Я никогда не спрашивал

— Знаешь, я никогда не спрашивал, почему ты заперт здесь. Как ты понял это? Что будет, если ты выйдешь? Ты хотя бы пробовал? Голос Брэндайса повторяется по коридору лёгким эхом. Он сделал затяжку, выпуская на волю чуть синеватый дым. — Я сам плохо знаю причину. Раньше тут работал отец. Говорил, что так удобнее — фактически жить на работе. В детстве меня не особо интересовало, почему мне нельзя на улицу. Учился, общался и дружил я в стенах этого здания. Я часами стоял на крыше, смотря на город, как на картину. Но однажды, лет в 12, я задумался: "Ведь я же могу быть частью этой картины?" И я собрался. Спустился вниз, в бар, не думая о том, что наверное лучше выйти с черного хода. Отчётливо помню, отец тогда ушёл в подвал, не обратив внимания на мои сборы. Открыл дверь. Волна прохладного воздуха откатила меня. И я вдохнул этот запах, запах мокрого сентября, который всплывает у меня в голове очень часто. Ведь такое нельзя забыть. Ещё миг, шаг… Я не могу пошевелиться, падаю на пол, с чувством, будто меня ударило током. И боль не стихает, нарастает, словно меня избивают железом, ломая вдребезги кости. Я даже кричать не мог. Просто сипел... Я лежал, лежал и думал: "А если то же произошло и с родителями? Вдруг это яд, который медленно убьёт нас всех?" После я очнулся в своей кровати. Я выжидал, ещё не открыв глаз. Я чувствовал… Скорбь. Разрывающее чувство вины, грусть, разъедающая остаток жизни. Открываю глаза. Папа… Сидит, закрыв лицо руками. Я шумно вздохнул, и он поднял взгляд на меня. Красные, мокрые глаза… Он знал, что говорить не нужно, что я и так все понял… Был ли это яд, связано ли это как-то со мной или нет, в любом случае, тогда погибла моя мать. Я верю, мягкий характер — как часть её во мне. С того момента я вижу эмоции. Могу управлять ими. Но в нем… В отце были одни чувства. Одни и те же, изо дня в день. Гнев на себя, который он старался не вымещать на мне, глубокие скорбь и грусть, медленно перерастающие в депрессию… Отец почти не разговаривал со мной, и я не говорил ему о своем новом умении. Мне было 17, когда он умер… Тогда я занялся баром. И знаешь, сейчас мне как никогда хорошо, видя искреннее сочувствие. Спасибо, что спросил. Мне этого не хватало.