Неудачники

Дверь с грохотом закрывается, и невидимые часы начинают свой отсчет. До трагедий, которые произойдут с обоими жителями этой квартиры остаются считанные минуты. *** «Кретин». Рыжий юноша стремительно спускается по лестнице, перепрыгивая ступеньки и явно не беспокоясь случайно налететь на какую-нибудь старушку с собачками. Сейчас его цель – выйти наружу, и любой раздражитель извне, который случайно попадется ему на пути, будет тут же уничтожен. Он слишком взвинчен, слишком зол и слишком Наполеон, чтобы разбираться, кто и почему ему мешает. «Безэмоциональный ублюдок. Надменная, пафосная тварь». Громкий удар, и открытая с ноги дверь подъезда едва не слетает с петель. Ему хочется выплеснуть всю скопленную энергию наружу так, чтобы был взрыв, ураган, и чтобы, черт подери, каждый в радиусе пятидесяти километров понял, что доводить его, Наполеона, до такого состояния опасно. И самое главное, чтобы это понял чертов дуал, сидящий сейчас в двушке на четвертом этаже. Парень остановился на крыльце, его дыхание сбивчиво, словно легкие пытаются поглотить воздуха многим больше, чем могут вместить. Недавно прошел дождь, и колкий морозец уже прокрался под тонкую, наспех одетую куртку, но Наполеон только встряхнулся и пришмыгнул носом, игнорируя всякие меры защиты от простуды. В его глазах горит огонь, безумный и бешеный, отражающий полную непредсказуемость собственных действий. Парень скрипит зубами и сильнее сжимает кулаки, так, что костяшки бледнеют – настолько зашкаливает внутреннее напряжение. Ему, как никогда хочется разбить что-нибудь, сломать, смести, сокрушить, но он понимает, что этого будет мало. Слишком мало, чтобы унять бушующее нутро и притупить режущее чувство глубоко задетой гордости. «Помпезная выскочка, значит? Это я-то ни на что серьезное не способен?» Первое, что попадается Напу на глаза – это его бордовая Peugeot, припаркованная во дворе, и он стремительно направляется к ней, еще даже не обдумав ни цель, ни дальнейший план действий. Его пальцы вцепляются в кожаный руль, дыхание стало учащаться; Наполеон, сведя брови, смотрит куда-то впереди себя, а губы изгибаются звериным оскалом. «Какого хрена ты вообще о себе возомнил? Думаешь, я считаюсь с твоим мнением? Да насрать, ты меня слышал?!» — Слышал?! – не сдержавшись, вслух повторил Нап, поворачивая голову в сторону пятиэтажки, где сейчас находился Бальзак. И парень искренне сожалел, что тот его сейчас не слышит. Сделав глубокий вздох, он устало склонил голову и закрыл глаза. Злость и разочарование все еще были внутри него, мешались в огромном котле мыслей и эмоций, растворяя последние остатки самообладания и душевного равновесия. Сейчас невозможное становится привычным, глупое – правильным, а эмоции и чувства управляют разумом или вовсе его отключают. Для Наполеона нет ничего хуже, чем непризнание его авторитета. Тем более, когда от него отказываются те, кого он считает своими близкими. И любая победа в его понимании должна быть или идеальна, или её не должно быть вообще. Если по каким-то причинам юноша этой победы не добивается, то он просто берет реванш и обязательно постарается в другой раз, пока не получит того, чего хочет. Но если его провал будет осмеян, а сам Наполеон – унижен, то это не будет мотивацией к чему-либо, — это будет сквозной раной в его сердце. И когда Наполеон захочет отомстить, то он сделает это эффектно, фантастично и фатально. Даже если это будет последней победой в его жизни. «Без указки и шагу ступить не могу?...» — Нап поднимает опасно суженые глаза и смотрит сквозь лобовое стекло на дорогу – асфальт весь мокрый после дождя. Такой скользкий, такой… опасный. Парень быстро заводит машину и выезжает из двора на прямую автостраду. На улице поздний вечер, посторонних водителей немного, так что Наполеон по-королевски остановился посреди дороги, сжимая руками руль и внимательно всматриваясь вперед. «Тогда сожри такой мой поступок». В следующую же секунду он до упора надавливает на педаль газа и уже видит очертания поворота, перед которым не воспользуется тормозами. Взорваться, сгореть в ослепляющем пламени — фееричный конец, как раз для него. *** «Придурок». Темноволосый юноша, вцепившись пальцами в края кухонной тумбы, едва держит себя на ногах. Сейчас он, как никогда благодарен своему «эмоциональному интеллекту», который до сих пор помогает ему находиться в сознании, помогает бороться с реальным желанием сползти вниз и со всей дури удариться головой о керамическую плитку пола, да так, чтобы расшибиться к чертям. Или хотя бы выколоть себе глаза и оглохнуть – чтобы больше никогда его не видеть и не слышать. Его, этого рыжего оборванца с неземной манией величия. «Идиот. Просто сказочный идиот» — Бальзак старается сохранить ровное дыхание, но все попытки провальны – его сердце так бешено клокочет в груди, что даже просто успевать глотать воздух становится трудно. Он чувствует, что где-то там, внутри себя самого, он словно стоит на краю бездны. Пропасти, состоящей из его собственных чувств, изо всех его переживаний и тревог, и эта пропасть затягивает его, как черная дыра, попасть в которую равносильно смерти. Парень не хочет потерять контроль над собой, он не хочет свалиться в эту бездну, но ему едва хватает сил удерживать себя от шага в эту бесконечную тьму. И он чувствует, что вот-вот и этих сил уже не будет хватать. Внезапно, Бальзак ощутил, как потяжелели веки, как резко ухудшилось зрение, став более расплывчатым, — он и сам не заметил, как на ресницах стали скапливаться мерзкие капли слез. Предательство его «эмоционального интеллекта», который дал трещину, пропустив эту горечь наружу. Баль зажмурил глаза и, кажется, он даже слышит, как паскудные слезы разбиваются о поверхность тумбы. Неужели он, вечно спокойный, умеющий держать себя в руках Бальзак, сейчас стоит и беспомощно тонет в бездне своих эмоций и всего-лишь из-за одного отморозка? «Черта с два ты меня задрал!!» — мысленно закричал брюнет, резким рывком руки снося с кухонной тумбочки все, что не имело с оной надежного крепления. В разные стороны полетели пара чашек, ложки и небольшая подставка со специями. Что-то разбилось, что-то рассыпалось, но такая вещь, как разгромленная посуда сейчас волновала Бальзака в самую последнюю очередь. Он обеими ладонями опирается о края столика и до боли сжимает их, голова опущена, а растрепанная челка скрывает большую часть его лица. Он напряжен, воздуха становится действительно мало и Бальзаку хочется разбить что-то еще, но это лишь порыв, и через секунду это желание разрушений сходит на «нет». Он закрывает глаза и сглатывает, — благо, противные ему самому слезы уже не идут, прекратившись так же быстро, как и начались. Постепенно, Балю удается избавиться хотя бы от внешних признаков его внутренней борьбы. Затуманенные, абсолютно беспристрастные глаза вновь открываются. Они смотрят, но ничего не видят. Подобно сознанию юноши, которое существует сейчас только лишь эмоциями и не видит реальности. «Идиот, тебе нет места в моей жизни. Наверное, уже как и мне в моей». Может быть, это первый раз в жизни, когда Баль не знает, что с собой делать. Ему никогда ранее не приходилось переживать такую бурю чувств сразу. Он теряет над собой контроль, он им поддается и попадает в полную растерянность, и как заставить это все исчезнуть совершенно не понимает. Тем более, когда боль заполняет его, найти выход из положения становится практически невозможно, и единственный антибиотик, который приходит на ум, это… суицид. «Я не намерен тебя терпеть. Ни тебя, ни твои мерзопакостные выходки. Я устал» — Баль поднимает голову и взгляд устремляется на шкафчик со стеклянной дверцей, в которой он видит своё слабое отражение. Во взгляде напряженность и мрачность задуманного, но самого брюнета это ничуть не пугает – он решил, и он это сделает. Оноре точно помнит, что еще со времен, когда в его квартире водились мыши, он травил их мышьяком, рассыпая порошок мелкими порциями возле их предположительных норок. И он так же хорошо помнит, что с этой травли у него были какие-то остатки, которые он решил сохранить до следующего грызуновьева бесчинства. Не долго думая, парень быстро нашел пакетик с отравой и, сжав его в ладони, нахмуренно покосился на окно, за которым было видно разве что яркие шары уличных фонарей. Как раз в этот момент он услышал, как во дворе раздался звук газующего автомобиля. Он был достаточно мощным и чем-то походил на звуки стартующих гоночных машин, однако Бальзаку машинный рев показался не таким уж и громким, поскольку он был слишком погружен в себя и все, что происходило вне его кухни, воспринималось очень поверхностно. Следующие несколько минут Бальзак готовил себе кофе – крепкий, горячий кофе. Он с поразительной невозмутимостью, свойственной только ему, высыпает мышьяк в кружку с напитком, будто бы в его руках не отрава, а обычный сахар. Медленными, размеренными шагами он подходит к обеденному столику и садится на стул, держа смертельную чашку обеими ладонями и мрачно всматриваясь сначала в неё, а затем в окно. «Ты мне осточертел. Живи, как хочешь» — и Бальзак, зажмурив глаза, опустошает обжигающую чашу. *** — Максик, а ты уверен, что нам с верхов не влетит, что мы больного перевели из инфекционного в травматологическое? – с любопытством заглядывая в палату, интересуется Гамлет. Высокий, статный мужчина в белом халате насмешливо ухмыльнулся, — Ничего страшного. Если кто-то специально не доложит начальству, то никто ничего не заметит, — Горький оглядел двух больных, которые практически одинаково лежали на больничных койках. Один из них – брюнет со светлой кожей, которая на фоне белоснежной палаты казалось еще более бледной и болезненной, и его сосед, полная противоположность – смуглый, рыжий юноша с намотанным на голову чепцом из бинтов лежал так непринужденно, будто бы не в больнице вовсе, а где-то дома, в кровати. — И потом, — Максим иронично улыбнулся, — думаю, что никто не откажется посмотреть на то зрелище, которое устроит эта парочка, когда проснется. Джек уже, кажется, организовал тотализатор и активно собирает ставки. Гамлет кокетливо хихикнул и продолжил с интересом смотреть на Наполеона и Бальзака, спокойно лежащих каждый на своей койке, — И правда, это же надо было такое устроить! Хотя это так драматично и трогательно – они настолько несчастны в своей любви друг к другу, что решили покончить с собой, не желая больше терпеть этих издевательств судьбы. Вот это чувства! – Гам страдальчески вздохнул, вызывая у Макса лишь скептичный взгляд в свою сторону. — Эти несчастные даже суицид совершить нормально не смогли. По ходу, неудачники будут жить вечно, — саркастично отозвался брюнет. — Ах, ты совершенно ничего не понимаешь в истинных чувствах! — Гамлет перевел на дуала укоризненный взгляд и продолжил. — Наполеон, между прочим, чуть не разбился. — Но не разбился же. Они оба хороши – один, разгоняясь, чтобы врезаться, не заметил пост ДПС, но зато пост заметил его ошалелую скорость и сразу выслал за ним патруль, который, собственно, и предотвратил аварию, а другой забыл выключить плиту, когда готовил кофе в стиле «убей себя сам и сожги соседей». Пожарная сигнализация сработала, а там Бальзака уже на скорой к нам привезли, благо, откачать успели. — А почему у Напа тогда вся голова забинтована? – недоумевая, поинтересовался Гамлет. Максим цокнул и махнул рукой в сторону двух дуалов, — Неудачно затормозил и ударился головой о руль. Легкое сотрясение, — он не спеша закрыл дверь палаты и посмотрел на Гама. Тот, чуть нахмурившись и деловито скрестив руки на груди, произнес, — И ты не думаешь, что они могут закончить начатое, когда проснутся и увидят друг друга? — Нет, не думаю, — спокойно ответил Горький, отрицательно мотнув головой и язвительно усмехнувшись, — они же неудачники. Да и, скорее всего, им полезно будет полежать в одной палате. По крайней мере, все наши с нетерпением ждут их реакции относительно друг друга. — Какие же вы черствые и бесчувственные! – с возмущением заявил Гамлет, но распаляться не стал, ведь ему и самому было интересно узнать, чем все в итоге закончится. Он только улыбнулся уголками губ и хотел было сказать что-то Максиму, но тот его перебил, — Все, хватит разглагольствовать, у нас же еще осмотр не закончен. Гам мученически закатил глаза и пошел следом за удаляющимся Максом, уже продумывая полный страданий монолог о том, что тот его не любит и несправедливо заставляет работать.