«Дай мне ещё пару минут, чтобы забрать тебя навсегда и остаться на небесах…»
Туманный закат безумно красивый. Я могу смотреть на него бесконечно. Могу, но у меня нет шанса смотреть на него все время. Туманный закат был моей неисполнимой мечтой, моей же погибелью. Когда в твоей крови алкоголь и адреналин, тебя утюжит хуже любого наркомана после принятия дозы. Резкие повороты, переходящие за двести иногда уносили твою душу на небеса раньше положенного времени. Я обожаю скорость, адреналин бушующий в крови и растекающийся по венам к центру вселенной. А потом бары, девчонки и туман в голове, а на следующий день осуждающий взгляд знакомых, непонимающий и чуть грустный — тёти Эли. Мне, кажется, совсем плевать на всех, пока есть алкоголь, драйв и мечты. После того, как Ксения проигнорировала моё предложение переехать в Белград, я потерял всякий интерес к таким девушкам, как она, как Соня, как Д… увы, не смог забыть Дашу. Как бы не хотел, как бы не пытался, как бы не мечтал — она оставалась до сих пор в моём сердце, как назойливая игла в стоге сена. Но ведь она счастлива со своей петрушкой в Сингапуре и совсем забыла обо мне, о наших счастливых временах, о наших общих интересах. Было всё у нас: и ссоры, и конфликты, и любовь, и гнилая серая линия. То Никита со своей тупой любовью и грязным ртом, то вот этот Петя, от которого меня часто воротит. Это чёртова ревность меня убивает! И я нашёл себе новое увлечение. Мотоцикл, фары встречных машин, бутылка виски и визг шин по пустующей трассе. Меня это удовлетворяло. Я обожал гонять по московской ночной дороге, разрывая тишину рёвом своего «железного коня». Час, два, три ночи… А мне как-то совершенно плевать! Пять пропущенных от двоюродной сестры и ещё ровно столько же, но умноженные на два от тёти. И мне не стыдно! Ясно? У меня теперь своя жизнь! Меня не заботят деньги, девчонки, розовые сопли! Я люблю нового себя: неправильного, жестокого к близким, холодного к окружающему миру. Однажды, ближе к зиме, я вдрызг рассорился со своей тётей, которая, как и всегда это бывало, капала на мой сонный мозг, говорила о том, что я стал другим, даже худшим экземпляром, чем был раньше. Она призывала меня к трезвости. Я просто послал всех куда подальше и сел на свой мотоцикл, укатывая к лесу. Скорость выбивала во мне всю накопившуюся дурь из башки, а холодный ветер резал глаза, на которых накапливались слёзы. «Дай мне ещё пару минут…» — эта фраза звучала очень часто в моей голове, наталкивая на какой-то серьёзный подвиг. Нет, господа, я не рыцарь в эпоху Средневековья, а всего лишь сербский не определитель по жизненной линии. Мои руки вцепились в руль мотоцикла, тело сковало невидимыми цепями, сжимая шею. Я ничего не понимал, только видел свет встречных фар грузовика и туманный закат. А закат очень красивый и настоящий, не то, что та же самая любовь. Не такая…***
Его рука под моими ладошками была очень холодной. Я провела пальчиками по сбитым костяшкам, которые затягивались шрамами: неаккуратными, некрасивыми, грубыми. Глаза, как и два месяца назад, до сих пор прикрыты веками, а во рту торчит трубка, позволяющая ему дышать и давать силы на продолжение жизни. Неподвижный, прозрачный и блеклый, как серые простыни в отдельной палате. На прикроватной тумбочке ваза со свежими цветами, лекарства и пожелания от сотрудников отеля, от близких и друзей Паши. На моих глазах снова наворачиваются слёзы. Я не могу сдерживать их, когда думаю о том дне, когда мне Юля по телефону сообщила худшую новость за то время, которое я провела с Петром в Сингапуре. Помню, как чуть не потеряла сознание, помню грустные глаза мужа, который без слов, сняв кольцо, отпустил меня обратно в Москву. Мы ничего друг другу не должны. Прилетев в Россию, я сразу же спросила у Юли адрес больницы, в которой лежал Паша. Когда зайдя в палату и увидев его, мне нечем было дышать. Он выглядел так, словно по нему проехался товарный поезд. Паша дышал, но не самостоятельно, а через трубку, а множество проводков шли от его ели живого тела к аппарату, который следил за жизненными показателями серба. Месяц, два… он до сих пор находился в своём мире. Я не хотела признавать, что Паша в коме, что может не очнуться никогда. Боялась больше всего потерять его. Я каждый день молила Бога вернуть мне того улыбчивого и веселого Пашу, которого я знала при первой встречи. Держала его за руку, вспоминала самые приятные моменты из нашей общей жизни. А таймер остановился для меня, как для него вся жизнь. Я не прощу себя, если он споткнётся о камень и упадёт в обрыв, где темнота и тишина. Мне не дают покоя эти ужасающие мысли. Пару дней назад Элеонора Андреевна всучила мне плеер Паши, наверное, чтобы я убедилась в его собственных мыслях. «Дай мне ещё пару минут, чтобы забрать тебя навсегда и остаться на небесах…» — строчка убивала меня медленно и губительно. Я хотела кричать, рвать на себе волосы, биться головой об стену... но не могла. Это было бы нечестно по отношению к нему, ведь я очень сильно любила его и не могла бросить. Никогда. Я бы не бросила его. Теперь уж точно. Сегодня за окном пасмурная погода, а я, нависая над Пашей, читала ему книгу, вернее сказку с жизненным опытом. Он снова молча лежал и с закрытыми глазами смотрел в потолок. Все потеряли надежду на восстановление, а я вымученно улыбалась Паше и рассказывала о чем угодно, но рассказывала, не молчала. Надеюсь, что он слышал. Я говорила: Я люблю тебя, Паша. Я плакала, думая о том, как сильно люблю его. Простила ему ту дурацкую песню. Он молчал, как и все эти два месяца. Я почти отчаялась. Почти опустила руки. Пока... — Даша... И больше ничего ненужно нам. Он жив. Он снова смотрит на меня своими глазами, в которых плескается любовь, нежность, ласка. Я больше никогда не отпускаю его руку, потому что люблю больше самой жизни. Мы начинаем нашу историю заново. Не отпускай меня, я не отпущу тебя.