мальчик из четыреста пятнадцатой

Несколько лет ты ворочаешься где-то в полицейской академии, тянешь свою неуклюжую лапку на каждый вопрос-ответ, играя в "заткните пасть этому дребезжащему пездюку Денбро". Потом посреди учебы тебя выхватывают на какой-то полигон, как доблестного сына отечества, такого классного пацаненка, которым гордилась бы мамочка, будь разрешено ей это знать. Покрутись-повертись пару лет в готовности грудиной прыгать на бомбы и конкретных отморозков, там тебя и заделают в отряд к классным ребяткам из SWAT, всунут легкое армейское оружие да дернут лезть на уебков и отбитых деточек. Нет, ты щуплый малый, по сравнению с этими парнями, где пальцем железо дроби, плечом титан выдирай, но каждому отряду нужна малая крыска, крыска, которая пролезет среди щелин каждой дряни. Как тебе быть первым мальчиком на убой? Когда Билли звонит мамочке, мол, дорогая la maman, знаешь, я не закончил академию, но меня приняли в такое место, что ты не поверишь. А потом телефонный звонок прерывается сгустком шума, нарушением потока волн. И только попробуй потом сказать, что это ребята из слежки подкусали тебе провода. Разве ты можешь гложить на своих братьев? Конечно же, нет. А Билли хотел. Билли хотел пива, мягкий диван, тупое ток-шоу в десять вечера и тарелку фисташек до следующего часа и сна, лепящего веки тяжестью модернизации и подходящего конца тысячелетия. А получал громоздкую форму, классное поддельное трудоустойство по документам и отряд парней, шутящих про СПИД, педиков и тысячу причин, почему детка Монро не дает им, хотя, господи, ты забрал ее с десяток лет назад вертеться в гробу и ненавидеть фармацевтов. Парней с дефектами не берут, поэтому ты больше молчишь, структурируешь в голове самые короткие предложения с минимальным стыком согласных в одном преткновении предложения. Мамочке приходиться говорить, что теперь ты классно сидишь в кожаном кресле одного из полицейских кабинетов, жрешь пончики, убивая общий холестерин, закидываешь ножки на стол в новеньких лакированных туфлях и уже успел засадить пару ребят. О, Билли, ты знал, что у тебя классная фантазия? Ты знал, что придумывать идеальную жизнь, пока разбираешься с потоком агрессивных демонстрантов - извращенное хобби, способствующее развитию полушарий мозга? Да ты чертовски крут, детка. Особенно, когда рискуешь умереть на неловких стычках, агрессивных потасовках молодежи, массовыми терками меж районными парнями, гребаными террористическими актами. Мальчик Билли застал один в Нью-Йорке, что сердце ломит, ребра крошатся кальциевой иссохшей оболочкой. Тебя не должно волновать ничего, кроме сохранения жизни мирных граждан. Ты - прогрессивное пушечное мясо на шестьдесят процентов и на сорок орудие убийства плохих людей. Естественно, что хороших ребят выбирает государство. В ночь со вторника на среду Денбро думает, что классно быть менеджером, клерком или Тайлером Дерденом, чтобы крутить кинопленку в проекторе и вставлять третьим кадром в детский мультик порно и каннибализм, пока зритель поглощено смотрит в экран, сжимая челюсти, измельчающие центы обработанные в попкорн. Денбро думает, что классно ходить в одних ляпистых рубашках, написать дешевый страшный рассказ бульварных книг в рейтинге лучших произведений на месяц. Классно быть типичным американским гражданином, а не жить в режиме, как называли ребятки из его четыреста пятнадцатой группы, ебаного пиздеца, когда подрываться среди любого времени суток нормально, когда целиться в чужие головы нормально, когда быть убитым с шансом девяносто три процента в каждой ситуации нормально. В нью-йорском торговом центре пиздецкий митинг, затор, а у тебя суббота, в планах три баночки пива, Стэнли Кубрик, звонок мамочке домой в Дэрри этим заикающимся голоском, переполненным нежностью и бытовой тоской по младшему братику, старой приставке и друзьями, которых раскидало по Америке. Говорят, что Тозиера словили в Иллинойсе с травой и мальчишкой. Но Билли наводит справки из ностальгии. Спустя несколько лет они друг другу никто. Теперь, Билли, ты, твое оружие и десяточек парней из специальной четыреста пятнадцатой группировки - быт и устойчивость дня твоей типичной американской сущности. Пока классные деточки ноют друг друга о скучности жизни, ты чистишь оружие, заказываешь с ними одну пиццу и готов ловить пулю открытой грудью. А потом в классной нью-йорской элитной школе случается теракт. Сад на французский манер, дробленная плиточка, двести учащихся, чьи родители гребут миллиарды на продажном рынке, чьи зубы из чистого золота, мягко формируются подстать прикуса, чьи папочки передавят сами тебе шею, если ты не спасешь их детку. Во сколько ты оцениваешь чужую жизнь? Кажется, в доллар. Столько стоит дешевая пуля мелкого калибра и отвратного качества. Но ее хватит пробить твое сердце. Ее хватит пробить твой средний мозг, чтобы у тебя не было височного шанса остаться инвалидом. На деле всё было проще. В нью-йоркской школе одурительно тихо, когда ребята из четыреста пятнадцатой подъезжают, груженные в кузов. Они не единственная группировка здесь. Но одни из единственных, кто мог идти наладить контакт с захватчиками. Матери детей всегда плакали горестью или кровью лопнувших сосудов. Биллу было жалко. Они заходят с черного хода и щерят в рассыпную. Деток не так много. Деток с сотню. Америка начинает плодиться, восстанавливая демографическую политику и боль либерального сообщества. Билл ощущает тошнотворный липкий запах. Он исходит из нутра легких противным разложением. Это был человеческих страх. Сначала первая половина, где был мальчик Денбро, прочищают не оккупированную территорию от спрятавшихся детей, выводя их. Потом остальные ребята идут разбираться с бэд боями. Звучало классно, через десять лет об этом напишут в википедии, приплетут сотню деталек, скажут, что там участвовала четыреста пятнадцатая группка ребят. Но никто, кроме Билла Денбро и унесшего в могилу, не знал глубокой детальности. Кристиан выводит парочку детей из технологического класса по обработке металла. Им десять, они прятались меж мощенных станков и дышали миллилитрами воздуха через каждый десять секунд, чтобы их не заметили. Умные малые и хороший дяденька. Если ты увидишь Криса в нерабочий день, то посчитаешь его изгоем и избитым обществом малым. Мы были слишком разными ребятами, но варились в одном дерьме и старались тактично не вылезать из него. Билли заходит в туалет, зоркостью выглядывая наличие спрятавшихся детей. Розовый кафель, специальный шкафчик с гигиеническими средствами, удушающий запах грейпфрута. Стекла заляпаны неровным сводом помады. Сколько девочек трахалось здесь, Билли? Сколько? Тихий судорожный всхлип спирает легкие ребенка. Денбро говорит: - Хэй, все в порядке. Денбро говорит: - Я выведу тебя отсюда, давай. Денбро говорит: - Я защищу тебя от тех плохих ребят. Они ничего не сделают тебе. Маленьких детей учат не верить незнакомцам. Возможно, поэтому его маленький разум мелко идет по швам сбоями. Он жмется к облицованным стенкам. Кажется, его позвонки прирастают к каолиниту. Бедный мальчик, ты знал, что твой очередной учебный день, начавшийся омлетом из яиц, привезенных из европы первым рейсом, и латинского какао, перерастет в подобное? Ах, нет. Даже бравый Билли-бой не знал, вставая с утра, заправляя случайно спальную майку в боксеры, проливая кофе на пол, растирая его носком с Дональд Даком по плоскости, увеличивая площадь испарения. Денбро говорит. Голос спокоен, едва граничит с надломом грядущей истерики. Потому что школа - коробка отвратительных воспоминаний и жалость к десяткам пустоголовых юнцов, которые в этом не виноваты. Если бы это был аэропорт, торговый центр, театр, Билли бы не испытывал такую передовую эмоций. Билли, тебе вообще не нужны эмоции. Билли говорит: - С тобой кто-то есть? Зато с тобой или без тебя, за твоей спиной есть цепкие руки, хватающие под шею, давя на горло. Шея - гибкая зона. Шею не защитишь ни одним жилетом и каскадом, чтобы доставить полноправную боевую удобность ношения. Билли дергается, толкает локтем, как учили, чтоб в межреберную щель, принося боль, но не надламывая нежных кальциевых косточек. Толкает прикладом автомата. Ситуация обезоруженности и растерянности, твои силы идут на упадок, уровень нервозности возрастает. Мальчик Билли Денбро предназначен больше для психологической крысиной давки, нежели активных боевых действий. Бах. Ты нажимаешь на курок, чтобы пуля пробила кафельный пол, резким звуком, принося чувство испуга. Но когда ты живешь под арт обстрелом и в ниггерском гетто, то выстрелы - редкостная хуйня, которую ты можешь игнорировать на равне с криками женщин, детей, старцов и убитых. Уровень смертности превышает рождаемость. Билл Денбро толкается спиной назад, в открытый проем двери. Пусть этот чертов урод насадится затылком на торчащие головки гвоздей. Ты был отточен, чтобы наносить урон, быть проецированной крысой, мило улыбаться каждому рослому дяденьке. А потом бить поддых. Мальчика, приросшего позвоночником в нежно-леденящему кафелю, называли Джонни-боем, он носил игрушечный пистолет у правого бедра, гонял на классном велосипеде по Бродвею и умер в двадцатом веке на жестком полу женского туалета. Маленькая смерть птички. _ _ _ _ _ _ Десять тысяч баксов, что если бы ты не пошел в полицейскую академию, то отучился на юриста и вылизывал тарелки в местной забегаловке на вьетнамский манер, жил в съемной с десятью ребятками, выходцами из средней Азии. в квартире бы пахло аджикой, потом, плесенью и пыль наслаивалась метровым слоем. Десять тысяч баксов, что тебе жалко-жалко того мальчишку, прозванного Джонни-боем. Ни одна защита не сможет в точности облечь твою нежную шейку. Тебе вдавливают пальчики в сонную артерию, ноготки такие ровно стриженные, сточенные. Ты вдавливаешь его ударом головой в косяк. И вы вдвоем валитесь на пол с пеленой в глазенках, подобно чертовым недоросткам. Когда ты знаешь слабые точки человеческого бренного организма, то можешь не усердствовать на тысячу взмахов кулаков, сохраняя свою силу. Случайная удача выжить, Билли. _ _ _ _ А потом оппозиция начинает дичать. Те ребятки, угробившие десяток милых девочек и мальчиков из классной организации на очередное свержение, кажется, ах, Рейгана, бедный мальчик, на его последнем году срока так несладко. Республиканская партия вымораживает чужие зубки, бестактность холода гнет чужие ребра, сток Афгана неприятно саднит в пояснице. И если их всего лишь сотня, то кто сказал, что они не разрастуться в миллион, подобно поражением вируса клеток? Тебе придется стоять за честь и ладонь Рейгана, Билли Денбро, представь. Убивая противозаконие, ты поддерживаешь власть. Это было колесом Сансары, ареной, кольцом, смещением позвонков и двойным желанием тайского дешевого пива. А в итоге ребятки из четыреста пятнадцатой притаскивают безалкогольное-тошнотворное, бодяжат с виски и ты навеселе. До тех пор, пока супер оппозиционные мальчики не наводят беспорядок в высотке торгового центра. Взрыв на десятом этаже, обильность дыма, новенькие заложники из сотни тех, задохнувшихся шоком. И вас дергают наряду с десяточком групп иных подразделений. Недельные банки дешевого пойла отвратительно ударяются о пол. У Америки разрывается сердце. У Билла Денбро разрываются легкие. Они ищут спрятавшихся граждан, готовы пронзать свинцом чужие груди. Кто с автоматом, тот и прав. Кто Уильям Денбро, тот пойман в ловушку. Ему стреляют в ноги, чтобы по мощеным берцам. Пуля хорошо дерет мясистость скрученных слоев ткани, кожу, мясо, шелестит больной отдачей о пол. Кричат голосом хриплым, глушащимся тканью маски: - Хэй-хэй, ты был прошлый раз со мной в женском туалете! Билли, Билли-бой, я тебя помню! Не больше тридцати, отвратительно высокий и нахальный до тошнотворности. Денбро выворачивало наизнаночку от беспомощности, похороненного ребенка и этого ублюдка. В его карманах самые большие баксы, награбленные с касс по неудержимости человеческой скупости и жажды обладания. Каждое слово дробится выпущенной пулей. Билл жмется к бетонной колонне, облицованной классными плакатиками с AC/DC, скидочными акциями, рекламой съема квартирок с десятью выходцами из средней Азии. По лестницам за стеклянными дверьми давит гул сбегающих людей, дробь выстрелов, вскриков. Они могут сбежать отсюда, а ты нет. Как учили в полевых условиях и горьким опытом: будь спокоен, не вступай в активный контакт с преступником и готовься пустить пулю в лоб - тонкость вопроса: себе или плохому мальчику -, всё было просто. Билл говорит: - Я не буду стрелять, успокойся. Билл говорит: - Мне нужно вывести только пострадавших, перестань палить. Билл говорит, его заикание пропадает. И его перебивают. - Брось, Билли! Все мы знаем, что террористические акты совершают именно для людей. Какой толк их спасать, если потом по новостной ленте будут крутить: "В акт протеста политики Рейгана были убиты тысячи человек". Что он скажет на это? Смех душащий, громкий, пафосный, с другой части блока осыпается стена от произошедшей ударной волны. Еще немного и на десятом этаже хорошенько все накренится, падая пылью, копотью и кровью. Билл был готов стрелять. Он обязан был стрелять. С первичным предупредительным. Каждая жизнь была ценной. Но желание прочиситить генофонд возникало у каждого первого в определенный период времени. - Он-ни же н-не в-виноват-ты, п-почему об-бычные г-граждане, а н-не п-полит-тики? Пуля отскакивает о металлическую каемку укрепления бетонной стены. На лекциях психологии вы заучиваете, как вести себя в подобных ситуация, но оказываясь на практике, ваши головы одурительно пустеют. Человек есть непредсказуемая дикая тварь. Ты не сможешь действовать по логической книжной цепочке. А он, между прочим, имел хорошенький магазин, чтобы прострелить тебе мягкотелие. Говори, главное, говори, не провоцируй. - Тогда некому страдать и реагировать! Гражданские жертвы поражают политические, не будь глупым! Возможно, где между стеклянных треснутых витрин магазина прячутся люди. Ты должен их спасти, должен, Билли. А в итоге жмешься к колонне. Скотобойня номер один в Америке позиционируется сбытом людей, а не жирных свиней с грязных ферм. Этажные торговые центры без центральных пустых пробоин для декорации были защитой и неудобством. Никто не прострелит твою голову сверху, но кто-то не сможет эвакуироваться. Давка на лестницах, дым, гарь, стрельба этажом выше. И отдающийся голод в желудке. Сначала эти ребята просто клеят листовки по стенам, кричат в метро и подрывают эфиры на радио. А потом радикально начинают пылать агрессией. Предельная агрессия возрастала! - К-как н-насчет б-более д-демократичного решен-ния п-проб-блемы? Стеклянная витрина с треском осыпается от дробленного выстрела. Красивые манекены полонятся осколками. Уровень напряженности и беспокойства максимален. Ты должен успокоить этого буйного переросшего мальчика. Ты просто должен это сделать, чтобы предотвратить десяток последующих смертей. Потом он узнает, что этого переростка звали Робертом Греем, ему двадцать семь, он тоже из Мэна, а еще вертит языком на испанском похлеще Филлипа Шестого. - Д-демократ-тичн-ное л-лес-сен-ние, - передразнивает его Роб, довольственная улыбка ощущается на чужой широкой пасти. - Демократия изживет себя, Билли! Чем больше жертв, тем больше реакция власти. А потом обваливается огромный кусок потолка и ему приходится дернуться в твою сторону. Бетон пластами грохает на пол с одурительным клубом пыли. Железный каркас ветвится железными балками. Вас замыкает обваленными блоками к стене. До потолка больше четырех метров. Изоляция продавленных плит. Это был тринадцатый этаж, над вами плиты с трех как минимум. Это, знаете ли, трагично больно. Ты должен спасать людей, а в итоге нужно спасать тебя. _ _ _ _ У тебя был шанс сыграть с ним в быструю русскую рулетку не по правилам: ты стреляешь, он падает на пол, может истекает кровью, может умирает, но не может ничего тебе сделать. Но чем больше живых радикальных оппозиционеров оцеплены клеткой, тем спокойнее государству. Статистика заключенных нравилась ему больше, чем статистика умерших. Он даже не размахивает на тебя своей классной краденной пушкой! Лишь жестикулирует, изворачивая язык на испаньоле с повышенной эмоциональностью. Эта типичная черная маска с прорезью для пасти и глаз, каска, дернутая с багажника байка в наклейку с Дораемоном. Классные оппозиционные детки, говорят, такие нравятся девочкам после лесбийского секса и гавайской пиццы. - О, Билли, я бы так хотел пристрелить тебя, а потом трахнуть. Или наоборот! Но ты классный малый. Тебе что, до сих пор шестнадцать? Словоблудиесловоблудиесловоблудие. Когда ты много говоришь, то превращаешься в пустослова или политика. Но Роберт Грей был всего лишь мальчиком, крутящим болты и гайки на заправке по ночам и лижущим полы распиздяем в дешевой забегаловке арабского стиля. Ты узнаешь это потом. А сейчас твоя задача протянуть до эвакуации и решить проблему с активностью этого малого. - З-заткн-нись, ур-род! Ин-наче я пр-рострел-лю тебе бедро. Не смертельно, но невыносимо больно. Билл был мальчиком не любящим насилие. Перед каждым выездом на митинги они выпивали с ребятами для храбрости. Шот, миленький drink up, сожженное горло. Становилось невыносимо. Были слышны лишь крики и гул вертолета. Билл знает, что значит кричать о спасении в катастрофических ситуациях и лишь может тыкать по кнопочкам рации на груди. Роберт жался к другому углу. _ _ _ А потом у него началась истерика. Он срывал шлем с дурацкими наклейками Дораемона, черную омерзительную маску, хватался за медные клоки, выдирая волосы с корнем, задыхался и начинал рыдать. Вопрос человечности: вы вдвоем зажаты у стены обваленными плитами потолков, заложники теснятся на седьмом этаже, на торце десятого хорошая дырень, у каждого из вас по классной пушке, что делать? Денбро встает с пола, Денбро готов нажать на курок в любой момент: Роберт был безумен, эгоцентричен, театрален. Билл напрягает связки, медленно говорит: - Что с т-тобой? Ты заикнулся один раз, прогресс. Держаться на расстоянии его роста, чтобы он не кинулся подобно змее. Быть твердым, стойким малым. Грей смотрит своими огромными глазенками, подобно рептилии: излишняя выпуклость, косоглазие. Это внушает тошнотворный страх. Дави его, блять, дави. - Мне так плохо, Билли! Вдруг, сейчас все дальше обвалится! Представляешь, как папочка разочаруется в том, что его сын умер в подобном. Он будет сильнее ненавидеть меня. Проблемные отношения, излишняя суровость, консерватизм, его убийство в алкогольном опьянении, трупы не могут ненавидеть сильнее, но он мог. Билл закусывает неловко губу. Голова кружилась. Это изнемождало психически. Не бойся волков, ходи в лес. Бойся их пасти, не суй руки в раздвинутые челюсти. Билл тянет ладонь и треплет по волосам подобно матери, чужие пальцы грубые, стертые, изуродованные холодом сточной воды арабской забегаловки и машинным маслом заправки. Роберт будто пожухлая псина в его руках, оставленная в бедных трущобах, голодная, израненная, пытающаяся что-то делать. Все оппозиционные дети избиты и покалечены, их раны гниют и зияют. Билл улыбается. Его улыбку невидно за тканью формы. - Он будет так ненавидеть меня, Билли! Представляешь, он выдрал в мясо машинкой мои волосы за homo, представляешь, да? Представляешь? Не жалей волков, ходя в лес, если их лапы щемит капкан, если охотник вспарывает их брюхо. Проходи мимо. Никогда не жалей волков. Потому что у них непредельная агрессия. Роберт сжимает твою ручку в твердой перчатке, смотрит забитым взглядом, резко тянет на себя, вминая в пол, зажимая мощеным весом. Бах, телу больно, ломко, давка на легкие, колкое ощущение диафрагмы, три секунды, ты не успел скоординироваться. Роберт Грей ненормальный уебок из Мэна, вот что ты скажешь о нем. Но сейчас заикание слепляет связки в ком оголенных пороводов, бьющий болью по черепной коробке при попытке кричать. Западня, Билли Денбро? - Ты такой наивный, маленький и глупый! Так нравится мне! Правда, тогда ты брыкался на порядок больше, у меня остался шрам на затылке, мелкий паршивец, - Роберт хрипит последние слова, вдавливая локоть в солнечное сплетение. Хорошенький бронежилет мог защищать от хорошеньких пуль и костей. Грей одичало смотрит, будто вгрызется в чужую морду с остервенелостью. И давит улыбку: - но я зато запомнил тебя, Билли, сколько килограмм формы таскает твое тело, ну же? Может, мне облегчить его? Не паниковать не истерить не подавать виду не беспокоиться. Денбро набирает в легкие побольше воздуха. Все, чтобы успокоиться. Все, чтобы не начать визжать резаной свиньей на этой классной американской скотобойне. - Уб-бери с-свои р-рук-ки от м-меня! Крик сдавленный, неловкий, никем неслышимый. - Как тебя с таким овечьим заиканием взяли то, Билли? Будешь повышать тона дальше, я суну в твой ротик пальцы и не только, - эта пошлая улыбка щемила тонкие извилинки отвращениями. И Билли начинал нецелесообразно кричать нелепые слова впротивовес. Будь человеком, а не мясом на американской скотобойне. Грей хватает чужую челюсть грубыми пальчиками - зато какие стриженные ноготки - дергает маску, чтобы сорвать истеричной небрежностью. Мальчик из четыреста пятнадцатой визжит, вертясь под чужой тяжестью. Масса есть проигрышность крыс. Грубые пальчики лезут в чужую пасть, давят на ряд зубов, язык, царапают нежную кожицу полости. Слюни противно оседают на горле, заставляя хрипеть и задыхаться. Робби держит у стыка подвижной косточки с черепом - не укусишь. - Я же сказал тебе, Билли, что засуну. У тебя такой горячий ротик, ах. Что ты там мямлишь? Убрать руку, да? Или еще глубже, чтобы разработать твою глотку? - насмешка саднила внутри. Издевательства отвращали еще со школы, когда большие ребята зажимали у стеночки, вытрясая последние центики на мороженное для той рыжей девчули, первые презервативы, скидки в кондитерском, билеты в кино. Взрослая жизнь не меняется. Меняется лишь пиво и квартира. Билл отчаянно пытается плюнуть в чужую извращенную морду. - Такой непокорный. Было бы классно регулярно трахаться с тобой, а потом дойти до свиданок и отношений. В твоем же супергеройском графике есть время на буритос и мексиканскую пиццу с виски? Конечно же, да. Для такого мальчика, как я, ты всегда найдешь время, я уверен в этом. Хватка чуть ослабляется, он был просто увлечен своим классным монологом. И Билл сжимает зубки, кусая с одурительной силой. Роберт отвратительно хрипло кричит. Роберт ударяет размашисто по чужому виску, перед глазами Билли всё противно-тошнотворно плывет, тело ощущается вялым, а мышцы расхребеченной проволокой. И становится еще больнее. Грей садится бедрами на чужой живот, заставляя кашлять, вновь открыть пасть в глубоком усталом вздохе. И хватает взрослого SWAT'овского мальчишку за черепушку, сжимая так остервенело подбородок, лезя паучьими пальчиками в пасть, резво дергая за передние зубки. Одурительная сила, бесконтрольность эмоции, хруст корней. Билли Денбро лишается парочки нижних резцов. Кровь была как никогда горячей и вязкой. Грей убирает кисть: вся мокрая, изжеванная резьбой коренных зубок, чуть испачканная в крови. Пальчики сжимают один из зубиков. Такие маленькие, даже аномально. Денбро плюеется кровью, его щеки в металлических багряных разводах, а на глазах противные слезы, расцарапывающие кожу. - Ур-род, б-блять, от-тъеб-бись от м-меня. Я... я... я.... Что "я", Билли? Ты же нихуя не можешь. Твоя классная пушка выпала из твой ручек, когда тебя дернули. А пистолет и гранаты на бедре, но только опусти ладошки ниже груди, и Роберт вдавливает твое тело сильнее в пол, преумножая мощеность и силу, принося отвратительную тупую боль. Гражданские шутят, что у вас есть бронежилеты для яиц, но это все пиздеж чистокровный. Тогда бы Денбро было легче, тогда бы его пасть не полонилась кровью выдратых дурью резцов, крик не давился слюнями и гемоглобином, Роберт мог лежать с простреленным сердцем. И ничего личного. Но Роберт вертел твой зубик, высматривая неловкие стыки, будущий кариес, налет от пива, хлипкая взрослая любовь к сладкому. Это так нежно. - Это так нежно. У тебя красивые резцы. Мне будет жалко выдирать тебе еще и клычки тогда, не кричи, Билли, даже если тебя что-то не устраивает. Это глупо. Мы не кричим под окнами Рейгана, не так ли? Мы действуем. У Билла Денбро внезапный шок и сочащаяся кровь. Ты встречался со всякими придурками, объебками, отморозками, пару раз лез на рожон террористической бойни, но никто еще не был столь тварью с непредельной агрессией. Тебе нужно действовать, а не подавать пример бездейственной действительности, избитого малого. Будь лицом государства, будь лицом сильной державы. Которой выдрали зубья, но она до сих пор агрится и силится. Тебе нужно лишь суметь дотянуться до пушки на бедре. Или скинуть этого ублюдка. Но в любом случае стрелять нужно сразу, хватит быть таким человечным и уважать чужие права, блюдя американскую конституцию Вашингтона. Ходи в лес, но остерегайся зубьев волков, агрессии волков, костей волков. - С-слезь с-с м-мен-ня, - Билл непрерывно пытается откашляться кровью, слюнями, резким шоком, осознать тактично происходящее. Знаешь, ты как куколка в руках братьев Мэгги Клири. Такая же пустая. О, так просто учить, что делать, тренироваться на мишенях и пиздить бунтующих малолеток. Ты всегда терялся в подобных ситуациях, когда они шли не по плану. А сейчас, Билли, всё идет очень по пизде, чтобы очнуться. Роберт нежно гладит его щеку подушечкой большого пальца, втирая гемоглобин в стертую кожу, следы от порезов дешевой бритвы. Полюбовная нежность, когда вокруг крики, эвакуация, оппозиционный террористический акт. - Было бы классно сходить с тобой на свиданку, там, знаешь, в Адской Кухне есть классные дешевые кафешки, если ребятки оттуда не узнают тебя и не набьют морду, но там реально самая вкусная пицца! Ты должен определенно попробовать, угощаю за свой счет. Тесто мягенькое, съест даже королева Англии без протезов! Он смеется так по-дурацки, противно, пошло. Чертов ненормальный фрик. Руки беспомощно зажаты крестом под чужим весом тела, отвратительное покалывание от нарушения тока крови, саднящая боль, отсутствие лишних восьмидесяти трех миллиметров, чтобы дотянуться до классной национальной пушки. - Или было бы классно заказать чего-нибудь остренького из индийской кухни на дом! Приглашаю к себе, знаешь там, еда, фильмы, сериалы, секс, будешь впечатлен на сто процентов. Заткни свою пасть и не неси бред. Но Билли лишь обреченно смотрит, экономя силы, пока Грей пассивен и не причиняет ему никакой боли, лучше не противодействовать. Возможно, тогда к ним успеют, пока бетонный потолок не обрушится повторно от волны удара. - Потом через пару лет укатили бы в Нидерланды, дешевая свадьба, педики на улицах, звучит пиздецки охуенно. Правда, начнем чем-то более мелким. Роберт, ты сумасшедший. Роберт, прекрати. Роберт, твои зрачки статически разного размера, это ненормально, ты под дозой или болен. Роберт, блять, не целуй этого взрослого мальчишку из четыреста пятнадцатой группы, ощущая, как он брыкается, кусается, плюясь кровью, ошметками раздробленных десен, противостоит тебе, дотягиваясь судорожно ладонями до зацепленного за карман пистолета. Роберт, убери свою пасть, перестань слюняво мазать языком по чужому языку, вжимаясь бедрами в чужой живот, выказывая аморальне возбуждение и скопление неординарных эмоций. Роберт, перестань плакать, как в семьдесят девятом, когда отец выдрал с мясом твои волосы за педиковатость и разочарованность. Единственное, что ощущает Билл - тошнотворную боль и по-детски пухлые мягкие губы Грея. Жилет липнет к телу, сдавливая сосуды, сердце, желание дойти до дома и выпить дешевого тайского пива. Обессилие есть подавленность от безысходности. Он сжимает неровно пистолет. Он знает, что Роберт это чувствует, кусается, выжирая чужую пасть. Может быть Роб и был неплохим малым из штата Мэн, неплохо учился, имел какое-нибудь образование из колледжа, классно стучал палочками от суши по батареям и трахал до пелены в глазах, может быть, у него был такой же неплохой шанс потесниться с ток-шоу и пивом Билла по вечерам, может быть, он однажды простил бы выбитые зубки, просквозив случайно чужую ступню из травмата. А потом Денбро считает до трех, чтобы нажать на курок, дернув по чужой голове литым калибром. Но на двойке Грей резво задыхается проходящим рядом новеньких немецких пуль, оседая на чужом теле. У Билла нет сил кричать, изнеможденно выплевывая кровь. Просто чертов Томми из четыреста пятнадцатой, целящийся из обвала плит этажом выше по классной дружбе и педики. Бывало и хуже.