Свет уходящего солнца

Приближалось двадцатое число. На выходные Эмма договорилась с Дэвидом, что тот заедет в пятницу за Генри, и её сын весь уикенд проведёт в Глазго. Как же ей хотелось присоединиться к ним, но именно на эти выходные навалилось слишком много работы. После отпевания и похорон Киллиана Джонса Свон уже несколько дней ощущала какую-то фатальную беспомощность. Слова доктора Вейла засели в голове. Но, действительно, что она могла сделать для остальных, если на самом деле она и для Миллс не может ничего сделать? Эмма посмотрела на сотовый телефон, валяющийся на её кровати. Свон не видела Реджину с той самой поездки в больницу и отчего-то очень хотела ей позвонить. Но что бы она ей сказала? «Привет, Реджина, это Эмма, как твоя рука?» Или ещё лучше: «Привет, я не видела тебя на похоронах Киллиана Джонса!» Эмма с шумом выдохнула воздух и, сжав и разжав кулаки, встала из-за стола. Покачав головой, девушка прошлась взад и вперёд по комнате, понимая, что уже давно приняла решение, но нужно обязательно поговорить с Генри. Ведь ему может не понравиться эта идея. А Мэри Маргарет? Что скажет экономка, узнав, что придётся убирать и готовить для ещё одного человека? Советоваться с Дэвидом бесполезно, она и так прекрасно знала, что он скажет, и понимала, что он прав. Но как же ей было страшно… Да, это всего на три недели, пока не заживёт рука Реджины, ну, может быть ещё чуть больше, чтобы помочь ей с физиопроцедурами, но Эмма не была слепа, а то, что Реджина Миллс нереально красива, заметил бы, наверное, даже и слепой. И то, что Свон ощущала рядом с ней, не шло ни в какие ворота. Ведь именно поэтому она старалась как можно меньше навещать её, ссылаясь на загруженность. Но одно дело - редкие встречи в больничной палате, а другое жить - под одной крышей. Это будет непосильным для неё искушением. Эмма присела на край кровати. Нет, она не позволит своей невоздержанности помешать ей помочь человеку. Ведь в том, что Миллс сломала руку, Свон по-прежнему отчасти винила и себя. А значит, пришло время действовать. Выйдя из своей спальни, девушка постучалась в комнату сына и, открыв дверь заглянула внутрь. Мальчик сидел за учебниками и тетрадками, очевидно, делая домашнее задание. - Генри, тебе не нужна помощь? - Только если ты посидишь рядом, я уже всё почти дописал, и мы могли бы собрать из Лего оборонительный форт против армады. Нежно и заинтересованно улыбнувшись, Эмма вошла в комнату и села в кресло рядом с письменным столом Генри. - Я больше не хочу играть за флотилию Дэйви Джонса. - Даже если тебе достанется «Летучий Голландец»? - усмехнулся мальчик, снова отрываясь от учебника. - Ну, только если. И пушка «Валерия», - поспешила добавить Свон. Генри только улыбнулся и продолжил писать в тетрадь. Какое-то время они молчали: ребёнок, сидящий за столом и делающий домашнюю работу, и девушка, положившая ладони себе на колени и пытающаяся собраться с мыслями. - И когда ты мне расскажешь, что случилось? - паренёк, отложив ручку и закрыв тетрадь, развернулся на своём стуле к Эмме. Блондинка растерянно посмотрела сыну в глаза. Он всегда считывал её душевное состояние, как бы она ни пыталась его скрыть, и лгать ему было бесполезно. Да она и не умела. - Генри, как ты отнесёшься к тому, что в течение некоторого времени у нас поживёт одна женщина из реабилитационного центра? У неё сломана рука, а домой ей возвращаться нежелательно. Паренёк с интересом посмотрел на Свон. - Если ты этого хочешь, то почему бы и нет? Эмма тепло улыбнулась и, кажется, вздохнула с облегчением. - Её зовут Реджина Миллс, и она сказала мне, что вы знакомы: ты вроде однажды нашёл её зажигалку. Генри вздохнув, закачал ногами. - Это очень печальная женщина. Я хорошо помню её. У неё на зажигалке выгравировано имя её отца. И она похожа на мою мать. Эмма вздрогнула. А ведь Генри прав. Ещё в первую встречу с Реджиной она это заметила, но вспомнила об этом только сейчас. - Значит, ты не будешь против? Дэвид завтра заберёт тебя, а в субботу я предложу Реджине пожить с нами - у неё как раз будет выписка в этот день. Генри счастливо улыбнулся. - А в воскресенье вечером, когда я вернусь, мы все вместе нарядим ёлку к Рождеству? - Конечно. Мне кажется, мисс Миллс с удовольствием присоединится к нам. Свон улыбалась, искренне радуясь тому, как всё складывалось. Теперь осталось предупредить Мэри Маргарет, но этим она займётся, когда они с сыном наиграются в морские баталии с помощью конструктора Лего. Эмма не видела, с какой хитрой улыбкой паренёк слез со стула и пошёл за игрушками: она ведь не знала, что Дэвид уже успел предупредить её сына о возможной квартирантке.

***

Вчера выпал первый снег, а сегодня уже растаял, однако Дэвид несколько раз заверил Эмму, что они нормально доедут с Генри до Глазго. Тем более что по приезде они обязательно позвонят ей, чтобы она не переживала. Свон решила не рассказывать другу о принятом решении, да и не было ещё о чём рассказывать: Реджина Миллс могла запросто отказаться от её предложения. Да, просто посмеяться в свойственной ей язвительной манере, добавив, что уж лучше Рождество с деспотичной матерью, чем общество приходского священника, маленького мальчика и шумной собаки. Возможно, где-то втайне Свон именно на такой ответ и надеялась, потому что тогда всё было бы гораздо проще, и ей бы не пришлось так мучиться. Но ещё глубже - там, где Эмма никогда бы не призналась в этом самой себе - она мечтала, что Реджина согласится. И тогда… Вот только девушка отчаянно старалась не думать, что может случиться тогда. Потому что прекрасно знала: не поддаться искушению ей гораздо легче, чем добровольно скинуть саму себя в ад. Да и что она могла бы найти в этом аду, о котором так часто думала? Взаимное ли желание дьявольски красивой женщины или её холодное равнодушие? Разбираться со всеми этими мыслями и эмоциями священнику не хотелось совершенно, поэтому, проводив сына и своего друга, она вернулась домой, чтобы переодеться и пойти на открытый урок школы для сирот: его организовывали дети совместно с католическими монахинями, согласившимися преподавать в школе, после заключённого Эммой договора с матерью-настоятельницей монастыря Святой Агнессы. Эмма легко затерялась в зрительном ряду среди других сирот. Кажется, никто из них не обращал внимания на её блузку с колораткой, поэтому, перестав волноваться, Свон не заметила, как снова вернулась к размышлениям о завтрашнем дне. Надо отдать должное, Мэри Маргарет весьма дружелюбно приняла известие о возможном новом постояльце и как будто бы даже не удивилась этому. Видимо, после появления Аида Хроносиса на пороге их дома уже не было ничего такого, что смогло бы смутить мужественную экономку.       На импровизированную сцену одного из классов школы вышла одетая феей монахиня, которую Свон тут же узнала: это была та самая девушка, которую Эмма первой встретила в монастыре. Её озорные, тёплые, карие глаза пробежались по зрителям, но не задержались на Эмме. Свон и не заметила, как потеряла нить разворачивающейся перед ней сказочной истории, снова погрузившись в свои мысли. Эти добрые и внимательные глаза монахини резко отличались от той бездны, что зияла в глазах Миллс. И там, в тех колодцах, было холодно и страшно. Эмме нестерпимо хотелось заполнить эту пустоту собой. Чтобы никто и никогда больше не имел значения для этих глаз, кроме неё, Эммы Свон. Священник зажмурилась, осознав, что поймала саму себя на откровенном эгоизме и гордыне. Но какое же это счастье, что никто вокруг не мог читать её мысли! Иначе каким бы шоком оказалась для окружающих вся грязь и порочность души викария и её желаний. Эмма всё же попыталась вернуть своё внимание развернувшемуся на сцене спектаклю, но каждый раз, видя карие глаза монашки, возвращалась в свою личную пропасть. Вот только ей нравилось там находиться и хотелось упасть ещё глубже.