Он не просыпался уже неделю.
С той злополучной ночи прошла неделя. И все это время он лежал в бессознательном состоянии. В бессознательном критическом состоянии, на грани жизни и смерти, танцуя между двух противоположностей, как профессиональный акробат. Губы растянулись в подобие усмешки. Дина лежала на полу, вытянувшись и подложив руки под голову, рассматривая трещины на потолке, раздумывая, что человеческие жизни очень похожи, такие же ветви судьб, такие же изломанные и непонятные, и никогда не поймёшь откуда и куда идёт, где начало и конец, и есть ли он. Линии перетекающие в другую, образовывая неожиданный поворот событий или сплетение чужих жизней, сплетаясь в связи, узы, привязанности. Некоторые из них настолько изломанны, что и линии не напоминаю, они так похожи на поломанные людские жизни. Разветвляются, на сотни, миллиарды, ветвей, ослабевая, распадаясь, а потом рассыпаясь на сотни таких же кусочков. Словно люди сходятся, сплетаются, а после одна линия идёт дальше, а вторая трескается и остаться на месте, распадаясь из-за своего одиночества. Или ещё глупее, когда линия просто обрывается, потому что слаба и не может пробить бетонную стену дальше, как человек, что не смог побороть себя. Так глупо и так забавно видеть это все в линиях, при этом понимая насколько мал может быть смысл нашего бытия. В ту злополучную ночь, она еле смогла перемотать его куском ткани, что стащила с какой то веревки, что были перекинуты в том переулке, дабы немного остановить кровотечение, хотя кого мы обманываем, попытки были жалки, даже будь она отменным медиком она не смогла бы, с такими ранами не выжить никому. В ту ночь, она еле смогла дотащить его до дома, сгорбленная с перекинутой через плечо рукой, ввалилась на порог дома и что-то ей подсказывало, что был тут похожий сюжет, некоторое время назад. В ту ночь, они едва ли смогли оказать нужную медицинскую помощь, ведь талантом врачевания они обладали минимальным, только необходимое для выживания и все, что само-собой разумеющиеся, мало смогло бы помочь человеку в такой ситуации. В ту ночь, он чуть не умер, сердце делало попытки остановиться, пару раз, и остановилось бы окончательно, если бы они не нашли где-то дефибриллятор и сдались, когда сердце со второго и третьего раза не откликнулось. Он чуть не рассыпался на сотни таких же маленьких кусочков, что осыпаются с потолка при сильном ударе, неспособных ничего сделать, не властвующих над своей судьбой, жалеть и беспомощных, склонившихся перед своей судьбой и дожидающиеся своей участи, остающиеся лежать на полу, пока их не заметут под ковёр, пряча от ненужных глаз. Что бы жизнь продолжала казаться радостной, что бы не снимать розовые очки, видя лишь радугу, а не то что за ней, не видя осколки, и что бы они не впивались в нежные ступни, разрывая плоть на куски, заставляя шипеть и ругаться, оставляя маленькие частички в организме, что не вытащить пинцетом как бы ты не старался и, что привело бы к попаданию в мельчайшие капилляры, а после в вены, аорты и прямо к сердцу, вызывая дикие боли, что хочется расцарапать грудину, боли что будут вызывать громкие крики и огромные слёзы, вязкими каплями, стекающие по щекам и разъедая своей солёностью свежие раны, хочется переломать себе все рёбра, лишь бы добраться до ноющего органа, в котором засел осколок из-за которого после наступит мучительная смерть. Она устало закрыла глаза, размышляя над неделей, и заметая мысли о нем туда же, куда и мысли о трещинах, под тот же ковёр, «ковёр воображения» как она мысленно окрестила его, «ковёр боли» пометила она в скобочках. За эту неделю, на первый взгляд, ничего не поменялось, все так же общались, шутили, издевались друг над другом. Все было нормально. Все же носят маски, скрывая свои эмоции, потому что показывать слабость это значит показать что ты открыт и ждёшь удара, который люди не способны выдержать. Поэтому все закрываться, ведь никто не хочет быть раздавленным, избитым и изношенным. Никто не хочет быть выкинутым, из-за прихоти другого, из-за прихоти ударившего, но такого же слабого существа, лишь скрывающегося в своём коконе, из которого вылетает моль, проедающая чужие жизни. И она не была таким уж исключением, ведь как бы мы не хотели отказаться, но в каждом сидит что-то, что либо принимаешь и становишься честным по отношению к себе, или умираешь обманывая даже себя. Все мы лишь красивые обертки с прозрачным содержимым. И Дина все так же придуривалась, пряча свои мысли глубоко в себе, и не позволяя, откуда то взявшемуся волнению, пробираться глубже, чем оно есть на самом деле, не позволяя ростку пустить корни и разрушить внутренностный. Его и так уже больше чем следовала, папа бы не одобрил. Папа бы вообще много чего не одобрил. Чувствуешь себя как нашкодивший подросток. Девушка усмехнулась, мысленно дала себе подзатыльник, она свободна физически, но морально внутри все ещё есть что-то, что тянет в бездну. Что-то что тянет обратно, к склянкам и бытию оружия и все... больше не к чему. К большему и нельзя тянуться, ведь у неё другой смысл, точнее он полностью отсутствует. Иногда она думает, что раз люди простые пустышки, то кто она? Простая декорация, украшение, пятно въевшиеся в идеальную картину? То что должно было усовершенствовать красоту человечества, но лишь показала насколько они все аморальны. Девушка сухо усмехнулась. Ее и так затягивает, незачем беспокоиться, и переживать раньше времени. Неизбежное неизбежно. Стоит насладиться тем, что осталось, если вообще что то осталось. К тому же, она понимала что этот момент и так был не за горами, а теперь все ближе. Можно считать ее параноиком или сумасшедшей, кем она собственно и является. Но все же она видела, хоть и странные, но обстоятельства. «Сестрички», по другому этих, относительно родных «детей пробирок» не назовёшь, приходили за ней. И это был неполноценный поход, а предупредительный выстрел. Выстрел который делают в воздух перед последней пулей, выстрел что даёт последнюю надежду на жизнь, на кислород. Что бы предупредить, запугать, загнать в угол и погнать по нужной траектории, как скот. Что бы в конце она оказалась там, где им хочется, сделала то что им хочется, но в итоге жертва все равно умрет. Так в чем же идея? Что бы она добровольно пошла, ведь в чем смысл оружия без послушания? Ни в чем, как люстра без лампочки, электричество есть, а эффекта нет, убить может, а пользы нет, хотя какая польза от оружия, что предназначено убивать, служить в чужих руках, подчиняться даже не думая. И как же обидно когда такая игрушка уходит из рук, все тело трясёт от злобы, ведь вот было все, а вот теперь пусто, ведь игрушке приспичило построить из себя что-то живое, настоящие, почувствовать себя настоящим. И как итог опять окажешься в клетке, если не стеклянной, то деревянной, ведь горбатого могила исправит. Но какой же смысл этого всего, зачем все эти догонялки и доказательства. Только лишь зря потраченное время, которое не хотело быть потраченным. Таких удачных образцов больше нет. И больше не будет. Ведь надежда на то, что он сдох ещё есть. Ведь Надежда, самое безнадежное чувство что только есть при тебе. Чувство что возникает, когда ты бесполезен, но ты веришь, что бы сделать хоть что то, что бы быть полезным, ведь ты надеялся. Но у надежды есть такое свойство, которого нет у других чувств, оно умеет таять и утекать. И вот чувствовалось как она утекает сквозь кровавые пальцы, и чувствуется, что вот ещё немного и через эти пальцы просочиться новая кровь, проливаемая им. Кровь людей что невинны, но были убиты по его прихоти, собственно как многие желания людей, захотел, имеешь возможность сделать чужими руками, сделай и тебе ничего не будет. Не будет ответсвенности ведь кровь не на твоих ослабленных пальцах, ведь кровь не стекает с твоих локтей, мешаясь с грязью и отвращением к себе, что тонет в этих кровавых лужах. У надежды есть свой враг, этно неизбежность, и как бы ты не бегал и не верил, что неизбежно, то будет, ведь жизнь это прописанный сценарий, а ты лишь актёр окруженый декорациями или и есть декорация. Как бы ты не противился, чему быть того не миновать, как смерть, это неизбежно. Но кто сказал что это ужасно, может это единственная не прописанная истина, за гранью которой находиться покой и умиротворение. Может это то единственное чего человек так желает, но боится по незнанию и собственной глупости. Люди склоны все рушить, может они рушат и своё счасть, свои мечты, и возможность быть счастливыми за гранью. Или они не зря опасаются и там нет ничего кроме холода, одиночества и вечной боли. Может то что находиться там убивает твоё существо и ты уже не ощущаешь себя. Но не то что бы Дина задумывалась над этим, ее не пугала смерть, ведь что там, что там она останется просто существующим существом, ей нечего приобретать и нечего терять. У неё были вопросы другие и вопросы не всегда имеют ответы, как бы мы не старались. И даже то что кажется простым, в конце окажешься большим обманом. А ещё, был еще один пункт, который казался ей надуманным, но при этом слишком оригинальным. За эту неделю, она ходила на задания, но в одиночку. Без напарника, прикрытия и спасения от падения. Она была инициатором этого и не знала почему. Она задавала этот вопрос себе постоянно, пыталась разобраться в себе, но находила только леденящий холод и пустоту в голове, ей никто не был нужен, все внутри кричало о том что она против напарников и она соглашалась. И не рылась внутри себя, ведь рыться в себе нет смысла, ты лишь находишь тот что не надо, или надумываешь себе что-то, а потом не можешь отвязаться от навязчивых мыслей. Но иногда она задумывалась, в такие ночи, как эту, она задумалась и ей не нравилось что получалось. Она словно сама себя сталкивала на это дно, словно снова желая очутиться в этом спасительном коконе из холода, ненависти, презрения, хладнокровия и чувство самоуничтожения. Словно внутренняя тьма разъедает изнутри, сжирая все, что сможет, поглощает что она попыталась восстановить, возвращает не к изначальному варианту. Словно перезагрузка, когда система стала перегруженной и все стало виснуть, все начало возвращаться к начальному этапу, оригинальным настройкам. А ещё как ни странно одиночеству. К этому одновременно страшному и удивительному чувству. Ведь ты свободен, никому ничем не обязан, но вроде ты совсем один. Хотя все рождаются и умирают в одиночку, даже семья и любовь, в конце оставляют, они просто не могут пойти туда же, но дают свои ненужные обещания, странные. Она, конечно, знала, что с самого начала ей нужно быть одной. Не ввязывать никого, появиться, пожить, а потом так же пропасть, словно и не было, очередная страница, которую прочитали и забыли, страница что даже на сюжет не влияет. Она все равно бы не задержалась здесь надолго, так зачем же давать надежды, да и собственно кому, ведь она никому ничего не должна и не обязанно, и никто не должен чего то ждать, а тем более надеяться. Она вернула долг Джеку, она свободна. Да и мнимые надежды себе, ведь если за ней придут решительно, а не как недавно, они не выживут, и рисковать своими, родными не станут ради той, кто почти «убила своего же». Да и не стали бы, потому что она им никто и была никем. Не надо было выбираться из «зоны комфорта», но любопытство и возможность почувствовать что-то ещё, толкают на глупые поступки. Как будто она все тот же наивный ребёнок. Как глупо И сейчас, лёжа на холодном полу, с открытым окном, что впускало прохладный ветер, тянущийся по полу легким инеем, она это осознавала как никогда раньше. Будь она с самого начала одна, не связавшись с ними, с Джеком, не ходи она с ним на миссию, то ничего бы, возможно не случилось. Он бы сейчас валялся в своей комнате и черти знают чем занимался. А не лежал на койке, под кучей обезболивающих и лекарств, борясь за свою жизнь. Где-то в глубине черепной коробки слышался тихий голосок собственного разума, что трепетал о совести и чувстве вины, но эти чувства были настолько атрофированы, что это скорее голоса опять что-то шептали, пытаясь свести и так поехавший мозг с ума, претворяясь, что она и была с самого начала одна, просто в какой-то момент захотела почувствовать не одиночество, почувствовать другое может быть нужно, что не жизнь не напрасна и не только боль смысл ее существования, а что-то другое, что бы узнать как это. Быть кем-то, быть частью, быть с кем-то. Это было просто желание заполнить внутреннюю пустоту чем-то кроме всепоглощающего ничего, но эгоистичное желание вышло боком, собственно как и любые желания, ведь где есть победители есть и проигравшие, и было сложно сказать кем она себя сейчас чувствовала. И возможно, останься внутри неё что-то, она бы сожалела. Действительно сожалела, о травме Джека, о своей жизни, о эгоистичных желаниях, что натравили беду на всех. К тому же эти все мысли были похожи на сожаление, только непонятно на кого они направлены больше на неё или него. Сожалеет ли она о том, что втянула его или о том, что втянула себя. Сожалеет ли она о том, что он еле жив или том, что чуть-чуть привязалась. Сожалеет ли она она о своём желание или о том, что оно вызвало впоследствии внутри. Сожалеет ли она о его поломанной, как этот потолок жизни, или о том, что на коконе образовалась такая же трещина, которую так старательно отвергали. Сожалеет ли она о том, что он умирает или что она уже мертва. Сожалеет ли, что хочет его смерти, что бы он понял как это, быть пустым, ощущать свою оболочку и знать насколько она гнилая, испорченная и пустая без того, что должно, по идее называться «душой», чувствовать как тело впитало чужие крики, агонию, кровь и разлагается под чувством собственных ошибок и «сожалений». Хочет что бы он понял, что жизнью это состояние не назовёшь, скорее ощущаешь себя куклой, что управляется искусным кукловодом, что чувствует твои желания и пытается исполнить их, но в своем понимание, играясь, ведь после поломанной куклы дадут новою. Он поможет восстановить чувства, но не свои, это невозможно, он поможет забрать их, из чужой жизни, присвоив себе, испачкав руки по локоть в крови, ведь не легко достать, то что внутри, либо кровавые руки будут у другой игрушки, кукловод не выходит на сцену. И если ты сможешь найти хоть что-то в этих фальшивках. Сожалеет ли она... Сожалеет ли она, о том, что он пошёл за ней, что бы спасти или что ей плевать, теперь плевать. Было пусто, было никак. Было так же, как и до встречи с ними. И она бы обрадовалась, тому что ее «хотелки» наконец заткнулись, что ей больше не интересно это и что хорошо, одновременно с этим желания стать послушной и вернуться не было, оно не проявилось в остатках сознания, что несомненно добавило бы радости,но. Всегда есть «но». Иней, что покрыл пол легким слоем, пробрался и в нее, попал с дыханием, осел в легких через трахеи, пробираясь в сердце и все выморозил. Не было ничего. Холодно, апатично, одиноко. Никак, пусто.***
Часы тикали, отбивая неприятный ритм, что бил по ушам. Время давно перевалило за 3 утра, но Дина продолжала лежать на полу, смотря в некуда. За все время размышлений взгляд становился все мутнее и мутнее, теперь глаза походили на запотевшие стекляшки, кожа от холода совсем посинела, губы почти серые, но холодно не было. Было так пусто и спокойно, но так тревожно и противно. Мир словно поделился на чёрное и белое. Хорошо — плохо. Темно — светло. Тепло— жарко. Радостно — грустно. Эмоционально — апатично. Эти противоречия не давали вздохнуть, разрывая тело на части, на две ровные грани. Дина почти ощущала этот самый нож, что режет ее на куски, чувствовала эту боль, проходящую от макушки, и заканчивающимся на середине стопы. Чувствовала как она проходит по нервным окончаниям, обжигая своим металическим холодом, замораживая все ощущения, но при этом обжигая собою, что хотелось закричать, громко, до хрипоты и сжаться в комочек, сдавливая себя руками, вдавив колени себе в рёбра, проломив их. Сжать голову, проломить череп, почувствовать как по рукам бежит собственная кровь и как пальцы касаться упругой субстанции, чувствовать как сознание медленно уплывает, позволяя забыться и закончить все, идея билась в голове так ясно, что руки слегка дернулись, Но при всем при этом не было ничего. Забавно, говорят что больно значит жив, мы живем пока нам больно, мы ощущаем боль и живем. Но что если ты уже не ощущаешь ее, можно ли считать себя предметом мелели, без смысла без идеи. Что значит живем пока больно, может, то что наши чувства раскрываются только когда больно или то, что кроме боли ничего нельзя почувствовать, а может это значит что мы приписываем боли не то значение, может боль это показатель не опасности, а то что ты жив, дышишь, чувствуешь. Ведь не просто так ребёнок кричит, когда рождаешься, ему больно из за кислорода, всем с рождения больно и жизнь свою проводят в боли, ведь в ней все заключено, иронично круговорот или даже закон, все взаимосвязано и зависимо друг от друга, как жизнь и боль, так и боль с человеком. Но что если нет уже боли, это значит ты сломан или ты не живешь. Может это значит, что тебя пора переработать или выкинуть на ближайшую свалку, ведь раз не больно то ты не живой, а кусок мяса отдадут только на съедение. Эти мысли, так стремительно бегали в голове, что ты не успевал схватиться за одну, как приходила другая и ее сменяла третья. Все сменяет друг друга, меняло, крутилось, но было плевать. В теле была небывалая лёгкость, словно оно и не принадлежало ей или обрубили все связи с органами чувств, позволяя впасть в беспамятство. Ей даже показалось, что она умерла, что так и ощущается смерть, чувство лёгкости, покоя и какого-то невесомого ощущения, словно в вакууме наполненном ватой. И так приятно было находить в этой пустоте, но одновременно так разрывающе больно. Словно вакуум наполнялся, то ватой, то иглами. То пронзая все чувствительные точки, наполняя пространство тошнотворным запахом гнили, а рот металическим привкусом, превращаясь из вакуума в место захоронения, пропахнувшие землей и струпьями, то убаюкивая своей мягкостью, материнским тёплом, каким-то уютом и спокойствием, и абсолютным отключением органов чувств. Даже, казалось, зрение пропадало, уступая место и наступала блаженная пустота и темнота, что так хорошо кутала и прятала всех, кто желает уйти из этого жестокого мира. И в этой пустоте было то оглушающе тихо словно весь мир забыл о понятии звука или боялся нарушить эту звенящую и натянутую поверх всего тишину, что можно разорвать лишь вздохом, то голоса в голове шептали, переходя на крики, шепотки, прося, умоляя, приказывая что то. Одни фразы переходили под конец в смех и разобрать, что-либо становилось невозможно, другие были тихими, переходящими на высокие истеричные нотки, а другие были тихие, еле различимые, что бы понять их нужно было подойти к шепчущей темноте, а она будет отдаляться и отдалять, маня за собой, а за тобой закрывая проход, дабы ты не нашёл пути обратно и остался здесь, с ними, навсегда. Потерялся в голосах и стал одним из них, выискивая жертву и шепча ей такие же фразы, заманивая, желая насладиться живыми ощущениями, ведь в голосах не осталось ничего, только информация и изначальные знания о том, какой должна быть информация, а все остальное выветрилось со временем, оставляя только оболочку. Некоторые смеялись, некоторые плакали, некоторые просто молчали, но присутствие их ощущалось, возможно даже лучше, чем тех кто кричал. И возможно ты бы был тем, кто молчит, на которого обратили меньше всего внимания, который так много значит для этой какофонии звуков, но при этом так незаметен. Но Дина продолжала лежать на полу, теряясь в ощущениях, голосах, двоичности ощущений, переходящих друг в друга и резко пропадающих. Со временем эти качели начали походить на детские горки и в этот момент она резко поднялась, в голове что-то щёлкнуло, перевернулось и оборвалось. Как длинная нитка ведущая из темноты, порвалась от лап чудовища, что ждёт тебя дальше. Но при этом нитка не осталась на месте, монстр стал направлять тебя с ее помощью, что бы ты точно к нему пришла, что бы быть уверенным в сегодняшней пище, которую он разделает во тьме, скрытый от глаз, но не от ушей, что будут слушать. Так же и ее мысль, она оборвалась, но кто сказал что она пошла в нужном направлении, кто сказал что она не приведёт к пасти ужаснейшего чудовища, что только приходилось видеть, кто сказал что это мысль не была безопасной и что ее стоило разрезать. А кто сказал что не наоборот. Кто знает в какую она ловушку попала. Но в любом случае мысли ушли, как не бывало. Резко поднявшись на ноги она покачнулась, почувствовала как затекли ноги, за все то время, что она пролежала. Тело начало потряхивать от пробравшегося холода, что морозил до этого тело. Девушка размяла плечи и сделав пару шагов по комнате, разминая ноги. Потом она резко подошла к окну, распахивая створки и всматриваясь в ночное небо, что так привлекало ее своими звёздами. Не смотря ни на что, она дитя лаборатории, и звёзды для неё нечто невероятное. Когда то ей говорили, что там живут мёртвые близкие, что наблюдают за ними и оберегают. Сейчас же она думала, что это похоже на отражение города, где каждый огонёк это свет в квартире, такой тёплый снаружи, но такой одинокой и холодной внутри, словно камень, летящий один через галактики и вселенный. Камень, что всю свою жизнь проводит один. Булыжник на котором не могло быть жизни, потому что холодная, твёрдая почва, да ещё не содержащая питательных веществ, точно не способствует появлению чего то живого. На губах, без ее ведома появилась лёгкая улыбка, что тут же пропала, не успев полностью показаться и прибавит ее лицу ребячливости. Девушка завороженно продолжала смотрела на звёзды. Не отрываясь ни на что, любуясь другим миром, кажущимся таким тёплым, но таким холодным. Дина до рассвета простояла разглядывая звёзды. И в эту ночь она сделала для себя выбор.