ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ: ЗНАМЕНИТЫЙ ПЕВЕЦ ПО ЛОКТИ В КРОВИ
Марк почувствовал себя проклятым. Один за другим его друзья попадают в несчастья. Он развернул газету, и, конечно же, ужасная статья оказалась на первой странице. Бояться нужно не мёртвых — бояться нужно живых. Пугавшие весь город смерти в доме с привидениями оказались делом рук всем известного Брендона Ури. В это трудно поверить, но, как оказалось, его успех стоит на костях. Самоубийства, неизбежно происходившие с немногочисленными хозяевами, долгое время суеверно списывались на тёмные силы, поселившиеся в доме с тех пор, как в нём покончил с собой семнадцатилетний Тайлер Джозеф.***
За чем-то забрызганным мутным окном пикапа стоял такой же мутный, сухой и серо-зелёный от увядших растений воздух августа. Золотистые солнечные лучи проливались на землю запачканными и потускневшими от грязно-серой акварели низкого неба. Маленькие тёпло-жёлтые и коричневые дома резко подскакивали, падая куда-то назад за пикапом, и проваливались вбок под крутым углом на крохотных, словно игрушечных, перекрёстках с прыгающими в глаза кругами синих дорожных знаков. Между детски уютными частными домами с садовыми фламинго на газоне и местными одноэтажными «супермаркетами» парили кроны низеньких деревьев, с каждым взмахом освобождавших ветви от ленты листьев. Ягодно-красные или тёмно-зелёные краски на них сгущались вместе с воздухом последних дней лета, как усталость в затылке и влага под веками перед тем как заплакать. Гладкая подошва кед Джоша упиралась в толстый резиновый коврик в квадратно сколоченном тесном автомобиле. Окно было приопущено, в узкую полосочку врывался ветерок, путавшийся и крутившийся в кудрях Джоша, как светлячок в ладошках. Парень с любопытством разглядывал маленький город смеющимися глазами и мечтательно улыбался, так что широкие зубы выпирали над губой. Это была последняя попутка, которую он поймал во время этого переезда. Его подобрал плотный мужчина в маленькой кепке поверх сальных пучков серебряно-седых волос. За время поездки Джош успел рассказать Айзеку, что путешествует на попутках уже давно, с тех пор как бросил музыкальный колледж, что играет на барабанах, а всякие гады, нет, не попадаются, хотя случаются неприятности — даже грабили, но ничего серьёзного. Он ещё рассказал, что переезжает почти каждые три месяца — с наступлением нового времени года, например, всё лето работал на Мэйн Стрит Бич спасателем — не то что во Флориде, но ему очень понравилось жить в маленькой деревянной комнате и каждое утро видеть рассвет над морем, а в свободные от сидения в будке дни с утра до ночи где-то пропадать, не зная, куда заведут ноги. Нет, девчонки нет, семья далеко, а перемены — это круто, ему бы не хотелось умереть там же, где родился, ничего не увидев. Они с водителем сочли друг друга смешными. Собеседник Джоша говорил сухим, тяжёлым голосом, будто ворочал мешки с мукой, и само его потное лицо, как и помятое комковатое тело с упрятанным в куртку животом, напоминало мешок муки. От него Джош узнал, что рыбалка в субботу — это лучшее занятие, губернатор штата нихрена не смыслит в политике, а дочь у него просто чудно поёт в хоре. Он согласился, конечно, увезти Джоша по названному адресу, но ни секунды не помедлил, чтобы не воскликнуть о чёртовом доме и не выразить опасения по поводу их судьбы. Джош удивился — он слышал об этом впервые, а до этого только переписывался и созванивался с хозяевами, обсуждая главное о доме — и смешливо сказал, что в привидений не верит. Точно так же качая головой, этот любитель рыбалки, Айзек Керби, поведал потом полиции, что подвёз того путешественника, спасателя из Флориды, когда он впервые появился в городе. Бес его знает, говорит, живёт в дороге, не сидит на месте — чудак такой, хороший, жаль, что умер. Джош почувствовал, что они приближаются к его новому дому, когда деревьев стало больше, чем домов. Они окутывали коттеджи зелёным туманом, и он не мог нарадоваться: да, то что нужно. — Приехали, — всхрипел Айзек и закашлялся. Джош огромными глазами смотрел на дом в окно у водительского сидения — совсем как на фотографиях, только реальный. Выгружая вещи из багажника, он не переставал благодарить мужчину: — Спасибо вам, здорово доехали. Приятно пообщаться в дороге. Хорошего дня, удачи! Он махал вслед пикапу, когда дверь дома открылась и к нему вышли хозяева. Тайлер в ужасе приблизился к чердачному окну. Вновь звук автомобиля — это не значит ничего хорошего. Он ощущал только знакомый жалостливый страх, но в этот раз отчётливее осознавал, что смотрит в окно со странной надеждой. Нет, не то что бы он и вправду надеялся, но такое бывает, когда просыпаешься после необыкновенного сна. Может, это потому что родители заходили в дом. Они сейчас приветствовали под окном улыбающегося парня в футболке цвета хаки, растянутой по широким плечам, с огромным камуфляжным рюкзаком за спиной и совершенно невообразимыми волосами, выкрашенными в голубой цвет. Хозяева показались Джошу милыми. Мистер Джозеф говорил сдержанно и степенно, а миссис Джозеф улыбалась из-за его плеча, вздыхая. Они недолго побеседовали у тёмного деревянного заборчика; с его внутренней стороны была высажена уже не совсем живая изгородь, косо разросшаяся и принявшая сероватый цвет. По бокам от выложенной серыми квадратиками камней дорожки лежали почерневшие погибшие цветы. В конце дорожки, в глубине, прикрытый тёмно-зелёными, как сон, ёлочками, стоял дом, явно не новый и немодный, но какой-то родной и осенний. Массивные перила крыльца и ограждения веранды были приземистыми, тёмно-коричневыми, как и весь дом, выстроенный из дерева и местами — серого камня. Навес над верандой прикрывал низко расположенные окна, будто дом закрыл глаза. Он состоял из двух невысоких широких этажей и чердака с почти плоской покатой крышей. Джош улыбнулся, подходя к двери: да, это хороший дом. Когда дверь тяжело и бесшумно закрылась за вошедшими, Джош почувствовал запах пыли, дерева, камня и синего сумрака. Мистер Джозеф включил свет и стал рассказывать: — Ну, смотрите, дом пыльный, полупустой, давно стоит, вам придётся поработать — Ничего, это даже хорошо — уверенно ответил парень. Слева стоял круглый столик с пустым подсвечником из чего-то на удивление тяжёлого, и больше ничего, дальше — заворачивающая вправо лестница на второй этаж, а если идти мимо неё, вправо — сначала кухня, а потом отгороженная стеной гостиная. От первой остался очень простой и чуть расшатанный кухонный гарнитур с плохо греющей плиткой и раковиной, на нём — кем-то с любовью нарисованные пирожные пастельных тонов и сердечки, а гостиная вообще представляла собой пустую комнату с принесённым для создания человеческого вида толстопузым телевизором. Тайлер слышал, как отец показывает дом, включает воду на кухне, знал, что у него каменное лицо, а мать изо всех сил старается разгладить вертикальную складку между бровей и с трудом, словно нехотя, проходит по комнатам. Он уже чувствовал себя совершенно отчуждённым от них, но внутри твердел склизкий комок вины, будто он прячется, потому что что-то натворил. Когда они направились к лестнице, миссис Джозеф вышла на улицу, приглушённо извиняясь и жалуясь на что-то. Лестница чуть скрипела под старомодными туфлями и виды видавшими кедами — не визгливо, а даже солидно. Джош одобрительно улыбался. Тайлер слышал, как на втором этаже открывались двери и пропадали в пустоте слова: сын, дочь, сын. — А вот здесь жил старший сын, эта спальня больше, так что, я думаю, располагайтесь здесь. Джош зашёл в большую спальню: напротив двери — окно в тёмной деревянной раме с задвижкой, а в ней, как на картине, влажно-зелёная ветвь разлапистой ёлочки. Справа от окна — невысокий простой стол, поставленный вплотную к стене, задвинутый стул. Сразу слева от входа — пустой шкаф, прибиты две длинные полки, дальше — узкая пустая кровать. Джош подошёл к окну, открыл тугую раму и дотянулся до мягкой зелёной хвои, висевшей прямо напротив. — Видите, — растерянно кашлянул мистер Джозеф, — хороший дом, просто пустует, поэтому дёшево. Хороший, пойдёмте, я вам ванную покажу. Ванная и вправду была приличной: просторная, не запущенная, вся в нежном розовом цвете. — А можно посмотреть чердак? — почему-то поинтересовался Джош. Мистер Джозеф сухо закашлялся, так что Джошу показалось, будто он сейчас заведёт речь о том же, о чём и водитель пикапа, но он лишь ответил: — Можно, конечно, что же. Если хотите… Открыв заевший деревянный люк в углу коридора, мистер Джозеф приставил бездельничавшую рядом лестницу и пропустил вперёд Джоша, смущаясь, что будет подниматься неловко и долго — он всё-таки уже немолодой. Так что его Тайлер увидел первым. На чердаке стояло самое обычное чёрное пианино и клетчатый диван в катышках со спинкой в два раза шире чем всё остальное. Повсюду под ногами были коробки. При виде нового жильца у Тайлера не было обречённой жалости, как в первый раз. Он чувствовал какую-то тревогу, близкую к сердцу, которое вроде даже на мгновение дрогнуло, и это намного хуже. Тайлеру показалось, что что-то случится с этим человеком. Одно он понял сразу: он никогда не видел кого-то настолько живого. Тайлер всё смотрел на него, даже не обращая внимания на отца, видеть которого было бы, если честно, абсолютно невыносимо. Закончивших знакомство с домом мужчин на первом этаже уже ждала миссис Джозеф. — Ну что, вас всё устраивает? — Да, ещё бы. Если позволите, я сразу внесу предоплату и буду распаковываться. — Ах, да, да, — с торопливым облегчением согласился мистер Джозеф. — Вносите, располагайтесь, обживайте. Когда Джозефы ушли, Джош первым делом сфотографировался так, чтобы было видно его довольную широкую улыбку и пустоту комнат.Отправив кому-то снимок, он выдохнул и окинул одним взглядом дом. И неужели он будет тут жить? Он незамедлительно приступил к устройству своего нового жилья. Покопавшись в кладовке, нашёл какую-то тряпочку и протёр шкаф в большой спальне, однако, разложив в нём вещи, сразу ушёл из этой комнаты. Ему почему-то совсем не хотелось спать в комнате в углу на этой кровати, и он решил, а почему бы и не обустроить спальное место на полу в гостиной. Только тогда он понял, что здесь он останется надолго. Когда дверь закрылась, отвыкший от этого звука Тайлер подумал, что стоит проведать Мелани. Зайдя в ванную, он увидел, что она лежит так, что только кисти рук свисают с бортиков ванной и из воды торчит голова, повёрнутая в сторону двери, словно она уже давно так сидела. — К нам кто-то приехал? — конфетным голосом спросила девушка. Тайлер молча кивнул. — Что думаешь? — Кошмарно, — Тайлер смотрел в розовые плитки пола, усаживаясь на колени рядом с ванной. — Почему? Он тебе не нравится? — Мелани плаксиво сдвинула брови и надула губу. Тайлер нервно помотал головой. — Его просто не должно здесь быть. — Что такое? С ним что-то не так? — взявшись за бортик ванной, она легла на него головой, подмяв щёку. — Сейчас мне кажется, что да. Когда ты приехала, я сразу понял, что мы подружимся, а в нём есть что-то чужое, какое-то слишком… Он чувствовал, как какая-то старая обида закипает в нём. — Он пугает меня. Я уверен, он не оставит нас в покое. — А разве это плохо? — пожала плечами девушка. — Нам не будет одиноко, — Мелани откинулась назад в ванной и смотрела куда-то в воду. — Нам и вдвоём замечательно, но это же интересно — за ним наблюдать. Они помолчали. Мелани спрятала взгляд в угол и закусила губу. — Я подумала, — она тихонько хихикнула, — он же будет мыться здесь, я могу смотреть на его задницу, Тайлер! — она не смогла сдержаться от смеха. -А ты на мою смотрел? - Мел продолжала глупо смеяться. — Покраснел, ты точно смотрел. — Нет, это не забавно, ты не понимаешь, мы не можем находиться с ним в одном доме, потому что он живой и, кажется, не умрёт. По крайней мере, мне кажется, что так не должно произойти, а может. Мелани устало вздохнула, перестав смеяться. — Хочешь прогоним его? — Нет, — громко и твёрдо ответил Тайлер. — Да почему? — взвыла Мел. — Представь, сколько всего можно было бы сделать. — У неё возбуждённо загорелись глаза. — Потопим ему ванную, будем говорить в телефон, сыграем песенку на твоём пианино! Хотя это всё просто, надо подшутить над ним: украдём яичницу со сковородки, будем заводить будильник на каждые пять минут всю ночь, можно надеть его одежду и пройтись прямо перед ним. — Мел улыбалась широким ртом, как кукла чревовещателя, показывая полоску расстояния между передними зубами. — Представь, пижама ходит! — воскликнув это, она шлёпнула всей пятернёй по воде, так что жидкая пена взорвалась брызгами и упала липкими каплями на кимоно Тайлера. — Нет, Плакса, так нельзя, ты слышишь? Я серьёзно, — Тайлер совсем слегка повысил голос. Он чуть поморщился, когда от тёпленькой мыльной пены на скользкой прозрачной ткани кимоно расползлось мокрое пятнышко. — Да что ты хочешь? — в глазах Мелани блеснули детски злые огоньки. Тайлер наконец поднял голову, заглядывая девушке в лицо исподлобья взволнованно и неуверенно. — Важно, что ему это нужно. До того, как ты приехала, я чувствовал себя ужасно потерянным. Будет хорошо, если он менее потерянный теперь, когда у него есть этот дом. Мелани опустила глаза, на её лице появилось печальное и задумчивое выражение: она вспомнила, как грустила одна в городе и как жалко ей было потом Тайлера, и ей стало стыдно. — Тогда я не понимаю, — тихо произнесла она, наклоняясь к другу. — Ты говоришь, что ему здесь не место, потому что он живой, но может что-то случиться, но ему это нужно — ч-что это значит? — она опасливо наморщила нос. — Мы должны быть осторожны, чтобы плохого не случилось. Мелани застонала, встряхивая тяжёлыми от воды волосами; вся её серьёзность улетучилась. — Да с чего? Ты вообще ничего не знаешь, а уже что-то придумал, накрутил себя и меня запутал. Прекрати. Тайлер подавленно отвёл взгляд. Джош вернулся с тремя пакетами: небольшой — с продуктами, плотный — с бытовой химией и объёмный — с подушкой и одеялом. Он и сам не верил в это — безумие какое-то. Тайлер спустился и уселся в пролёте между первым и вторым этажом. Он наблюдал, как Джош деловито принимается за уборку. Он протопал мимо Тайлера в ванную, смочил там тряпку и стал протирать пыль на первом этаже. Тайлер удивился, что парень даже не перекусил перед этим. За то время, что здесь никто не жил, всё успело покрыться такой же пылью, как за годы до того. В огромном доме Джош был совсем один, и ему приходилось неутомимо ползать по углам, крутиться от места к месту, и понемногу полупустые комнаты становились чище. И всё равно оставалось ещё столько мест, где скопилась пыль и грязь. Тайлеру стало даже жалко его, и он решил помочь. В свою очередь откопав что-то на чердаке, он протёр весь второй этаж — не полностью, конечно, чтобы не было заметно, но основную работу сделал. В своей комнате он тоже прибрался, правда с трудом. Под конец он поймал себя на том, что хочет плакать от леденящего стыда и обессиливающих эмоций. Небо уже стало по-вечернему августовским, а Джош всё никак не заканчивал. Он нервно бегал по дому, и у Тайлера внутри колыхалось предательское предчувствие, что всё пойдёт прахом. Глядя между столбиками деревянных перил, он увидел, как парень встал посреди комнаты, и это насторожило. Джош сделал несколько глубоких вдохов, постоял, пытаясь расслабиться, затем сходил зачем-то в ванную, выпил стакан воды и вышел на веранду, прямо в нежный августовский вечер. Вернувшись через какое-то время, он вновь направился в ванную — теперь уже мыться. Чтобы не дать Мелани натворить каких бы то ни было глупостей, Тайлер на всякий случай остался у двери. Пока в ванной громко лилась вода из душа, он сидел, опершись на стену, расставив согнутые в коленях ноги, и чувствовал, как всё исчезает и вновь остаётся одна лишь жалобная, тянущая и стонущая тоска и вечная, как у Ван Гога, печаль. Джош вышел из ванной в одном полотенце, даже не вытеревшись, и пошёл устраивать постель, оставляя точечки капелек на полу. Тайлер даже не повернул головы. Жилец скоро оказался между матрасом и одеялом и спокойно уснул напротив окна, не глядя на бушующие там звёздные вихри, а Тайлер зашёл к Мелани и они всю ночь бормотали всякую чепуху, только теперь тише, почти шёпотом. Тайлер иногда устало клал голову на холодно-твёрдый бортик ванны, измученно закрывая глаза, и тогда Мелани гладила его пушистые волосы своей ледяной ручкой, с которой лилась мыльная пена, и целовала его в макушку. Новый жилец проснулся очень рано, и Тайлер с удивлением и опаской заметил, что ему интересно видеть, как дом мгновенно оживился. Он занимался простыми, совсем непоэтичными вещами — в первую очередь сфотографировал прибранный дом и, судя по всему, отправил тому же человеку. Утреннее туманное сияние только начало всплывать со дна ночи, когда он уже оделся и ушёл в спортивном костюме, должно быть, на пробежку. Вернувшись, он снова пошёл в душ — Тайлера это начинало раздражать — пронеся мимо привидения запах листьев и холода. Пока парень завтракал овсянкой и хлебом с отрубями, Тайлер отметил, что он всё делает быстро, почти незаметно, но не суетливо. Почему-то это не укладывалось в голове с тем августовским буйством зелени и горячего воздуха, которое было заметно сразу. За жильцом хотелось наблюдать, может, потому что он почти не бывал дома. Он вечно куда-то уходил, едва не подпрыгивая от желания прогуляться под последними лучами лета, увидеть как можно больше. Когда он всё-таки был дома, Мелани порой порывалась проказничать, но тут же умолкала, будто воды в рот набрала, когда Тайлер напоминал, что для этого придётся выбраться из ванны с пеной. Правда, дома этот чудак в основном ел, немного, но сытно, тренировался или прибирался. А ещё спал. Признаться честно, Тайлер смотрел, как он спал. Ему казалось, что сердце этого парня успокаивается и он становится другим. Тайлер, конечно, не упустил того, что спал он всё тревожнее, а одной ночью ни в какую не мог уснуть. Он никак не мог понять почему. Утром жилец делал всё то же самое, только долго вертелся у выхода, с досадой разглядывая рваные на коленках джинсы. Тайлер не знал, что в тот день он шёл на работу. Джош был готов к любым переменам и самым странным происшествиям в жизни, только не к собеседованию на более или менее постоянную работу. Он только сегодня утром вспомнил, что устраиваться учителем, пусть и игры на барабанах, следовало бы в более приличном виде, чем ношеная по дорогам одежда. Ещё эти джинсы, эти дурацкие джинсы с огромными дырами, откуда дебильно торчали голые, как у ребёнка, коленки. Обычно спокойный, как скала, он чувствовал себя как скала, балансирующая на краю другой громадной скалы над бесконечной пропастью. На собеседовании он рассказал маленькой женщине в платье с воротником, директрисе консервативной музыкальной школы, что очень любит детей и делиться опытом, на барабанах играет с самого детства, легко находит общий язык с кем угодно, а ещё очень мобильный и может работать на замене, если понадобится, потому что также играет на трубе и немного знает вокал. Правда, её почему-то больше волновало то, что у него никогда не было ни постоянного места работы, ни даже завершённого образования помимо школы. Ему тут же стало стыдно перед ней за то, за что перед собой никогда стыдно не было: она напрямую сказала ему своим взглядом, что он выглядит как папуас со своими волосами, дыркой в ноздре с воткнутой серьгой, растянутыми ушами, от плеча до кисти изрисованной рукой и, конечно же, пресловутыми джинсами. Перечислив это всё так, как, должно быть, видела директриса, Джош пришёл к выводу, что она никогда не допустит к детям такого урода, и в нём, как ни стыдно, понемногу исчезали все чувства, кроме гадкой злости ребёнка к учителю, хотя он и продолжал широко улыбаться и общаться дружелюбно до невозможности. Однако, чего Джош уж никак не мог ожидать, так это того, что она деликатно спросит об указанном им месте жительства, не это ли случайно тот дом, что очень долго пустовал. Джош никак не мог понять, почему он всем так интересен. Съедаемый сладким любопытством, он исподтишка спросил, что в этом такого особенного, на что мгновенно получил возмущённый ответ о том, что это «по обыкновению избегаемый дом». Джош видел, что одно лишь его упоминание вызывает трусливые суеверные опасения и едва ли не стремление защититься и как будто сбросить с себя что-то неприличное, а ещё, что директриса смотрит так, будто лично в газете прочитала, что он устроил там притон с ужасными сатанинскими развращениями малолетних. В конце Джош понял две вещи: если бы не острая нехватка кадров, его бы ни за что не взяли, а ещё ему до жути хочется выяснить тайну дома. Правда, по возвращении домой он незаметно для себя раскис: общаться с людьми действительно очень тяжело. Слово «действительно» значило для Джоша, что он правда стремился к людям, но итог почему-то часто извращён выставленными барьерами. Некоторые люди будто заранее ненавидели его, и он переживал из-за стольких вещей. Вот поэтому он и хотел бы работать с детьми: им может быть скучно, они капризничают, но дети никогда не надевают маски. Такие мысли заставляли его задыхаться от паники, потому что иногда кажется, будто этого всего не существует, но вот же оно, делает ему больно, почему другие не видят? Такие мысли главное вовремя остановить. Тайлер ничего не знал, но понимал, что чувствует этот парень. Боль была слишком живой, когда он слышал, что его рвёт каждое утро — Мелани жаловалась, что иногда это происходит прямо в душе. Он спал всё хуже и иногда внезапно замирал посреди комнаты. Тайлеру тяжело было видеть, как он почти падает от усталости после того, как подобное случается с ним, и как он жалеет, что не получается привести себя в какую-то одному ему известную норму до начинающегося через две недели учебного года. Тайлер замечал не только это разочарование, но и то, что жилец встряхивает запястьями, когда чувствует тревожность — барабанщик, как музыкант, он это сразу понял. Даже наедине с собой он не проявлял эмоций, только терялся в некоторые моменты, и с каждым днём Тайлеру почему-то становилось всё больше не всё равно. Было ещё одно утро, когда Джош был особенно взволнован. Тайлер никак не мог распробовать это волнение на вкус: оно искрилось и таяло на языке, как карамель-шипучка. Было понятно только, что он ждал чего-то определённого. Прошло время, и это случилось: Джош вышел куда-то, а вернулся, неся части барабанной установки. Он занёс их все в гостиную в несколько заходов. Конечно, он никогда не бросал свою страсть и находил способы арендовать или одалживать инструмент или даже играл в музыкальных магазинах. Но во время последней работы он всю свою зарплату спасателя откладывал на то, чтобы снять дом. Тайлер наблюдал издалека, как в театре, и волновался, бережно разделяя прекрасное чувство отчаяния, которым живёт человек музыки. Казалось, воздух сгущался, как перед грозой. Однако, когда Джош сел за установку, даже не отправив по обыкновению фотографию своему другу, Тайлер увидел, что он боится своего инструмента. Он был поражён увидеть такое, ведь сам буквально молился на свои клавиши и струны, и всё же уловил в этом что-то знакомое и понятное. Неломаемые, глухие до глупости, монолитные деревянные кандалы запрета держали Джоша так, что, казалось, если он хотя бы поднимет руку с взятой барабанной палочкой, то сковывающие голову тиски ослабнут и освободившийся позвонок криво съедет, его шея очень тихо сломается и он умрёт. Руки были будто лишние, а в рёбрах появилась тупая ломота, не дающая распрямить корпус или пошевелиться. Собственные мысли вдруг стали неповоротливыми, и всё это выглядело таким неумелым, серым, будто он и палочки держать не умеет. Ему стало так стыдно, что он просто отложил их и встал из-за установки, решив не пробовать больше. Тайлер ощутил кислую, бессильную, мнущуюся на месте боль. Он ничего не мог сделать, а ведь в нём кровоточило то, что было нужно барабанщику. Тайлеру хотелось самому поднять его руки и сделать так, чтобы он играл, но он и сам знал, что всё станет правильно, когда музыкант воскреснет. А пока Джош не мог взять в руки то, что давало бесценную силу творить. Назавтра, правда, он попробовал играть. Он, конечно, не впал в депрессию и не рвал на себе волосы — он давно не практиковался, это естественно. И всё же какой-то серый-серый стыд не покидал его, и парень сам себе казался бессмысленным, бесполезным, пустым, а всё, что он делал, — уродливым и вымученным. Это заставило Тайлера по-особому полюбить жильца. Он всей душой сочувствовал ему, а вот Мелани, наоборот, относилась к нему всё враждебнее. — Мне неприятно, что он моется тут и ещё много что делает, я тут живу, и мне постоянно приходится выходить, — пожаловалась она, сидя в ванной и крепко обхватив колени руками, как только Тайлер зашёл к ней и отдёрнул розово-перламутровую шторку над ванной. — Плакса, ты знаешь, что я понимаю тебя. Она вздохнула: она и вправду знала это. — Пожалуйста, пожалей его. Он не хочет никого обидеть. — Да мне-то что, мне не стало лучше, — Мелани всю передёрнуло, она съёжилась, закрываясь. — Я не могу даже поплакать, в конце концов. Я не для того умерла, чтобы опять ради кого-то прятать свои слёзы. Это грубо, почему я вообще должна… — она даже не договорила. — Мел, честно, не думай, что он врывается к тебе. Для нас с тобой и для него это два разных места. Твоя ванна полна воды с пеной, а его — пустая. Ты ненадолго одалживаешь ему свой дом, чтобы он мог всего лишь взглянуть на него своими глазами. Он ни разу не видел твоей ванной и, конечно же, не был в ней. И Мелани верила и успокаивалась, и всё же обижалась, а Джош спал всё хуже. Однажды поздно вечером Тайлер услышал, как Джош разговаривает с кем-то, посмеиваясь, и осторожно спустился. Он боялся подходить и подслушивал с лестницы, зачем-то пригнувшись и выглядывая сквозь перила. Сосед лежал в своей постели на полу, раздетый, укрывшись до пояса синим одеялом. — Да отстань, сейчас напридумываешь себе, — смеялся он, глядя в телефон у себя в руках. — В смысле? Нет! Ты издеваешься? Нет, расскажи, что ты имел в виду, — возмущался мужской голос из динамика. Тайлер подумал, что это ему, наверное, жилец постоянно отсылает фотографии. Подавшись вперёд, он через плечо парня ухватил взглядом уголок экрана с чьим-то помятым лицом и русыми кудрями. — Так, Марк, успокойся. Я тебе сразу сказал, что я в привидений не верю, зато верю, что тут правда может быть что-то интересное. Я специально стал упоминать в разговорах, где я живу, и я никак не могу понять такой реакции. Я не знаю, что это, но я замечаю странности. Всякие перешёптывания и шаги, но дом старый, слышится всякое. Это в основном наверху, а я туда почти не хожу. Дом большой, и всё равно я как будто взаперти, начинаю думать, что лучше одному в городе неизвестно где. Сплю очень тревожно. Недавно было так: покупал овсяные печенья, я их, конечно, не пересчитывал, но нашёл в ванной крошки. Это заметно, потому что они с семечками и злаками. Тайлер поморщился и весь покраснел: это он носил печеньку Мелани, чтобы не психовала. — Ванная — это вообще самое интересное, — Джош усмехнулся. Принял я такой один раз душ, вылезаю, собираюсь открыть шкафчик, чтобы пить таблетки, а на запотевшем зеркале надпись: «Pills?» Я даже подумал, что сам написал, чтобы не забыть, но нет. Она до сих пор появляется каждый раз, когда зеркало запотевает. Тайлер стиснул зубы. Мелани ничего ему не рассказывала. — Чего? — парень в телефоне пытался переварить информацию. — Братан, ты псих, раз в своих инопланетян веришь, а в привидений нет. По-твоему, эта надпись там появилась из воздуха? Чёрт, у меня прямо-таки мурашки ледяные бегут по позвоночнику. Грохот нескольких смазанных ударов прогремел по лестнице, и под приглушённый динамиком крик Марка «Что там?!» Джош с телефоном в руках выскочил к лестнице, путаясь в постели на полу. Он быстро огляделся: внизу ничего не было. Джош аккуратно прошёлся по ступенькам и, не дойдя до второго этажа, стал спускаться. — Обойди дом, Джош! Обойди тупой дом! — Зачем? — Что это было? — лицо Марка расплылось пятном по экрану, и даже не из-за плохой связи, а из-за паники. — Что-то на лестнице. — Что это была за херня? — Я не знаю, я посмотрел на лестнице — ничего нет. — И что? Пройдись по дому, я сказал. — Зачем? Если бы там было что-то, что может так шуметь, я бы заметил. — Привидение! Это было привидение! — повторял Марк. — Я же говорю тебе. Все лампы, какие были в первом этаже, несколько раз мелко мигнули. — Джош, ты идиот! — Марк, я ложусь спать! — ворчал Джош, недовольно хмурясь. — Мы будем обсуждать только то, что у тебя там случилось на работе — и ничего другого. — Конечно, мы обсудим это сейчас, потому что я хочу знать, что ты не окочуришься в ближайшие полчаса. — Всё, завязывай, — Джоша это начало раздражать. — Если бы мне что-то угрожало, это бы случилось, но этого не произошло, потому что привидений не существует. Закрыли тему. Перепуганный до смерти Тайлер дрожал у себя на чердаке. Ему казалось, что Джош внимательно разглядывает его, вниз головой растянувшегося на последних ступеньках, когда тот подбежал с телефоном. Он весь сжался, когда услышал, что Джош о них рассказывает, вздрогнул, оступился и, с ужасом осознавая, что происходит, полетел с лестницы, перевернувшись несколько раз и невозможным образом разбросав в стороны конечности. Он чувствовал, что его видят, пытался не шевельнуться, но его не видели, и он лежал вниз ушибленной головой. Он с позором быстро прокрался к себе на чердак и там сидел на старом диване, буквально трясясь и стуча зубами. Поговорив с другом, его сосед зевнул пару раз и уснул, а Тайлер всё сидел, маленький, потрясённый, как никогда замёрзший и безумно, катастрофически виноватый. Наступил рассвет, а он всё так же тихо сидел в уголке дивана, не шевелясь и не производя ни звука, как пыль на пианино и коробках. Когда Джош вновь ушёл на утреннюю пробежку, Тайлер стал медленно оборачиваться, вслушиваться в тишину. — Тайлер, — позвала его Мелани. Он спустился к девушке. — Это что, ты вчера шумел? — её глаза светились неуместным радостным любопытством, когда она встречала его, стоя в ванной. — Да, — еле выдавил из себя призрак. — Как? — Я… упал с лестницы, — измученно выдохнул Тай. Мелани дико рассмеялась, намного громче, чем он мог сейчас пережить, и грохнулась в воду, залив половину комнаты. Тайлер уселся на уже привычный мокрый пол рядом, уперев взгляд вниз. — И что он? — трясясь от смеха, уже почти плакала Мелани. — Побежал смотреть. Конечно, не видел меня. Мелани никак не могла перестать смеяться, прикрывала рот ладонью, качалась вперёд-назад и жалобно всхлипывала, переводя дыхание. — Ты просто совершенно никудышное привидение. — Зато ты самый настоящий полтергейст. Зачем ты писала на зеркале? — По-моему, очень весело. Боже, как же ты так умудрился, чучело? Больно? Закатай джинсы. — Не буду, они узкие. — Тогда локти покажи. — Увидев, что друг действительно содрал кожу, она бережно погладила его по голове мокрой рукой, как уличного котёнка. — Возьми, пожалуйста, в тумбочке пластыри, они там остались. Тайлер, не вставая с пола, нашёл за дверцей пастельно зелёные пластыри с нарисованными на них кексиками и сунул их в карман джинсов. — Спасибо. — И коленки потом всё равно посмотри. — Это ничего. Нам надо быть осторожными теперь, из-за меня. Он не подаёт виду, но замечает кое-что — он рассказывал вчера своему другу. Он, конечно, не верит в привидений, но мы можем выдать сами себя. Я боюсь, что что-то серьёзное случится. — Серьёзно, он не верит в нас? Тогда скоро поверит. Это уже… — Нет-нет-нет, не надо, не злись, Плакса. Всё и так очень плохо. Зачем ты написала «Pills?» — Потому что он принимает таблетки каждый день. — Если мы себя выдадим, это кончится плохо для нас. — Он же не верит, значит, не попытается изгнать, так что будем пугать очень-очень хорошо, чтобы точно убрался. — Я думал, ты изменила своё отношение, но ты всё равно его так сильно не любишь? — С чего бы мне его любить? — Я наблюдаю за ним, и он хороший. — Волшебно, только меня не надо уговаривать. — Плакса, мы ничего так не добьёмся и пытаться не будем! Я знаю, что ты и сама прекрасно понимаешь, просто тебе обидно. Но я всегда буду с тобой, давай не будем делать ничего плохого? Мелани не могла сдержать улыбки. — Ты должен был попасть в рай, невинный ангелочек. Между тем, Джош почти не включал телевизор и местными новостями не интересовался. А ведь почти везде в маленьком городе говорили о том, что в ближайшие дни его жителей ждёт невиданный ураган. Джош последним и совершенно случайно услышал, что стоит закупиться продуктами и позаботиться о временном пребывании дома, потому что проливной ливень скоро затопит улицы, а шквальный ветер может быть весьма и весьма опасным. Беспокоясь из-за грозы, потопа, ужасного ветра, жители заготавливали самое необходимое на несколько дней. Последние деньги Джош потратил на недорогие продукты, которые могли бы долго храниться — их и так оставалось совсем немного, потому что он всё потратил при переезде, а зарплату в музыкальной школе он начнёт получать только в конце следующего месяца, если занятия не задержат. Мелани успела пару раз пошутить, что они наконец-то останутся взаперти в доме. Никогда нельзя было понять, говорит она всерьёз или шутит, поэтому Тайлер напугался, чем мгновенно до смерти рассмешил подругу. Он озабоченно вздыхал, боясь, как бы она чего не вытворила на самом деле, подстрекаемая его постоянным нескрываемым волнением. Злосчастный ливень должен был начаться внезапно, но уже можно было заметить тайные признаки его приближения: небо темнело, шли мелкие дожди. Но вероятнее всего, это просто осень наступала. Джош чистил зубы в надетых на мокрое тело ещё влажных трусах, как обычно приняв душ и не обтеревшись полотенцем. Тайлера эта его привычка просто выводила: ему казалось, что каждая упавшая на пол капелька стучит по темечку Плаксы, отмеряя неотвратимую катастрофу. Зубная щётка монотонно шуршала, Джош иногда равнодушно поглядывал на то, как перекашивает его рот, когда она тянется к задним зубам. Затем он открыл кран, чтобы полоскать рот, поэтому не сразу заметил, что дохлой струйкой потекла вода из крана в ванной. Джош опёрся на раковину и перевёл взгляд вправо. Да, дом всё-так неновый. Он уже чувствовал, как бесится и не может уснуть, зная, что кран течёт. Вздохнув, он уже почти вышел, как за его спиной вода тяжело загремела, разбиваясь о дно ванны. Джош остановился в дверях вполоборота, прищурившись. Пожав плечами, он подошёл закрыть кран. Однако, только он попытался это сделать, ручки так резко повернулись обратно, что ему выкрутило запястья. Джош отдёрнул руки, пока вода то останавливалась, то вновь бежала. Тайлер вжался в противоположный угол и с умоляющим взглядом мотал головой, надеясь, что Мелани прекратит. Она повернула голову в его сторону почти на сто восемьдесят градусов, насмешливо глядя исподлобья и показывая широкие зубы с щербинкой в торжествующей улыбке. Она ведь неконтролируемая и непредсказуемая, как ребёнок, и Тайлер в ужасе прижал трясущийся палец к губам. Взгляд Джоша метнулся на лампочку над выходом, мерно гаснувшую и затем накалявшуюся ещё сильнее. Неподвижно следя за дыханием электричества, Джош внезапно осознал, что не чувствует своего. Тайлер метнулся к ванной, пытаясь предотвратить угрозу, о которой торопливо предупреждала гроза, рывками выползавшая из каждого угла. В ту же секунду вода вырвалась из крана толстым столбом, едва не разорвав его на части. Оглушительно злой удар грома, последовавший за взрывом белого света, заставил Джоша негромко вскрикнуть, а за этим криком раздался рядом вопль, будто страдающая стихия ворвалась сюда обвинить его во всём. Сбившись с ног и упав в угол рядом с раковиной, Джош только видел в мигающем свете, как шторка ванной оборвалась с треском, окутывая очертания человеческого тела, неожиданно оглушительно падавшего теперь в ванную. Оно барахталось и вырывалось, а рядом, повернувшись к крану, сидела кукольно разряженная, совсем ещё юная девушка, вымокшая насквозь. Её пронзительно высокий вопль ярости и торжества сменился смехом совсем другого голоса, будто смеялся кто-то внутри, а не она. Она обняла колени и раскачивалась, поворачивая в стороны голову с огромными чёрными глазами, и из широко открытого улыбающегося рта вырывался равнодушный, нервный, холодный, равномерный, хриплый хохот. Тело в ванной перестало барахтаться, а за его спиной, в углу за ванной, сами по себе шевелились две вытянутые длиннорукие человекоподобные тени. Они то отрывались от стены и бросались к ванне по воздуху, то спиной карабкались по стенам и потолку, отчего Джош вжимался в угол сильнее, парализованный страхом. — Уходи! — раздался крик девчонки. Она посмотрела на Джоша с просьбой, вырвавшейся и клокочущей слезами, которые буквально с шумом лились ручейками в ванную, переполняя её. Парень выбежал почти на четвереньках, держась за дверной косяк. Над его ногой в тапочке искрами и стеклом плафона взорвалась лампочка. Тогда он упал, пытаясь встать, подполз к лестнице и, полуподнявшись, хватаясь за перила, побежал на трясущихся ногах, которые никак не хотели, чтобы он их чувствовал. Спустившись вниз, Джош побежал к одежде, стопочкой сложенной в гостиной. Он поверить не мог, что будет разбираться с джинсами, пока у него в ванной бушуют привидения, но никак иначе не мог убежать, поэтому просто молился, что у него за спиной не стоят мертвецы, пока он старается унести отсюда ноги. Он и не заметил, что дом замер в полной тишине и что проклятая одежда оказалась на нём за невозможно долгие несколько минут, чего было бы достаточно, чтобы умереть, если бы того хотели привидения. Но Джош не знал, чего они хотели, поэтому, не покидаемый лихорадкой испуга, выбежал из дома прямо в тапочках, громко хлопнув дверью. Какое-то время он просто бежал, стремясь оставить потусторонний дом как можно дальше позади. Абсолютно иррациональный страх поселился в голове одиноким бесконечным криком, стерев все возможные чувства. Джош ничего не видел, не чувствовал, что переставляет ноги, и вообще не мог думать обо всём произошедшем, но зато ощущал ледяной вой, гудящий в венах, противное дыхание трусости у шеи и нервно ощупывающий трепет, от которого хотелось закрыть, поджать то одну, то другую часть тела. Сердце у него билось, как у грызуна. Он впервые ощутил настоящий страх смерти — не своей, а той, что всегда рядом. Улица ударила ему в глаза разом, так что он подпрыгнул на месте и сразу увидел всё, что до этого казалось пустотой. Это случилось, когда он случайно сбросил тапок и пробежал пару шагов босой стопой по асфальту. Он понял, что на улице ночь и морось, а он пробежал уже достаточно далеко и даже не запер дом, но возвращаться туда он сегодня даже не думает. Опасение быть ограбленным не успело появиться, как он уже рассудительно отмахнулся, вспомнив, что все в городе боятся (и не зря, как оказалось) дома с привидениями как психи, да и воровать у него нечего. Плевать, на улице он ночевал, а вот в доме с мертвецами не выживет. Рассеянно обернувшись при этой мысли, он тут же резко отвернулся. Но куда идти? Наверняка можно где-то укрыться. Джош огляделся. Улица чернела мокрым небом, мусорными мешками, вздувшимися над баками, и потухшими окнами. Под ногами в тапках совсем близко лезла холодная грязь. Джош успел протопать по всему городу с тех пор как приехал и хорошо ориентировался. Было только одно место, куда он мог идти спасаться сейчас. Улица гудела холодом, дома обессиленно замерли в темноте. Джош охватил руками сильные плечи под никудышной толстовкой. Он знал, где живут Джозефы, и нашёл их дом. К счастью, такие консервативные люди не стали бы переезжать слишком далеко. Он знал, что хозяева крепко спят, и ему было жаль их будить, но он серьёзно замёрз. Нависнув над дверью, он звонко стучал, жмурясь и сжимая губы. Когда он дождался и мистер Джозеф наконец открыл, Джош так пошатнулся, что едва не упал на него в провал двери. — Джошуа? — строго спросил хозяин. — Пожалуйста, можно мне войти? Мужчина молча отступил, нервно сглатывая и оглядывая парня пристальным взглядом. Тот шагнул внутрь, дверь закрыла от него ночь. — Что случилось? — Простите, я сниму тапки. -Т-тапки? Снимайте скорее. Взгляд мистера Джозефа по прямой упал на покрытые промокшим песком тапочки, стоящие рядом с босыми стопами Джоша. — Вы прямо так шли по улице? — Простите, прошу, мне безумно неловко. Я не хотел вас будить, простите, мне больше было некуда идти., — еле слышным шёпотом говорил Джош. — Что с вами случилось? — Случилось… я не знаю, — Джош шевелил пальцами ног и дышал на руки. — Только в доме оставаться мне небезопасно. Лицо мистера Джозефа вновь стало каменным. — Что с ним? А ведь и правда, что произошло? Нельзя же просто сказать «у вас там привидения, сэр», потому что он это уже слышал, и что? — Я не могу объяснить, честно, — Джош жалко вздыхал, его голос подрагивал. — Ванная будто сошла с ума. Лампочка взорвалась, я куплю новую, вода лилась бешено и… там кто-то был. Я не знаю, не знаю, я точно видел кого-то. — Кристофер? — раздался тихий голос позади. — У нас гости? Миссис Джозеф обычно не обращала внимания, если муж с кем-то разговаривал. Но сейчас её словно что-то позвало. — Нет, всё в порядке, возвращайся спать, Келли, — лицо мистера Джозефа приняло такое выражение, будто что-то огромное рядом с ним вот-вот должно было упасть. — Джошуа? — женщина прошла мимо мужа, кутаясь в халат. — Да вы замёрзли. Что же вы стоите, пойдёмте. Пока мистер Джозеф сдержанно вздыхал, ожидая на кухне, а Джош извинялся, умирая от неловкости, миссис Джозеф отвела его в ванную, успокаивающим тоном что-то приговаривая. Там он умылся горячей водой, а затем снял свою мерзко промокшую одежду, будто сшитую из холодного супа, и надел халат, который женщина подала ему в дверь. Он чувствовал себя ужасно пристыженным и виноватым. На кухню Джош не шёл, а перетаптывался. Он ведь пришёл не приюта просить, а рассказать обо всём, что случилось в доме, но как же он был сейчас благодарен им. Когда он присел на край стула напротив хозяина дома, миссис Джозеф уже ставила чай. — Я знаю, это прозвучит безумно, — не дожидаясь приглашения, начал Джош, — но, я думаю, вы знаете, что это могло бы значить. Он очень надеялся, что они смогут помочь друг другу, и боялся, что его не поймут, что его слова прозвучат как обвинение. Во взгляде мистера Джозефа появилось какое-то нетерпение, нехорошее, будто он вот-вот выгонит Джоша, и пока парень торопливо рассказывал, оно искрилось всё ярче, будто камень ударялся о камень и каждый капилляр в глазах становился объёмнее. Джош решил: погибать — так погибать, и выложил всё как есть про плачущую девушку, и тени, и кран, и лампочку, и существо в шторке. Только закончив, он начал с благодарностью пить живительный кипяток из чашки, которую перед ним давно поставила рука в голубом халате. Мистер Джозеф был готов вынести свой приговор. — Так ты думал, мы могли бы быть в курсе, да? Это правда странно и, не дай Бог, опасно, но я в такой же растерянности, как и ты. Я не знаю, мне очень жаль, но ты можешь рассчитывать на наше понимание, — тон ответа не допускал возражений. — А может эти привидения? Молчавшая миссис Джозеф уронила одну фразу, а казалось, что чашку с чаем. Все заметили молчание. — Да, возможно, это имели в виду, когда распускали слухи. — Скорее всего, здесь и кроется корень всех глупых выдумок, и мы наконец поймём… Миссис Джозеф не заметила, что её муж хотел этой фразой выставить странное происшествие не стоящим внимания пустяком, а не центром истории. Она уже не могла остановить загоревшиеся эмоции, а Джош — любопытство. Им одинаково хотелось разгадать тайну дома. — Да, да, я это и хотел сказать. Вы не знаете, откуда пошли все выдумки? — Конечно, знаем, — сдавленный плач миссис Джозеф с трудом выползал, как и слеза, прилипшая к мгновенно покрасневшему веку. — Кристофер, я расскажу ему? В конце концов, лучше он услышит это, чем все те гадости. Под двумя взглядами, полными надежды, мужчина тяжело кивнул. Он пытался выглядеть непринуждённо, когда достал из вазочки конфетку и стал разворачивать, но у него не получилось. Сморщившись, миссис Джозеф закрывала лицо и кивала. Джош слышал в одной фразе бесконечную любовь и вину. Хозяин дома при виде этих слёз стиснул зубы и закрыл глаза, как человек с головной болью, услышавший громкий звук. — Простите, я так уж, — извинялась миссис Джозеф, плача ещё сильнее. — Нет, ничего… — Джош обеспокоенно и чутко всматривался в лицо женщины, подаваясь к ней. — Пойдёмте, я хочу показать вам кое-что, — сказала она с такой мольбой, будто это могло помочь не Джошу, а ей. Хотя нет, для себя так не просят. Он проследовал за ней к лестнице и медленно поднялся рядом, подстраиваясь под её мягкий шаг. Его прошибло током, когда она остановилась на предпоследней ступеньке и повернулась к стене с рядами вывешенных фотографий. Среди тёплых снимков стоящих по линеечке, улыбающихся во весь рот младших Джозефов, заканчивающих школу, играющих в баскетбол во дворе или просто обнимающихся с родителями, в глаза бросилась висевшая последней чёрно-белая фотография в чёрной же рамочке. Изображённый на ней парень с добрыми вопрошающими глазами выглядел праздничнее, чем люди на остальных фото. Джош не знал как, но точно знал, что произошедшее связано с ним. Снимок был очень удачным, один из тех, про которые говорят «получился как живой»: и глубокие, тёмные мальчишеские глаза, и зачёсаные вверх пушистые волосы, и, самое главное, улыбка. Неумелая, как неподобранное слово в стихе. Что-то в этом выражении неуверенного счастья заставило Джоша задержать взгляд. Именно тогда он понял, как сильно хочет узнать правду. — Послушайте… Как человек в неловком положении, миссис Джозеф открывала рот, готовясь что-то сказать, мялась и оставалась с детским выражением отсутствия мысли на лице, пока случайно обронённые слова проваливались во рту. — Дело в том что… — она стала неопределённо водить ладонью в сторону фотографии, к которой был прикован её взгляд. Кусая губы, высоко подняв брови, с взглядом, полным ощущения ужасной безвозвратной потери, она произнесла, как выдохнула: — У нас умер сын. И захлебнулась. — В том доме, — проронила так, будто во рту держала воду. — О боже, мне так жаль. У Джоша во рту пересохло.Всё вокруг пересохло, став чёрно-белым. Бездонная пропасть открывалась, проваливалась у него в душе. Какое-то чувство не имело края, не имело ничего общего с прерванной фразой на губах парня с фотографии, с незавершённым порывом в его глазах. Джош резко накрыл ладонь женщины, держащейся за перила, своей ладонью и крепко сжал её, словно пытаясь удержать миссис Джозеф. Ему бы очень хотелось уменьшить их горе с католическим крестом на вершине, вбившим их сына в гроб, как гвоздь. Но, сочувствуя, он случайно ляпнул самую неуместную вещь: — Я не понимаю, за что они так именно с вашим горем? — Он умер не своей смертью, ему было всего семнадцать, — всё стало ясно, но женщина добила себя, строго и сухо, как отказывают нищим на улице: — Он отравился. Джош вновь посмотрел на тянувшую теплом фотографию Джозефа. «Всего» в словах женщины кольнуло её так, что слёзы потекли свободно, как и слова, по вмиг постаревшему лицу. Нельзя было разобрать, что она говорит, пока быстро водит пальцами по лицу на фотографии. Она как в первый раз осознала, что больше не увидит человека, обладавшего данной ей жизнью. — Вот люди и говорят, что Бог наказал, — она с трудом успокоилась и закончила рассказ. — Да и в Бога необязательно верить, чтобы ужасы рассказывать. Так что не переживайте, Джошуа, и никому не верьте. На последнем слове Джош инстинктивно наклонился к женщине, так как она почти упала. Она словно просила о чём-то, после чего её сыну будет хорошо. — Спасибо, что выслушали, — она подняла глаза, в которых будто появилась до этого отсутствовавшая сила. — Спасибо за правду. — Вы возвращайтесь на кухню, допивайте чай, а я… А хотя, пойдёмте вместе. Спустившись вниз, она сказала: — Вы можете остаться у нас, если хотите. Джош вежливо отказался, и она, всё ещё плача, велела мужу вызвать такси. Он за время их разговора будто успел рассыпаться в человекообразную кучу с потерянным взглядом и трясущимися коленями. Джош пообещал перевести на телефон или карту раз десять, наверное, по просьбам миссис Джозеф допил оставленный и уже холодный чай, а сам не мог перестать думать о том, что ушёл и оставил дом незапертым. История о парне, покончившем жизнь самоубийством, опустошила его, и место леденящего душу страха заняла тянущая на дно темнота. Ему было тяжело от того, какой груз он внезапно повесил в отношениях с обыкновенными арендодателями, ранив их чувства. Когда он наконец сел в такси, то стал кусать указательные пальцы, моля о том, чтобы всё было в порядке — ещё в детстве узнал, что сбудется то, о чём попросишь, кусая именно этот палец. Так и осталась навязчивая привычка. Он весь сжался в комок от одного факта нахождения в машине с незнакомым человеком ночью. Бросив те деньги, что дала миссис Джозеф, ему в руки, Джош дрожа выбежал из такси. Его сердце разогналось до такой скорости, что просто вылетело, когда он замер, оставив неизвестную машину за спиной и собираясь открыть незапертую дверь в дом, где, скорее всего, конечно же, непременно, какой ужас, бесспорно, побывал грабитель. Стоит ли говорить, что всю ночь он с отвратительным предчувствием заглядывал то в один угол огромного дома, то в другой, и слушал грозу, едва не сходя с ума. Тайлер сидел у себя на чердаке и кусал пальцы, понимая, до чего довёл парня своей неосторожностью. Когда настало серое бледненькое утро, Джош почувствовал, что в голове у него тоже собираются мшистые влажные тучи — он заболел. Он не просто простудился — он раскис. Ему было свинцово тяжело даже повернуть голову. Свет потух и не включался, Джош обернулся в одеяло и отвернулся, понимая, что надо поспать. Непобедимая тревожность вызывала бессонницу, усиливающуюся из-за грозы. Он пытался заставить себя свернуть все мысли в какую-нибудь папку, которую можно закрыть и положить в стол, но они ходили, говорили в его пульсирующей огромной голове. Он уже чувствовал жар и лежал, глядя в пустой потолок, а видел неуспокаивающиеся воспалённые образы, каждый раз пробуждающиеся с новой силой из-за звона грозы. В один момент он понял, что уснуть он не сможет. Шторм возник из ниоткуда. Он родился даже не из грозы, потому что это было совершенно другое: посеревшая ёлочка за окном пригнулась вправо почти параллельно земле, потерянной в сером полупрозрачном водовороте, и отчаянно встряхивала ветвями по направлению ветра. Единый поток воды с небес и песка с земли летел сразу везде, во все стороны. Иногда спокойно появлялась короткая молния, звонким мечом ударявшая куда-то в пустоту. Чувствуя что душу перемешивает такой же ни на что не опирающийся шторм, Джош босиком подошёл к окну, с трудом балансируя на собственных несгибаемых ногах и топая голыми пятками. Свежие порывы дождя скрежетали и сыпали прямо в окно, только почему-то стихия совсем не казалась страшной. Джошу всё равно, ему тошно смотреть. Тайлер понял это по тому, как он отвернулся, болезненно пытаясь вдохнуть носом, а не по взгляду — его не было, будто глаза и вовсе закрыты. Парень сбивчиво дошёл до кухни, выпил стакан воды и привычно направился в ванную, даже не боясь вновь увидеть что-то сверхъестественное — он больше боялся просто залечь в постель и боролся с мыслями о том, чтобы поступить именно так, а не подняться в страшную ванную. Лоб у него был сейчас горячий, как чашка чая миссис Джозеф. Он поджимал пальцы, напрягая стопы от мокрого холода плиток ванной — тапок у него теперь нет, а идти за забытыми носками не было сил. Пока Джош чистил зубы — мыться он, слава богу, не стал, чтобы не простудиться сильнее — надевал носки и пил чай, Тайлер успевал протереть хоть где-то пыль, чтобы облегчить жильцу задачу с уборкой — он ведь знал, что тот и в таком состоянии не отложит обязательных дел. Сделав всё, что удалось, Тайлер скрылся на чердаке, чтобы тщательно всё продумать. Он ходил у окошка, соединив подушечки пальцев, и всё сильнее утверждался в одном решении. Мелани присмирела и всё это время молчком сидела у себя в ванной с извиняющимся видом. Они с Таем даже не переговаривались об этом, но она догадалась, что он хочет что-то предпринять, и не смела ни словечка произнести. Джош держался как надо: помимо прочего, сварил себе немного куриного супа. Честно, ему хотелось лечь и никогда не встать, а от одной мысли о еде становилось нехорошо, да и неплохо было бы сохранить продукты, раз уж тут такие дела. Но ему нужно было выздоравливать, и если он решит что-то не делать, то просто вновь всё выпустит из рук. Эта повседневность казалась тупой и противной, как безвкусная, кем-то обслюнявленная, затвердевшая жвачка. Но надо было заставить себя. Либо так, либо опять будет мучиться, не в состоянии ни отдохнуть, ни делать хоть что-либо. Вообще, Джош не любил телик. В обычной жизни он отупляет и стирает все мысли. Но сейчас лучше уж так, чем вкрай потеряться. Надев тёплую домашнюю кофту, он уселся на постели и вяло съел тарелку бульона под неплохую комедию. Помыв посуду, парень с еле слышным стоном медленно лёг на спину, понемногу пришёл в себя и, завернувшись в одеяло, попытался вникнуть в сюжет. Может, это оживит его, а может усыпит — и то и другое было бы просто отлично. Отведя от него взгляд, Тайлер глубоко вдохнул, зажмурившись, медленно выдохнул, покачал головой, ободряюще встряхнул перед собой руками, потоптался на месте и, почти не касаясь пола от страха, маленькими шагами подошёл к входной двери. Выйти на крыльцо, ведь это всё ещё часть дома, попросить ночлега у Джоша, а потом иногда показываться, будто пришёл в гости — что может пойти не так, правда? Только почему-то всё это пугало его больше, чем перспектива выхода на улицу. Низко опустив голову, Тайлер перешагнул порог. Он сделал это через закрытую дверь, поэтому то, что он увидел, было вдвойне неожиданно. Так, наверное, выглядит ад. Его тут же забрызгало шквалом воды, косо падающей на ступени крыльца даже под козырёк, и упруго толкнул в грудь ветер, колющий, как огромная игла. Сморщившись от летящих прямо в лицо капель и чувствуя, как кимоно превращается в ледышку, он заслонился руками, а затем всё же повернулся к двери. Он вот уже несколько лет не подаёт признаков своего присутствия никому. Он умер и теперь не существует. Но он постучался слабым кулаком в дверь в дом живого человека. Прошло немного времени, но Джош не отвечал. Тайлер понимал, что он может не услышать сразу, и постучался ещё раз. Если бы его сердце билось сейчас, то зашлось бы до дрожи каждой вены от страха, но его не было, и сосущая пустота в груди ощущалась материально. Джош, конечно, услышал где-то третий стук, и то подумал, что показалось. Тайлер кусал губы и нервно приседал на подрагивающих коленях. Ему нужно было стучать сильнее, а это значило окончательно обозначить своё присутствие. Когда Джош понял, что это не ураган трясёт двери, то сам не заметил, как отполз в угол постели, садясь и подбирая ноги. Одно дело — знакомиться с людьми в дороге, а другое — когда к тебе кто-то приходит домой. Незнакомец у его собственного порога чего-то хочет. Мысли в голове с куражом и упорством сумасшедшего колотили гигантским молотком, били в огромный колокол. В такую погоду к нему точно стучится какой-то псих. Здесь точно что-то не так. Эту версию тут же перебила другая: что если именно из-за погоды человеку понадобилась помощь? Он знал, каково это — когда некуда идти, когда просто плохо. Джош сам всегда помогал. Вот только как этот человек оказался на улице? Может, он и сам несёт опасность? Если даже это преступник, то самое пугающее во всём этом — то, что он пришёл именно к дому с привидениями. я знаю, там есть кто-то, за дверью. они просят о помощи, в этом-то я уверен, но хочу ли я распрощаться со всеми сияющими глазами?* Тайлер и забыл, что может войти в дом. Ему нужно, чтобы его пустили, но он так этого стыдился и стеснялся, что просто жалобно ударял ладонью. Его лицо само по себе искривилось от подступающих слёз, он придвинул его так плотно к двери и так всматривался в деревянные разводы, будто её на самом деле не было. Почерневшими от бессонницы глазами Джош неотрывно смотрел на кусочек двери, заметный за углом, словно видел там кого-то. Это почти так и было, и он поклялся себе, что ни за что на свете не откроет эту чёртову дверь. Его бросило в холод. Тайлер обхватил руками свои плечи, дрожа. Кажется, ему придётся сдаться. Закусив губу, чтобы не издать ни звука, он вернулся в дом, где не было света, кроме телевизора. Он вдруг вновь ощутил, что отвергнут, и ему не хотелось с этим справляться — да, он потерянный и невидимый, он мёртв, так пусть все уйдут из дома. Это старое затворническое чувство. Весь мокрый, он прошёл по лестнице, затем привычно поднялся на чердак и, наконец-то выдохнув плач, свалился отяжелевшими костями рядом со своим пианино. Он заполз так, чтобы оно нависало над ним, и обхватил колени руками. Его конечности потеряли последнюю силу и обвисли от дождя. Тайлер спрятал лицо. Из-под опущенного века по лицу с католическим страданием каменных изваяний на нём медленно потекла слеза. Белая клавиша опустилась мягко, свободно и спокойно, как вечная ночь, а за ней и другая. Оцепенение Джоша перешло в чуткую дрожь. Он вслушивался в каждый звук и, наверное, поэтому вздрогнул, когда со стороны лестницы мельтешение ночи разрезал долгий звук пианино. Не шевеля вообще ничем до самого пояса, как замороженный, повернув голову и чуть наклонившись, Джош прислушивался и крался к лестнице. Раскрыв рот и распахнув глаза, он опустил взгляд под ноги, а затем пустил его вверх по лестнице. По ней действительно спускалась музыка. Он стал подниматься по одному шагу, будто боясь спугнуть её. Ещё раз бросив беглый взгляд на мокрые следы на ступеньках, он вскинул голову и продолжал идти, подзываемый идеально исполняемой лунной сонатой. Гроза и неудача вымотали Тайлера, и он даже не думал, что музыка может быть слышна сквозь создаваемые ураганом звуки помех. Всё ещё сидя под пианино и сцепив руки, он испуганно поднял голову, почувствовав всем своим телом, что кто-то ступает по деревянной лестнице, ведёт рукой по гладким перилам, готовится приставить лестницу к люку. Только он дёрнулся в панике, как лунная соната превратилась во что-то не похожее на музыку, громче и несуразнее. Тайлер вскочил и придавил руками клавиши, чтобы не шевелились, но эмоции были сильнее. Он в ужасе вертел головой, видя, как проваливаются клавиши по оба конца от его рук и издают ещё более громкую трель от его попыток остановить их ладонями то там, то тут. Но что ещё хуже, он осознал, что ему не хватает сил контролировать свою материальность. Как за дверью он чувствовал свою плоть, так сейчас он чувствовал, что буквально мигает. Он сгрёб лежащие на полу за диваном солнцезащитные очки, упал на колени под пианино, перекинул кимоно вперёд через голову и прямо сверху нацепил очки, надеясь, что спрятался. Музыка вскочила врассыпную с упруго ударивших клавиш. Именно таким Джош впервые увидел маленькое привиденьице.***
Подходя к ночному клубу, Джош уже видел висящий над входом постер с изображением позирующего красивого брюнета. Странно: он хоть и не признавался себе, но знал, что переехал в соседний к этому город именно ради этого лица, которое уже видел из забрызганного окна пикапа прямо на въезде, а ведь всё равно ни за что бы не подумал, что действительно соберётся встретиться с этим человеком, да ещё вот так. — Доброй ночи, — начал он, подходя к дверям. — Билет, — перебил плечистый мужик из охраны. — Насчёт меня должны были сказать, я Джош Дан. Виноградины выпуклых белков лениво перекатывались, придавленные бровями, смеривая Джоша самым агрессивным и каменно-безразличным взглядом, что он видел. — Много вас таких, каждого с улицы пускай, — многозначительно промычал второй, но первый уже молча пропускал парня. Джош пришёл не к началу тусовки, и всё здание уже было наполнено музыкой, как аквариум водой. В обычном клубе такого не услышишь, поэтому на Джоша порывом ветра налетели воспоминания о зелёных днях колледжа, когда они таскались по местам, где играют подростковый рок, и это считалось практикой лекционного материала. Снисходительно поглядывая на уже шатающихся веселящихся, Джош понемногу пробрался к сцене так близко, чтобы никто не загораживал ослепляющие софиты и он мог в полный рост разглядеть Брендона Ури — с зачёсанной высоко чёлкой и в золотом пиджаке. Уголок рта Джоша непроизвольно изогнулся в улыбке. Он ловил бросаемые певцом слова о мальчиках, полных тестостерона, и девочках-арлекинах* и неподвижно наблюдал за тем, как тот взмахивает волосами, прыгает по сцене на пружинящих ногах, вскрикивает, широко раскрыв рот, пока людское желе вокруг растерянно скакало и гремело в темноте. Когда увлечённый выступлением певец вытянул последнюю ноту и песня закончилась, Джош удивлённо покачал головой, подняв брови, а потом закричал и захлопал над головой громче всех. Он следил за эмоциональной мимикой Ури, оравшего что-то невероятно самодовольное о том, что сегодня все будут танцевать до бессилия. Вскрикнув напоследок что-то в том же духе, он ушёл со сцены, сияя довольной улыбкой, оставляя народ отрываться под взрывы каких-то других песен. Как Джош понял, игравшие музыканты должны были исполнить ещё что-то и тоже уйти. Выступление Джоша впечатлило, однако он пожалел, что решил сначала его посмотреть, потому что теперь приходилось пробираться назад к выходу, посмеиваясь, иногда отшатываясь в сторону или даже придерживая кого-то. Когда он вышел, налево была лестница под кремовый мрамор с золотыми прожилками и позолоченными витыми перилами; рядом с ней — переливающееся блёстками кресло и покрытый стразами искусственный фикус; по периметру потолка — неоновое освещение, на стенах — неоновые же надписи разных цветов и зеркало в играющей блёстками раме. Джош подумал, что это эстетично, пусть и чересчур, и поспешил подняться туда, где они с Брендоном договорились встретиться. На площадке, конечно, прямо на полу сидел охранник, который живо вскочил и упёр ладонь в грудь Джошу, хотя тот и сам остановился — что поделаешь, работа такая, привык ко всяким придуркам. — Стой, куда идёшь? — произнёс он далеко не так пафосно, как двое на входе. — Привет, мне надо в гримёрку, про меня должны были сказать, я Джош Дан. — Ну стой, щас проверим, — видя, что парень абсолютно трезвый, он достал рацию и сказал кому-то: — Итан, скажи, что пришёл пацан, говорит, его зовут Джош Дан. — Понял, — прошипела рация. Охранник неловко уставился на Джоша в молчании, и он попытался усмехнуться. Он отвёл взгляд, покашливая, а через минуту сверху по лестнице сошёл Брендон собственной персоной. — Оч-чуметь, — встряхнув волосами, он расставил руки в стороны с удивлённой улыбкой на лице. — Привет, Брендон, — улыбнулся Джош. — Ох, чувак, - Брендон сбежал по лестнице, проскочив между освещённой неоном стеной и охранником, и буквально прыгнул обнимать Джоша, высоко смеясь. Ури так раскачивался, что Джош оступился на ступеньку назад, пытаясь удержать за спину повисшего на нём парня. — Отличное выступление. — Да? Тебе нравится? — Брендон держал Джоша перед собой, блаженно пялясь ему в глаза. — Охренеть просто. А клуб? Тебе нравится? — он спрыгнул сразу с нескольких ступенек и остановился, раскинув руки и вертясь. — Классно, а? Просто шик. Я сам всё придумал: неон, блёстки… Джошу казалось милым, что Брендон хвастается, как ребёнок. — Хотя ты ждёшь, пойдём скорее, — Брендон скакал, как чёрт ошпаренный, и уже через секунду увлекал за собой Джоша на второй этаж мимо наблюдавшего за всем охранника. Вот совсем как подросток, опаздывающий на лекцию с похмелья. Поднявшись на этаж, Брендон сразу пошёл солиднее, уверенно ступая стильными чёрными ботинками по красной дорожке. Джош оглядывал коридор: первым делом — ослепительно сияющее зеркало справа высотой в два роста Брендона, видимо, чтобы уместить его высокий лоб и невозможную причёску. По всей длине белых стен — дорогие красные двери, разбросанные постеры, повторяющие надпись на вывеске клуба разными шрифтами, с разным оформлением и датами. Брендон завёл его в последнюю дверь. — Парни, это Джош! Вы помните Джоша? Джош, ты помнишь? В помещении, которое было явно не гримёркой, а скорее чем-то вроде личного кабинета, клубился запах травки. В тяжёлом кресле с таким же тяжёлым видом сидел парень, похожий на безобидного медведя, а на диване развалился другой, чьи ноги были слишком длинными и свисали с подлокотника. — Спенсер, Даллон, — Брендон указал на них по очереди, — ну ты же помнишь, и Райан, только его сейчас нет, он тут редко появляется. — Привет, парни, — Джош кивнул им, Спенсер сделал то же в ответ, а Даллон продолжил валяться, не реагируя. — Выпьешь? — Брендон кинулся к бару в углу и, нырнув внутрь, говорил, постукивая бутылками: — Внизу, в клубе, только отборное пойло, но тут у меня для ценителей. — Нет, спасибо, я пришёл только решить дело. — Без проблем, пойдём, пойдём, — ураган блёсток «Брендон» (боже, даже кожаные брюки блестят, Мелани сочла бы это милым) уже уволок его из кабинета, провожаемый непонимающими взглядами парней. Он за руку утащил его вновь в начало коридора и завёл теперь уже в гримёрку. Если в кабинете была зелёная темнота, то здесь тепло горели лампочки, обрамляющие зеркало. Брендон ничего больше не стал включать, а плюхнулся в крутящееся белое креслице с низкой спинкой, стоявшее рядом. Усевшись на указанный бежевый диван напротив, Джош как в старые добрые ощутил, как настрой Ури переключается и сам он становится серьёзнее. — Что за дела? — явно заинтересованно чуть нахмурился Брендон, поигрывая пышной белой кисточкой, от которой разлетался шлейф пудры. — Если я дам тебе кое-какие песни, ты мог бы их раскрутить? — Конечно, в чём вопрос. — Мы ни от кого на это согласия не получим. — Не твои? — он приподнял бровь. — А чьи? — Моего парня. Брендон молчал одно мгновение, в его глазах загорелся предсказуемо ревнивый огонёк. — Почему же ты делаешь это так? — Он мёртв. — Вот как. Вот чёрт, — Брендон был абсолютно искренен. — Да. — Записи с собой? Джош достал из огромного кармана толстовки диск и положил его на низенький белый столик между ними. — Ты хочешь, чтобы их крутили по радио? — Да. Только знаешь, это не просто весёлые попсовые песни с лёгким мотивом. Нужно будет представить это должным образом. — Неважно, всё сделаю. — Сколько будет стоить? — Думаю, с меня запросят десятку, могут добавить, я ведь не один работаю, а им с этого никакой прибыли, но я буду добиваться, чтобы сбили до восьми. Его голос стал острым, как тонкий нож, звучно воткнувшийся в дерево с размаха и теперь колеблющийся от удара. — Хорошо, я понял. Спасибо. — Какое там спасибо. Расскажи о себе. Мы не виделись сто лет. Брендон взволнованно сглотнул, его губы, казалось, раскалились. Джош уже открыл рот, чтобы рассказать то, что рассказывал сотне разных людей с разными подробностями — и онемел. — Нечего рассказывать. А ты? Совершенно пусто внутри. — Не представляю, через что ты прошёл, чтобы сделать такое. — Я меняю стакан — и заглушаю любую боль. Я блядский звёздный мальчик*, — Брендон хрипло рассмеялся. — Да. — Уезжаю в Родстер Эс-Ви, тяжёлые карманы пухнут. Иду за короной — это долгий путь, — парень спрятал боль во взгляде. — Я никогда не слушаю конкурентов, — он закусил губу, покачал головой, глядя в угол. — Я в голубом Мулсанне врубаю «New Edition». Джош прекрасно понимал, почему Брендона всегда считали показушником, и, наверное, единственный видел, чего ему это стоит. Он никогда не уставал переживать это вновь и вновь и делиться своими чувствами так, будто они этого вместе добились. Он любил работать до седьмого пота, играть, пока не превратится в пепел, и громко говорить — Джош знал это, как и то, что за этими словами стоит что-то вроде: «Меня каждый день какой-то нигер пытается то проверить на прочность, то прикончить». Распаляясь, он с трудом останавливается, особенно когда чувствует холод в обращении с собой. С этим человеком Джош мог трещать без умолку, а сейчас не мог ничего сказать. Вместе с осознанием того, как он счастлив за Брендона, к нему пришли воспоминания о том, что однажды его противопоставили этому всему, о том как они кричали друг на друга, потому что его место заняло нечто чужое, с музыкой не связаное. — Ты заслуживаешь всего этого. Именно так всё и должно было быть. Джош едва удержался, чтобы не ударить себя. Это прозвучало так искусственно, ведь он вовсе не это хотел сказать. Хотя Брендон привык читать по его глазам и полюбил это, а сейчас ненавидел. — Тогда я пойду, — Джошу было ужасно стыдно уходить так. Брюнет остановил его у двери: — Так что помни, что деньги нужны срочно. Я серьёзно, — он упёр в него многозначительный неоново-металлический взгляд. Джош твёрдо кивнул и уже в дверном проёме услышал голос: — Останься на шоу, — умоляюще и ненавидяще произнёс Брендон. — Я спою ещё одну песню, — как будто выстрелил, глазом не моргнув. — Хорошо. Он не умел осуждать. Как в тумане Джош вернулся в зал. Что-то безумно противно-серое клубилось внутри, музыка слилась в неразборчивый грохот. — Добрый вечер, дамы и господа, как дела этой ночью? — Брендон появился минут через десять с растерянной улыбкой. Народ довольно взревел, музыканты вместе с невесть откуда взявшимся Райаном выползали у певца за спиной, возвращая инструменты. Джош стоял под самой сценой, так что ботинки Брендона чернели прямо над ним. — Я хочу исполнить вам ещё одну песню сегодня, так что этот вечер особенный. Эта песня особенная. Толпа бездумно аплодировала, а у Брендона голос срывался, он просто из кожи вон лез, из дорогой блестящей кожи. — Она о прошлом и о моих воспоминаниях. Кто из вас помнит того, с кем расстался? — он одобрительно поднял руки над людьми, которые ответили продолжительным криком. — Очень хорошо, эта песня для того, кто помнит, — Брендон рассмеялся. Джош вздрогнул от мгновенно возникших мурашек, когда песня* началась, потому что в ней звучали уверенные шаги, тоска и свобода. Брендон закрывает глаза, когда поёт, с силой дёргает плечом, роняя за ним голову и весь корпус, сломанный посередине от боли и энергии, пружинит на согнутых сильных ногах, не выпуская весь пыл до конца. От него невозможно оторвать глаз, и Джош понимает, что они смотрят прямо друг на друга, когда Брендон останавливается на месте. детка, мы построили этот дом на воспоминаниях. сфотографируй меня сейчас, подожди, пока проявится, а когда твои фантазии станут твоим наследием, пообещай мне место в твоём доме воспоминаний. я думаю о тебе время от времени чаще, чем представлял себе. Если бы Джош знал, что это правда. Он не отрывал взгляда и прищурился почти презрительно. На середине песни он спокойно развернулся и с застывшим на лице отчуждением, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Он уже не видел никого рядом, старался не касаться людей и даже не поворачиваться в сторону тех, чьи прыжки и толчки оказались вдруг слишком близкими. Джош выходил из клуба группы Panic!at the Disco и уже не слышал спетых ему слов. те призраки прошлых возлюбленных — они всегда будут преследовать меня. жаль, я не поверил тогда, что ты никогда бы не навредил мне. так будешь ли ты помнить меня так же, как помню тебя я? Холодное возмущение переросло в нестерпимую обиду и злость на себя. Джош внезапно почувствовал, что с Брендоном ему всегда было по-настоящему легко. Он оставил в нём свою нежность и счастье. Брендон был прав во всём, что делал. Он не предал их пламя, а Джош всё упустил. Он возненавидел себя в этот момент за то, что мог бы прожить это всё. Он никогда не чувствовал себя таким пустым, бесполезным и мёртвым. Только сожаление об упущенном было живым. А ведь в своих руках он уже однажды держал того самого человека, кто доверился ему целиком, кто жил им — и просто отказался от него. ты делал мне больно, использовал меня, просто трахал мне мозг, но в глубине души заставил меня верить, что между нами что-то есть — между мной и тобой. о, детка, зря ты ушёл со всеми моими пластинками и крыльями. как же я теперь должен вновь доверять? как же мне теперь любить? я потратил её — всю любовь, всю свою любовь я потратил на тебя.* Когда Джош пришёл домой глубокой, глубокой ночью с красными опухшими глазами, то, не включая свет, разделся, бросая вещи на пол, и упал на свою старую постель, будто и не спали они с Тайлером вместе никогда. Ему хотелось, чтобы в доме никого не было. Он почти умирал. Тайлер видел это и опасливо прятался. Он понял, что ему лучше уйти, и скоро его уже не было в комнате. Он ненавидел то, что остался здесь, на земле, в этом доме, ненавидел своё существование и присутствие, а Джош только после его ухода глухо и сухо заплакал лицом в скомканное под головой одеяло, бессильно вытянув руки, раздавленный ебаной ностальгией.