошко, через которое в комнату поступала еда, наваждением решили не закрывать — пусть будет.
Потом мы с Беррром гуляли по ночному Ехо. Странная, конечно, идея для свидания — прогулка с монстром, но на месте любой оказавшейся в таких обстоятельствах девушки, я был бы в восторге. Я снова болтал какую-то чушь, слыша редкие хмыканья Беррра в ответ, и, честно, был просто счастлив. Сотню лет назад я и подумать не мог, что когда-нибудь буду вот так просто болтать с чудовищем, пожирающим все на своем пути, а теперь на тебе, случилось…