Feelings Are Fatal

Дата: ______, 1987 Время: 7:27 Местонахождение: небольшая квартира с соседями, которые, можно только понадеяться, нелюбители сплетен. Алан просыпается разбитым, в окружении чужих вещей. Чужая кровать. Чужая квартира. Чужая постель, удобная и уютно пахнущая. И мужчина, лежащий рядом с ним, тоже чужой. Алан меланхолично вздыхает, наблюдая, как солнечные лучи будто насмехаются над ним, пробравшись сквозь прореху между шторами. Он уже делал это раньше, на самом деле даже чаще, чем хотел бы признать. Он знает правила игры — несмотря на то, что он пренебрегает ими в повседневной жизни, он знает, в такой ситуации их стоит строго соблюдать. На благо обоих — всегда помни адрес, телефон друга, сколько денег ты оставил дома и самое главное — никаких привязанностей. К Эрику Слингби трудно не привязаться. Трудно не хотеть остаться в его крепких объятьях, пускай даже он уверен, что побывал там не раз прошлой ночью. Трудно просто смотреть на него и не удивляться, насколько заботливым может быть один-единственный человек. "Так бывает со всеми." - убеждает себя Алан. Нет ничего особенного в подобных чувствах к Эрику, ничего экстраординарного — Эрик нравится всем. Такой уж он человек, Алан же — просто невинная жертва. Через неделю всё закончится. Он надеется, что здесь действуют те же правила, что и в политике — если повторить ложь достаточное количество раз, она станет правдой. Алан почти никогда не врет и гордится этим. А еще он гордится своей силой воли и просто надеется, что эти два качества ему помогут. Чем скорее, тем лучше. Правда, существует кое-что, что Алану в себе не особо нравится. То, что почти постоянно заставляет его быть робким и покорным. Всё в порядке, говорит он сам себе. Скромность - полезная штука. Алан подумывает о том, чтобы сесть, и на этот раз его останавливает не спина (хотя та всё еще болит). Он бросает взгляд на лежащего Эрика: разметавшиеся по подушке волосы и тихий храп — он выглядит настолько умиротворенным, что будить его становится стыдно. Алан снова хмурится. Что именно в словах «никаких привязанностей» тебе непонятно? Эрик ничего к нему не чувствует. Алан знает. Это то, с чем ему придется смириться — или, скорее пришлось бы, если бы он испытывал к Эрику… что-то такое. Чего, конечно же, нет и никогда не будет. Потому что, знаете ли, Алан Хамфриз не настолько беспечен, чтобы влюбиться не взаимно. Алан Хамфриз слишком себя уважает, он слишком потрепан жизнью и, в конце концов, слишком умен для подобной глупости. Кажется, он пытается убедить самого себя. Да. Точно. Алан Хамфриз, выпускник Кембриджа, свободно говорящий на трёх языках, младший репортер, не влюбляется в мужчин, которые хотят переспать с ним один-два раза, а после продолжить жить, как ни в чем не бывало. Никогда такого не было и не будет. Правда знает он это не из личного опыта. И он продолжает убеждать себя, что глаза слезятся всего лишь от усталости, и его абсолютно устраивает, как к нему относятся. Он знает много других способов почувствовать себя любимым и нужным (если конечно вдруг появится такая необходимость), и он совсем не надеется, что в этот раз изменится хоть что-то. Ничто ничего не значило и значить не будет. Он ввязался в это, зная, чем всё закончится, и ничего не попытался изменить. И пытаться не будет. Всё просто. А даже если бы и значило (хотя это конечно же не так), Алан всё равно не готов. Естественно он не станет зацикливаться на этом, не станет сомневаться и размышлять, что могло бы произойти, воспользуйся он шансом, что могло бы случится, не сомневайся он в себе. Конечно нет, потому что Алан Хамфриз этим совсем не доволен, Алан Хамфриз всегда получает то, что хочет во что бы то ни стало, и Алан Хамфриз в себе не сомневается. Алан трёт глаза — никаких слез, он всего лишь устал — и отворачивается от Эрика. Простыни приятно пахнут дешевым одеколоном. Вкус Алана гораздо проще, чем тому хотелось бы признать. Он вполне мог бы провести здесь утро. Или целый день. Или остаться на ночь, хотя это уже произошло один раз и вряд ли стоит упоминания. И да, быть может, он готов признать, что в сердце неприятно колет оттого, что он едва ли окажется здесь снова. На самом деле он надеется, что больше никогда не попадет в подобную ситуацию — это явно угробит его окончательно. Хотя, в абсолютно других обстоятельствах — стоит заметить, очень маловероятных — может он бы и не возражал. Он замечает, как Эрик потягивается и сразу же цепенеет, притворяясь спящим. Он не боится. Эрик замирает на несколько мгновений, и Алан изо всех сил пытается не задаваться вопросом, о чем он думает, потому что, если Эрик думает о нем… Если Эрик думает о нем, ему конец. Правда, это ерунда: кто захочет думать об Алане? — Уже проснулся, очкарик? Алан открывает глаза, пытаясь казаться сонным, несмотря на то, что сердце бешено колотится в грудной клетке, потому что одному Богу известно, что Эрику от него нужно. — Только что. Эрик смеется и Алан окончательно понимает, что попал. Таким смехом можно было бы остановить Ахиллеса на поле боя, а блаженное неведение Эрика по этому поводу — истинная сила. — Завтрак? — Нет, спасибо, — резко говорит Алан, садясь. — Мне нужно идти. Эрик опускается рядом с ним: несчастные темные глаза, обеспокоенно приоткрытый рот, растрепанные со сна волосы. Он пытается пригладить их сильной рукой — и конечно же ты на него запал, упрекает Алан себя, никакая ты не «сложная личность», абсолютно не выдающийся, и уж точно не особенный — всего-навсего убогий одиночка, вешающийся на любого, кто готов предложить тебе вкусно поесть и может заставить почувствовать себя любимым на какое-то время. — Но ты не завтракал. Эрика стоит пристрелить. Немедленно. Иначе он докажет, что завтрак — оружие военного класса. — Я правда не могу остаться, — говорит Алан, натягивая рубашку. — Мне нужно работать. — Ладно, — бормочет Эрик и, черт, он явно умеет разбивать сердца — если бы грустные щенки умели говорить, кажется, они бы говорили именно таким тоном. — Тогда, думаю, тебе и правда стоит идти. Повисает напряженная тишина. — Я могу сделать тебе тост перед тем, как… — Нет, спасибо. — Хлопья? — Я… У меня… непереносимость лактозы, — он врет, быстро надевая джинсы, проверяя кошелек в заднем кармане и сразу же чувствуя себя неловко, потому что: во-первых это ненормально, когда подобное превращается в привычку, а во-вторых он доверяет Эрику и поверить не может, что засомневался в нем даже на мгновение; даже противоречивые чувства и ситуация, которой он избегал с самого начала не могут изменить того факта, что Эрик - его друг. Алан проверяет воображаемый список: он не забыл деньги, сумку... Не было никакого запасного плана. Как бы неловко и плохо все не вышло, не случилось ничего непоправимого. Единственное, что он потерял - это чувство собственного достоинства. - В любом случае, Ронни будет волноваться, - он говорит это больше себе, чем Эрику. В конце-концов, всегда есть Ронни, вооруженный добрыми словами, вкусной едой и плечом, в которое можно поплакаться. - Хорошо, не заставляй его волноваться, - ласково произносит Эрик. - Береги себя. Алан кивает, горло сдавливает от такой заботы, пускай даже он и знает, что Эрик относится так не к нему одному. - Еще увидимся. Оставшееся недосказанным гораздо хуже любой лжи. Эрик слабо улыбается ему. - До встречи.