look at me this is you

Чимин и Юнги знакомы давно, со времен университета. Когда первокурсник Чимин улюлюкающим ураганом в узком коридоре вуза врезается в мрачного и злобно матерящегося Юнги, они чуть ли не дерутся, кричат друг на друга, не уступают, а дерзкого на тот момент из-за бушующих гормонов Чимина от мысли забить стрелу спасает лишь хосоково заебал, че как маленький громко, чтоб услышали оба и разошлись-таки мирно; но кто-то важный беспрекословно решает, что эти двое должны общаться и даже дружить. Ленивый, медленный, слишком умный Юнги и Чимин - очаровательная заноза в заднице, вечно вляпывающаяся во всевозможные приключения, после чего непременно следует хён, тут без тебя никак. А хён лень свою выключает, все еще матерится и ворчит, но бежит спасать, помогать разруливать, даже не интересуясь, что именно происходит - не столь важно, в процессе разберется, ведь к Чимину можно и без причины вовсе. Юнги как диссонанс - резкий, грубый местами и в некотором отношении неправильный какой-то, тогда как Чимин - чистой воды консонанс, безупречный, приятный и светлый. Пак младше на два года, ведет себя как непутевый ребенок и закидывает Юнги лисьими улыбками, а тот чувствует, будто за него должен нести ответственность, что каждый его шаг должен контролироваться, учитывая, что Мина никогда не прельщала перспектива быть для него второй мамкой. Просто Чимин... такой. Он неуклюжий иногда, улыбчивый до одури, добрый-добрый, такой простой, но сложный одновременно. Загадка, для решения которой понадобится не то что один час или несколько дней, а несколько жизней даже. Он врывается в спокойную и размеренную жизнь Юнги, чтобы посеять в ней что-то удивительное и приятное. Чимин сияет, он притягивает, он ослепляет, крадет сердца и ест их по ночам, кажется. Юнги за своим следит пристально, охраняет его, не позволяя чиминовым чарам коснуться и забрать себе навсегда. Чимин восхищается Юнги. Многим Мин не нравится, многие его сторонятся, считают странным и чудаковатым порой, а Чимин вот восхищается, пусть и хотел, встретившись с ним впервые, прописать хорошенько меж его раскосых глаз. Пак тогда подумал: «ну не хочешь же ты быть таким, зачем строишь из себя невесть что?» и попал в яблочко. Мину так удобнее, ведь никто не доебывается и заведомо знает, что к нему без повода подходить нельзя: он не любит, когда его дергают, не любит чрезмерного внимания к своей персоне, что весьма парадоксально, учитывая специфику его хобби и любимого времяпрепровождения, о котором Чимин узнает совершенно спонтанно, в самом начале их дружбы. Пак, если честно, завидует способности Юнги обрабатывать и усваивать информацию слишком быстро, не тратить часы на домашнее задание и на подготовку к семинарам или экзаменам, ведь сам он по ночам, скрипя зубами и борясь с зевотой, сидит, склонившись над очередным учебником, пытается запомнить то огромное количество материала, которое запомнить за одну ночь не представляется возможным в принципе. Чимин вроде открывает книгу, горделиво пестрящую мерзотно-зеленым «Экономика предприятия» на корешке и впихивает в себя монотонную и неинтересную информацию, что все мимо да мимо, а через полчаса находит себя читающим про облака со смартфона с горящими глазами и определяет мечтой номер один увидеть асператус хотя бы раз в жизни. Он ругает себя вполголоса, потягивается и встает с кресла. Куда интереснее смотреть в окно и наблюдать за тем, как красивый месяц то накрывают темные тучи, то выпускают из своих объятий, будто дразня и играясь с ним. Чимин в это время вздыхает, облизывая губы, и ненавидит преподавателя по экономике предприятия. Пак развлекается так с домашним заданием как минимум две ночи в неделю, меняются лишь внезапные запросы в поисковике браузера от самых опасных стихий до самых маленьких хомячков, пока во время очередной слежки за играми месяца и тяжелых осенних туч не палит в окне Юнги. Тут-то все и происходит. На территории студенческого городка шесть общежитий, Чимин живет в третьем, а Мин в пятом, прямо напротив него. С комендантшей Паку повезло, он может уходить и приходить в любое время дня и ночи, в свое оправдание даря ей улыбку и коробочку мятного печенья, ею обожаемого. А вот Юнги не повезло совершенно, ведь со своей комендантшей, которая искренне его ненавидит ни за что и всячески ставит ему палки в колеса, намереваясь на полном серьезе выселить его с концами, он гавкается каждый божий день, даже когда приходит вовремя. Вследствие этого Пак с открытым ртом наблюдает за тем, как Юнги вылезает в окно своего второго этажа в первом часу ночи, виснет на подоконнике, а затем аккуратно и даже как-то привычно спрыгивает, ничего себе не ломая; Чимин в этот момент в ужасе прикрывает рот ладошкой, а затем начинает хихикать. Юнги намеревается покинуть пределы студенческого городка и улизнуть куда-то, откуда приходит всегда чуть более довольный, чем всегда, и иногда даже улыбается на людях - Чимин замечал. Прежде чем улизнуть следом за ним, младший долго не думает. То, что экономика сама себя не выучит - это факт, на который он класть хотел, если честно. Надоело уже. С Юнги интереснее. Он выпрыгивает из окна своего первого этажа, повторяя за ним, догоняет Мина на выходе из территории, нехило пугает и увязывается следом, чтобы в итоге попасть в какой-то сомнительный «клуб». Там их уже ждет Намджун, одногруппник Юнги, широко улыбаясь и булькая что-то вроде выпивка за мой счет, ребзя. Чимин скептически осматривает заведение и приходит к выводу, что Юнги совершенно точно не подходит этому непонятному месту, где зашкаливает концентрация фриков на квадратный метр, да и сам он, домосед, не терпящий большого скопления странных людей, тут не особо вписывается, ну а высветленные блондинистые волосы ничего не значат. Поначалу он чувствует себя слишком лишним и непросвещенным, хочется схватить Юнги за руку и вывести отсюда, отвести подальше и больше не пускать, настолько давит непонятная атмосфера, однако, присмотревшись и прислушавшись к присутствующим, он понимает, как ошибался. В этом клубе собираются личности до неприличия креативные, да и не каждый здесь пьян, как изначально показалось, а по обрывкам фраз Чимин понимает, что некоторые тут и вовсе разговаривают стихами. Чем больше он разглядывает их, тем явнее чувствует, как разноцветная глубина душ этих людей, кажется, силой вытесняет неуместного Чимина за пределы этого особенного мира. Но тут подходит Юнги. Подходит близко, кладет руку на его плечо и исключительным молчанием своим дает ему понять, что его душа тоже разноцветная и интересная, но лучше, воздушнее, золотом отдает. Все становится на свои места. Толпа фриков даже гудит как-то по-особому, заполняя этим гулом не все помещение под завязку, как это случается по обыкновению, а какие-то отдельные его части, заставляя пестрые сгустки звуков парить над землей. Намджун рассказывает Чимину о том, что раз в неделю тут устраиваются рэп-баттлы, которые Юнги, имеющий большой, нет, огромный опыт, с удовольствием судит, а иногда даже принимает участие. Мин в этот момент у барной стойки заказывает алкоголь на намджуновы деньги, как тот и обещал, а у Чимина в глазах плещется дикое любопытство. Пак ведь в рэпе не смыслит совсем ничего, совершенный дилетант, он болеет за Юнги так, будто от его звучности будет зависеть исход баттла. «Он никогда не проигрывал. Ни разу», - говорит Намджун, но белобрысый громкости не убавляет, считая, что так правильно. Пытается остальных болеющих перекричать: какого черта они рвут глотки за его друга? Он и сам справится, нечего тут. Юнги выигрывает один баттл и судит еще два, прежде чем окликнуть друзей и нетрезвой походкой под восхищенные речи Чимина тонким от возбуждения голосом и донельзя довольные фырканья Намджуна отправиться отсыпаться в общежитие. Пак к экономике так и не прикасается, посчитав целесообразным распределить весь необходимый материал по более-менее свободным дням и учить потихоньку, а не взахлеб, что в результате оказывается более продуктивным. На следующей неделе поход в клуб повторяется, а спустя месяц это становится их общей традицией, их троих, включая Чимина, причем вылезать в окно и возвращаться также обратно для него стало своеобразным вызовом собственной чопорности и правильности, пусть и экспериментальным. Ему нравилось каждый раз замирать от потока хлынувшего с невероятной силой адреналина в крови и задыхаться от восторга, когда все проходило слишком гладко.

***

У Юнги с Чимином дружба крепкая, как самая твердая сталь. Редкий случай, когда консонанс и диссонанс вкупе являют собой гармонию в чистом виде, почти невозможная и необъяснимая связь, что с каждым днем лишь крепчает. Мин это отмечает, молчит и глубоко об этом задумываться не планирует - Чимин по ночам ест сердца. А блондин на каждом углу готов трещать о том, какой у него классный хён, как они (не)похожи и как им вместе интересно тусить. Тут Юнги морщится и просит заткнуться ради дьявола, но Чимин, вообще-то, ангел, потому и не затыкается. Ангел во плоти, и правда, готовый пожертвовать временем ради незнакомой бабушки, которую срочно нужно перевести через дорогу или донести до дому сумки именно тогда, когда Чимин опаздывает на пары; готовый пожертвовать последними деньгами и накупить всевозможного корма для бездомных кошечек возле студенческого общежития; готовый натурально пожертвовать всем собой ради своих друзей и семьи, что осталась в далеком Пусане, тогда как сам Пак вырвался-таки в огромный Сеул, казавшийся таким недосягаемым и желанным. Так получается, что Чимин каждый поход в клуб ждет с нетерпением, но Юнги, являясь старшим, контролирует эти его порывы так, чтобы они не отражались на успеваемости. Паку приходится собирать волю в кулак и заниматься предельно усердно, чтобы не получить очередного от Мина не сдашь - хер куда пойдешь с нами, что, если честно, мотивацией является для вертлявого блондина наилучшей. В таком темпе проходят два года. Чимин хочет серьезно поговорить со Временем и спросить, что с ним не так и почему он прямо сейчас с Хосоком стоит и хлопает Юнги, торжественно принимающему свой диплом с шестью лишь четверками (и когда все успевал?) из рук и.о. ректора, ведь по ощущениям только вчера он впервые вылез за самымкласснымнасвете хёном в окно и открыл для себя другой мир. Но Время его игнорирует почему-то, а Чимину грустно, ведь Мин вынужден съехать из общежития и снять с Намджуном на пару квартиру, а походы в клуб становятся совсем редкими, как и встречи - раз в месяц. Этого слишком мало. Экономист - это скучно, думается Чимину. Вникать в свой профильный предмет особо не хочется, все делать из-под палки тоже, но выбора особо нет. Юнги, например, на продюсера отучился, нашел для себя идеальную работу на студии и доволен, даже время и силы остаются на баттлы свои ходить. Он регулирует материальные, управленческие и творческие аспекты производства, а в итоге и вовсе становится руководителем этой студии. А что будет делать Чимин, получив свой диплом экономиста? Остается лишь зубрить, вздыхать и ждать чего-то хорошего. Но Чимин не дожидается. Он защищает свой диплом, пестрящий четверками и парочкой троек, и сияет от радости, когда видит в толпе Юнги и Намджуна, приехавших на вручение и укравших у одногруппников совершенно, в общем-то, не сопротивляющегося Пака к себе отмечать. В тот вечер, напившись, они решают не идти в клуб, а провести время по-другому, с пользой, но слегка экзотично - составляют для Чимина резюме в стихах и отправляют по всем возможным организациям, хохоча и разливая виски на любимый кремового цвета персидский ковер Намджуна, рычащего вполне себе дружелюбно языками вылизывать будете, а на утро вместе с похмельем обнаруживают сразу три отклика на самое необычное резюме на этом сайте.

***

Экономист - это круто, думается Чимину. Он устраивается работать помощником экономиста в некоммерческий банк, спустя два года сам становится старшим специалистом, а позже, пройдя курсы повышения квалификации, становится финансистом в этом же самом банке. Он снимает однушку неподалеку от работы, становится совсем самостоятельным и независимым. Он устает, просится обратно в юношество и скучает по пьяным выходным в подвальном клубе, по хриплому рэпу Юнги и вечным заебистым подколам Намджуна. Сейчас же времени и сил не хватает ни на что, а изредка даже приходится брать домой какую-то часть работы, ведь Чимину доверили крупный проект, от которого зависеть будет чуть ли не будущее компании, ведь он ведущий специалист. Пак не имеет права оплошать, а этот груз ответственности, если честно, не так уж и тяготит. Он горд собой, ему нравится быть нужным, необходимым и незаменимым, поэтому не жалуется и послушно выполняет все, что должен, получая похвалу и премии. Юнги рядом. Он всегда на связи, изредка, может, раз в два месяца, навещает и зовет в гости, но Чимину чаще всего некогда, а на выходных он либо спит мертвым сном, либо снова копается в рабочих бумагах. Зато каждый вечер они неизменно разговаривают по телефону. Делятся впечатлениями, обсуждают мировые новости, рассказывают друг другу о работе и об успехах. Когда пришло первое письмо, Юнги все еще был рядом. «Никогда бы не подумал, что человек может излучать свет так ярко, как это делаешь ты.» Ровным почерком на белом листе без строк, с сегодняшней датой, и красная роза с длинным толстым стеблем и крупными шипами рядышком, прямо на бетонном полу холодного подъезда. Чимин улыбается и думает, что подобное проявление чувств очень трогательно, и если бы у него появилась девушка, что совершенно невозможно, он бы позаимствовал эту идею, чтобы удивить ее и заставить также улыбаться. Жаль лишь, что отправитель ошибся адресом. Блондин часто выходит из дому пораньше, чтобы не бежать бегом до работы или даже прогуляться пешком пару остановок, поэтому сейчас времени не экономит для того, чтобы обзвонить жильцов квартир на своем этаже и найти среди них адресата, но, как он и предполагал, к дверям двух из пяти квартир никто не подходит: многие в такое время на работе. А каждый из тех, кто все же отпер и поздоровался с улыбающимся во все тридцать два блондином, выслушал его и посмотрел на доказательства чьей-то любви в его руках, лишь виновато улыбнулся и покачал головой, мол, не мое это, не мне адресовано, с такой уверенностью, что Чимин аж опешил. Никогда ведь не знаешь, кто мог заметить именно тебя в серой бескрайней толпе похожих друг на друга, тебя, который ослепил, зацепил и не оставил в покое чужой разум, сподвигая к действиям романтичным. Он не расстраивается, обходит еще два этажа безуспешно, и на всякий случай послание вместе с цветком оставляет на подоконнике в подъезде: вдруг найдется владелец. В течение недели, уходя на работу и возвращаясь с нее, Чимин смотрит на одиноко вянущую розу на бетонном подоконнике и на письмо, медленно, но верно покрывающееся серой противной пылью, и ему становится как-то грустно, ведь чьи-то чувства так и остались между холодными этажами неполученными и безответными, потому что их по какой-то причине так и не убирают. Спустя неделю некто целенаправленно подкладывает под дверь Чимина вторую записку и розу. «Я бы безумно хотел наблюдать за тобой не с такого далекого расстояния.» Пак звонит хозяину квартиры и просит связаться с той девушкой, что жила тут до него, ведь обидно же, ведь старается же кто-то, хочет донести самого себя и свой смысл до кого-то слишком отчаянно, но тот лишь недоуменно отвечает, что в квартире до Пака жил одинокий мужчина, причем достаточно долго. Заботливый блондин снова разбавляет мерзлую серость подоконника яркими красками лепестков невероятно красивого цветка и нежными словами на белой бумаге, будто бы именно ему во второй раз прилетает признание в привязанности, а не человеку из плоти и крови вовсе. Этим же вечером Пак по телефону с горечью в голосе рассказывает о второй записке вполуха слушающему Юнги. Ему такие глупости романтичные совсем чужды, высшее проявление чувств у Мина по отношению к девушкам сводится в шлепок по заднице и ты похожа на ту, кто сегодня пойдет со мной. Странно, что за подобные выходки Юнги ни разу ни одной пощечины даже не получил, зато поджопников от Намджуна за уведенных из-под носа плавящихся от обаяния и харизмы Мина девушек получил на жизнь вперед, кажется, хоть и числится, вообще-то, старшим. - Да и какая нахер разница? Просто не обращай внимания, у вас там уборщицы нет, что ли? - лениво мямлит Мин в трубку, заваривая себе вкусный кофе. - Он ведь именно под мою дверь их подбрасывает, так-то я бы даже и не парился, - отвечает Пак недовольно, - ты просто подумай, как человеку неприятно вот так без обратной связи оставаться вторую неделю, - старается наставить ворчливого Юнги на путь истинный Чимин, но попытка его с треском проваливается, ведь ему все еще неинтересны такие глупости, - поймешь, когда влюбишься, - философски изрекает Чимин и даже закатывает глаза слишком по-философски, жаль, что зрителей на этот момент у него дома целый ноль. - Ой ли? - прыскает в трубку Юнги. Пак забавный. Двадцать четыре года человеку, но в подобное безумие все еще верит. - И без этого обойдусь, - заканчивает мягко, чтобы не обидеть.

***

Третья записка спустя несколько дней и неизменная яркая роза Чимина не удивляют. «Я схожу по тебе с ума каждый божий день, твоя красота невероятна. Ты так близко, но так далеко одновременно.» Каждый раз, меланхолично подбирая очередное письмо и кладя его на подоконник, он чувствует безграничную грусть, которая разбивается о реализм и приземленность Юнги во время вечерних разговоров по телефону. Он считает отправителя глупым и недовольно цокает, когда Чимин заводит эту тему. Четвертая записка не являет собой ничего особенного, а вот пятая заставляет немного задуматься. «Скоро я решу проблему с расстоянием. Я буду контролировать каждый твой шаг. Жду не дождусь!» Все меняется, когда блондин, сидя в коридоре своей квартиры на полу, тихим и ровным голосом зачитывает в трубку текст шестого письма. Юнги чувствует что-то отвратительно тяжелое в груди вперемешку со злостью и беспокойством. «Я решил проблему с расстоянием, как и обещал, и теперь вижу абсолютно все. Почему ты решил не ночевать дома, Чимини? Я знаю, где и с кем ты был, они мне никогда не нравились. Наконец у меня есть возможность сказать тебе об этом, я так долго терпел...» И правда, с субботы на воскресение Пак ночевал у Юнги и Намджуна, а в понедельник утром получил это послание, от которого волосы на загривке встали дыбом. Он не стал дожидаться вечера, позвонил Мину утром из дому, а затем по дороге на работу. - Хён, невозможно было ошибиться пять раз подряд, - говорит он, торопливо шагая по широкой дороге, вымощенной красным кирпичом, и часто дыша в трубку. - Не загоняйся только, слышишь? Это поехавший какой-то. Или поехавшая, - Юнги потирает переносицу указательным пальцем, глядя в огромное окно своей студии. - Это парень. Вспомни первые письма. - Она может специально так писать, - предпринимает еще одну попытку Юнги. Женщины, безусловно, коварнее мужчин, но в данном случае хочется почему-то верить в то, что отправителем является девушка, по уши влюбившаяся в совершенно солнечного, открытого, доброго и бесконечно заботливого Чимина. - За мной что, следят? - усмехается Пак и даже останавливается на мгновение, глядя прямо перед собой и, не позволяя себе оглянуться вокруг, возобновляет быстрый шаг. Он просит Юнги не отключаться и поболтать с ним еще немного, пока не доберется до работы.

***

Когда Пак получает седьмое письмо, он с дрожью в холодных пальцах пробегается глазами по словам и, не дожидаясь лифта, сбегает с лестниц, попутно набирая номер Мина. «Чимини, я знаю о тебе все, ты у меня как на ладони. Я дам тебе возможность проверить мои знания. Скоро начнем. Тебе ведь тоже не терпится? Я припозднился, но все только впереди, давай не будем торопиться. Кстати, прекращай есть рамен по вечерам, посадишь себе желудок.» - Что за бред, хён? Откуда он может знать, что я ем по вечерам? У меня плотные занавески на кухне, а по вечерам они задернуты, - у Чимина голос тихий от пробирающего страха, он даже шагать старается тише, чем обычно, будто именно его шаги привлекают к себе внимание всех подозрительных личностей на его пути, - мне не нравится это, - делится Чимин по телефону с Юнги, но тот напряженно молчит, - хён, ну не молчи ты, - шепчет он в трубку, - скажи хоть что-нибудь. - Я думаю, Чимин, - звучит Юнги слишком сухо, но сосредоточенно, - нам не с чем идти в полицию, - говорит Мин, имея в виду то, что устраивать почерковедческую экспертизу каждого человека в Сеуле полиция уж точно не станет, - они за это дело ни за что не возьмутся. Могу лишь предложить дежурить возле дверей по очереди и поймать этого ублюдка за задницу, когда он придет. Или же нанять частного детектива. - Это слишком дорого, - стонет Пак от досады, - знаешь, я просто перееду. Чимин в этой квартире прожил три с половиной месяца, съехав с прошлой из-за того, что плохо топили, а Пак холода вообще не переносит, как и кутаться дома в теплые штаны и толстовки, - неудобно. Чувство пассивной и неприятной тревоги с каждым днем растет и копится в душе, совсем как пыль медленно скапливается на белых конвертах, что в стопочку складывает Чимин в подъезде. Ожидание нового письма, к удивлению и разочарованию блондина, становится чем-то привычным, а Юнги больше не цыкает недовольно в трубку, а внимательно слушает и предлагает свои варианты разрешения ситуации, впрочем, понимая, что на данном этапе ничего конкретного предпринять невозможно. Чимин, затаив дыхание, смотрел с вечера до утра в глазок, пытаясь выловить несостоявшегося романтика, но вполне себе состоявшегося психопата, но ни разу еще не удалось ему угадать тот день, когда придет этот человек и оставит очередное письмо. За это время приходит семь писем, в которых неизвестный отправитель с каждым разом все четче дает знать Чимину о том, что тот находится под его постоянным наблюдением. Пак быстро находит новую квартиру, потому что бесконечное ожидание в конце концов стало невыносимым и подтолкнуло к действиям радикальным. Юнги помогает с переездом, отвозит чемоданы на своей машине, но не едет к новому дому Пака сразу же; перед этим петляет по улицам, постоянно следит в зеркала заднего вида и, лишь убедившись в том, что за ними никто не едет и даже не идет, быстро заворачивает к нужному дому, высаживает Чимина с чемоданами и, перепарковавшись дальше, появляется спустя полчаса на пороге его нового жилища не без бутылки виски. - Я перепроверил миллион раз, если мои глаза меня не подводят, то все в порядке и никто за нами не следил, - произносит Юнги именно то, что Пак хочет услышать больше всего на свете. - Кто бы это ни был, он чокнутый, - обреченно выдыхает Чимин, глядя на устроившиеся в углу комнаты чемоданы. В квартире чисто, лишь недельная пыль тонким слоем покрывала плоские поверхности, но Чимин за полчаса отсутствия Юнги управился и избавился от нее, - может, нужно написать ему что-то в ответ? - Не смей. Он подумать может, что угодно. Здоровый человек подобной хуйней заниматься не станет, не провоцируй его, - отвечает Мин тихо, глядя в одну точку и куря одну за одной. - Это значит, что он знает адреса всех моих друзей, где я работаю, куда хожу обедать и пить кофе, - Чимин накручивает отросшую челку на палец, его голос непривычно тихий, спокойный и даже хриплый какой-то. Юнги не нравится. - Тебе надо просто быть с кем-то постоянно, чтобы этот еблан не вылез из тумана и не украл тебя, - пожимает плечами старший, намекая на свою кандидатуру, стараясь унять беспокойную внутреннюю дрожь. За Чимина страшно, ситуация неприятная и нехорошая какая-то, но первый шаг они все же предприняли, - почему отказал Тэхёну, когда он звал вместе с ним квартиру снимать? - Этот балбес храпит так, что стены трясутся. Хотя теперь уже без разницы, от чего я не буду спать: от нервяка или от его храпа, - невесело усмехается, - давай напьемся? В квартире большая кухня, совмещенный санузел и одна единственная комната с отличным ремонтом, из мебели в ней двуспальная кровать (Чимин понимающе присвистнул, узнав, что до него тут жили два парня-студента), большой шкаф, комод и низкий продолговатый журнальный столик, на полу теплый ковер бежевого цвета. На стене плазменный телевизор, а справа от комода большая полка, на которую Пак поставит свои книги, но пока их хозяин незамысловатым способом пытается снять хотя бы малую толику стресса, они томятся вместе с остальными вещами по чемоданам. Разговоры с Юнги до самого утра, пьяный смех и шуточки из разряда университетских на какой-то момент вселяют в Чимина отчаянное желание надеяться на то, что все может стать нормально. Все с треском ломается, когда на следующий день на пороге новой квартиры Чимин видит белый конверт, в котором до отвращения знакомым почерком написано: «Даже не думай от меня убежать, я найду тебя везде. Из-под земли достану. Я слишком долго к этому шел. Не бойся. Я буду держаться на расстоянии, даже если мне от этого больно. Забавно было наблюдать за вашими попытками как-то меня запутать, но это совершенно невозможно. Я уже решил эту проблему и наблюдать за тобой мне теперь не мешает абсолютно ничего, Чимини. Я делаю это по-своему.» От неизменно яркой розы неприятная дрожь по коже, хочется помыть руки, тереть кажущуюся грязной оболочку по красноты и кровоподтеков. Чимин запирается в квартире и не верит тому, что читает. От вчерашнего виски трясутся руки и даже зрение слегка подводит. Чимин снимает с себя всю одежду, осматривает себя в зеркале, не находя, впрочем, никаких жучков, обыскивает каждую шмотку, каждый предмет в доме, но не находит совершенно ничего подозрительного. Юнги в свою очередь слишком внимателен и осторожен, он бы не успокоился и не оставил машину где попало, не убедившись в том, что за ним на самом деле никто не наблюдает. Как этот человек еще и Мина смог обвести вокруг пальца? Как вообще понимать это его по-своему? Просто взять и выкинуть письмо Чимин не может, как и оставить в подъезде, поэтому, чувствуя себя самым конченым психом во вселенной после своего личного сталкера, он отводит для этого письма (и последующих, если честно, они ведь не закончатся так просто?) место в первом ящике комода, а розу ставит в вазочку, наполнив ту холодной водой наполовину. Он не звонит Юнги, он просто собирается и уезжает к нему домой, уже чувствуя отвращение к новой ни в чем не повинной квартире. - Я проверил все. И себя тоже. Никаких жучков нет, я гуглил, как они выглядят. Совершенно ничего такого. С понедельника начну за коллегами наблюдать, может, это кто-то из них, - произносит Чимин, но говорит настолько спокойно и отстраненно, будто обсуждает какую-то неинтересную статью, прочитанную на досуге в газете, чем приковывает настороженный взгляд Намджуна и обеспокоенный Юнги. А затем он просто запивает это все потрясающим на вкус восемнадцатилетним коньяком вместе с Кимом; старший лишь наблюдает, неодобрительными взглядами в Чимине будто дырку пытаясь прожечь, а тот делает вид, что не замечает, улыбается шире и шутит громче, потому что расстраивать Юнги ему совершенно не хочется. Мин просто боится, что на фоне всего происходящего их маленький двадцатичетырехлетний лучик света просто свихнется ненароком, но сделать ничего не может. Пока что. Чимин приезжает домой на следующий день днем, а там его уже ждет новое письмо. «Я же попросил тебя ночевать дома! Не провоцируй меня, я на многое способен, но ты пока что об этом не знаешь. Я не смогу вечно терпеть и наблюдать за тем, как ты проводишь время с этими неприятными людьми... Держись подальше от них, Чимини, солнце. А особенно от Юнги.» Его воротит, страх липкими ладонями душит до темноты перед глазами, но не убивает до конца. Письмо отправляется к предыдущему, а розу Пак ставит в другую вазу, удивляясь их количеству в квартире. Этот человек подкидывает письма тогда, когда ему самому угодно. Когда ему хочется, когда ему комфортно. Раз в неделю или каждый день - по настроению. Он ревнивый, он пугливый, Чимину кажется, что он еще и злой. Ему не нравится, когда Чимин где-то задерживается, а больше всех ему не нравится Юнги. Объяснить этого Пак не может. Лишь пытается глушить свой страх самыми разными способами, боясь демонстрировать свои настоящие чувства даже Мину, не имея желания подвергать его опасности. Юнги не раз предлагал младшему переехать жить к ним с Намджуном, ведь тот был очень даже за, да и самому Мину было бы гораздо спокойнее, если бы Чимин всегда был под присмотром, но он ни в какую не соглашался, объясняя это тем, что он больше не маленький и в няньках не нуждается вовсе, вызывая лишь ободряющий смех и подколы об университетских годах, когда Пак за ним хвостиком бегал и постоянно просил из передряг вытаскивать. Мин заставляет улыбаться. Даже в таких неприятных ситуациях, когда кажется, что выхода нет, что хочется руки опустить и будь что будет, он всегда находит, что сказать. Это твоя суперспособность, - шепотом говорит Чимин, смеясь в трубку, а Юнги на том конце провода пытается строить безучастную гримасу и пялится неотрывно в окно, все же даря холодным улицам сквозь стекло спокойную улыбку.

***

Писем чуть больше, чем хотелось бы. В каждом новом раскрываются такие неожиданные вещи, о которых знать не может никто, кроме самого Пака. Это похоже на какое-то безумие, в котором Чимин тонет с каждым новым посланием. «Я знаю о тебе все, помнишь? Давай начнем, давай-давай, я и так заинтриговал тебя!» «Твою собаку звали Дино, она умерла, когда ты был в третьем классе. Как же сильно ты ее любил, плакал месяца два, пока тебе не купили новую кошку. Мама давно не посылала тебе ее фото, но, будь уверен, Люси жива-здорова и прекрасно себя чувствует, пусть и старушка уже совсем. Она даже не планирует умирать, представляешь? Хочешь, я буду рассказывать тебе о ней почаще?» «В школе ты сидел за последней партой, несмотря на то, что у тебя было не очень хорошее зрение. Зато наблюдать за тем человеком, который тебе нравился, сзади было удобнее, да, Чимини? К нему мы тоже вернемся. Не все сразу, давай оба наберемся терпения, у нас впереди еще очень много времени.» Чимин содрогается внутренне, когда думает о том, что с самого детства, получается, был человек, который постоянно на него смотрел, изучал, делал какие-то пометки для себя, чтобы не забыть, для того, чтобы в один прекрасный день не выдержать и начать отравлять ему жизнь. Пак пытался понять, кем он мог быть. Вспоминает, был ли тот, кто постоянно крутился рядом, но понимает, что ни черта не помнит, это ведь совершенно невозможно. Он поднимает школьные альбомы, вызванивает и высматривает одноклассников, даже учителей и их детей, но кто бы так просто взял и признался? Ему страшно оставлять свои попытки докопаться до истины. Вместе со страхом и отвращением к этому человеку Чимин на долю секунды чувствует что-то вроде сострадания и чуть ли не получает подзатыльник, когда проговаривается об этом Юнги. Потому что Чимин вот такой. Он жалеет всех, понимает и оправдывает каждого. Этому человеку, наверное, тяжело было все время молчать, думает он. В следующий миг от предыдущих мыслей не остается и следа, а в глазах темнеет от злости: как можно быть таким тупым, чтобы начать поганить человеку жизнь вместо того, чтобы просто начать общаться? Чимин всегда был сторонником общения, всегда легко заводил знакомства и находил с любым контакт, а уж если этот человек знает о нем все, как он сам выразился, так неужели ему непонятно, что Пак не оттолкнул бы никого, кто бы ни предложил ему свою дружбу? Следующие послания Чимин Юнги не зачитывает. Все это слишком необъяснимо, слишком пугающе и неизвестно, чем обернется. От количества слишком личной информации становится настолько страшно, что Чимин вредит сам себе. Он режет руки острыми лезвиями, кусает губы до крови, кричит в подушку и чувствует, что может обнять свою паранойю и поговорить с нею по душам до самого утра. Он боится всего. Любого шороха, любой тени. Он боится своего телефона, боится телевизора, выключает его из розетки. Хочется спокойствия, хочется чувствовать себя в безопасности, избавиться от чувства, что за ним наблюдают круглосуточно, но это невозможно. Остается лишь идти по дороге, сутулясь, чтобы казаться меньше и незаметнее, шагать, оглядываясь, прислушиваться к каждому звуку, внутри подавлять опасные эмоциональные землетрясения и перестать нормально спать. «Чимини, с парнями приятнее, правда?» «Ты ведь еще в двенадцать лет понял, что ты больше по мальчикам, нежели по девочкам, так зачем же ты встречался с девушками?» Это не то, о чем Чимин кому-то когда-либо рассказывал, разве что сам себе. Однократно, без истерик и страха, он адекватно обдумал это все и разложил по полочкам. Он не то, чтобы стеснялся или боялся осуждения, он считал, что это его сугубо личное дело, что он сам вправе решать, кого хотеть и с кем быть. Об этом не знали Юнги с Намджуном, обожающие девушек до умопомрачения. Пак знал, что эти две слегка ненормальные души приняли бы его со всеми его тараканами, заскоками и предпочтениями, но не хотел об этом распространяться. Это был его секрет. С девушками он и правда пробовал, но не смеха, эксперимента и игр ради, а из-за того, что те, с кем он был, были личностями совершенно потрясающими, и Чимин тянулся больше к их сердцам, а не к телам. Его душа уже давно принадлежит одному единственному человеку, который, как Паку хочется надеяться, никогда об этом не узнает. Он уже натренировал себя, он контролирует себя мастерски в его присутствии и совершенно не палится, не портя их крепкие дружеские отношения. «Не отрицай свою сущность. Хочешь, я расскажу об этом твоему дорогому Юнги? Спорим, он от тебя отвернется? Зачем ему друг-гей, это ведь позор! Чимини... Чимини. Чимини!» Возмущение Пака во время чтения этого конкретного послания зашкаливало настолько, что он вытащил из заначки пачку сигарет и агрессивно закурил прямо в комнате. Он никогда себя не отрицал, не считал себя анормальным и не ставил на себе клейма, но он и правда не хотел того, чтобы Мин узнавал об этом вот так - от какого-то чокнутого сталкера, который знает то, чего не знает ни один человек на свете, исключая самого Чимина. «Мне не нравится Юнги, Чимини, я ведь говорил тебе об этом. Ты можешь просто перестать с ним видеться? Пожалуйста. Прошу тебя.» Пак снова переезжает в квартиру с огромной двуспальной кроватью. Но не так, как в прошлый раз: он собирает вещи по пакетам, по сумкам, и понемногу выносит их из квартиры каждый раз, когда выходит на работу, не привлекая внимание громоздкими чемоданами и такси. На это уходит две недели, Чимину кажется, что он все идеально просчитал. Он хвастается перед Юнги хорошим планом и не всегда успешно закрывает глаза на свою бессонницу, нервозность и паранойю. Когда-нибудь этому человеку надоест и он оставит Чимина в покое. Когда-нибудь точно. Но письма не прекращаются. Проходит три дня и Чимин даже выдыхает с каким-то болезненным облегчением, потихоньку впуская в себя мысль о том, что все закончилось, но... на четвертый день на пороге нового жилья лежит белый конверт, а Пак натурально сходит с ума. «Чимини, в этом нет смысла. Я везде, куда бы ты ни пошел, это же так просто и очевидно. Я дорвался до тебя и больше никогда тебя не покину. Ты должен быть счастлив. Молодец, что не прибегнул к помощи Юнги, но тебе не следовало рассказывать ему, куда ты переезжаешь, чтобы он не ходил к тебе в гости. Мне это слишком не нравится, я уже говорил.» Если бы этих писем не видели Мин с Намджуном, то он был бы уверен в том, что они - не что иное, как его галлюцинации. Знать то, о чем пишет этот человек, не может совершенно никто из окружения Чимина. Он уже искал и среди однокурсников, писал каждому, уточнял, просил сфотографировать почерк. Никто не отказался. Проблему это не решило, нужный человек все еще не найден и вряд ли когда-то будет. Пак был против того, чтобы старший приходил к нему в гости на новоселье, потому что страх за него и слова из бесконечных писем не дают спокойно жить, но Мин его совершенно не слушает, не боясь ничего. Когда Юнги, сидя в кровати Чимина, укутанный в заботливо принесенный младшим плед, снова поднимает тему с переездом к нему и аккуратно намекает на то, что его комната чуть больше, чем Намджуна, и еще там есть второй диван (будто он не знает, ей-богу), который в открытом виде являет собой королевское ложе, тот перестает улыбаться и очень тихо произносит: - Не могу так рисковать. Я вообще не хотел, чтобы ты вот так очевидно приходил ко мне. Он и за вами следит, понимаешь? Вдруг натворит что-то? Подошлет кого-нибудь или сам сделает пакость. Я ни за что не хотел подвергать опасности ни тебя, ни Намджуна, - Юнги видит, как у него дрожат руки, - не понимаю, почему именно я, - сокрушается он, - я обычный самый, хён. Я ведь не просил ничего такого, - шепчет Чимин. Юнги не согласен. Чимин не обычный ни разу. Солнечный, и правда, красивый и приятный, как ранняя весна. Чимин - это уют, забота, нежность, это запах хорошего настроения и свежей выпечки. Юнги, кстати, больше всего в его исполнении любит апельсиновый пирог, который получился у него совершенно случайно. Он в тот раз вдруг загорелся идеей приготовить шарлотку, сделал тесто, а про отсутствие яблок забыл напрочь и хотел было расстроиться, но вспомнил о килограмме апельсинов, сиротливо ждущих своего часа в холодильнике. Юнги вроде улыбается своим мыслям, но мрачнеет в ту же секунду, ведь против желания в мыслях выстраивается ассоциативный ряд, всплывает в памяти очередная записка с аккуратным текстом: «Я бы все отдал ради того, чтобы попробовать твой апельсиновый пирог, но могу лишь мечтать об этом. Пообещай, что больше не будешь готовить его ни для кого. Они не заслуживают, а у меня нет возможности попробовать его». Кошмарно. Чимин - это самые приятные и теплые моменты в жизни Мина, это его драгоценность, это тот человек, которым Юнги дорожит так, как не дорожил никем и никогда. От огромного чувства к этому блондинистому недоразумению иногда становится сложно дышать и у Юнги ком, который застревает в горле при виде его, запрокидывающего голову в смехе, жующего самые вкусные токпокки в Сеуле и щурящегося от удовольствия, рассказывающего очередную забавную историю. Чимин - это самое дорогое и необходимое, а не «обычный самый». Юнги давно понял, что не уберег своего сердца от вездесущего солнца. - Чимин, ты свихнешься, если будешь один. Тебе нужно чье-то присутствие. Давай я перееду к тебе, - говорит Юнги, содрав с себя неприятное чувство, но не без остатка, еле ворочая языком, а Пак давится мятным чаем, поднимая на него удивленный и слегка даже напуганный взгляд. - Это исключено, хён. Он ревновать начнет и сделает с тобой бог весть что. - Не сделает, не переживай, - говорит он мягко, пытаясь все же младшего на нужный лад настроить, но не особо выходит. - Я не прощу себя, если с тобой что-то случится. Ты мне дорог слишком, ну. Ты и так рядом всегда, я справлюсь с этим. Привыкну, может, - шепчет Пак, пряча свой взгляд. Он к старшему относится слишком уж по-особенному, слишком многое их связывает, слишком необходимым для каждого является общество друг друга и слишком страшно потерять это все в один прекрасный день только из-за того, что кто-то совершенно безумный привел в действие свой неадекватный план по сведению с ума ни в чем не повинного человека. Чимин любит душу Юнги, он любит его существо и об этом не стеснялся раньше говорить вскользь и в шутку, но, видя неподдельное беспокойство старшего, шутить особо не хочется, а говорить всерьез такие вещи вдруг становится как-то сложно и смущающе, учитывая, о чем он молчит вот уже несколько лет. У Юнги же в груди что-то приятно сворачивается в клубочек от этого дорог слишком и начинает мурчать радостно, но внешне он не показывает ровном счетом ничего. Хмурится. Чимин говорит неправильные вещи. Это он Юнги дорог, это Юнги себя не простит, если с Паком что-то случится. Чимин сильный, он очень сильный, что морально, что физически, но сейчас он не может контролировать каждый момент возникшего положения, а у Юнги кулаки чешутся, ему хочется принять все на себя или хотя бы забрать половину свалившегося на него себе, чтобы Чимину стало легче. - Пока что он ведь ограничивается только словами, главное, чтобы к действиям не перешел, господи... - Нашел, к чему привыкать, - фыркает Юнги, - сколько еще квартир ты намерен поменять? И сколько писем ты уже получил? - Около тридцати, - шепчет Чимин прямо в стакан с горячем чаем, поднимает лицо с запотевшими стеклами очков и хнычет. Он нервным стал, раздраженным, грустным и беспокойным. Руки прячет за длинными рукавами, чтобы не видел никто. Чтобы не видел Юнги.

***

Прошло полгода, а письма все приходят и приходят. Каждый раз Чимин покрывается мурашками с головы до пят и хочет перестать видеть, перестать воспринимать эту информацию. Это совершенно невозможно, у него складывается ощущение, что этот сталкер попросту из будущего, что он имеет возможность залезать в мозги людям и считывать данные, используя их в своих отвратительных корыстных целях. Чимину страшно больше не за себя, а за друзей, ведь этот человек не перестает сыпать угрозы в их адрес, но не видеться с ними совсем Пак не может, он просто тронется умом и убьет сам себя. По вечерам, но не каждый день, он пьет виски без колы и безумно смеется в темную пустоту, которая, кажется, и не пустая вовсе, а готовая ожить в любой удобный для нее самой момент, принять облик того самого ненормального, поцеловать ядовито и после задушить до смерти. Несколько раз Чимин все же ослушался Юнги. Он оставлял обратные записки, в которых сначала просто здоровался и надеялся на то, что он ему расскажет о себе, а один раз Чимин даже попросил прекратить это все, но ответа не получил ни разу. Факты, которыми располагал сталкер, все не кончались и не кончались, некоторые он Юнги не зачитывал - незачем ему знать. «Я поеду за тобой в любой край земного шара. Я всегда буду следить за тобой, не забывай. Будь один, Чимини, зачем они тебе? Бойся их. Только вот меня не бойся, я тебя ни за что не трону. Хотелось бы, но это невозможно, на это есть ряд причин. Я хороший, если меня не злить. Просто делай, как я прошу. Ты не слушаешь меня, меня это не устраивает. Ты такой красивый и потерянный, я наслаждаюсь этим. Каждый раз, когда ты ослушиваешься меня и идешь к своим друзьям, тебя гложет совесть, а это все отражается на твоем лице. Слишком невероятно. Не думай, что я буду терпеть вечно, даже это может мне рано или поздно надоесть. Ты играешь с огнем, мой красивый Чимини.» - Я больше не могу так, хён, - вдруг срывается Чимин, вытащив Юнги на улицу из пропахшего алкоголем клуба в пятницу после работы, - я боюсь, блять, мне страшно. Страшно за тебя! Может, он здесь сейчас, может, он прямо сейчас смотрит в мою спину и слышит все, что я говорю? Юнги не по себе, он оглядывается вокруг и не замечает никого примечательного, все лица знакомые, ведь это закрытая вечеринка, где собрались лишь члены того самого клуба, в котором зависала в студенческие годы их святая троица. У Пака синяки под глазами огромные, во взгляде отчаяния такая бездна, что ни конца ни края не видать. Голос дрожит, губы искусаны, руки ходуном. Он красивый. Такой невозможный. Чимина приходится обнимать прямо сейчас, приходится вытирать его слезы и гладить по голове вопреки тому, что Юнги в принципе не любит до кого-то дотрагиваться. До Чимина же дотрагиваться очень приятно, об этом Юнги хочется подумать чуть дольше, но не сейчас, ведь ему совершенно неприятен повод для этих объятий. Хочется для младшего быть непробиваемой стеной, хочется сломать всех, кто на его спокойствие покушается, но этот чокнутый чересчур неуловим. Чимин трясется, тяжело дышит и то и дело вздыхает судорожно, всхлипывает, цепляясь за одежду Мина и не намереваясь его отпускать. Светлые волосы мягкие, как вата, Юнги зарывается в них пальцами и шепотом просит прощения за то, что они холодные. Тот в ответ мотает головой. Он доверяет ему слишком безропотно, не боится признавать свою зависимость и показывать свою слабость в этот конкретный момент, а у Юнги дыхание захватывает от этого. Он все тот же ребенок, за которым нужен глаз да глаз, прижимается и ищет опоры, а Юнги тут как тут, готов спасать и заслонять собой от любой совершенно опасности по мере возможности. На следующее утро после вечеринки, после сильного срыва, Чимину приходит еще одно письмо. Самое странное из всех, что он получал. Предложения какие-то бессвязные, отчаянные. «Каждый раз, когда я прошу тебя не бояться меня, ты все равно сходишь с ума, боишься и пьешь. Что такого в том, что я знаю о тебе совершенно все? А ведь я знаю даже твои мысли, Чимини. Ты ненавидишь меня, а раньше даже жалел, я помню это. А я бы хотел, чтобы ты меня любил. Может, попробуешь полюбить меня? Но ты любишь другого, ты любишь его так сильно! Я ненавижу то, как ты смотришь на него. Не хочу, чтобы он на тебя смотрел вообще. Вы оба провоцируете меня. Не заставляй меня делать то, что тебе не понравится. Я устал обещать тебе, что он пострадает. Когда же ты поймешь, что это не шутки? Я на самом деле могу это устроить, если ты не перестанешь так себя вести. Что с твоей совестью? По тебе сходит с ума один человек, а ты берешь и влюбляешься в другого, все еще оставаясь ангелом при этом. Как тебе это удается, ангел мой? Ты мой. Прекращай все это, пока не стало поздно.» Чимин с абсолютно безумным блеском в глазах сжигает это письмо над плитой, сдувая пепел на пол и считая самого себя поехавшим. Он понимает, что идет на поводу, злится, снова кусает губы, снова режет руки и близко дружит с виски; он до безумия хочет просто уткнуться в плечо Юнги, прижаться к нему и осязать эту безопасность и твердую уверенность со вкусом дурацкого сладкого геля для душа вперемешку с дорогим парфюмом и запахом тяжелых сигарет. Он сбегает, избегает, врет и сходит с ума без Юнги, но понимает, что только так сможет подарить самому себе хотя бы чуточку спокойствия. Сталкер в своем письме говорит о том, что Чимин любит. Любит Юнги? Какой бред. Какая правда. Как он может лезть в чужую голову, как он может затрагивать и ворошить все то, что Чимин в себе так усердно и тщательно запечатывал? В то, во что даже сам себе не позволял окунаться, не позволял себе думать об этом, лишь бы не портить то, что так красиво построено между ним и старшим. Было построено. Это слишком закрытая тема даже для самого Пака, он делал буквально все, чтобы не падать в своего хёна и не губить их потрясающую дружбу. Он решает встречи со старшим прекратить совсем, а общение ограничить, лишь бы тот был в безопасности, ведь его ебанутый сталкер в очередной раз оказался прав и опасен, пусть и на словах.

***

Юнги в замешательстве, а Чимин в настоящей депрессии. До него не дозвониться, а на сообщения он отвечает через раз. Шутит еще. Жалуется. Работы много, говорит. Мин далеко не дурак и неоднократно приезжал к нему домой, но дверей ему никто не открывал. Он ждал его возле работы, чтобы хотя бы увидеть, но каждый раз хитрый блондин либо ускользал домой раньше, либо, напротив, задерживался до того момента, пока Мин, решив, что тот уже ушел, уезжал к себе. После этого Пак получал письма с бесконечными признаниями в любви и привязанности вместо угроз, складировал все это безобразие в железную коробочку, которую специально купил, и, кажется, разучился улыбаться по-настоящему. Самому противно, ведь для блондина быть фальшивым, строить из себя невесть что - высшая степень неуважения к себе. Зато страх уже давно стал для него лучшим другом, они вместе спят по ночам, обнимаются и делятся секретами. Юнги не нравится. Как же ему не нравится, господи, кто бы знал! Он скучает, он переживает, он готов убивать. У Чимина крыша едет безбожно и Мин понимает, что он что-то скрывает. Старшему плевать, что бы там ни было. Просто быть рядом, быть на связи - вот то, чего он хочет больше всего. Он заебывается в край и в один прекрасный день приезжает к нему с дорожной сумкой наперевес, наплевав абсолютно на все. Чимин, как и ожидалось, открывает не сразу. Юнги приходится материться на весь этаж и барабанить кулаками в дверь, беспокоя соседей, прежде чем младший отворяет дверь слишком неуверенно, оглядывая подъезд красными воспаленными глазами. - Я не собираюсь ничего слушать, отойди, - говорит он сухо и проходит вглубь квартиры, располагаясь. Чимин с ужасом во взгляде и с замершим сердцем в груди следует по пятам и понимает прекрасно, что происходит, но все равно вопросов к другу слишком много имеет, - ты, идиот, с ума тут сойдешь один. А я идиот, потому что слушал тебя слишком долго. Заебал, - Юнги грубит ненамеренно, он осознает собственное бессилие и хочет вышвырнуть себя из окна при виде тощего младшего, который больше на привидение похож, нежели на человека. - Хён, я ведь просил тебя, - дергает его за рукав Чимин и разворачивает к себе, заглядывая в глаза и не пряча укоризны в слабом голосе, - я не переживу, если с тобой что-то случится. - Аналогично, - произносит Юнги слишком тихо, будто признается в сокровеннейшем, и освобождает руку, уходя в ванную, умыться, и оставляя оторопевшего Чимина одного на какой-то момент. Пак убирает бутылку с виски, которую вытащил прямо перед приходом Юнги, обратно в холодильник, и ставит чайник, соображая что-нибудь на ужин. Сам-то он перестал нормально питаться уже давно, а вот за Юнги нужен глаз да глаз, потому что он и сам забывает о том, что такое еда и что с ней надо делать. Оттого и худой такой. «Я и сам скоро таким же стану», - думает Чимин мечтательно, ведь ноги у хёна худенькие и стройные, а Чимин сам всегда был мускулистым и накаченным. У Мина ноги - закачаешься, и Чимин, если честно, с удовольствием только об этом и думал бы вместо всего того, что круглосуточно вертится в его тревожном сознании. Юнги заходит на кухню и тяжело опускается на стул, когда нескромный ужин находится в процессе готовки. Чимину неловко отчего-то, кажется, что его подловили, что будут ругать. С одной стороны злится на старшего, а с другой плакать готов от того, насколько же с ним рядом комфортно и нужно. Глотать слезы Чимину приходится не впервой, а вот показывать Юнги свою обнаженную напрочь душу немного стыдно, но он решается. Оборачивается к нему и смотрит исподлобья, эти самые слезы роняя на бледные исхудавшие щеки и не надеясь, в общем-то, ни на что. Но Юнги удивляет. Юнги всегда удивляет. Он ошарашенно разглядывает его, Чимина, лицо, такое родное и немного детское, уставшее, поднимается с места и обнимает крепко, так по-особенному, второй раз в жизни. Как же стыдно захлебываться в рыданиях и мочить белоснежную рубашку Мина своими отчаянными слезами, но Чимину ничего не хочется обдумывать в этот конкретный момент, хочется лишь не отлипать от него вот так, пока он молча успокаивает и дает понять, что и волновался, и скучал не меньше, чем сам Пак. Он и правда остается жить с Чимином, почему-то напрочь игнорируя тот факт, что, вообще-то, можно было бы приобрести футон или даже кровать, вместо того, чтобы спать вместе на одной, и каждый раз ворчит о том, что его бесит, когда младший закидывает на него свои руки. Руки. Когда Юнги увидел все же шрамы, глубокие и выпуклые, свежие и зажившие, он не ругался и не кричал. Он попросил его прекратить этим заниматься с такой мольбой и в голосе, и во взгляде, что спровоцировал новую истерику у Чимина, которого захлестнуло чувство стыда с головой. Младший поклялся, что вредить себе больше не станет, и клятву свою сдержал, пусть и было иногда невыносимо совсем, когда Юнги задерживался на работе, ведь угроз стало в три раза больше, сталкер присылает письма каждый день, а Чимин все еще ведется. Старший обычно чуть ли не ночует на своей студии, но с того момента, как переезжает к Паку, в течение этих нескольких дней возвращается с работы раньше, а тот объем, с которым не успевает управиться, берет домой, как и Чимин. Сам хозяин квартиры пишет отчеты и проверяет огромное количество документов под уютную тишину Юнги. Он даже молчит по-особенному. Намджун, например, молчать вообще не умеет. Он либо слишком громко и вслух думает, либо что-то ломает, либо ломает всех вокруг своими глубокомысленными философскими закидонами, но молчать - нет, не умеет. Юнги же делает это так профессионально и необходимо, что Чимин слушает эту его тишину во все уши, он хочет закутаться в нее, как в одеяло, и не покидать никогда и ни за что. Пак часто смотрит в одну точку, но этой точкой почему-то всегда оказывается старший, который виду не подает о том, что все прекрасно замечает, думая, впрочем, что Чимин таким образом просто сосредотачивается. И он оказывается прав в какой-то степени, ведь младшему гораздо спокойнее даже элементарно думать в его присутствии. Кажется, что Юнги маленьким властителем является в его сознание и своими собственными руками распутывает громоздкие клубки запутавшихся меж собой мыслей, а затем сидит рядом, наблюдает, чтобы они снова с ума не сошли и воедино не сцепились. Чимину кажется, что если он взгляд свой от старшего отведет, то мысли в голове снова начнут свою катавасию. На работе без Мина совсем тяжко. У Чимина железная коробочка с кодом, в которую складываются письма, дабы Юнги не дай бог не прочитал тех, что видеть нельзя, и каждый день он боится, что Мин вернется домой раньше и увидит послание, с откровенным содержанием которого ему знакомиться уж точно не нужно. Некоторые вещи должны оставаться личными.

***

«Мое терпение не безгранично, я пишу тебе это в двадцатый раз. Я что, попугай, по-твоему? Я зол, Чимини. Почему ты не относишься серьезно к моим словам? Я тебе столько раз говорил о том, что Юнги пострадает, а ты все равно проводишь с ним время, позволяешь ему жить с тобой. Значит ли это, что тебе наплевать на его здоровье? Тебе наплевать и на него, и на меня, и на себя. Ты чертов эгоист, ты знаешь об этом? Делаешь так, как удобно тебе. Тебе настолько сильно хочется быть со своим любимым Юнги, что ты плюешь даже на то, что он у меня под прицелом каждую секунду. Надеешься на мое благоразумие, даже не думая о том, как мне тяжело видеть вас двоих. Я не хочу, чтобы ты плакал, если с ним что-то случится. Послушай меня. Выгони его.» Чимин пытается быть сильным и пытается свести свои срывы к минимуму, он пытается не плакать, он пытается, правда. Он не эгоист. Он ругается с Юнги до потери пульса, глотая обрывки самых важных фраз, просит его убираться из квартиры немедленно, меняет замки, заламывает руки и пытается объяснить, почему для него так важно, чтобы старший был в безопасности, не конкретизируя. Дает почитать некоторые письма для убедительности, но со стороны это выглядит не так, как Чимин видит у себя в голове, и он это понимает. Под прицелом каждую секунду Юнги тоже серьезно не воспринимает, а Чимин от страха волосы на голове рвет. Жить с Юнги, спать с ним в одной кровати и не погрузиться в него без остатка у младшего все-таки не получается, как бы он себя ни одергивал. Мин как картинка, если честно. То, как он варит себе кофе, как довольно жмурится, попивая это горькое нечто, как сопит во сне, как потягивается по утрам и шлепает босиком в ванную, как выходит из душа и мерзнет, кутаясь в огромный белый банный халат, как по вечерам готовит ужин, - это все, на что блондин пытался закрывать глаза, пока Юнги был на расстоянии, пока не был прямо под носом и не давал возможности изучать каждую его даже самую глупую повадку. Но Чимин не смог. Юнги оказался сильнее, он с каждым днем влюблял его в себя ненамеренно, заставляя младшего чувствовать себя отвратительно и неправильно, ведь Мин же друг, он пытается помочь, а Чимин извращенец совсем, нашел о чем думать, когда этому самому другу угрожает самая настоящая опасность. Они часто ссорятся на протяжении этих бедных двух неполных недель, Юнги не понимает, почему Чимин злится так сильно, ведь в письмах лишь пустые слова. Он растерян, ему вроде как понятно состояние младшего, но все это как-то невыносимо; в ответ Мин огрызается и обзывается неприятно, а после до утра сидит на кухне, винит себя, пьет свой кофе и думает, думает. - Маленький идиот, господи, - шепчет он и потирает переносицу пальцами, вздыхая сипло и поджимая губы. Кофе горчит на корне языка, хочется вымыть рот с мылом. Ночь и Юнги - верные союзники. Темнота окутывает его и без того мрачные мысли и все вроде закономерно, но ему так сильно хочется света, так хочется вылезти из привычного сумрака хотя бы на короткий промежуток времени, чтобы глотнуть свежести и набраться сил. Свет - это он, это Чимин. Юнги хочет, чтобы Чимин улыбался. А если сравнить смех Чимина с каким-нибудь цветом, то это однозначно был бы белый, самый яркий, слепящий, но не до ожогов, а до ответной улыбки в тридцать два. Именно то, что нужно. У старшего где-то слева колет беспомощный, а в середину отдает не справился, больно слишком, дышать не очень получается, он стонет и сжимает кулаки, оставляя на сухих ладонях следы-полумесяцы. А Чимин там вертится один, мечется по кровати, мерзнет, ненавидит себя и любит Юнги. Хватит. - На меня смотрит темнота, - произносит тихо заплаканный Чимин, а Мин сразу же к нему разворачивается и смотрит пристально, - хён, тут без тебя никак, - грустно улыбается он и берет его за руку, чтобы утащить в кровать из прохладной кухни. Этой ночью Чимин чуть ближе, чем обычно. Он просовывает одну ногу между ног Юнги и обнимает поперек груди, прижимаясь совсем тесно, причмокивает во сне, а потом и вовсе просыпается, темно глядя на Юнги, который в последние дни практически не спит: снова бессонница. Младший не моргает, взгляд его какой-то странный, стеклянный, он тянется наверх и невесомо прикасается к губам Мина своими, а тот не успевает отреагировать должным образом. Слегка задыхается и понимает, что сердце только что пропустило сразу несколько ударов, оно становится тяжелым и глупым, а Чимин рядом каким-то образом во взгляде умудряется совместить и какую-то совсем уж жгучую страсть, и что-то бесконечно открыто-наивное. Так может только он. - Чимин, спи. Я рядом, - списывает на полусонное состояние Юнги и демонстративно закрывает глаза, мол, смотри, как надо, глупый ты ребенок, нечего своими губами в чужие тыкаться и нарушать искусственный покой, нами же обоими посеянный в квартире. Пак улыбается, высвобождает ногу, забирается на Юнги сверху и придавливает его к своей кровати, склонившись близко. - Ты меня прости, но давай лучше об этом потом подумаем, - произносит еле слышно и целует. Нежно-нежно, воздушно и с придыханием, будто Юнги сломаться может от его прикосновений. Мин отвечает. Он целует, не открывая глаз, обнимает Чимина за талию и прижимает к себе. Мин не может не признаться себе в том, что Чимин и правда потрясающий. Сейчас он надломлен, но до конца не дает себе сломаться, рядом ведь Юнги. Его самый лучший хён, тот человек, видеть которого двадцать четыре на семь - счастье да и только. Ворчливый, ленивый, красивый до умопомрачения, такой нужный и правильный только для него хён, который ради него одного, магнита для проблем, неприятностей и сталкеров практически перестал появляться в обожаемой студии и переехал к нему, чтобы быть рядом и заботиться. Вся та нежность и благодарность, что копилось в Чимине слишком долгие месяцы совместной жизни, выливаются прямо сейчас в глубокий и до дрожи чувственный поцелуй, на который Юнги отвечает с желанием, не скрывая этого нисколько, подаваясь навстречу и лаская его губы своим языком. Все заканчивается то ли слишком быстро, то ли слишком поздно. - Я не смогу остановиться, - шепчет Чимин в его губы и скатывается с него, мигом засыпая. А Юнги до самого утра борется с тахикардией и пялится в потолок, забывая моргать. На следующий день Чимин ведет себя так, будто ничего не было. Лишь обмолвился тем, что ему приснился приятный сон, содержания которого не помнит, а послевкусие готов запечатать в себе навечно. Юнги лишь усмехнулся. Нельзя так, в самом деле.

***

«Ты доигрался. Я убью его. Сегодня же.» Это самое страшное из всего, что Чимин когда-либо получал от этого человека. Лепестки отвратительной красной розы складываются в язвительную усмешку, Чимин ранит пальцы до крови от острых крупных шипов впервые за все время. Он не выдерживает, снова срывается. Ломает стебель цветка напополам, пачкается собственной алой кровью в тон цветку, топчет его, сминая подошвами кроссовок лепестки и выбегает на улицу, крича. - Где ты, мать твою?! Кто ты такой, какого черта тебе от меня надо? Не трогай меня! Отстань от меня, отстань от моих друзей! - Чимин кричит во всю глотку, не жалея голоса, он крутит головой по сторонам, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то, способное привести его к сталкеру, вывести на его след, он оббегает дом несколько раз, он теряется, падает на скамейку возле подъезда и сотрясается в рыданиях до того момента, пока из магазина не приходит Юнги. При виде плачущего Чимина у Юнги внутри разрастается раздражение, страх и желание уничтожать. Эта вездесущая тварь каким-то образом подгадала момент, когда старший отлучился в магазин, подложила письмо под дверь, зная, что Чимин встретит Юнги возле подъезда и обязательно выйдет пораньше, чтобы покурить, и смылась. Мин зол, бесконечно зол. Чимин не должен плакать. Это солнышко должно плакать только от счастья. Пакет падает рядом с лавкой, когда Юнги садится возле него на корточки и кладет свои широкие ладони на его колени, поглаживая, успокаивая. Опять. Истерики у Чимина становятся слишком частыми, заявление в полиции лежит уже давно, результата ноль. Чимин исчезает, Юнги пытается удерживать его всеми своими силами, но это слишком сложно. Он берет его за руку, забирает с асфальта пакет и ведет его домой. Усаживает на диван и долго-долго говорит. Чимин уже и не вспомнит, о чем тогда говорил Мин, но его голос всегда действовал на Чимина успокаивающе. Старший никогда не повышал тона даже во время их ссор, разве только на чуть-чуть. Он умел уничтожать морально своим тихим низким голосом ровно также, как и вселять мир в его беспокойную душу. - Хён, полежи со мной, - сдается перед самим собой Чимин и раскрывает руки широко-широко, а Юнги хмурится, но рядом ложится, к себе прижимает как-то неуверенно и продолжает рассказывать что-то, пока у Чимина не выравнивается дыхание. Весь оставшийся день младший не стесняется ходить за Юнги по пятам. Они готовят вместе, начинают смотреть мелодраму вместо детектива, хором закатывают глаза, смеются и ищут триллер для просмотра. Юнги старается отвлечь блондина и с удовольствием понимает, что у него это получается. Про тот поцелуй старший не заикается, а Чимин и правда, видимо, думает, что это был всего лишь сон. Понемногу тот все же отходит от случившейся истерики и пытается перед старшим извиниться за это, но тот перехватывает его взгляд и не отпускает. - Еще раз скажешь мне подобную глупость - буду тебя ругать, - недовольно говорит Мин, даже руки на груди скрещивая. - Он сказал, что убьет тебя, хён. Я больше всего на свете боюсь, что именно ты можешь как-то пострадать, - тихо молвит младший и сматывается от него в ванную, чтобы перевести дыхание. Так нельзя. Рядом с Юнги опасно, сердце сходит с ума, изнутри распирает что-то болючее, а контролировать себя и свои слова на фоне ослабевшей психики становится сложнее и сложнее. Чимин иногда находит себя в состоянии неадекватном от слова совсем и пугается больше за то, что сможет оттолкнуть от себя старшего, чем за то, что может получить диагноз и встать на учет в психушке. От помощи специалистов Чимин отказывается, отмахивается и говорит вслух о том, что не настолько у него все плохо, а в мыслях обреченное не хочу себе помогать, что также частенько является причиной для их с Юнги ссор. - Даже воду не включил, - усмехается Мин тихо, а спустя пятнадцать минут младший все же вылезает из своего временного укрытия и молча садится на безопасном от Мина расстоянии, снова заставляя того поджимать губы. Неужели настолько неприятно его присутствие? Может, Чимин и правда хочет, чтобы он ушел? Не хочется даже думать о таком. Неприятно. - Чимин, сколько ты уже работаешь без отпуска? - издалека начинает старший и краем глаза замечает, что он зажмуривается почему-то и сжимает в своих маленьких пальчиках ткань домашних шорт. Нервничает, Юнги знает. - Уже десятый месяц, - отвечает Пак спустя пару мгновений, посчитав в уме, - а что? - Завтра напиши заявление на отпуск, тебе надо отдохнуть, - беспрекословно заявляет Мин. - Никто не даст мне отпуск, хён, - усмехается, - да и не хочу я... - Я сказал, - перебивает Мин сухо. - Не командуй, - повышает тон Чимин и, кажется, сейчас они снова поссорятся. - Пожалуйста, - вдруг тихо говорит Юнги, а младший замирает, потому что хён впервые просит его о чем-то, говорит вот так, а отказывать ему не хочется совершенно. Чимину очень хочется посмотреть на него, но он боится поднимать на него взгляд, потому что боится не выдержать, сорваться. - Хорошо. Я попробую, - улыбается он в пространство перед собой и все же не осмеливается взглянуть в его сторону. Юнги все еще не нравится. - Давай отдохнем немного вместе. Если тебе настолько не нравится мое присутствие, то я уйду. Но перед этим я должен удостовериться в том, что ты хорошо и спокойно проведешь время, - говорит Мин не очень приятные вещи, а у Чимина уши начинают гореть от возмущения. - Кто тебе сказал, что мне не нравится твое присутствие?! Хён, это именно то, что мне нужно, понимаешь? Я хочу тебя рядом всегда. Всегда! Просто мне... страшно. Я боюсь за тебя, а не за себя, господи, пойми же ты наконец, - он зарывается пальцами в свои светлые волосы и стонет, - я только потому и веду себя, как идиот. - Прекрати себя ругать, Чимин. Ты до сих пор не понял, что этот больной просто угрожает? Он никогда не покажется, никогда не навредит физически ни тебе, ни твоему окружению, потому что он трус. Он слабый, зато тебя морально уничтожает, добивается своего, - Юнги запинается на какой-то миг. В конце концов пора бы уже перестать быть камнем и научиться демонстрировать свою заботу и привязанность к младшему более открыто. Тем более хочется. Тем более тот уже сделал первый шаг сам, устал молчать, - чего ты за меня боишься? Я не боюсь слов, Чимин-а, я не боюсь ничего, и ты не бойся. Я боюсь только того, что ты себя этими мыслями до ручки доведешь. Ты и так в процессе. Ничего не произойдет, я в этом уже убедился. Просто позволь мне быть рядом с тобой. Всегда, как ты и сказал. Иди ко мне сюда, скорее, - Юнги раскрывает руки и дожидается, пока Чимин отвиснет, переварит его слова и аккуратно заключит его в объятия, еле дыша и кусая нижнюю губу. Он молчит, вдыхая запах старшего, ведет носом по шее и думает о том, что хочет обнимать его вот так вот каждый божий день десять раз в секунду, а не третий раз в жизни. Юнги - это спокойствие, уверенность, сила, защита и необходимость. Чимин без него уже не сможет. - Хён, - Чимин поднимает взгляд и облизывает им губы старшего, - что мы будем делать? - Да что бы мы ни делали. Мы будем сидеть дома безвылазно целую неделю. Или даже больше, смотря на сколько тебе дадут отпуск. А там уже решим, - Юнги смотрит так пристально-нежно, что доводит младшего до внутренней дрожи. Нет, Чимин ни в коем случае не хочет оставаться в пустой квартире без него, он себе в этом тысячу раз признавался и сегодня вроде как признался об этом Мину, а тот даже воспринял адекватно и вот, обнимает, по шее гладит сухой ладонью и через глаза душу разглядывает. - Как ты думаешь, кто знает меня лучше всех на свете? - бормочет младший, тушуясь под взглядом Юнги и отводя, наконец, свой. - Даже не знаю. - У тебя три попытки! - Чимин, что за бред? - улыбается Юнги. - Давай же, думай! - Ты? - Частично, еще варианты. - Намджун? - Глупости какие, - Пак хихикает. - Я? - Мой сталкер, - шепчет Чимин, сдавшись, - он знает даже о том, что я гей. Он знает, что я скрываю это, что я встречался с девушками не по большой любви. Даже ты этого не знал, хён, я не рассказывал. Тебе противно, да? - Чимин отстраняется и смотрит на него с плохо скрываемой болью вперемешку со слезами. - Кто тебе сказал, что я не знал? - искренне удивляется Юнги и, лишившись тепла младшего, сцепляет свои руки в замок, опуская их на колени, а младший в ответ удивляется еще сильнее, настолько, что лишь изумленно пялится на него, забывая даже моргать, - я вас с Хосоком палил несколько раз, только вот вы меня не замечали, - усмехается он. - Серьезно? И ты молчал все это время? - шепчет Чимин. Ему стыдно, хочется спрятаться под одеяло, а еще лучше под землю, чтоб наверняка. Он ведь скрывал это так долго, так тщательно, лишь бы Мин не отдалился от него, а тот, оказалось, хранит его секрет вместе с ним. Это слишком неожиданно и как-то неприятно. - Это не то, чтобы очевидно, просто я умею появляться в нужном месте в нужное время, - хрипло смеется старший, - брось, и почему мне должно было стать противно? - И ты спокойно спал со мной в одной кровати... Юнги смеется. Громко, от души, обнажая десны и откидывая голову. Пак Чимин - это такая маленькая глупость, ей-богу. Совсем маленькая, с мизинчик. С другой стороны интересная такая, но все еще глупость. Потому что кто вообще может так думать, кроме него? - Несмешно, хён, это подстава какая-то! - дует губы Чимин, пытаясь скрыть свое смущение и проваливаясь с треском. - Ну как ты себе это представляешь? Я должен был подойти к тебе после этого и сказать, что я видел, как Хосок к тебе в штаны лез в университетском толчке, а ты стонал громко? - Прекрати, - очаровательно краснеет Чимин до самых кончиков ушей. Они же перепроверили несколько раз, как так вышло, что Юнги все равно умудрился их застать? - Или я должен был демонстративно покупать себе другую кровать и спать отдельно? Может, стоило еще и посуду себе отдельную купить? - продолжает старший, недовольный репликой Чимина. - Ну это уже слишком... - обижается Пак. Он кладет подбородок на колени и сопит как-то зло. - Я не вижу в этом проблемы, Чимин, - говорит Юнги совсем серьезно сущую правду. Проблемы он не видит, но сказать, что ему нет до этого дела, он все-таки не может. Потому что эта сторона младшего ему интересна (?), потому что его это в каком-то смысле волнует (?). Все его прикосновения и взгляды Юнги против своей воли стал воспринимать двояко еще с того момента, как застукал Чимина с его одногруппником. Так страстно и горячо на его памяти не целовался еще никто, даже он сам; Мину на тот момент стало стыдно, что он стал внезапным свидетелем открывшейся его взору жгучей сцены, а с другой стороны даже как-то завидно стало. А потом Хосок полез в штаны Чимина, а у Юнги поехали шарики за ролики, потому что в этот момент он вдруг подумал, что возбужденный Чимин настолько красивый, что он был бы не прочь и сам расстегнуть его ширинку. Старший никогда даже не намекал ему о том, что он в курсе, и считал, что Пак и сам расскажет, если посчитает нужным, только вот произошло это признание как-то сумбурно и неправильно по меркам Мина, но и пусть. Случилось же. Чимин качает головой, будто отгоняя от себя что-то назойливое и неприятное, поднимается и уходит на кухню, чтобы взять из кармана Юнги сигареты и покурить. Ему нужно пару минут побыть одному, чтобы принять все то, что сейчас произошло. Его хён и правда самый лучший человек на свете. Он случайно узнал о его секрете, никому его не выдал, не настаивал на каких-то откровенных разговорах, не давил и продолжал с ним общаться, не видя совершенно никаких препятствий для дальнейшей дружбы. Ему почему-то казалось, что, узнай об этом старший, он подумал бы, что Пак начнет к нему приставать или навязывать какие-то свои нездоровые идеологии. Не совсем разумно, ведь таким долбоебизмом Чимин никогда в жизни своей не занимался, да и Юнги его характер знал прекрасно. Пак лишь настолько привык скрывать это от всех, что, не успев вовремя объяснить это Юнги, продолжил скрывать и от него. Сейчас ему захотелось вернуться в комнату и поблагодарить Мина от всей своей треснувшей на несколько частей души за понимание. - Я думаю, что такие, как я, не в твоем вкусе, - слегка запоздало говорит Юнги, когда младший возвращается с кухни, и улыбается. - Что? С чего ты взял? - Чимин хмурится. Слишком щекотливая тема, как бы не ляпнуть лишнего. - Хосок ведь накаченный, улыбчивый, у него заноза в заднице, а я костлявый, ленивый и недовольный вечно, - Юнги говорит вроде в шутку, уголки его губ приподняты в маленькой улыбке, но взгляд у него слишком серьезный. - Со мной ты, хён, всегда довольный, - щипает его младший за бок, вперив взгляд в диван. Как же он может сейчас признаться в том, что единственный человек, который в его вкусе, из-за которого замирает в груди безумное сердце и от любого, даже самого малейшего прикосновения которого дыхание перехватывает - это Юнги? Он одергивает себя, кусает язык, но все же задерживает руку на футболке старшего чуть дольше, чем надо. Тот пользуется моментом и касается кончиками пальцев запястья младшего, чуть выше шрамов, проводит вниз по ним до послушно раскрывшейся ладони, а затем переплетает их пальцы. Чимин молчит и, кажется, не дышит. Хочется сжать его руку чуть сильнее, хочется обнять его, прижать к себе и прижаться губами к растрепанным волосам, хочется гладить его по бокам, дотрагиваться до его нежной кожи. Юнги страшно. Он убирает руку. - Прости. Прости, не знаю, что на меня нашло, - шепчет старший. Теперь он уходит курить на кухню, а Чимин остается сидеть один в безмолвном шоке. Юнги ведет себя странно, ему будто некомфортно после того, как он признался Чимину о том, что знает его секрет. Словно он и сам что-то скрывает и с каждой секундой ему сложнее и сложнее себя сдерживать, чтобы не проболтаться. Или же у Пака попросту разыгралось воображение. Но он взял его за руку! Сразу же спирает дыхание, хочется еще. Эти его сухие ладони покоя не дают, Пак сжимает свои коленки пальцами до побеления и стонет в голос, а Юнги из кухни это слышит. Ему сносит башню, но он затягивается глубже и считает до десяти. Это можно было бы объяснить тем, что у старшего уже давно нет девушки, но он сам объясняет это совсем по-другому. Ему не хочется девушек, ему хочется Чимина. Это стыдно, неловко и даже неправильно, наверное, испытывать что-то такое. Тем более зная, что именно скрывает его маленький Чимин. Будто бы этот его секрет подливает масла в огонь и распаляет интерес и желание старшего сильнее и сильнее. Юнги просто с этим смирился. В первую очередь Чимин - его лучший и самый близкий друг, его маленькая драгоценность, а лишь во вторую очередь - до безумия горячий и красивый парень. Пора успокоиться и вернуться к нему, чтобы дать знать, что все и правда в порядке, что его хён не сошел с ума. Чимин сидит на диване с закрытыми глазами, Юнги аккуратно опускается рядом, а младший берет и отодвигается. - Куда ты отсел от меня? Мне холодно, - тихо говорит Юнги, хитро глядя на него. - Ты странный, - делится Чимин с ним и открывает глаза, смотря прямо, но с вопросом. - Правда? Почему? - Мин слегка наклоняет голову вбок. Кажется, будто все, что было обсуждено ими перед этим, смахнуло к чертям барьеры, но не все. Юнги еще держится, но язык за зубами держится не очень. Он больше не игнорирует свои желания, он как минимум прислушивается к ним. - Просто, - отвечает Чимин и аккуратно придвигается к нему, а затем опрокидывает его на спину, заставляя вытянуться на диване, и ложится на него сверху, устроившись между его ног. Он складывает руки на груди Мина и кладет на них подбородок, разглядывая старшего. - Ты крошечный, - говорит Юнги и гладит его по волосам одной рукой, положив другую на талию. - Неправда, - улыбается Чимин своей привычной улыбкой, не вымученной, не дежурной, а настоящей, по которой Юнги скучал, как безумный. Хочется целоваться. Эту улыбку хочется попробовать на вкус, растворить ее в себе, съесть и ни с кем больше не делиться. Юнги вспоминает тот странный поцелуй в ночи и становится слегка неспокоен. Он вроде дышит ровно, но иногда все же прерывисто, что не укрывается от внимания Пака, - ты чего? Старший молчит. Эти странные объятия кажутся необходимыми и нужными. Юнги, если честно, хочется большего, но он ни за что в жизни ему об этом не скажет. Не в таком положении, это ведь дикость какая-то. Похудевший и ослабевший Чимин с синяками под глазами и шрамами на запястьях кажется слишком маленьким и беспомощным, как котенок. Мин думает, что у него проблемы с головой, ведь его это заводит. Ведь это красиво. В первый раз он поймал себя на этой мысли тогда, когда Чимин сорвался в клубе, и перестал себе доверять. Он однозначно больной, потому что Чимин слегка ерзает, устраиваясь удобнее, а у Юнги аж звездочки перед глазами и тугой узел внизу живота. Он молится о том, чтобы не произошло никаких неожиданностей, и Пак ничего не заметил, но у младшего заинтересованный глянец во взгляде и кажется, что он все понимает прекрасно, ведь одну руку высвобождает и поглаживает по груди, опускаясь чуть пониже, к животу, вызывая табун мурашек. - Хён... Ты чего? - повторяет свой вопрос младший, он издевается; продолжает его поглаживать, ощущая, как сердце Юнги под его рукой начинает биться сильнее. Старший сглатывает с трудом и смотрит в его глаза, обрамленные болезненно-синим от недосыпа и стресса. Он такой красивый, этот Пак Чимин. - Это ты чего? - хрипло возвращает вопрос Юнги, - Что ты делаешь? - Ничего особенного. Только ты реагируешь странно. Нравится? - Чимин лукаво усмехается и опускает руку чуть ниже. - С ума сошел? - Мин делает вид, что становится серьезным. - Как ты думаешь, он сейчас наблюдает за нами? - с каким-то безумием в голосе произносит Чимин и улыбается слишком странно. - Скорее всего да, - Юнги непроизвольно подхватывает непонятное настроение младшего и подставляется под его раненые руки. Хочется показать безымянному зрителю восхитительный спектакль, но еще больше хочется сделать так, чтобы Чимина вот таким больше никто не видел. Противоречия своими громкими шагами топчут Юнги и застилают его ясные на тот момент мысли, в итоге он сдается и ограждает от них свой ставший воспаленным разум, - ты уверен? - А ты? - Чимин целует его в шею и лезет рукой под домашнюю футболку, кладет горячую ладонь на бок и слегка сжимает. - Для кого ты это делаешь? Для себя или для него? - тихо и строго спрашивает Юнги. Ему не хочется, чтобы Чимин использовал его для того, чтобы насолить своему сталкеру. Не об этом он мечтал. Ему хочется по обоюдному желанию и без причин, но младший запутан в себе и своих мыслях максимально, его нужно как-то направить. Чимин замирает на несколько секунд, а затем встает, глядя на старшего сверху вниз. - Пошли покурим, - говорит и выходит первым, а Юнги трет глаза пальцами до черных вспышек и бесится, бесится. Это все неправильно, так не должно быть. Это влечение, пусть и взаимное и в какой-то степени болезненное, должно быть обосновано чем-то другим или по крайней мере ознаменовано чем-то в будущем, по-другому Юнги не хочет, потому что вместе с этим наступит конец их теплым отношениям и настанет новая нервотрепка, только теперь с другого ракурса. Это очевидно. Мину хочется наплевать на все и просто наброситься на младшего, но он слишком много думает о последствиях, о будущем, о нынешнем положении. Все слишком сложно, хочется упростить, сократить в два раза, вычесть или разделить, но он лишь плетется на кухню, стараясь на бледного Пака особо не залипать, закуривает сигарету и молча смотрит в окно. Они ошиблись. Ошиблись ведь? Чимин снова плохо спит, он много ворочается, тяжело вздыхает и что-то бормочет на мало понятном языке, а у Юнги снова бессонница, лучшим лекарством от которой будет являться лишь полное отсутствие тревожных дум. Он ненавидит себя за то, что каждое горячее прикосновение сонного Пака к его собственной коже отдается чем-то беспокойным внизу живота, в конце концов терпеть становится невыносимо. Юнги уходит в ванную, закрывается там, набирает прохладную воду в ванну и опускается в нее с головой. Мысли, мысли, бесконечный поток мыслей натурально взрывает голову, хочется достать сигареты прямо здесь, но нельзя. Мин долго отмокает в приятной воде, быстро получает необходимую и долгожданную разрядку и отправляется на боковую, перед этим покурив и сумев, наконец, заснуть на пару часов до будильника.

***

Выходить из дому раньше Чимина, чтобы успеть забрать очередное послание, Юнги придумал уже давно, но младший все равно иногда умудрялся его обгонять. Этим утром Мин был первым. «Я все видел, Чимини. Мне не понравилось, я не намерен спускать этого тебе с рук. Кажется, нам с тобой пора встретиться. Я не планировал этого делать, я просто хотел наблюдать за тобой, жить тобой на расстоянии, но ты совершенно не слушаешь того, что тебе говорят. Хватит уже. Я устал. Сегодня вечером я буду ждать тебя возле твоей работы.» Юнги немеет мгновенно, холодеет будто бы и понимает, что выпускать сегодня Чимина из дома - верх маразма. Прямо в подъезде он звонит на студию и объясняет своему помощнику, у которого от него генеральная доверенность, какие бумаги нужно подготовить для того, чтобы Юнги беспрепятственно ушел в отпуск с этой же секунды, сминает несчастный конверт, сует его в карман и возвращается в квартиру. - Чимин-а, мы сегодня никуда не пойдем, - выпаливает он слишком резко, пугая младшего. - Почему это? Мне надо написать заявление на отпуск, хён, - спокойно улыбается младший и хочет его обойти, но Юнги перехватывает его за локти и приближается к нему медленно. - Ты знаешь, как это сделать по-другому. Давай останемся сегодня дома. Ради меня, - Юнги нагло давит на больное и понимает прекрасно, что возражений за этой фразой не последует. Удивленный донельзя Пак лишь проводит пальцами по его щеке, заставляя расслабиться, и уходит обратно в комнату, не успев обуться. Если Юнги просит о чем-то столь настойчиво, то нет смысла даже вопросов задавать, он в нем ни на секунду не сомневается и уверен во всем, что старший говорит, в том, что предлагает и на чем настаивает. Чимин берет в руки ноутбук, связывается с начальством и восхваляет электронный документооборот, отсылая свое заявление на оплачиваемый отпуск ровно на две заслуженные недели. Перспектива пробыть с Юнги безвылазно все это время кажется настолько манящей и волнительной, что губы расплываются в какой-то ненормальной улыбке, совершенно нетипичной для него. Он больше не тот, кем был раньше. Он слился со своим страхом воедино, съел свою паранойю, поселил благодушно в своем сердце беспокойство и отдельное место выделил алкоголю, став кем-то совершенно иным. Кто-то сказал бы, что Пак угас, пропал, что от него не осталось ничего от прежнего яркого молодого человека, но лишь Юнги увидел бы всю правду и заткнул всем пасти, сказав, что сейчас его Чимин еще красивее, чем был когда-то. Случай и один единственный человек оставили на нем слишком неизгладимый отпечаток, который не заметить невозможно только конченому идиоту, но Юнги ведь больной совсем, он в этом видит такую ослепительную красоту, что запирается в ванной по несколько раз в день. Старший дает себе слово не выпускать Чимина из квартиры, чтобы тот не видел новых писем. Продукты он заказывает на дом этим же утром, чтобы порадовать его своей стряпней, а после вкусного обеда Пак вопросительно смотрит на Юнги и, кажется, хочет что-то сказать. - Чего? - Мин не поднимает взгляда от планшета, на котором работает. - Ты что-то знаешь, да? Что-то увидел, а мне не дал прочитать. Что он писал? - Чимин забирает из его рук планшет и бессовестно садится на него сверху, заглядывая в глаза. - Не выдумывай, - Юнги опускает ладони на его бедра, ведет к коленям и сжимает их. - Ты не умеешь врать, - блондин опаляет дыханием мочку уха старшего и льнет поближе, сводя его с ума. - Я не врал, дурак, - терпеть это безумие просто невыносимо, старший обнимает его за талию и прижимает к себе, поднимая голову и замирая в опасных миллиметрах от его пухлых бледных губ. Как же хочется... - Я уже душой и разумом ранен слегка, хён, не бойся напугать меня чем-то еще, - шепчет Пак, но не приближается, а держится на отвратительно жалком расстоянии, заставляя изнывать и себя, и старшего. Чертов мазохист. Или садист? Два в одном. - Я не смогу остановиться, - неосознанно произносит слова Чимина после их первого поцелуя старший, смотрит на него, как загипнотизированный, а блондин замирает на миг. Он ничего не помнит. - О чем ты? - Забудь. Не хочешь с меня слезть, например? Я работал, вообще-то, - Юнги пытается делать недовольное лицо, но вполне себе довольно ощупывает его худые бедра. - Не хочу, например. Что значит эта фраза? - Чимин кусает его за подбородок, как кот, как будто это совершенно нормально и вообще так нужно. - Ты на самом деле не помнишь? - Юнги задирает его шорты и оглаживает нежную кожу, не разрывая зрительного контакта. - Что я должен помнить? Я что-то натворил? - младший горячо выдыхает в его губы, заставляя Юнги замереть и чуть ли не в комок сжаться. Как же он издевается, господи, Мин должен быть сильным и не проиграть ему, он должен выстоять. - Кое-что натворил, но я тебе не расскажу, - Юнги совершенно случайно переносит руки за его спину и сжимает его ягодицы. Чимин стонет и выгибает спину, как хищный кот. Беззащитные котята так не умеют. - Как хочешь, - урчит ему в шею младший и провокационно ерзает. - Я думаю, что нам пора остановиться. Этой своей фразой Юнги напрочь выбивает из-под ног почву что у себя, что у Чимина. Казалось бы - вот твой шанс, Чимин сам льнет к тебе совершенно двусмысленно, бери - не хочу. Что-то не так, что-то не встает на свое место, а Юнги это раздражает. Младший совсем бледнеет и, ни слова не говоря, поднимается и уходит на кухню. Он хочет сварить для Юнги самый вкусный кофе на свете и понять для себя, какого, собственно, хуя он делает, приставая к своему лучшему другу у себя дома, который, между прочим, изначально даже не был против. И что бы это значило? Старший еле переводит дух. Они оба какие-то слишком закрытые, но хотят определенно одного. Просто, может быть, по-разному. Мин бредет медленно в ванную, ведь разум его в полнейем беспорядке, а исправить это могут лишь ледяные струи воды. У младшего кофе закипает. Он моет плиту и обжигает пальцы о горячую конфорку. Чимина распаляет та мысль, что за ними наблюдают. Он мысленно уже окрестил себя и психом, и поехавшим, и чокнутым, и кем угодно вообще, но не признаться себе в том, что это и правда заводит, он все же не смог. От этого осознания ухает где-то глубоко в животе и растекается приятной горечью во все стороны, застывая в конечностях. У него дрожат руки. Кофе закипает во второй раз. Пак матерится под нос и прислушивается к звукам из ванной. Что там делает Юнги? - Не нравится тебе? Не нравится, как я на него смотрю? А я его люблю. Он мой воздух, ясно тебе? Вот и пошел ты нахуй, мудила, - говорит он шепотом, безумно улыбается и показывает фак в окно, а затем все-таки успешно варит для Мина вкуснейший кофе и, дождавшись того из ванной, шмыгает туда же следом, перед этим сказав, что напиток ждет его в комнате. В ванной пахнет Юнги. Его запах нереален, он такой сладкий, вкусный и родной, что у Чимина аж глаза закатываются от наслаждения. Он тонко стонет, зажимая себе рот другой рукой. Его хён... невероятный. Пак принимает душ, умывается и возвращается в комнату. Чимин садится рядом с Юнги и кладет голову на его плечо. - Дай посижу вот так немножко. Можно же? - младший закрывает глаза, а Мин гладит его по влажным волосам, одобряя и разрешая. Параллельно с этим на белом листе бумаги без строк проявляются буквы. На перьевую ручку с иссиня-черными чернилами давят слишком сильно, бумага жалобно продавливается под напором, на ней остаются вмятины, но не остается ни единой кляксы. Все слишком безупречно и ровно, ведь письмо пишет самый настоящий педант. Через несколько минут письмо будто по мановению волшебной палочки окажется под дверью получателя, но он прочитает его лишь спустя много-много дней. И об этом отправитель тоже догадывается, засим лишь чудом и хромающей местами силой воли заставляет себя не сломать красивую дорогую перьевую ручку, а отложить ее в сторону и положить письмо в конверт, запечатывая. А спустя пару часов написать еще одно письмо. И еще. И еще два. И так бесконечно, пока на глазах отправителя в однокомнатной квартире с двуспальной кроватью стремительно развиваются отношения между двумя людьми, к которым он питает сильнейшие эмоции. К одному - удушающую любовь, а к другому - жгучую ненависть.

***

Юнги одобряют отпуск сроком на две недели, за него будет работать его заместитель. Чимину начальство отвечает также положительно, а после директор перезванивает ему самостоятельно и с обидой в голосе отмечает, что он ему отпуск предлагал уже давно, а тот не соглашался ни в какую. Вкрадчиво спрашивает, что же послужило причиной его решения, но Чимин смеется хрипло в трубку и от ответа все же уходит. - Настало наше время, - произносит Юнги в зевке, растягиваясь на диване и стараясь выглядеть непринужденно. - Если нас не подстрелят из винтовки. - Он долбоеб, а не снайпер, не забывай, - выдает Мин, а Чимин хихикает в ответ, листая на ноутбуке сайты с доставкой пиццы. Разум у Пака воспаленный донельзя, но ему в таком состоянии со временем становится по-дурацки комфортно. Чимин чувствует себя грешником. Что-то необъятное давит на него, а осознание того, что они с Юнги как на раскрытой ладони у какого-то законченного психопата, заставляет чувствовать головокружение и сильнейшее возбуждение, непохожее на то, что Чимина ранее накрывало с головой. Это абсолютно нездоровая вещь, которая черпает силы из писем и потаенных желаний Чимина, распиханных по самым дальним полкам в сознании. С воспаленным наслаждением Пак отмечает в себе эти ненормальные свои наклонности и улыбается как-то криво и не по-настоящему, не для себя и не для Юнги, а для того, кто его разглядывает. Смотри, что ты из меня сделал. Доволен? Конечно, доволен. Но не до конца, ведь погасил не без остатка. Чимин еще засияет, он уверен. Он видит и понимает и сам, что Юнги почти что на той же волне, только вот старший более рассудителен, слишком много размышляет и просто так эмоциям поддаваться не станет, не взвесив все несколько раз. Мин и в университете таким же был, тогда как Пак на удачу с везением лишь и рассчитывал. Чимин часто бубнит себе под нос какие-то злобные фразочки в сторону сталкера, а тот в обязательном порядке в следующих письмах своих дает на них ответ, что поражает и заставляет перестать верить в реальность происходящего. Кажется, что с получением первого письма Пак попал в параллельный мир, тупой и странный, из которого хочется смыться и вернуться обратно, загрузиться работой до отвала и ныть о том, что без друзей сложно, а не терзать сейчас одного из них непонятно чем. Много чем, на самом деле. Юнги много обнимается, долго смотрит, гладит по впалым щекам, обводит пальцами синяки под глазами и шрамы на запястьях, царапает его выступающие коленки, пересчитывает ребра. Улыбается. Отвлекает. Первый день их совместного отпуска проходит лениво и как-то неловко, ведь не нужно завтракать впопыхах, уезжать на работу, ходить в магазины. Не нужно делать совсем ничего, ведь на дом доставят и еду, и продукты. Чимин давно не отдыхал, пытаясь, напротив, загрузить себя еще больше, чтобы не тонуть в своей проблеме. Он попробует выспаться от души, будет много есть, чтобы набрать хотя бы чуть-чуть веса, будет рядом с Юнги каждую секунду. Будет с ним на виду у сталкера. Чимин будет подходить к своему старшему близко-близко, он будет обнимать его, а сталкер где-то там будет задыхаться от злости и ревности так, как Чимин задыхается от страха. Снова передергивает, снова волна по телу горячая, как кипяток. Пак краснеет и начинает дышать чаще, а Юнги этому уже не удивляется, ведь в последнее время младший почти постоянно в таком странном состоянии. Он даже понимает, в чем именно дело, и наслаждается этим каждую секунду. Неправильно. Но нравится. В третий день, когда младшего передергивает вот так в очередной раз, Юнги судорожно выдыхает и зажмуривается. Какой же Чимин красивый. Как же сильно хочется заставить его стонать именно под собой, не хочется больше запираться в ванной украдкой. Пак дышит тяжело и часто, он резко встает и подходит вплотную к Юнги, который встал было выйти покурить. Он закидывает руки за его шею и все вроде бы нормально, ведь они в последнее время часто обнимаются, но его лицо слишком близко, а руки Мина на его талии сжимаются чуть ли не до синяков. Чимин тянется ближе, еще чуть ближе, а Юнги добивает этот чертов миллиметр между их губами и целует слишком жадно. Дорвался. Чимин не спит и вполне отдает себе отчет в том, что сейчас происходит, да и у старшего глаза далеко не закрыты. Были. Целоваться до сбитого дыхания, трогать друг друга, будто бы в лихорадке, сжимать, щипать, стонать. Выключить свет, повалить младшего на застеленную кровать и зависнуть, разглядывая его в прозрачном полумраке. Красивый до безумия. Он руками тянется к шее Юнги и хнычет, мол, хватит, чего ты там не видел, давай, целуй меня скорее. Старший снова накрывает его губы своими и до боли зажмуривается. Чимин вкусный такой, как карамелька. Он подается всем телом вперед, льнет, ластится, кусает губы старшего и тихо-тихо стонет, никуда не торопясь, но делая все на скорости света. А потом замирает. В дверь кто-то постучал. Двое переглядываются и понимают, что гостей ни один из них не ждет. Младший хмурится и пытается вспомнить, не заказывал ли он чего в интернете в последнее время и не ждет ли курьера, а Юнги все еще смотрит на него, нависнув сверху и терпеливо ожидая, чего он там себе придумает и откроет ли. В дверь постучали еще раз, но чуть сильнее и настойчивее. Кто-то невыдержанно тарабанит по железу, не жалея кулаков, но голоса не подает. Если бы стучал, например, Намджун, то он орал бы на весь подъезд о том, что Чимин глухая задница и открывай быстрее, если бы и сам Пак так отчаянно пытался попасть к кому-то домой, то как минимум звал бы этого человека по имени в унисон с громкими стуками сжатыми крепко кулаками по тяжелой двери. Он все же не выдержал и решил самостоятельно навестить любовь всей своей жизни, которая все же позволила себе прикоснуться к любви всей своей жизни. Чимину становится настолько страшно, что темнеет в глазах. Мысль о том, что в дверь стучит этот самый человек... а человек ли он вообще? - Можем либо пойти и расквасить ему ебало, либо продолжить наше дело, - вдруг шепчет Юнги, заметив проблески неконтролируемой боязни на красивом лице младшего. Пак хищно улыбается в ответ и притягивает его к себе, целует глубоко, задирает его футболку и гладит по бокам, по спине. Выбор сделан. Он не хочет узнавать, кто сейчас за дверью не находит себе покоя, кто сорвался точно также, как неоднократно срывался сам Чимин. Но больше всего на свете Паку не хочется отрываться от Юнги. Старший перехватывает его улыбку, зеркалит своей такой же, совершенно ненормальной, и кусает за губу сильнее. Звонок в дверь. Еще один. Стуки продолжаются. Чимин лежит под Юнги без футболки и без шортов, снимает с себя оставшуюся одежду под аккомпанемент громких и непрекращающихся ударов по прочному железу. Мин стягивает с Чимина нижнее белье и думает о том, что входная дверь у них достаточно крепкая, чтобы попросту слететь с петель. Он накрывает ладонью член младшего и слушает его тихие стоны и просьбы не медлить, когда стуки прекращаются. Юнги растягивает его медленно и тщательно, когда в окно их третьего этажа попадает огромный камень, ломая вдребезги стекло и приземляясь возле журнального стола. Чимин смеется как-то глухо. Ломайся, сука, точно также, как ломал меня. Он скидывает на пол одеяло, ложится на него, и тащит за собой дико улыбающегося Юнги. Их огромная кровать заслоняет их от окна, ни один камень не долетит. Когда в младшем свободно двигается палец Юнги, смоченный его слюной, в окно прилетает еще один камень, задевая торчащие осколки по периметру рамы и рассыпая их по комнате. К одному пальцу добавляется второй. Чимин стонет громко и ничуть не болезненно, он слишком давно этого хотел, а Юнги делает все так аккуратно и точно, будто сам практиковался не раз. Он практиковался, если честно, и не раз, после того, как он увидел Чимина с Хосоком. Когда Мин медленно входит в него, с улицы слышится вой, какой-то стук, звук ломающегося дерева и стекла, а затем все прекращается. Чимин царапает молочную кожу старшего, громко дышит и захлебывается в своих чувствах к нему вперемешку с невероятным наслаждением, совершенно забыв в процессе о сталкере. Юнги, кажется, чувствует то же самое, судя по тому, как нежно убирает со лба челку, как целует в кончик носа, как шепчет его имя куда-то в шею и как потрясающе и хрипло стонет. У Чимина поджимаются пальчики на ногах и он выгибается дугой, когда кончает в стоне, а Юнги не выдерживает следом и спускает прямо в него. Чимин краснеет. - Я не смог в тебя не упасть, пусть и старался сильно, - тихо признается младший, разливая по чашкам чай и роняя капли воды с волос. Юнги смотрит исподлобья и сдерживает улыбку. - Зачем старался? Что не так со мной? - старший ежится от холода. В разбитое окно лезет ветер, цепляется прозрачными пальцами за подоконник, перевешивается и ступает беззвучно по полу до самой кухни, а там ложится на ноги Юнги, заставляя того сжиматься в комочек. Его волосы чуть суше, чем у младшего, потому что душ он принимал первым. - Мы же друзья. Боялся тебя потерять, - Пак избегает зрительного контакта слишком трогательно, забывая в этот момент напрочь о том, как стонал под ним каких-то полчаса назад. Говорить о своих чувствах всегда сложнее, - он в одном из писем написал, что я в тебя влюблен. Знаешь, меня бесит, что о таких важных вещах мне рассказывает кто-то совершенно левый. Или он не левый... Может, это я сам пишу эти письма и подкладываю их под свою дверь? - младший смеется. - Ты не представляешь, сколько всего он успел мне написать. Я тебе не все показывал. - Чимин! - сердито шипит Юнги. - Прости. Прости, но я не мог. Для меня важнее всего в тот момент было не лишиться тебя. В качестве кого угодно. - Ты бы не лишился меня в любом случае, Чимин, - Юнги закатывает глаза, - ты не должен был молчать о таком, понимаешь? Я бы все прекрасно понял, - прочищает горло, - и для себя бы тоже кое-что понял гораздо раньше. Я переживал за тебя, как сумасшедший. Ты не подпускал ближе, не делился всем, худел и пил, как ненормальный. Я думал, что если в очередной раз заведу с тобой этот разговор и ты ничего не ответишь вразумительного, то я тебя в больницу упеку против твоей воли. Что было в этих письмах? - он внутренне содрогается, представляя, сколько Чимину всего пришлось вытерпеть и прочитать. Сколько всего пришлось сохранить в себе, не вынести дальше собственного пространства, о чем ему приходилось молчать. Он злится на глупого младшего и на себя за слепоту свою. - Я знал, что ты в больницу планировал меня упечь. Боялся очень, не хотел. Там было про мою ориентацию, про мои чувства к тебе, - Пак добавляет в свой чай две ложки сахара. Он совершенно спокоен и больше ничего не боится. Ему кажется, что произошло что-то значимое, что вывело из пограничного состояния и подарило ценное переосмысление что своей жизни, что всей этой дурацкой ситуации вкупе. В окно пробираются братья того самого ветра, что прямо сейчас отдыхает, обняв щиколотки Юнги, и бегут наперегонки на кухню, чтобы поиграть с мокрыми волосами Чимина и пробраться под его футболку, а затем устать и навалиться всем своим нулевым весом теперь уже на его ноги. Младший фыркает, недоволен, холодно. Приходится зайти в комнату, принести железную коробочку и дать Юнги самому прочитать все то, что он от него прятал. - Ты уверен, что тебе это нужно? - спокойно спрашивает Чимин, держа в руках коробочку, а Юнги молча забирает ее после того, как младший вводит код под его пристальным взглядом. - Конченый, - выплевывает зло Мин, убирает письма в коробочку, закрывает ее с щелчком и утягивает Чимина на коленки, посматривая в окно и понимая, что больше ничего не произойдет. Младший обвивает его шею руками, а Юнги целует его в подбородок, потом в щеку, а потом нежно в краешек губ. Чимин плавится от этой ласки и больше не хочет из этого параллельного мира попадать обратно в свой, здесь все как-то по-идиотски закономерно и неудивительно больше. Они убирают с полу осколки и надевают всю теплую одежду, что есть в доме, чтобы согреться и уснуть. А на утро находят в интернете нужную компанию и вызывают мастера, предварительно скинув ему параметры сломанных стекол. Ему доплачивают за быструю работу, и спустя пару часов их окно уже на месте. Лежащие в подъезде письма и розы они намеренно игнорируют. Больше не страшно. Будто плотный вакуум, сотканный из негатива, треснул, лопнул, разлетелся в щепки и практически перестал существовать. Практически, потому что Чимин все же больше не тот, в нем горький осадок и результат всего этого кошмара. Юнги по-прежнему считает его самым красивым на земле и даже позволяет себе сказать об этом вслух однократно, на что младший отмахивается и так невозможно смущается, что Мин снова утягивает его в кровать.

***

Краем уха из скучных новостей по телевизору острое ухо Чимина улавливает обрывки чего-то интересного и не вписывающегося в общий информационный поток. Он слегка дергается и нечаянно пинает задремавшего было Юнги в бок пяткой. Тот ворчит и обхватывает ноги младшего, чтобы конечностями не разбрасывался. Младший навостряет уши и дышит еле-еле. «Три дня назад молодой человек покончил с собой, сбросившись в реку с моста N. Предварительно самоубийца облил лицо кислотой. Документов при нем не было, установить личность удалось лишь спустя несколько дней, опознанием занимался следственный отдел. Поиски привели в жилую трехкомнатную квартиру многоэтажного дома. Личность - Ким Джеха, двадцать пять лет. Квартира была пуста, отсутствовали предметы мебели, посуда и техника. В центре наибольшей по размеру комнаты прожжен паркет, судя по экспертизе пепла, самоубийца сжигал бумагу. Рядом валялась перьевая ручка с выгравированной надписью Jimin. Были обысканы окрестности дома и всего района, свалки, мусорки, но ничего не было найдено. Судя по базе данных, молодой человек, покончивший жизнь самоубийством, - сирота. Не было найдено даже самых дальних родственников. Его тело было похоронено по всем традициям, прах был помещен в колумбарий N.» Во время эфира было включено слайд шоу с фотографиями усопшего, которые смогла найти федеральная база. Общие фотографии школьные и университетские. Он нигде не работал, получал пособие по инвалидности второй группы, а квартира досталась от погибшей в автокатастрофе бабушки. - Ты знал его? - спустя десять минут после окончания новостей спрашивает Юнги у младшего, который пытается сдержать слезы. - Нет. У меня никогда не было таких знакомых. Он учился в другом городе, в другой школе, в другом университете. Как это возможно, хён? Это ведь... это не объяснить никак. Я вижу этого человека впервые в своей жизни. Чимин срывается с места и бежит к входной двери, чтобы забрать все письма от этого несчастного и прочитать их. Юнги из комнаты ворчит что-то недовольное, но отправляется следом за ним. Четыре письма за три дня. Многовато. Пак чувствует его отчаяние сквозь безжизненные белые конверты. В горле огромный ком, руки трясутся, а бумага поддается не сразу же. Увядшие розы выглядят слишком сиротливо на бетонном полу подъезда. Впервые их хочется не растоптать, а обнять. Чимин свихнулся совсем. Он читает с самого раннего письма, опершись на стену, чтобы ненароком не рухнуть на пол, как куль с песком. «Ты не слушаешь меня. Я убью. Дождешься.» «Мне невыносимо видеть тебя с ним, прошу, прошу, прошу, прошу, умоляю, сделай так, чтобы он съехал. Он смотрит на тебя. Он смотрит.» Чимин тоже смотрит. Он смотрит на Юнги, смотрит в зеркало, смотрит новости, смотрит в окно. На Юнги, конечно же, чаще, и именно это стало причиной смерти человека. Минус один. Он слишком жалок? «Мой потрясающий, следующее письмо будет последним. Может, все же выглянешь? У тебя есть шанс спасти. Спасти меня, Чимини.» Младший сотрясается в рыданиях. Слезы текут по нежной коже лица наперегонки, настигая друг друга, накрывая и срываясь в никуда. «Прости меня за все, пожалуйста. Я потрепал тебе жизнь. Я одержим тобой, я повернут на тебе, я не могу видеть, как ты смотришь на кого-то, как ты улыбаешься кому-то. Я не должен был так с тобой поступать. Я говорил, что я убью. Я убью себя сегодня же. Прямо сейчас. Прости.» В рыданиях Чимин оседает на пол, его накрывает новый приступ истерики, он ревет взахлеб, а Юнги пытается его успокоить, но в этот раз сложнее. Он не может поверить в то, что это и правда конец. Прошло чуть меньше года. Он перестал походить на прежнего себя, считал, что он растворился в ядовитом воздухе-проводнике меж параллельными мирами. Он как-то раз сказал Юнги о том, что является лишь тенью прошлого себя, чем старшего напугал безумно. Мин переубеждал его, устремлял его чувства и эмоции в необходимое течение и успокаивал. Юнги и в своих собственных мыслях, и в своих собственных словах хриплым голосом слишком яро отрицал слова своего любимого младшего, пытаясь донести до него свое видение, которое являлось максимально объективным и правдивым со всех абсолютно сторон, но тот не осознавал свою ангельскую натуру и ругал, ругал себя безбожно, считал себя пропащим человеком. Чимин винил себя в смерти своего сталкера, а Юнги приходилось прикладывать слишком много усилий для того, чтобы убедить его в обратном. После этого Чимин посетил колумбарий и прорыдал возле урны с прахом несколько часов, пытаясь отпустить ситуацию.

***

У Намджуна слегка руки подрагивают, он обхватывает ладонями кружку кофе и даже не морщится от того, что нагревшаяся кипятком керамика опаляет нежную кожу отнюдь не дружелюбным жаром. - То есть он, вот этот вот непонятный, выносил тебе мозги в течение года, а потом взял и убил себя? - у него дрогнул голос, он опустил взгляд. Это все же не слишком ординарная ситуация, Намджун вообще в жизни своей со смертью не встречался ни разу по счастливой случайности. Никто из его знакомых, друзей или родственников за все его годы жизни не умирал, и мысль о том, что тот, кто был постоянно на расстоянии чуть ли не вытянутой руки от его близкого друга, вдруг умер, его шокировала. Тем более таким путем. Самоубийство - это грех, считал его внутренний маленький Намджун-католик, он верещал от страха и закрывал глаза где-то в глубине его души, а сам Ким-старший лишь продолжал обжигать руки и хмурить брови. - Он приходил, - шепчет Чимин потеряно. Юнги под столом крепко сжимает его колено, - когда мы у меня были, в тот день, когда он... умер. Он разбил нам окно и стучал в дверь, мы думали, он сорвет ее с петель. - Не думали, - ворчит Юнги. - А что вы сделали? Неужели не открыли? Я бы ему в лицо плюнул четыре раза, - задумчиво произносит Намджун, но после цепким взглядом ловит лицо спокойного Мина, подозревая что-то до смешного очевидное. - Не открыли. Ты бы и сам не открыл, если бы был там в этот момент, - Юнги чуть ли не мурлычет эти слова, ни разу не смущаясь, а вот Чимин вспыхивает привычно, наконец-то, и кусает губу. - Вы мне ничего сказать не хотите, парни? - Ким все же убирает красные, чуть опухшие ладони с кружки и даже шипит немного. У младшего щеки красные-красные, а взгляд какой-то мутный и прячется от Намджуна вечно; Юнги какой-то слишком уверенный и чересчур наглый, наглее, чем обычно. - Не беспокойся, на свадьбу приглашение получишь первым, - хрипит Мин и смеется следом, получая удар маленькой ладошкой по руке от Чимина, который шепотом матерится и закатывает глаза. - Я так и знал, - победно улыбается Ким, - если вдруг я не получу его первым, то последствия на вашей совести!

***

Ходить по улице, не вздрагивая и не оглядываясь - в диковинку. Не выглядывать кого-то вдалеке и совсем рядом, не ощупывать карманы, не смотреть в телефон с недоверием и снять с фронталки маленький кусочек белого скотча - в новинку. Чимин учится не бояться. Он понимает, что тот человек мертв, что больше он не следит за ним и больше никогда его не побеспокоит из своей могилы безмолвной, но работать над собой приходится с большим трудом. Весь страх, чувство вины и паранойя, что въелись в его кожу и сущность, слишком влюбились в Пака и покидать его совсем не планировали, нахальные. Чимин понемногу перестает дергаться по ночам, ведь мешают руки Юнги. Держат крепко. Младший не бубнит проклятья перед окном по вечерам и старается вернуть себя. - Там что-то отдельное... кроме меня самого. Оно большое, раньше меня самого вытесняло совсем. Я потом вспомнить не мог, что делал и о чем думал. Жутко было, сбежать пытался, а в итоге разгребал последствия своей слабости. Но с каждым днем оно становится меньше. Кажется, боится. Моих стараний и усилий. Тебя тоже боится, ты сильный слишком для него, - шепчет Чимин, положив руку на свою грудь, - когда оно окончательно уйдет, я снова буду в порядке, обещаю тебе, Юнги-я, - улыбается он и целует старшего в щеку. - Мы будем выгонять это, пока оно не уйдет, не переживай за время, у нас его много. Уверен, что не хочешь обращаться к специалисту? - Мин обнимает его крепче и прижимается губами к его лбу. Пахнет домом. - Нет, хён. Это мое. Я сам его в себе вырастил и сам искореню. Ты ведь со мной, я справлюсь. Ты мой смысл, Юнги, - Чимин накрывает его губы своими на какой-то миг. Просто касается, а затем чувствует, как безумные стихии бушуют в области его сердца и топят его бескрайними волнами любви, сладкими и сильными. - Люблю тебя, котенок, - Юнги гладит его по спине и трется своим носом о его, слушая его звенящий смех. Свет понемногу возвращается, пусть и ясно, что он не вернется в полной мере. Чимин лежит между его ног на огромном диване в их новой квартире в сердце Сеула. Завтра заканчивается их отпуск и кажется, будто с наступлением нового дня начнется новая жизнь. Без сталкеров, без писем, без тревожных ожиданий и без нервотрепки. С Намджуном, с Тэхёном, с ребятами из клуба. С мнимыми осколками пережитого в прошлом и литрами такого же мнимого клея, который их между собой мастерски склеит, а затем Чимин уничтожит все трещины и станет, наконец, целым и счастливым.