Больно

Он заходит в дом, промокший насквозь – хоть отжимай. Сразу же, прямо у входа, снимает обувь, вместе с носками и босыми ногами ступает по непривычно-теплому паркету. Идет тихо, на носочках, боясь издать лишнего звука. За окном ливень, и теперь точно заболит горло – догулялся под проливным дождем… Старший в это время спит на диване, спит крепко – не добудишься. Он пьян – в воздухе витает ощутимый, тяжелый запах алкоголя, что хочется распахнуть все окна в доме, только бы не чувствовать, не вспоминать. Бутылка спиртного на полу. Сколько же он выпил? Всяко не одну бутылку… И, видимо, много… Кюхён пробирается мимо него в комнату, как вдруг в босую ступню врезается что-то острое, жгучее. Больно. Кюхён прикусывает кулак, чтобы не вскрикнуть и медленно оседает на пол. В ногу вонзился осколок. От разбитой фоторамки, которую швыряли в стену. С их совместной фотографией. Он сглатывает, закрывая глаза. И снова видит ту картину, от которой снова возникает холод в груди, спускаясь к самому сердцу. Он видит перед собой старшего, пьяного и невменяемого. Удар – становится трудно дышать. Удар – яркая вспышка перед глазами. Удар – вокруг все расплывается и темнеет. Больно. Но Шивон не успокаивается, он машет кулаками во все стороны, не думая, не понимая, ничего не осознавая. Ему просто кажется, что младший снова провинился, совершил смертный грех. И что сейчас он и Царь, и Бог, и он же его Палач. Старшего не волнует, что его возлюбленный сейчас почти лежит у его ног, закрывая голову руками. Не волнует, что это вообще его возлюбленный. Не волнует, что ему больно. Он виноват… А на деле Кюхен и невиновен вовсе. Просто старшему снова пришел в голову неясный бред на фоне алкоголя. И вот, снова кажется, что все вокруг зло, а он - его каратель. А страдает Кюхен. И ему больно. Цепкими длинными пальцами Кюхен вытаскивает осколок, стирает кровь с пореза тыльной стороной ладони, размазывая ее по всей ступне. Саднит, жжется, наступить больно. Все. Он принял решение. Он уйдет. Уйдет, сбежит, спрячется. На долю секунды он даже не уверен, что его любят. Кажется, что ненавидят. Заходит в свою комнату и, наконец, стягивает с себя насквозь мокрую футболку. Его всего трясет. Трясет от холода, а от собственных мыслей просто лихорадит. И тут теплые пальцы касаются холодной кожи и Кюхен вздрагивает. Чужая рука обвивает его талию. Шивон мягко проводит пальцами по худому плечу и прижимает к себе. Он все еще пьян, но, кажется, он уже пришел в себя. - Прости меня, - шепот у самого уха, а затем мягкие губы, касающиеся шеи. Его губы. - Нет, - шепот в ответ, - Я уйду. Я решил. Отпусти, - Кюхен дергает плечом, но получается неуверенно, не твердо и совсем неубедительно. Он ведь сам этого не хочет. - Прости меня, - повторяет Шивон, словно не знает, что еще сказать. А он и не знает. Не видит оправдания своим действиям. Не знает, почему он так. За что… И лишь повторяет одну фразу, как заученную мантру – «Прости меня». И Кюхен прощает. Вопреки здравому смыслу, вопреки ноющей боли по всему телу, вопреки ноге, которую тоже жжет по его вине. Кюхен прощает, снова. А все потому, что он любит. Любит, как только можно любить. Изо всех сил любит. Как ни крути, его перестает трясти в объятиях Шивона, и, мало помалу, он начинает успокаиваться, переставая думать о том страшном вечере. - Я… я порезался, - Кюхен разворачивается и, стараясь не смотреть в глаза, и обнимает Шивона за талию. - Я порезался стеклом разбитой рамки, когда заходил. И мне больно. Ты поможешь?