В моем сердце написано солью Если хочешь люби — а играть, так играй Я оставлю тебя с твоей ролью До свидания, друг мой, прощай ЭММА М — Солью
До работы Микаса добралась без приключений и бросив машину на прежнем месте, чуть ли не галопом помчалась в клинику, едва на её телефон начали один за одним поступать звонки от Арлерта. Ударная доза кофеина, принятая накануне выхода из дома, не прояснила ей голову до конца, но во всяком случае рассеяла наполняющий ее туман. Так что когда Арлерт сообщил ей, что Эрвин ждет её в своем кабинете, кисло улыбнувшись в ответ, Микаса ринулась в известном направлении, как следует подготовившись ко встрече с шефом. Она смутно подозревала, что ей в чем-то здорово «повезло», но в чем именно, об этом она уже узнала непосредственно во время совещания с Эрвином. — С завтрашнего дня на одну головную боль у нас станет меньше, — любезно сообщил ей главврач, едва Микаса с глубокомысленным видом переступила порог его кабинета. — Поэтому я хочу вас попросить заранее заняться подготовкой документов на выписку Аккермана. С завтрашнего дня его переводят в другую больницу. — Зачем? — невольно вырвалось у притихшей полуазиатки, как только до её сознания вдруг начал доходить смысл надвигающейся катастрофы. Когда в жизни людей слишком долго не происходит ничего сверхнеординарного, они расслабляются и начинают терять свою бдительность. — А вам какая разница, доктор Аккерман? — с досадой выдал Эрвин, постепенно теряя интерес к своей подчиненной. — Просто сделайте то, о чем я вас прошу и проследите, чтобы с архивными историями вашего пациента было все в порядке. Они нам могут ещё понадобятся для дальнейшей экспертизы. — Какой ещё экспертизы? — еле слышно проронила Микаса, мечтая стукнуть своего загадочного шефа головой об стол, чтобы поскорее вытрясти из него всю доступную информацию. — Судебно-психиатрической, — искренне удивившись её вопросу, выдал Эрвин, перебирая на столе свои папки. — Для решения вопроса о дальнейшей дееспособности Аккермана. Судорожно сглотнув, Микаса сделала шаг назад. Все оказалось даже хуже, чем она могла себе представить. Её абсолютно неуместное веселье испарилось при первом столкновении с мрачной реальностью, от которой она тщетно пыталась все это время убежать, надеясь на благополучное стечение обстоятельств. И вот результат, который её совсем не радовал. Что ж, плохие новости крайне редко приходили поодиночке, и если на человека начинали падать первые снежинки неприятной информации, это значило, что очень скоро на него могла обрушиться целая снежная лавина.***
Пообещав шефу выполнить все, что требовалось лично от неё, прежде чем покинуть кабинет, некоторое время Микаса просто стояла на месте, пытаясь успокоиться. Чрезмерно затянувшееся выяснение отношений с пациентом превратилась для неё в некое подобие фарса и больше так продолжаться не могло. Эта отрезвляющая мысль, как ни странно, помогла ей прийти в себя и посмотрев на происходящее со стороны, поспешила вернуться в ординаторскую, утешая себя мыслью, что ей ещё удастся что-то исправить. Голову Микасы занимали далеко не самые вдохновляющие мысли и, решив для себя самой, что ей, с её сложной душевной организацией вряд ли получиться самостоятельно справиться с подобной проблемой, она тотчас навестила после обеда Аккермана, ещё долго не решаясь зайти к нему в палату. — Привет, Микаса, чем займемся? — поздоровался с ней Леви, едва она, переборов свою гордыню, таки соизволила его посетить, отметая прочь мысли о совместных шалостях. — Для начала я займусь убийством тебя, — ни разу не изменившись в лице, бросила Микаса, захлопывая за собою двери. Аккерман заметно напрягся, подсознательно почувствовав, что она настроена серьёзно сотворить с ним подобные вещи. Он был не совсем в курсе причины, вызвавшей столь разительную перемену в её обычном поведении, но уверенный, что в сложившейся ситуации замешано третье лицо, едва успел ретироваться, решив самостоятельно расспросить её о происшедшем. — Это ещё почему? — буркнул он, машинально нахмуривая свое отнюдь нерадостное лицо. — У нас разве возникли причины серьёзной для ссоры? Закрыв на миг глаза, Микаса отрицательно кивнула. «Блядь, как-то хреново у нас все начинается, — подумала она, борясь с желанием потереть пальцами свои виски. — Почему именно сейчас и именно я?» Ничего другого ей не оставалось, кроме как решиться сделать очередной шаг, раз первый был уже сделан, и став к Аккерману практически вплотную, она позволила себе за наглость внимательно присмотреться к его лицу, словно в очередной раз задавая себе вопрос, а точно ли она разговаривает с тем самым человеком, не путая его с кем-то другим. У Микасы была плохая память на лица. Зато она хорошо запоминала голоса. И голос Леви, случись вдруг какая-то курьезная ситуация, узнала бы его из тысячи, руководствуясь, к примеру, желанием прийти ему на помощь. — Да, есть причины, — выдала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не поднять на него руку и не объяснить ему более «популярнее», чем рискует клиника Эрвина, скрывая в своих стенах человека с «липовым» диагнозом. Да, Микаса признала, что являлась мстительной сукой со скверным характером, никогда, впрочем, не скрывая этого от своих партнеров и приятелей, но привыкнув возлагать огромные надежды на тех, кого подпускала к себе слишком близко, невероятно потом бесилась, когда человек не оправдывал её ожиданий. Вот что-то подобное происходило с ней сейчас по отношению к Акккерман, к которому раньше у неё не было претензий, пока один-единственный в своем роде служебный визит к Великому и Ужасному не расставил все точки над «ять». Все-таки, как ни крути, для отношений ей надо было искать себе нормального мужика, а не тащить в постель первого встречного фрику, тогда хотя бы не пришлось столько страдать, как страдала сейчас она, впервые столкнувшись с необходимостью врать самой себе. Впрочем, довольно скоро виновато-растерянное выражение на лице Аккермана сменилось враждебностью и словно решив в очередной раз продемонстрировать перед ней силу собственного характера, тут же выдал вслух саркастический вопрос, надеясь дождаться ответной реакции: — Решила укоротить поводок? — Тебе и намордник бы не помешал, — огрызнулась Микаса, скользнув внимательным взглядом по его лицу, на котором ещё остались следы старых ссадин, оставленных, между прочим, её ногтями и кулаками. — И вдобавок во всему еще ошейник с электрошокером. — Я сам разберусь с собственной жизнью. Микаса с трудом перевела дыхание. Его взгляд исподлобья, в котором не было ни капли раскаяния, и вызывающая поза, начали её порядком бесить. — Разберешься сам? А такое понятие, как «судебно-психиатрическая экспертиза», тебе хоть о чем-то говорит?! — выдала она, срываясь на крик и хватая его за шиворот. — Об этом тебе бы не хотелось поговорить? — Не ори на меня, — негромко, но все же с отчетливой угрозой в голосе произнес Аккеман, стряхивая её руки со своих плеч. — Ты ничего не понимаешь. — Да это ты, блядь, ничего не понимаешь! — закричала Микаса, теряя последние остатки терпения. — Ты хоть представляешь, что произойдет, если тебя вдруг признают недееспособным? Экспертная комиссия, конечно же, захочет ознакомиться со всеми документами самостоятельно. И если она, не дай бог, решит не просто посмотреть на диагноз, а действительно прочитать о тебе в архивных историях, то они решат, что мы здесь все некомпетентные идиоты, либо просто стесняемся рассказать о твоем настоящем диагнозе твоей же семье. Губы Аккермана были по-прежнему упрямо сжаты, а в глазах горела самая настоящая злость. — И кто же я по медицинским документам? — Шизофреник с непродолжительными медикаментозными ремиссиями, склонный к асоциальному поведению, — осекшись на полуслове, выдала Микаса, с ужасом осознавая, что ничем не сможет ему помочь. Это только теоретически выглядело легко и просто — забрать Аккермана из госпиталя и увезти его подальше от этих мест, но что делать, блядь, дальше? Остаться без денег, работы и будущего, с почти незнакомым парнем на руках, а потом, оказавшись вдобавок ещё и обвиненной в его похищении, получить срок — разве о таком будущем она мечтала?! За эти мысли Микаса почти ненавидела себя и почему-то боялась, что Леви вдруг осмелиться попросить её о помощи. Однако он ничего не сказал. И спокойно выслушав её тираду, вдруг подошел к окну, усаживаясь на край подоконника и скрещивая руки на своей груди. Микасу прошиб холодный пот. В какой-то момент ей показалось, что он прочитал её малодушные мысли, которые она даже не пыталась скрыть, думая, в первую очередь, о собственной шкуре. Только в этот раз на неё смотрел совсем другой Аккерман, чей взгляд был далек от дружелюбного. Какое-то мгновение оба молчали, а потом, выдержав определенную паузу, он, наконец, решился продолжить с ней разговор, отвернувшись к окну. — Я не хотел говорить тебе об этом заранее, но раз все складывается именно таким образом, молчать я больше не намерен. Навострив свой слух, Микаса вся превратилась во внимание. Сейчас ей, по всей видимости, предстояло услышать очередное признание человека, у которого и без того хватало от неё секретов. — У меня есть хорошие связи, в том числе, комиссия экспертов, отобранная Кенни, которая является гораздо авторитетнее так называемой медкомиссии. А за правильные диагнозы надо благодарить Эрвина Смита, одному из самых удачных приобретений моего дядюшки, не учитывая главного козыря в виде подкованного адвоката — его подопечной Траут Карвен, которая при любом раскладе останется на моей стороне. Как видишь, я в состоянии купить любого человека. Микаса вздохнула, не сводя с него глаз. На душе было мерзко и все, что она могла сделать лично для него сейчас — это отпустить его в привычную и счастливую жизнь, где для неё больше не было места. Ведь себя она не считала тем приобретение, которым можно было гордиться. И все же один неразрешенный вопрос так и вертелся у неё на языке. И не в состоянии больше стоять и молча выслушивать признания своего пациента из довольно обеспеченной семьи, перебив Аккермана на полуслове, она неожиданно спросила: — Интересно, а за что рассчитывал купить меня ты, добиваясь моей благосклонности? То, что Леви оказался весьма продуманным парнем, её нисколько не смущало. И заметив, каким красноречивым взглядом тот смотрит на её фигуру, она вдруг поняла все без слов. Перед её глазами мелькнули кадры сцен их зажигательного и порой наполненного комическими моментами интимного единения. И едва Аккерман, догадавшись, о чем именно думает его пассия, соизволил соскользнуть с подоконника и подойти к ней вплотную, чтобы убедить её в обратном, замахнувшись кулаком, Микаса врезала ему в челюсть, умудрившись в последний момент слегка погасить силу собственного удара. Леви едва устоял на ногах, машинально хватаясь за пострадавшую челюсть. Микаса была, пожалуй, единственной в своем роде девушкой, которой он ещё мог как-то простить свои побои. И не став даже утруждать себя тем, чтобы остаться и выслушать до конца его объяснения, обиженная полуазиатка бесцеремонно шагнула к выходу палаты, не считая себя обязанной объяснять ему мотивацию своего опрометчивого поступка. Бросившись следом за ней, Леви преградил ей путь, мешая закрыть за собою дверь. — Погоди, Микаса, я тебе сейчас все объясню… Та на него даже не взглянула. Теперь ей действительно было на все плевать. Пусть делает, что хочет. Это его жизнь, значит ему и нести ответственность за последствия своих поступков. Но даже если бы он и попытался ей что-то объяснить, она вряд ли бы поверила его словам. Все, что оставалось им сделать сейчас — это вернуться к тому, с чего все начиналось, когда они были совсем ещё чужими друг для друга людьми, для которых имел значение только секс. Без сантиментов и обязательств. И такой расклад дел её вполне устраивал. Тогда почему она должна делать исключение для Аккермана? Развернувшись, Микаса вновь уставилась на Леви. Его по-настоящему растерянный вид чуть не поколебал её былую уверенность в себе, но вспомнив о его умении притворяться определенным человеком, если надо добиться своего, попыталась взять себя в руки, прижучивая собственные эмоции. Спектакль Аккермана ей на хрен был не нужен. — Маленькая избалованная блядь, — процедила она, убираясь из палаты и стараясь при этом не акцентировать свое внимание на прозвучавшее ей вслед отчаянное: «Микаса!».