Девы из Преисподней

      Ложечка равномерно постукивала по бокам фарфоровой чашки. Медленно полилось молоко. Хрустнула свежая булка. Раздался легкий смех. Качнулись пряди волос. Лизонька вдруг чуть повернула голову и хитро посмотрела на него из-под полей шляпки:              — Что же вы всё там стоите, милейший Николай Васильевич. Подглядывать за дамами нехорошо. Проходите, Оксанушка и вам чаю нальет. У нас и пышки как раз свежие подоспели.              Маленький столик стоял прямо под ветвями старого вяза, что склонил свои ветки почти к самой столешнице. Оксана, в таком же изысканном платье, что и Елизавета Андреевна, с многочисленными юбками и шляпкой с приподнятой вверх белоснежной вуалью, ласково улыбалась ему с другой стороны стола, потянувшись за чистой кружкой.               — Проходи-проходи, милый. Тебе чай с молоком?              Всё это было настолько сюрриалистичным, кристально-светлым и солнечным, что Гоголь сразу понял, это происходит на самом деле. Ибо сны его были совсем другими: мрачными, кровавыми, тяжелыми и сводящими с ума.              Осторожно ступив на траву, он подошёл к столику на витых ножках, отодвинул стул и присел. Оксана тотчас же поставила перед ним чашку с дымящимся чаем и устроилась на третьем стуле. Какое-то время они сидели молча. Девушки периодически переглядывались и лукаво улыбались. Создавалось ощущение, что они очень близки и вполне себе нашли общий язык.              Гоголь осторожно взял чашку и поднес к лицу, запахло липой и мёдом. Желудок тотчас отозвался — он не ел больше суток. А всё из-за этого странного дела, на которое его отправил Пушкин. Но сейчас не это было важным. А то, где он находился и как сюда попал.              — Что же вы не кушаете, Николай Васильевич. Не стесняйтесь. Голод не тётка. Охота охотой, но нельзя так здоровье запускать, — Лизонька осторожно пододвинула огромное блюдо с пышками своей крошечной ручкой в кружевной перчатке. Он до сих пор не мог поверить, что именно эти нежные пальцы сжимали мечи, перерезающие шеи десяткам невинных.              — Спа... — он откашлялся, пытаясь проглотить комок в горле, и взял одну из пышек, присыпанную пудрой. Она пахла так сладко, что рот мгновенно наполнился слюной, и Гоголь поспешил откусить нежнейшую сдобу.              На какое-то время за столом снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком чашек о блюдца, хрустом пышек, да шелестом платьев его спутниц.              Когда первый голод был утолён, мысли снова заполнили голову, не позволяя расслабиться.               — Лиза, Оксана, — он посмотрел по очереди на каждую девушку, натыкаясь только на внимательные взгляды и легкие улыбки. — Что вы здесь делаете? И... где это здесь?              Оксана вдруг громко рассмеялась, откинув голову назад, так что шляпка сорвалась с её головы, и темные волосы тяжёлой волной осыпались на плечи. Лиза только улыбнулась шире, отставила чашку и чуть подалась вперёд.               — Неужели, дорогой мой Николай Васильевич, вы не знаете? Конечно же мы с Оксаночкой в Аду, — от этих слов у Гоголя кожа покрылась мурашками, и стало безумно жутко, хотя он и думал, что ничего уже не способно его испугать. — И вы вдруг к нам заглянули на огонёк. Правда это прекрасно?               — Мы так рады тебя видеть, хороший мой. Не смела и надеяться, что встретимся так скоро, — Оксана перестала смеяться, чуть подалась вперёд и опустила свою руку на его, чуть сжав пальцы. Рука ее была неожиданно тёплой.               — Но, если вы в Аду, что я тут делаю? Я ведь не умер...              Елизавета Андреевна вздохнула и отвела глаза. Оксана убрала руку, откинувшись на спинку стула. Девушки переглянулись, словно ведя молчаливый разговор.               — Говорите уже! — страх медленно подбирался всё ближе. Гоголь чувствовал, что происходит что-то неладное. Понимал, что всё это ненормально, что этого всего не должно быть...               — Коленька, — вдруг произнесла Лиза, нервно сняла шляпку, откинув её на траву, — что ты последнее помнишь?               — В смысле последнее? — Гоголь не мог оторвать глаз от Лизы, она принялась снимать перчатки.               — В прямом. Где ты был, прежде чем оказался здесь, — перчатки улетели к шляпке, и Лиза немного дёрганно принялась расстегивать перламутровые пуговички на манжетах.               — Я был... — в горле снова пересохла, а память отказывалась восстанавливать недавнее прошлое. — Был... в небольшой деревушке недалеко от Петербурга. Там происходили странные исчезновения...              Елизавета пару раз кивнула, подбадривая его, медленно поднимаясь. Только сейчас он заметил Оксану, она уже избавилась от своего нежно-персикового платья и стояла в одной нижней рубашке. Голова у Гоголя закружилась, картинка перед глазами поплыла.               — Давай, миленький, вспоминай, — прошелестел голос бывшей мавки прямо над самым ухом.              ...Его обдало смрадным дыханием прямо из пасти. Клыки отблескивали в свете луны и догорающего камина. Он не мог шелохнуться — огромное тело зверя придавило его к полу. На лицо капнула слюна, и горящие глаза стали чуть ближе.              Зверь клацнул зубами и вонзил когти прямо в его грудную клетку. Боль нахлынула, скручивая тело. Стало очень горячо и запахло железом. Гоголя замутило, комната скакнула, переворачиваясь, и последним, что он запомнил, был запах мокрой псины...               — Тише, милый, дыши, всё хорошо, — он вдруг обнаружил себя лежащим на коленях у Оксаны, она гладила его по волосам и обеспокоенно переглядывалась с сидящей тут же Лизой. Обе были в белоснежных ночных сорочках, с распущенными по плечам волосами.               — Как вы, Николай Васильевич? Может, воды?               — Ох, и не надоело тебе выкать? Вроде вполне себе близкие отношения вас связывают, — бывшая мавка тряхнула волосами, чуть наморщив нос.               — Не всем далеки правила приличия, — несмотря на осуждающий тон, Лиза улыбалась.              Гоголь уже совсем не понимал, что здесь происходит.               — Так я умер?               — Пока ещё нет, дорогой мой Николай Васильевич...               — Как раз в процессе, милый. Совсем ты о себе перестал думать после нашей с Лизонькой смерти. С охотой этой своей, да войной подпольной.               — Ну что после смерти я в Ад попаду, странно было сомневаться, да вот только место это... на Ад-то и не похоже совсем...              Он вдруг замолчал, поняв, что парка со старым вязом уже нет. Они были на лесной поляне. Рядом пристроилась беседка, а перед ней — спокойное озеро. У его берега они и располагались сейчас.               — Так Ад ведь для каждого свой. Да и тёмных здесь привечают с радостью, — Лизонька подсела ещё ближе, наклонилась к нему, заглянув в глаза. — Только ты пока не умрешь, чувствую я, что ещё рано. Но мы с Оксаной хотели показать тебе это место. Чтобы ты не боялся, чтобы знал, что мы тебя ждём, — голос её стал отдаваться набатом прямо в ушах, картинка немного поплыла — Лизу вдруг сменила Оксана.               — Помни, суженый, о нас. Не забывай. Ещё немного и мы воссоединимся. Все вместе. А пока живи... — его перевернуло и потащило куда-то под воду. Картинка заскакала, но перед тем как погрузиться, он заметил тонкие пальцы Оксаны, запутавшиеся в светлых Лизонькиных волосах, и такие же нежные руки, обнимающие стан бывшей мавки.              ...И воздух вдруг наполнился криками, грохотом, треском огня, животным скуляжом. Его куда-то тащили. Нос учуял знакомый запах, а слезящиеся глаза, рассмотрели красную ткань пальто.