Плата за ошибку

- Знаешь, за ошибки нужно платить, - произносит Хикиро, растягивая в улыбке тонкие губы. - И какую же валюту ты предпочитаешь? – стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и непререкаемо, уточняет Хакинари. Увы, все его попытки напрасны. - Ну, - Хикиро небрежным движением откидывает темные пряди с лица, – у меня есть несколько вариантов. Хакинари внутренне сжимается, но все еще пытается вести себя независимо, не показывая сковывающей неуверенности. - Деньги… но это скучно и избито. Проигранные споры лучше оплачивать в другом эквиваленте. - И как же? - Ты на вряд ли осилишь, зайчонок, - Хакинари возмущенно встает, и уже было собирается дать достойный отпор, но, столкнувшись с темными, почти черными глазами оппонента, сразу же сдувается: моральный запал потерян, да и не он здесь устанавливает условия. В его силах - только уповать на то, что кара окажется не слишком жестокой. Ну, или хотя бы терпимой. - Можно публично унизить, оскорбить, растоптать, – во властном глубоком голосе не слышно ни капли сочувствия, лишь упоение собственной властью. - Но делать из тебя игрушку для толпы у меня нет особого желания. - Человеколюбие взыграло? - усмехается Хакинари. Хикиро, рассуждающий о человеческих взаимоотношениях и этике - это действительно смешно. - Отнюдь. Ты ведь не настолько наивен, я полагаю? – Хикиро в свою очередь позволяет себе усмешку, только вот Хакинари уже совсем не смешно. Хикиро сидит напротив, независимо потягивая мартини из изящного бокала. Хакинари внимательно следит, как ходит адамово яблоко Хикиро, и неуверенно сглатывает. Хикиро же улыбается одной из самых развратных в своем арсенале улыбочек, той самой, за которую отдавалось не одно девичье сердце и тело. У Хакинари так никогда не выходило, хоть и говорили, что он не лишен определенной привлекательности. Тонкие черты лица, зеленые, насыщенного цвета глаза, темные волосы, в вечном беспорядке, но в отличие от Хикиро ему это придавало несколько девчачий, чересчур мягкий вид. А Хакинари даже в потертых джинсах и с трехдневной щетиной умудрялся выглядеть привлекательно и мужественно одновременно. Волосы у него были длиннее, нежели у извечного соперника, и он постоянно откидывал их рукой, не сильно заботясь о сохранности прически. Хикиро, судя по всему, оценив его взгляды несколько превратно, облизывает губы - Хакинари в смущении отводит глаза и прикусывает губу. Страх возвращается, даже удивительно, как такой не особо внушительный парень, да еще и ровесник, способен вызывать подобные эмоции. - Раздевайся. - Что? - опешил парень. - Глухой, что ли? Раздевайся, – скучающим тоном приказывает Хикиро, не отводя пытливого взора от лица своего злейшего и побежденного врага. - Но... Как ты смеешь и вообще… - Девственник? – вопросительно выгибает бровь. - Ничего, не парься, сделаем все в лучшем виде, хоть ты и не заслуживаешь этого, зайчонок. Или забыл? Ты в моей власти. И у тебя был выбор. Но… По пути наименьшего сопротивления, как всегда? Червяк, – бросает он надменно. - Козел! Гребанный извращенец! - Хакинари вскакивает с кресла, но вновь возвращается на место под насмешливым взглядом Хакинари, трясясь от бессильной злобы. - Наорался? А теперь, – его голос утрачивает смешливые нотки, становясь привычно властным и холодным, – подумай, что мне помешает сделать это при всех? Хикиро садиться поудобнее и наклоняется вперед, уперев локти в колени. У Хакинари сменяются несколько эмоций к ряду: смущение, неловкость и холодящий ужас. Он никогда еще не был с парнем, причем в такой унизительной позиции. Все происходящее кажется полным бредом: может, это всего лишь сон? Взгляд цепляет валяющийся за диваном носок, затем – тонкий слой пыли на подлокотнике и, наконец, криво занавешенные шторы. Чересчур реалистично для сна. Он раздевается медленно, отчаянно краснея, пытаясь сохранить хотя бы остатки собственного достоинства. Дойдя до трусов, замирает в нерешительности: неужели его действительно заставят делать это? - Чего застыл? Хакинари покорно стягивает последний кусочек ткани, не решаясь обернуться и посмотреть в глаза своему мучителю. Он сам не может объяснить, почему так безоговорочно подчиняется любому слову Хикиро. Его властный уверенный голос обладает почти гипнотической мощью, обволакивая, лишая последних крупиц воли. - Теперь становись коленями на кресло, опирайся руками о спинку… Ноги нужно будет расставить чуть шире. Отчаянно краснея, парень повинуется, еще сильнее оттопыривая задницу. Хикиро какое-то время любуется результатами своей работы, после начинает неторопливо раздеваться. После он куда-то уходит, хлопая дверью, но уже спустя секунду возвращается с небольшой баночкой в руках. - Смазка, – коротко поясняет он. – Мы же не хотим тебя порвать, не так ли? Он аккуратно льет что-то вроде душистого масла на кожу, после проводит кончиками пальцев по спине, почти лаская. Потом раздается гулкий шлепок - от неожиданности Хакинари зажмуривает глаза и выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. Хикиро бьет его наотмашь, хлестко и не жалея отвешивает удары, затем успокаивающе оглаживает горящие от перенесенных побоев ягодицы. Чужой палец ласково надавливает на дырочку, поглаживая нежные стенки раскрасневшегося ануса, палец быстро и неуловимо ныряет вниз, не глубоко, лишь на фалангу, Хикиро достает руку и, не сводя глаз с Хакинари, облизывает, сосет, причмокивая. Острый язычок скользит по всей длине. У Хикиро длинные и тонкие пальцы. Только вот сейчас это не имеет никакого значения, боль от этого они умеют доставлять не хуже. Хакинари стыдно признаться, что он не чувствует возбуждения. Он не ерзает по креслу, подставляя задницу, не стонет сдержанно сквозь зубы, не изнемогает в предвкушении - ему попросту страшно. Побежденный, сломленный. Слабый. Слишком слабый. Вновь уступивший. В очередной раз проигравший. Ему. Хикиро вводит один палец, аккуратно растягивая парня изнутри, после добавляет второй, третий… Боль небольшая, вполне терпимая, больше даже дискомфорт. Какой бы сволочью Хикиро не был, но слово он держать умеет. Хикиро прижимает его к кожаной обивке, упираясь рукой в спинку кресла. Кожа прилипает к обнаженному телу, противно, жарко, нелепо. Жаркий выдох в спину, Хакинари ерзает, пытаясь уйти от настойчивого давления на сфинктер. Хикиро входит неожиданно резко, до слез из глаз. - Сссука, – всхлипывает нижний. Хикинари инстинктивно зажимается, но Хикиро, сменив тактику, выходит, почти полностью. Хакинари вскрикивает: жжение в заднем проходе, тонкие пальцы, сжимающие ягодицы, прилипающая к коже обивка огромного кресла, запах пота и муската - все это смешивается в один отвратительно-приторный коктейль, тошнотворно-сладкий. Хакинари искренне хочет потерять сейчас сознание, уйти, исчезнуть из этого кошмара, но, как назло, его разум подмечает каждую мельчайшую деталь, ум остается предельно четким. Одурманенный, он чувствует, как Хикиро подается назад, невыносимо медленно, смакуя нотки его боли, потом столь же плавно входит снова, все убыстряется. Хакинари уже не воет, только тихо поскуливает. Каждый новый резкий толчок – вспышка оглушительной боли; медленное, невыносимо плавное движение – пытка, растянутая во времени. Хакинари чувствует, как бежит по спине струйка пота, колени разъезжаются, каждый новый рывок толкает его на спинку огромного антикварного кресла, заставляя проезжаться вставшим членом по обивке. Хакинари сам не может понять, когда пытка успела смениться наслаждением. Просто к боли от растянутых мышц присоединилось нечто, разжигающее огоньки удовольствия по всему телу. Он сам уже не может сказать, в какой момент начинает подаваться навстречу, подмахивая таранящим его зад движениям. Чистое удовольствие в сочетании со стыдом. Стыдом, что его унизили, растоптали. Но в особенности от того, что он позволяет ему это делать, что извивается, стонет под своим мучителем, которого искренне, до дрожи в коленках ненавидит и презирает, за то, что имеет слабость наслаждаться этим, от осознания своей беспомощности перед ним, и в особенности от того, что его это устраивает. В любом случае, сейчас он бы скорее сдох, чем попросил бы его остановиться. Укус - Хакинари вскрикивает. Хикиро же запечатлевает поцелуй на бледной коже, где уже расползается чернильным пятном синяк, зализывая отметину, чуть втягивая кожу сквозь сжатые зубы. Комната полна звуков: гулкое шлепанье мошонки о ягодицы, рваные вздохи, ругательства сквозь зубы. В какой-то момент Хакинари казалось, что он сейчас блеванет от всей мерзости происходящего, но на данный момент его это уже не волнует. Сейчас пропадает ощущение реальности: тот человек на кресле, он может быть кем угодно, но это точно не он. Абсолютно. Рука Хакинари тянется к члену: тело мучительно требует разрядки. Вот-вот, сейчас, он уже почти на грани… Сейчас… Тянущее ощущение в паху, распаляющий жар, сейчас, всего пару движений…. - Вот уж не думал, что ты скорострел, – рвано, отрывисто усмехается Хикиро. Чуть презрительно. Ржет. Даже в такой ситуации он насмехается над ним. - Нет, зайчик, - его рука сжимается на основании члена Хакинари, отсрочивая столь желанный конец, - ты кончишь так. Без рук. Стерва… Как же он ненавидит его в этот момент… И снова. Движения навстречу и рваные вздохи. Хикиро убыстряется, куда уж быстрее-то? Хакинари понимает, что не выдержит такого темпа достаточно долго. Рука Хикиро нащупывает сосок и, зажав чувствительную кожу между пальцами, оттягивает, выкручивая. Хакинари охает: тело пронзает тянущая боль в сочетании с невероятным наслаждением. - А сейчас, - жаркий шепот в ухо, Хикиро проводит острым язычком по краю ушной раковины и прикусывает мочку, - ты кончишь. Для меня, зайчонок, - мокрые от пота пряди спадают на лоб, - давай. Хикиро вбивается необычайно резко, глубоко, засаживая на всю длину, до самого конца – и Хакинари чувствует, как чужой член пульсирует у него в заднице, выплевывая сперму. Хикиро сжимает свою руку на ставшем уже почти каменным фаллосе Хакинари и резко проводит вверх-вниз. Это похоже на вспышку, он растворяется в ощущениях, исчезает, теряется в приступе самого первого и самого яркого оргазма в своей жизни. Это нельзя сравнить ни с чем: чистое удовольствие, лишенное какого-либо эмоционального фактора. Эйфория проходит, Хикиро выдергивает свой обмякший член из зада парня. Хакинари встает. Чужая сперма стягивает кожу, между ног липко. Накидывает рубашку, не дотрагиваясь до плеча, одевает штаны, аккуратно, стараясь не потревожить ноющие мышцы ануса. Кончили вместе, мечта всех гребанных любовников. Оборачивается, одаривая своего мучителя легкой улыбкой, и машет рукой, отдавая честь. Ему не больно и не обидно. Ведь он тоже хотел этого. А теперь... Он станет сильным. Благодаря этой твари, пожирающей его голодным похотливым взглядом. Хакинари ухмыляется, ероша волосы. После этого он просто обязан. Конец.