Первый снег

Теплый осенний вечер. За окном, занавешенным легкими полупрозрачными шторами, педантично подвязанными и аккуратно поправленными, не спеша спускается на землю закат. Его лучи, все еще ярко-красные, теплые и невероятно красивые, рассеянно ложатся на рыжеватые кроны деревьев, их чуть пожелтевшие листья и молодые, гнущиеся от порой слишком сильных порывов калифорнийского ветра веточки, сейчас стоящие абсолютно беззащитными и уже практически совершенно нагими. Небо, когда-то светло-голубое с мягкими перистыми облаками, сейчас потихоньку несмело окрашивается в тысячи различных оттенков: начиная от яркого пурпура, поражающего глубиной и насыщенностью своего цвета и заканчивая нежными и даже чуточку меланхоличным светло-сиреневым. Все за окном, словно вдруг затихает, замирает всего на мгновение, но и его вполне достаточности, чтобы насладиться всеми красотами невероятной матери природы. Рыжие, красные, да и просто золотистые листья, легко гонимые попутным прохладным ветром, сейчас медленно кружатся в, словно застывшем, звенящем своей скорой морозностью воздухе, что как истинный джентльмен аккуратно совершает головокружительные кульбиты со своими партнершами, позже, так же любовно и тихо опуская их на уже довольно озябшую землю, покрытую тысячами таких же пестрых красавиц, вместе образующих один огромный цветастый ковер. В доме немного холодновато, поэтому я, несмело поёжившись, еще теснее укутываюсь в свой и без того уже давно растянутый домашний свитер. Я замерзаю, и оттого начинаю невольно дрожать, сам не понимаю своей реакции, ведь еще не зима, а мне уже становится не по себе… Не люблю зиму, никогда не любил. Слякоть и холод, стужа и постоянно озябшие руки, настоящая жуть… Особенно, если рядом нет того, кто бы мог отогреть тебя, обнять и поделиться своим теплом, заставить кровь в твоих жилах течь в два раза быстрее лишь одним своим жарким дыханием, глупыми нежностями, словно невзначай сказанными прямо на ушко. Ненавижу оставаться один, ведь когда я один, нет ничего, что могло бы помешать мне снова погрузиться в себя и вновь начать свои извечные самокопания в себе. Такой уж я человек, остаюсь наедине и все, прощай тихий и улыбчивый парень и здравствуй раздражительный маленький коротыш, ненавидящий всех и себя в особенности. Но что странно-ему почему-то всегда удавалось совладать со мной, успокоить и усмирить меня и даже, наверное, тем самым покорить и обуздать, привязать к себе какой-то невидимой тонкой, но при этом безумно крепкой нитью, что сейчас неразрывно связывает нас ним, даже когда теперь его нет рядом. Я знаю, что он тоже скучает, скучает и умирает в разлуке, но все еще держится, не показывает этого и пытается, как всегда держать перед всеми лицо, ведь он сильный, он знает, что именно таким его хочет видеть каждый, именно таким он представляется всем: дерзким и своевольным, человеком, не способным дать слабину, одним словом, просто идеальным. Но далеко немногим известно, что все это не совсем так, что образ, построенный им-это в основном сплошная иллюзия, в малом хоть как-то связанная с реальной его личности. Все они видят его безукоризненным, вечно смеющимся и в целом, довольным всей своей ныне имеющийся жизнью, но вот в чем я уверен, так это в том, что лишь малые единицы из них знают его таким, каким его знаю я. Без масок и извечного притворства, ранимого и открытого, нежного и безгранично преданного, того, кто не кроется за образом крутой рок звезды, плющей на все и совершенно вся. Они не знают моего настоящего Адама, реального и осязаема, не знают, какой он в гневе и какой бывает в своей задумчивости, они даже понятия не умеют, насколько всеобъемлющей и сжигающий практически до самого тла бывает его страсть, и какими же нежными всегда являются его поцелуи, ласки и объятия, на что он способен, когда по-настоящему любит. Все что известно им-это лишь образ, лишь только одна сторона его личности и всего лишь одна грань всего его полного противоречий характера. Он показывает лишь только то, что хочет показать сам. С ним бывает сложно, не спорю, сам по себе он, в принципе, является до ужаса сложным и многогранным, человеком, изучить которого не получится никогда. Даже сейчас, прожив с ним столько лет, я не могу смело заявить, что знаю его вдоль и поперек, каждый раз он, словно вновь и вновь открывается мне с совершенно новой стороны, непонятной и еще неизведанной мной. И понимаю, что многим это может показаться безумно странно и неправильно, но для меня это, словно естественно, привычно и довольно-таки несложно, ведь я люблю его. Для меня не составляет большого труда понять, что же он чувствует в ту или иною секунд, рад он или же рассержен, счастлив либо же смущен и шокирован, я, будто вижу его насквозь. Все его намерения для меня невероятно прозрачны и чисты, полные четкости и осознанности со стороны обоих. И сейчас мне безумно сложно. Сложно быть без него, не чувствовать на себе его всегда полный доверия и понимания взгляд, не слушать его мягкий бархатистый, словно убаюкивающий голос, ужасно сложно просто хотя бы не прикасаться к нему. Последнюю неделю меня долго мучали воспоминания наших с ним совместных ночей, разговоров и прочего. В них я, словно наяву видел его, имел возможность прикоснуться к мягкой золотящейся веснушками коже, накрыть своими искусанными, истерзанными от ночных видений губами его губы, слиться в ним в одном едином нежном и безудержно страстном поцелуе, и… просто признаться ему во всем, что накопилось во мне за последний месяц со времени его отъезда. Но, как ни крути, мне остается лишь только смиренно ждать, когда же истекут эти последние пару мучительных дней. Несколько раз я даже сорвался. Позвонил ему прямо перед концертом, всего за пару часов до выхода, мы тогда очень долго с ним разговаривали, он, пытаясь угомонить разбушевавшегося и не в меру расчувствовавшегося меня, кучу времени уговаривал меня успокоиться, дышать глубже и просто набраться еще немного терпения, тысячи раз повторял, что он уже совсем скоро вернется, обещал позвонить. Тогда, поговорив с ним в тот вечер, я еще долго не мог уснуть ночью, прокручивая все сказанные им слова вновь и вновь, словно записанную на проигрыватель пластинку, представлял, как именно пройдет наше с ним встреча, да и просто лежал, улыбаясь полночи совсем как настоящий дурак, которому пообещали, что вскоре он получит желаемое. Задумавшись, я даже не сразу услышал, как по дому пронзающим звоном раздался дверной звонок. Отставив в сторону свой недопитый и, по ходу, уже давно остывший кофе, я, все еще прибывая в своих думах, медленно поплелся по направлению к двери. Глянув в дверной глазок, я даже сначала просто не смог поверить своим глазам, за ней стоял никто иной, как сам Адам. Сразу же отшархнувшись, словно ошпаренный, я, не веряще, протер рукой глаза, но тут сразу же настойчиво еще раз раздался звонок в дверь, и по ту сторону послышалось неуверенное, но все-таки безумно нежное: — Хэй, котенок, ты спишь? — мягко проговорил мужской голос. От чего я сразу же отмер. Быстро бросившись к двери, я, более не медля, открыл замок, тут же отходя в сторону и пропуская пришедшего в дом. — Привет — мягко произнес брюнет, легонько улыбнувшись мне лишь уголками губ, так, как умеет улыбаться лишь только он и никто более. — Привет — так же тихо, словно боясь разрушать воцарившуюся в полумраке комнаты тишину, ответил ему я, все еще продолжая пристально разглядывать внезапно пожаловавшего ко мне гостя. Я вижу, что он безумно устал, под глазами залегли огромные черные мешки, словно наспех небрежно замазанные тонким слоем тональника, чуть собравшегося прямо в уголках глаз, где потихоньку уже начинают появляться тонкие сеточки морщинок, делающие лицо мужчины еще более привлекательным. Вижу его бледность губ, и общую сероватость кожи, его давно небритую щетину, сейчас больше напоминающую полноценную бороду и грустно, но любяще улыбаюсь, знаю, что он и так все понимает… Понимает, что нельзя так изматывать себя, что нельзя так загоняться, но по-другому он и не может, просто-напросто не умеет. Спокойная жизнь, как бы порой она и не была бы желанна им, никогда не будет для него тем, что смогло бы полностью удовлетворить его деятельную натуру, да и в принципе, всего его в целом. А он понимает все, словно без слов и сам делает первый шаг, сковывая меня кольцом своих крепких и ужасно теплых объятий, мягко, щекоча своим жарким дыханием мне шею, шепчет на ушко: — Я соскучился по тебе — и тут же утыкается носом мне прямо в макушку, начиная отвлеченно перебирать мои волосы и совсем тихо-тихо нашептывать Ты даже не знаешь, как я скучал. Ведь ты у меня самый, самый, самый любящий, самый преданный, и ты каждый раз столько ждешь меня, и как я тебе еще только не надоел, котенок? — Дурик ты. Я ведь люблю тебя, мне не в тягость — улыбнувшись ему куда-то в район ямочки за ухом, произнес я и попытался заглянуть ему в глаза, в которых несмотря на все видимую общую усталость, уже весело начинали прыгать тысячи маленьких чертят. — Тогда докажи — хитро улыбнувшись мне и многозначительно облизнувшись, промурлыкал мужчина, тут же впившись мне в губы. Поцелуй был долгим, страстным и таким, от которого еще долго саднят губы, а перед глазами нет ничего, кроме рассеянного, застилающего взор тумана. Посмотрев на Адама и увидев на его лицо такую же физиономию, как предполагаемо была и у меня, я больше немедля и не проронив более ни единого слова, взял его за руку и мягко потянул по направлению в спальню. Пару раз оглянувшись на брюнета, довольно волокущегося за мной, я еле заметно улыбнулся. Вот он, он мой Адам, настоящий и реальный, тот отнять которого у меня получится лишь только через мой хладный труп. Только уже подходя ближе к дверному проему спальни, мужчина, затормозив, словно только опомнившись, легонько повернул меня к себе лицом и, нежно погладив меня по щеке, спросил: — Томми, ты точно уверен? Не думаешь, что мы с тобою торопимся? Я ведь могу и подождать — все так же глядя мне в глаза и ища в них ответ на свой вопрос, произнес брюнет, которой своим же видом опровергал все только что сказанное им. Припухшие от поцелуев губы, шальные глаза, и часто вздымающаяся грудь, для меня это было достаточное доказательство того, что Адам был возбужден далеко не меньше моего. Улыбнувшись ему в ответ, я легко парировал: — Ты можешь, я — нет, да и тем более, я не думаю, что с твоим решением здесь согласен абсолютно каждый — чуть хихикнув, и многозначительно приподняв бровь, сказал я, взглядом указывая брюнету на довольно-таки внушительный бугорок его брюк. — Какой же ты, а… — закусив губу и легко, словно тряпичную куклу подняв меня, с чем-то, наподобие утробного рыка, пробурчал брюнет. Зайдя в спальню, мужчина мягко уложил меня на кровать, тут же нависнув надо мной сверху и начав покрывать всю мою шею своими болезненно-сладкими поцелуям-укусами, перемежая их время от времени с юрко блуждающим по моим ключицам языком. Добравшись до надетой на мне кофты, он, умилительно улыбнувшись, мягко и вкрадчиво прошептал, склонившись над моим ухом: — Милый, ты снова замерз? — тут же мягко, почти невесомо, словно прикосновения крыльев тысячи бабочек, провел тыльной стороной ладони по моему уже наполовину оголенному торсу, будто невзначай задев холодным металлом своего кольца мой сосок. Отчего меня сразу же бросило в крупную дрожь. Заметив мою реакцию, брюнет лишь самодовольно усмехнулся, и невинно взмахнув пушистыми ресницами, притворно обеспокоено произнес: — Ты весь дрожишь, котеночек. Проглотив невесть откуда появившейся ком в горле, я осевшим голосом прошептал: — Так согрей меня — и не дожидаясь более никакого ответа со стороны брюнета, вовлек его в поцелуй, чуть ероша и закапываясь все пятерней в густые и уже довольно отросшие волосы на затылке мужчины, на что он лишь удовлетворенно замычал и тут же углубил поцелуй, пытаясь перехватить у меня инициативу. Стараясь не поддаваться его напору, я легко и практически незаметно юркнул на другую сторону кровати, заметив удивленное выражение лица Адама и не теряя больше ни минуты столь удобной для меня заминки, быстро придвинувшись к нему и чуть надавив рукою на грудь, я заставил его безвольно лечь передо мной и тут же оседлал его бедра, нетерпеливо начиная стягивать с него футболку. — Хэй, вот ты значит сегодня какой, да? — чуть насмешливо произнес Адам и потянулся было ко мне за поцелуем, но уже практически в нескольких сантиметрах от моих губ был остановлен предупредительно выставленной вперед рукой. — Не смей. Лежи спокойно. Я сделаю все сам — и наклонившись к прямо к самому ухо брюнета, вкрадчиво прошептал: — Тебе понравится, не сомневайся. Тело подо мной чуть расслабилось, в то время как я сам уже сходил с ума от напряжения, стояк, твердый как каменной изваяние, грозился порвать тонкую ткань домашних брюк от нехватки оказанного ему внимания. Глубоко вдохнув и мысленно посчитав до десяти, я медленно начал прикасаться к рыжей, покрытой тысячами мягких волосков груди, время от времени наклоняясь и вылизывая все доступные мне участки тела мужчины и сходя с ума от запаха кожи любимого человека, который, к слову пришлось, уже далеко не сдерживался в выражения удовольствия от проделанных мной с ним манипуляций, а даже напротив весьма красноречиво выражал свое одобрение на мои действия, срываясь на хриплый, словно придушенный стон. Воодушевившись столь приятной для меня реакцией Адама, я решил больше не медлить, и расстегнув ширинку его узких брюк, легонько прикоснулся к разгоряченной плоти его члена, которому явно было очень и очень тесно в заточении грубой ткани одежды своего хозяина. Подув на него и сделав пару пробных движений рукой, я тут же услышал нетерпеливый и до ужаса эротичный стон со стороны Адама, с губ которого беспрестанно срывалось что-то нечленораздельное, а руки сильно сжимали белую ткань простыни. Улыбнувшись ему и начав покрывать поцелуями его область паха, я решил полностью сосредоточится на деле, и не обращая внимание на выгибающееся дугой подо мной тело, медленно провел языком по все длине достоинства брюнета. Подув на головку члена, я, мягко и не спеша, очертил ее языком, медленно спускаясь вниз и снова подымаясь вверх, взяв только часть его в рот. Начав с медленного и размеренного темпа, я пытался постепенно увеличить скорость и глубину, тем самым подстроившись под самого Адама, про себя отмечая его реакцию на каждое мое малейшее движение. Услышав, что стоны мужчины стали отчаянными, а его бедра, напрягшись, поднялись вверх, я, последний раз, медленно обведя языком уздечку, с громким причмокиванием выпустил его член изо рта, который в свое время сразу же потянул меня на себя и жадно впился мне в губы, тем самым пытаясь разделить со мной свой чуть солоноватый терпкий вкус естественной смазки. Оторвавшись от припухших губ брюнета и положив его ладонь на свое давно требующее внимание достоинство, я, без каких-либо колебаний, произнес: — Трахни меня На что тот лишь плотоядно улыбнулся и как-то странно посмотрел на меня, оглядев с ног до головы, словно просканировав невозмутимым взглядом, тихо произнес: — Ты доверяешь мне? Не поняв к чему столь странный вопрос, я лишь молча кивнул головой, тут же заметив, в какой непростительно довольной лыбе расплылся брюнет. Подумав, что все это чертовски подозрительно, но зная, что идти на попятную уже поздновато, я все же решился спросить: — Ты это к чему? — Не переживай, главное, что ты доверяешь мне, все остальное я надеюсь, тебе понравится. И пожалуйста, закрой глаза, не подглядывай, я сейчас мигом вернусь — чуть накрыв моими же ладонями мне глаза, воодушевленно произнес он, тут же отдалившись от меня, после чего через пару секунд я услышал, как Адам слез с кровати и босыми ногами, вероятно сверкая своей голой попой, пошлепал куда-то в сторону к направлению шкафов. — Эй, Шерлок, что за тайны? Чем ты там шебур… — но договорить мне не дали, так матрац снова прогнулся под весом мужчины, и мне было разрешено открыть снова глаза. Чуть проморгавшись, я недоуменно посмотрел на брюнета, в руках которого спокойно лежал…небольшой черный шелковый шарфик. Все еще не догадываясь для чего он, я заинтересовано спросил: — И для чего он тебя? Тут, вроде, не так уж и холодно, тем более одного нам с тобой на двоих не хватит. Мужчина лишь как-то таинственно улыбнулся и произнес: — Ты сказал, что ты полностью доверяешь мне, так? Я лишь кивнул головой, снова покосившись на предмет одежды, что Адам держал в руках, и тут до меня начало медленно доходить… — Погоди… Ты же не хочешь сказать, что… — подняв на него полный растерянности взгляд, хотел было спросить я, но тут понял, что уже поздно. — Именно это. Не бойся, я уверен, что тебе понравится, в этом нет ничего страшного. Просто… Просто попытайся довериться мне, я не прошу ничего более, все, что требуется от тебя здесь-это лишь полностью доверять мне, отдать контроль не только над своим телом, но так же и позволить мне управлять твоими чувствам. Не переживай, я обещаю, что не сделаю тебе больно. И после минутной заминки добавил: — Так ты согласен? — Дда — не позволяя себе задуматься, отчеканил я. Я никогда не был ханжой, но и такова рода опыт тоже был для меня чем-то новым и еще неизведанным. А как всем известно, все новое всегда немного пугает и настораживать, но в случая с Адама, я был готов попробовать абсолютно все, да хоть сейчас влезть на пик самого Эвереста, главное, чтобы это хоть как-то могло доставить удовольствие брюнету. Ведь если хорошо ему, то мне хорошо и подавно, что-то, наподобие моего давнего негласного принципа. — Хорошо, тогда подойти ко мне чуточку ближе и позволь мне завязать тебе глаза — ободряюще улыбнувшись, произнес мужчина. Безропотно подчинившись, я пододвинулся к нему ближе, и прикрыв в ожидание глаза, поддался лицом к брюнету чуточку вперед. Через пару секунд я почувствовал на своей коже, мягкие чуть дрожащие прикосновения рук Адама, после чего перед взором воцарилась кромешная тьма, а нежные руки, спустившись вдоль по моим плечам, ободряюще сжали мои ладони, от чего я тут же невольно улыбнулся и приготовился ожидать дальнейших действий. — А теперь повернись лицом к стене, руки положи на спинку кровати и ни в коем случае их не разжимай, пока я не скажу — с некими незнакомыми мне властными нотками в голосе, сказал или же даже вернее, приказал мне Адам. Выполнив все так, как мне было велено, я призывно прогнувшись в спине, промурлыкал: — Что дальше? Ощутив на своей пояснице горячие ладони, а потом и губы мужчины, я еще больше прогнулся в спине, подставляя брюнету свои полушарии, которые он легонько сжав, мягко погладил и, тут же наклонясь мне над ухом, прошептал: — А теперь не двигайся и просто попытайся довериться мне — не успел я услышать и последний фразы, как юркий язык в мгновение ока пройдясь по кольцам моих сережек, сразу же оказался прямо между моих лопаток. Начав целовать и покусывать нежную кожу спины, мужчина постепенно спускался вниз, но только добравшись до копчика, сразу же так же медленно возвращался вверх, получая от меня расстроенный неудовлетворенный стон. — Тише, милый — в перерывах между поцелуями раз за разом повторял брюнет и снова возвращался к своей сладкой пытке, что как казалось тогда мне, уже никогда не закончится. Надо признаться, что Адам, и вправду, знал, о чем говорил. Находясь в полной кромешной темноте и практически обездвиженным, я абсолютно не мог ничего видеть, но зато вместо чувства зрения обострялись все остальные: я с ясной четкостью мог слышать малейшим звук, тихий и рваный вздох Адама, я чувствовал его терпкий по истине мужской запах, аромат моего мужчины, еле уловимый, но при этом до безумия пьянящий и кружащий голову, но что самое главное, каждое его мимолетное, легкое, словно перышко прикосновения в ту же секунду будоражило все мое естество, заставляя меня сладостно сжиматься, а по коже пуская тысячи мельчайших мурашек, которые все как одна, в конце концов, оседали в области паха. Истекая смазкой, я, словно неприрученная, впервые узнавшая, что такое настоящая ласка и уже успевшая истосковаться по ней кошка, бесстыдно подставлялся под жаркие, пробивающие тысячами иголочек удовольствия руки брюнета, выгибая спину дугой и отставляя назад зад. Услышав, мои через чур громкие стоны, мужчина на секунду отстранился, зашумел выдвинувшийся прикроватный шкаф и уже всего через пару считанных секунд я ощутил легкое прохладное прикосновение пальцев Адама, на своем анусе. От столь сильного контраста жара и внезапно пришедшего ему на смену холода, мне сразу же захотелось отдалиться, уйти от источника прохлады, но меня тут же сдержали сильные крепкие руки, мягко легшие мне на бедра и аккуратно потянувшие меня обратно к себе. — Тише, потерпи немного. Я не долго, обещаю Закусив губу, и попытавшись не обращать на неудобства внимания, я снова вернулся в исходную позицию и, ухватившись руками за спинку кровати покрепче, принялся ждать. Процесс растягивания, и вправду, не занял у Адама много времени и уже через пару минут я ощутил упершийся мне прямо в бедро твердокаменный стояк брюнета, на что сразу же досадно укусил себя за губу — я не могу его видеть. — Адам, прошу тебя, не тяни, не то я кончу прямо сейчас. — Я не против — по-видимому, с усмешкой заявил брюнет. — Дурааак — простонал я, когда брюнет начал медленно входить в меня. Было немного больновато, но это терпимо, ведь месяц это тоже далеко не маленький срок и, в любом случае, ничто по сравнению с тем, что начало происходить дальше. Войдя в меня наполовину, мужчина, тяжело выдохнув, чуть нагнулся ко мне и полушепотом спросил: — Тебе нравится, детка? — тут же вошел в меня полностью, уткнувшись носом мне прямо куда-то в район шеи, тем самым выбив у меня весь воздух из легких. Чуть укусив меня за короткие волосы на шее, мужчина, тут же извиняясь, принялся зализывать место укуса, при этом продолжая попутно шептать: — Ты хочешь, чтобы я был нежен с тобой или тебе нравится больше вот так: тут же выйдя наполовину и резко сделав глубокий толчок, спросил он, издав что-то, наподобие грудного рыка. — Тааак — еле выдавил я. Всегда удивлялся способности Адама уметь адекватно разговаривать во время секса. Неожиданно руки брюнета мягко легли на мои ладони, и одним ловким движением он вмиг сцепил мне их за спиной. Легко проведя рукой мне по поясницы, брюнет тем самым заставил меня еще больше прогнуться и окончательно обездвижил. — Не хочу, чтобы ты мог касаться себя — произнес мужчина, проводя влажную дорожку поцелуев по моим плечам, и несильно прикусив меня за мочку уха, прошептал: — Я сделаю все сам. И сразу же начал рывками вбиваться в меня. Все мое тело, словно натянутый нерв содрогалось от каждого мощного, сильного и уже практически хаотичного толчка, каждое его движение доставляло мне недюжинное удовольствие, а комочек нервов внутри меня, что брюнет столь ловко задевал раз за разом все больше и больше, стал невероятно чувствительным, и даже самое легкое прикосновения заставляло меня еще больше прогибаться ему навстречу, и уже абсолютно не разбирая, где начинается его и где заканчивается мой стон, исступлённо кричать. Как слепой пытающийся найти выход из замкнутого пространство, я отчаянно пытался поймать губами губы Адама, который как на зло, лишь успев приблизиться ко мне, тут же отдалялся. Почувствовав, что я уже на грани, с трудом балансирую на пересечение реальности и забвения, я не сдержавшись, практически на одном дыхание выпалил: — Поцелуй меня. Наклонившись ко мне и слившись в одном поцелуе, брюнет чуть ослабил хватку, практически позволив мне освободить руки. Чуть дернувшись из захвата мужчина, я сразу же облокотился на локти и почувствовал мягкую и теплую ладонь Адама, обившуюся вокруг моего члена. Начав жестко и быстро водить рукой вверх и вниз, брюнет постепенно сам увеличивал темп от быстрого, до невероятно размашистого. Почувствовав наступление оргазма, я, выгнувшись дугой и громко выкрикнув имя брюнета, мощно кончил себе на живот. В то время как брюнет, мгновенно напрягшись, хотел было выйти из меня, но я сразу же вцепился мертвой хваткой ему в запястье, не позволив этого сделать и, хриплым надорванным голосом, прошептал: — Я не хочу, чтобы ты выходил. Услышав это, мужчина грубо схватил меня за шею, и сделав еще пару размашистых хаотичных движений, с чуть придушенным стоном излился прямо в меня. Шарфик, до этого еле державшийся на моем лице, сейчас мягко скользнул мне на шею. Все еще лежа и приходя в себя после длительного и столь мощно накрывшего меня оргазма, я вымученно улыбнулся и решил посмотреть на брюнета. Перевернувшись со спины на бок, я тут же невольно заулыбался еще больше: раскрасневшийся, весь растрепанный и до безобразия привлекательный, он сейчас придирчиво оглядывал наши с ним следы засохшей спермы на скомканной белой простыне и укоризненно качал головой. Придвинувшись к нему ближе и по-хозяйски закинув ногу на бедро Адама, я легонько поцеловал его в щечку и свернувшись клубочком у него на груди, капризно произнес: — Мне холодно, согрей меня. Обняв меня крепче и мягко улыбнувшись мне, мужчина начал отвлеченно перебирать мои волосы, и посмотрев в окно, внезапно произнес: — Смотри! На улице пошел первый снег! — Что, где? — невпонятках спросил я, и глянув через плечо брюнета, увидел тысячи маленьких снежинок, совсем крохотных нежных и хрупких. Каждая из них была невероятно прекрасна, все они были особенными и сейчас мягко гонимые ветром, они напоминали мне своей необузданной ледяной красотой о том, как же все-таки быстро бежит время. Все они, крохотные создания, так же как и я были невечны, и стоило им лишь только коснуться более менее теплой зеркальной поверхности нашего окна таяли, таяли, так же как и я все пару мгновений назад таял от жарких страстных прикосновений брюнета. Соприкоснувшись с ним я, словно терял счет времени, не зная, день сейчас или ночь, зима или лето, все это было просто неважно, ничто. Время теряло свое значение, когда рядом со мной был он, единственный и навеки любимый. Единственное отличие между мной и этими великолепными созиданьями природы было то, что поистине узнав, что такое тепло, найдя его источник, они все погибали, просто таяли, не имея возможности продолжать жизнь дальше, в то время как я наоборот, только начинал жить.