Африканка и волк

Лед в ее зеленых глазах. Она сидит по-королевски прямо и величественно, ее девичья упругая грудь еле вздымается под многослойным щитом дорогих тканей. Она глядит свысока. Весь мир, как ручной волк, послушно лежит у ее ног… — Спой мне еще своих странных песен. Она приказывает, приказывает льдом, приказывает видом. И я слушаюсь. Я покорно пою о нас, людях, наших проблемах, боли, мечтах, надеждах. Но она не понимает меня. Африканка живет далеко… Но ей нравится, и она велит петь еще и еще. Внимательно слушает, по-звериному наклонив голову вбок, и тогда ее медные кудри открывают худенькое плечо. Мой голос эхом отлетает от древних каменных стен тронного зала. Она желает слушать меня каждый третий день недели на закате солнца. В это время никто не посмеет тревожить принцессу. Она полностью в мире, что я создаю для нее. Прячет улыбку, хмурится, всматривается, грустит, глядит игриво. Я понимаю, что лед тает. Внутри нее горит огонь и течет цветная вода… И каждый раз она говорит мне подойти ближе. Шаг за шагом, день за днем. А сегодня она сложила руки на животе и необычным, незнакомым тоном велела прекратить петь. Сама встала с трона и, мягко ступая по ковру, как кошка, подкралась ко мне, вея еле уловимым древесным ароматом. — Человеческая девчонка, — тонкими пальцами коснулась моего плеча, моей старой штопаной юбки, но тут же отдернула, будто бы обжегшись. — Тряпье. Все люди некрасивы, в отличие от нас. Она действительно красива. Изящна, грациозна. — Настоящая красота под одеждой, — говорю. Не понимает. Ослабила завязки на лифе моего платья и пытается увидеть прекрасное. Комично нахмурила тонкие брови и стащила с меня сарафан. Стою перед ней в одной нижней рубахе, но скоро лишаюсь и ее. От древней каменной кладки веет холодом, но я почему-то не мерзну. Солнце неумолимо закатилось, и темнота укрывает землю. — Под одеждой ваша красота почти как наша, — окидывает меня оценивающим взглядом, в котором пляшут огоньки любопытства, прогоняя остатки льда. — Взаправду? — удивляюсь. Она ухмыляется краешком рта. Она играет. Откидывает волну кудрей назад, стягивает с плеч бирюзовую парчу, высвобождает бледные руки, обнажает худую грудь. Выжидающе смотрит — ну, как я тебе? — Бесспорно, — отвечаю, — людям до вас, как до звезд. Ей льстит похвала, признание главенства ее расы. Она вообще любит комплименты. Она скинула свои одежды на ковер, она глубоко дышит и красуется передо мной. Льнет ко мне, я чую ее теплый древесный дух. Я будто в лесу после дождя, иду по незаметной заросшей тропинке мимо ровных рядов стройных мокростволых сосен. Темно, лишь лунный свет выхватывает из мрака ее немного резкие изгибы. Но я больше ориентируюсь на ее прикосновения, нежели доверяю зрению. Солоноватый женский запах. Она легко касается моих плеч, спускается ниже и ниже. Я неуверенно провожу рукой по ее щеке — нежная, холеная кожа. Хочу прильнуть губами к бледной шее, и она, будто лебедь, изгибает ее, и я вижу ее острый кадык и, помедлив, осторожно приникаю к нему. Вдруг она с силой оттолкнула меня. Смотрит исподлобья, она снова ледяная, она снова дикий зверь. Нельзя, говорит. А ведь я… А она не понимает. А я, как ручной волк, послушно лежу у ее ног, но, видит бог, ей на это плевать… Как жаль, что и завтрашний, и послезавтрашний вечер она подарит своему высокопоставленному жениху. А я лишь ручной волк.