Качели или ninna nanna

      Вы ошибетесь, если подумаете, что Цезарь всегда только и делал, что издевался над Джозефом, пытаясь его отвадить. Часто, с тех пор как Цеппели вернулся из Италии, они проводили первые свободные дни от работы вместе.       От рассвета и до заката.       Цезарь уже тогда знал, что, чем чаще они вместе, тем сильнее чувства к нему, но им все равно весело. Цезарю с ним слишком хорошо. Хотелось растянуть момент, когда они могут беззаботно пообщаться на подольше, потому что он знал, что одна осечка, неверный шаг в сторону и всё. Для Джозефа дружба станет мучительным наказанием. Романтические чувства, Цезарь их очень боялся. Свои он мог зажать в тиски, затушить в состоянии зачатка, но что делать с Джозефом? Больно от одной мысли, что чувства парень до сих пор хранил в себе.       И всё же, они много времени проводили вместе. Они заново изучали места их детства, задерживаясь в некоторых часами. Прогулки помогали забыться от суеты, бухгалтерии, репетиций… Цезарю необходим отдых от бумажной волокиты, а Джозефу от плясок.       В очередной раз это случилось в старом дворике в центре города, через пару домов от главной площади. Типичный европейский закуток, внутри дерево, колодец и детские качели.       Дерево стояло темным толстым столбом и чуть тронутые сентябрем охрово-изумрудные листья качались от ветра, но только на макушке, потому что окружающие дома образовывали кольцо, защищающее от воздушной стихии. Кажется, навскидку, это молодой бук. Молодой, это, на минуточку, лет сто. Они растут довольно медленно. Колодец замшелый, забитый досками. С наступлением эры водопроводов даже в этом захудалом городишке на пересечении дорог, колодцы потеряли былую нужду. Если кому-то требовалась чистая вода, они ходили к реке.       Качели… Нечто отдельное.       — О, Цезарь, помнишь, как мы на них качались? — С весёлым смехом, Джозеф подбежал к одной из них, топча яркую зеленую траву, пышущую свежестью от влажности в тени этого дворика.. Цезарь скептично поднял бровь, догоняя спокойной походкой и взглянув на то, что Джозеф ростом с металлический каркас.       — Даже не думай.       Он уже сел. Цезарю оставалось только похлопать, но не его находчивости, а трухлявым доскам, на которых он сидел, и, наверное, прогнившим креплениям. Ржавые цепи тоже достойны высших похвал. Джозеф качнулся и даже пролетел целый метр — держать тяжелые и длинные ножища навесу было сложно.       — Слезай, idiota*.       — Неа. Please*. Покачайся со мной, — Джозеф, не слезая, кивнул на соседнюю пустую качелю, у которой сидушка окончательно накренилась и выглядела очень... Она не внушала доверия, это точно, решил Цезарь. Естественно, после этого он покачал головой.       — Mamma mia, мне еще рано умирать, подумай об этом, на кого останется «Крылатое солнце!» — Цезарь постарался отшутиться, но и понял, что Джозеф отсюда так просто не уйдет. Никогда не признает, что стоит уйти, потому что это опасно. Жуткий позер. Цеппели прошел к цепям и брезгливо натянул кожаные перчатки, которые всегда лежали в карманах его осеннего капота. Джозефу же плевать.       — Так здорово! — раскачиваясь, но с трудом, больше просто отталкиваясь и пробегая своими новыми дорогими туфлями, которые Цезарь купил, как и всю его одежду, в честь открытия холла, Джозеф проносился мимо.       — Иди к черту, — Цезарь выругался и вскоре догнал Джостара, упорно толкаясь своими не менее дорогими итальянскми ботинками. Дух детского авантюризма пробудился в этом символичном месте на все миллион процентов.

***

Цезарь бежал заливаясь смехом по старинным каменным дорожкам их маленького городка. Джозеф догонял, но в этот раз мальчишка явно преуспевал! Его золотистые патлы перед Джозефом сияли недостижимым призом, но он все равно за ними гнался.       — Ну, постой!       Они пробежали целый квартал и Джозеф начал выдыхаться, потому что проклятый итальяшка выбирал самые сложные свороты и пути, для достижения цели. Наконец, он снова куда-то завернул и Джостар едва дыша гнался за эхом стука его ботинок, пульсирующим в висках.       Он почти пронесся мимо переулка с арочным проемом, внутри которого был двор. Большое дерево с вытянутым и стройным прямым стволом, колодец с недавно выкрашенной черепицей козырька и надо же, качели, среди свежевыстреженный травки.       Пятнадцатилетний Цезарь стоял, тяжело дыша после продолжительного бега в одной своей взмокшей белой майке.       Джозеф бы рассмотрел пейзажик подольше, да только красивые неокрепшие плечи Цеппели манили больше. Джостар подошел сзади и крепко обнял его со спины, целуя в изгиб шеи и плеча. Цезарь отвечал — накрыл его ладони своими руками, откинулся взлохмаченной светловолосой головой на плечо Джозефа и улыбнулся, целуя такие же жадно хватающие воздух губы, как и его сами.       Сердца отчаянно просили большего, вырываясь из груди. Цезарь чувствовал, как долбятся в его спину ребра, сотрясаемые огромным любящим сердцем младшего мальчишки, а Джозеф ловил ритм этого дикого сердца Цезаря своими ладонями, поглаживающими белую майку на груди.       — Давай покачаемся, — прошептал Цезарь.       — No, давай, я покачаю тебя. — Джозеф смотрел вниз, а Цезарь наверх, вскинув подбородок. Их взгляды были так рядом, они могли легко рассмотреть жилки в тонах радужки, если бы не мрачноватое освещение этого двора. Пахло сыростью и краской, но их это не смущало. Даже не думая о том, что взмыленные тела легко простынут от раскачивания туда-сюда их не остановило.       Цезарь уселся поудобнее на этих стареньких, скрипучих, но не менее классных качелях. Соседняя и тогда еще и ровная, пока пустовала. Любящие взгляды подростков то и дело встречалось, хотелось петь.       Цезарь, подлетая, казалось бы до небес, встречался с бликами и отсветами солнца от стекл в окнах и широко улыбался, напевая колыбельную и возвращался обратно. Туда, где его ждала любовь. Казалось, он сам, как «крылатое солнце!»

***

      Неожиданно, спустя время, они уже оба увязли в смехе и утонули в солнечных лучах вышедшего из-за легких туч, солнца. Воспоминания хлынули, раскрашивая вместе с предзакатными часами этот двор в золотистый, желтый, потерявшийся в контурах кармин. Цезарь не родился здесь, но чувствовал, как любовь к месту, которое он всегда звал домом и считал родным, возвращается. Так же, как и вернулся в Германию он. Хотелось петь и кричать от радости, что Цезарь и сделал:       — Ninna nanna marinare       'Ngopp a varca, miezo o mare       Lo te parl e nun respunn       Te si perze miez o suonn       — О-О-О-О-О, ЭТО ЖЕ ТА КОЛЫБЕЛЬНАЯ-Я-Я-Я . КХМ-КХМ, — И вот второй певец мюзик-холла вступил в нее. Правда не в нужное время и не в нужном месте, ужасно коверкая слова, потому что ноль в итальянском, но на удивления хорошо их вспоминая, потому что и Цезарь, и дедушка Уилл, оба они пели ее перед сном в детстве, а затем Цезарь продолжал в юности. Так, тихо тихо, на ушко Джозефу после того как два потных юных тела разлеплялись, чтобы перестать наконец мять одеяла без толку и лечь спать. Да и без секса, довольно часто. Постоянно. Они оба ее любили.       — Quann aggia' spetta       D'averti questa sera       Co' sta luna chiena?       Quann aggia' sogna'       Di dirti quanto t'amo       Co' stu' core 'man-ma tu—       Sogni qui nel blu...       Они качались еще очень долго, пока янтарное солнце не закатилось за крыши домов, играя лишь золотыми бликами в оконных рамах, там, где лучи его проходили насквозь, как бы разрезая дом.       Жаль, что уже через месяц эти качели выдерут из земли и сдадут в металлолом, а отношения с Джозефом у вернувшегося хозяина кабаре упрутся в тупик, когда он получит первые свои лавры, от предстоящего шоу.       Тогда Цезарю еще только предстояло окончательно замерзнуть и закаменеть в тесных стенках своего кабинета, где он, как белка в колесе, каждый день будет проводить на благо своего мюзик-холла, труппы, растущего заведения с потенциалом, а так же… Ради светлого будущего Джозефа. Да, без любви… Но… Он ведь оценит труды, да?

***

      — Ты чего? — качеля остановилась слишком резко и по инерции дернулась назад, а Цезаря тряхнуло. Ботинками он собрал всю грязь под собой, тормозя. Сначала он совсем не понял, в чем ерундовская фишка такого пит-стопа, но Джозеф обеспокоенно взял его лицо и протер что-то под глазами своими пыльными от активных прогулок большими пальцами. — Почему ты плачешь, Цезарь?       — Я? — он удивился, ведь сам не заметил, как слезы ринулись из глаз. Такая редкая слабость, он ведь был счастлив.       — Цезарь.       — Я просто тебя люблю, — и мальчишка прижался к Джозефу, крепко его обнимая. Обнимая, чтобы никогда не расставаться и вот так вот качаться, до самого заката. А лучше до ночи, их все равно никто не станет искать…