Человечество

Сказать по правде, когда всё это началось, Симуран просто хотел развлечься на Земле. Не сообщая о своём присутствии стае вовкулак, не используя божественные силы и влияние. Он ведь уже не мальчик неразумный, что завоёвывает смертных несметными богатствами и дешёвыми фокусами. Единственное “но”: уродом или старцем прикидываться не стал, оставив собственную внешность — не переходить же из крайности в крайность. Симурану нравилось на Земле. Нравилось каждый день узнавать новое, учиться водить железные колесницы — “автомобили”, работать, пусть даже ветеринаром на полставки. На полставки потому что ночью в маленьком городке начиналась особая жизнь: буйная, молодая, и порой очень громкая. В шумном, душном помещении дискотеки Симурану и повстречалась человечка с огромными, блестящими от восторга глазами. Ему нравилось танцевать с ловкой и плавной в движениях девушкой, нравилось целовать её, вдыхая искусственный аромат несуществующих цветов, пусть он и был куда менее чарующим, чем живая сущность. Нравилось обнимать её под утро, даже зная, что в восемь придётся вставать, натягивая холодную одежду и спешить убраться из дому. — Мать моя - сущая ведьма, - шепчет человечка на ухо, сонно потягиваясь. — А ты — ммм... просто бог. В семь у "Мелоди", да?.. — Там шумно, — пожаловался мужчина, уже открывая дверь. — Мы можем поесть где-нибудь? — О, это свидание? - на ненакрашенных губах расцвела самая настоящая, робкая улыбка. - Буду ждать... Симуран. — Буду ждать… О том, что девушку зовут Лариса, Симарглу стало известно лишь когда официант принес список блюд. Ей позвонила мать, но Лариса после первых же громких слов бросила трубку и, извиняясь, тихо пояснила: — Старая ведьма ругается. В целом, Табити ещё и не так орала временами, хотя матерью Симурану не была. Он было пошутил, но осёкся — девушка громко вздохнула, привлекая его внимание. — ...а шуба-то! Натуральная норка! Я официанткой на такую накоплю... лет через сорок. Если не тратить зарплату на еду и мыло... Что-то не так? — Я, — хрипло бросил мужчина, холодея, — не понимаю. — Что? — Не понимаю, как можно убивать животных ради... такого. Земля на грани катастрофы! Экологические проблемы обостряются, никто и говорить об этом не хочет, но вскоре человечество просто уничтожит всё, чего касается! — Извини. — За человечество? — За меня. Не думала, что ты из этих... веганов или гринписовцев. — Не понимаю... — Давай сменим тему, — торопливо предложила Лариса. — Смотрел, последний клип Army of Lovers? — Что?... — Можем вечером посмотреть! Ну… если придёшь. Мать как раз уехала. У нас и телевизор есть, там эти клипы крутят каждый час… К слову, клип ему понравился. Симуран был уже большим мальчиком. Симурану - несколько тысяч лет, и обычно что-то не понимая (например, почему славяне сбросили его идол в реку, променяв на скучные кресты и проповеди на чужом языке), он предпочитал либо уходить, либо гневаться. Людей всегда было слишком много для этой земли, так что вволю показывать недовольство было вполне реально без каких-либо угрызений совести. Лариса же была одна, и гневаться на хрупкую человечку бог считал по меньшей мере нелепым. Она была почти ребёнком: пухлые губы, сейчас залитые глянцевой помадой, большие серые глаза и полное непонимание того, как устроен мир. Лариса видела лишь свой город, да и то — отдельные его куски, и мыслила в масштабах скудного мирка вокруг. Оттого суждения казались нелепыми до глупости: как можно, не зная об элементарных вещах мироустройства, решать, каким животным жить в роли питомцев, а каким умирать в муках на скотобойнях? Почему аквариумная рыбка-гупи более ценна, чем живой и здоровый осётр? И как можно работать день и ночь ради стекляшки с синтетическими духами или тряпки, от которой за версту воняет пластиком? — Ты уж прости, — начиная раздражаться, отвечает Лариса через неделю, упершись взглядом в пустую тарелку. — Я ж и осетра-то в жизни не видела, а гупик у меня вот был... пока мама не узнала. Скотину не люблю, мне как-то коза в лицо дала, а курицу я с семи лет умею разделывать. А работа... ну а как иначе? — Что будет, если ты откажешься? — Курицу убивать? Ну... получу розгами, может ещё по лиц… Извини! Я... я куда-то не туда ушла. Вообще-то Симуран хотел спросить про работу ради бесполезных вещей, но слова застряли в горле. Он... пожалуй, он был озадачен, а посему свидание закончилось рано, а ночевать, расставшись у порога дома в балке, каждый отправился в свою постель. Симуран и вовсе не заснул, меряя шагами комнату в гостинице на острове Хортица. "Озадачен" - сказать мало. Надо бы прекращать это, пока не поздно. Человеческие женщины до добра не доведут, особенно такие... странные. Лариса была сущим ребёнком, и причинять ей зло Симаргл не хотел. Как и продолжать встречаться с существом, считающим убийство абсолютной нормой.

***

Спустя какой-то месяц, традиционно опаздывая на встречу с Табити-матерью, Симуран вздрогнул от режущей ухо трели звонка телефона, номер которого был у совсем не многих людей. Он совсем недавно включил аппарат, заброшенный вглубь комода: надо было позвонить всё-таки главарю стаи, но... Звонил не главарь. Лариса рыдала и толком ничего сказать не могла. Только из разу в раз повторяла, что умрёт, и что ей страшно, что из комнаты она не выйдет и умрёт под подоконником, и никто её не найдёт. А ещё она очень просила прилететь, точно знала, что у него есть крылья. Это не займёт много времени. Симаргл-Симуран не бросал в беде тех, кто находил к нему путь и просил о помощи, пусть даже таким способом. — Двадцать минут. Никуда не уходи. ...неизвестно, какой смысл вкладывала Лариса, обзывая свою мать, но грозная Елизавета Хортица со своим орлиным профилем, глазами навыкате и растрепанными ветром волосами была самой настоящей ведьмой. Ведьмой-хозяйкой здешней земли, призванной оберегать каждое живое существо под своей опекой. — Сима! — из ванной вылетела Лариса и впечаталась в его бок, до хруста в собственных костях обнимая. И пятясь за его спину, дрожа как лист на осеннем ветру. Кстати, на носу сентябрь. — О, пришёл-таки! - женщина уперла руки в бока. - Молодой человек, вы хоть имя моей шалавы знаете? — Вы - мать Ларисы? - нахмурился Симуран. — Она самая! Вырастила на свою голову! Единственная дитина, а от что творит! Учиться она не хочет, ничему совсем, ленивая... зато вот как ноги раздвигать, так это... — Что случилось? — тихо спросил Симуран у Ларисы. Та лишь замотала головой, подняв на него красные, опухшие глаза. — Случилось? — вдруг совершенно спокойно переспросила ведьма. — Не знаешь, что бывает после... Симаргл не сразу понял, какими иносказаниями Хортица поясняла ему простую вещь. Лариса была беременна, и эта новость буквально оглушила всех их. А ещё она отчаянно хотела покинуть материнский дом, и сейчас они сидели в парке, кутаясь в куртку Симурана. На улице холодало. — Мать запретила мне делать... ну... избавляться от ребёнка, - глядя вникуда, прошептала Лариса. — Сказала, что проклянёт меня. Симуран молчал, не зная, что сказать. Он зарёкся возвращаться к Ларисе, он был раздосадован, но сейчас… Какой же он, к чёрту, бог природы и жизни, коль за тысячи лет даже не попытался сделать что-нибудь для спасения земли в своей глупой обиде на род людской? Человечество ведь не столько в заводах, гниющей рыбе или вырубке лесов. Человечество — в каждом из семи миллиардов непохожих людей. В Ларисе, за все свои годы видевшей лишь нищету и грубость. В Ларисе, которая, быть может, ещё не совсем потеряна. — Ты действительно готова убить в себе жизнь? — наконец спросил Симуран, сжимая её холодные пальцы. — Я не смогу ничем обеспечить этого ребёнка. Он будет жить в той же балке, слышать те же оскорбления… и иметь такую же мать, ведь другой я и не стану. — А если бы у тебя была возможность не жить с матерью? Нет ничего прекраснее, чем новая жизнь, и знаешь… я не имею права вмешиваться в твой выбор, Лариса, но неужели ты не хочешь дать нашей жизни цель и смысл? — Если… если ты не бросишь меня... ты же не бросишь? А что он мог ответить?

***

Жить вместе, до неожиданных известий не собираясь даже встречаться, было весьма трудно, но они старались. Симаргл не имел детей, которых он бы воспитал сам, никогда ему не доводилось надолго оставаться с женщинами, а потом его со славянских земель и вовсе изгнали, нанеся непоправимую обиду. Идея иметь ребёнка вдруг показалась ему интересной: ведь как он может судить о безнадёжности людей, коль он видел лишь то, к чему их привел самостоятельное блуждание по свету. Надо убедиться самому, и если его собственное дитя окажется столь же чёрствым, как остальной род человеческий, будет совсем иной разговор с Табити и другими. Да и Ларисе — смешной, поющей за готовкой, трудолюбивой несмотря на усталость от работы, шьющей нежеланному ребёнку одежду из купленной по дешёвке ткани; испорченной этим миром не до конца, — было некуда идти. Ясно как день: Лариса не хотела этого всего, и единственной её мотивацией оставалось вырваться из материнского дома. И она была готова ради этого на всё. Симуран уже тяготился данным себе обещанием не вмешивать в земные отношения божественные силы. Всё же под новый год у него внезапно появилось наследство в виде квартиры и денег: совсем немного, но на лекарства Ларисе хватало, даже осталось на детские вещи. Это было даже чуть хуже чем условия в балке: городскую квартиру продувало всеми ветрами, огорода не было, зато был сосед, не погнушавшийся столкнуть Ларису с лестницы (он потом съехал в больницу после нападения своры голодных псов). Симуран пропадал на работе и не особо стремился домой. ...так или иначе, через ссоры, истерики, попытки прожить своим трудом, они начали потихоньку привыкать друг к другу. Зимой на стекле у двери появилась монохромная фотография маленького почти что человека — Возьми перчатки, холодно, — бросила Лариса, подметая пол их квартирки. — Я не мерзну. — Врёшь. И правда... Он ведь чувствовал холод, пусть даже тот ничего ему сделать не мог. — Спасибо, Лариса, — Симуран обнял её, уткнувшись подбородком в светлую макушку. — Не за что. Береги себя. Доподлинно неясно почему, но после этого случая домой он шёл охотнее. ...в конце весны Симуран в первый раз взял на руки своего ребёнка, а Лариса тут же выскочила на работу: она до дрожи, до ночных кошмаров боялась остаться без денег и вернуться к матери. Симуран ничего не мог поделать: он зарёкся вмешивать в их отношения свою сущность, но и сделать ничего с тем, что Ира растёт почти что без матери, не мог. Лишь один раз он сказал твёрдое “нет” — когда Ларисе предложили “поработать” в Турции, а она думала согласиться. — А если тебя обманут? Ты останешься одна в чужой стране… — Я смогу выбиться в люди, — уже с толикой сомнения буркнула она. — Ты уже человек. Не надо кому-то что-то доказывать. Месяцы стремительно пролетали в круговороте будней. Симуран окончательно сдружился с коллегами: его новые товарищи-ветеринары были чудесными людьми, а один даже разделял его точку зрения касательно природы и животных. Представить только, их маленький коллектив даже стал заниматься лечением и передержкой брошенных животных! — Подумать только, — вещал Симуран за одним субботним завтраком, — люди ещё не совсем потеряны! Есть, есть ещё те, кому не всё равно! Человечество… — … в каждом человеке, — тепло усмехнулась Лариса. — Ты такой забавный. Ира широко улыбнулась всеми пятью зубами, счастливо сверкнули карие глаза. Она всё ещё оставалось лучшим, что могло случиться с ними за всё время вместе. Только дети умели так беззаботно и беззлобно улыбаться, только в детской любви ни у кого не могло быть сомнений. Симуран видел в дочери, уже сейчас ладящей со зверьём, большой потенциал, и… пожалуй, он всё же любил свою маленькую семью. Когда-нибудь это закончится. Когда-нибудь и Лариса, и Ира умрут, оставив нестареющего Бога в одиночестве. Но пока у них есть время. И это - самое главное.