Часть 1
9 октября 2018 г. в 01:41
Престолонаследие, считал Бельфегор, способно наложить изящный отпечаток на жизнь любого оборванца.
Хотя не то чтобы он считался сильно компетентным в данном вопросе, отказываясь показать удостоверение принца, паспорт гражданина своего королевства или, на худой конец, его границы в географическом атласе. Бельфегор, считали в Варии, был ровно таким же знатоком, как и все остальные, – Занзас личным примером каждой соринке демонстрировал добровольную амнезию относительно собственного детства в палермских трущобах, а также способность вести поистине королевский образ жизни (пусть и слегка отдающий дикарщиной, как считали все вокруг).
Впрочем, владеть простейшей арифметикой мог любой дурак, а Бельфегору действительно случилось унаследовать корону в *** на северо-западе *** от отца и утонченный вкус на оформление комнат в замке от матери. (А еще несколько психологических травм от братца и инкрустированный рубинами ножичек, который, отчаливая, Бельфегор прихватил с собой в память о почивших родственниках). И если первым он воспользоваться уже не смог бы, то в проектировке и строительстве нового замка, когда Вария во главе с Занзасом, с некоторых пор недолюбливающим резкие перепады температуры, перебралась в Тоскану, принял самое активное участие. (В свою очередь, психологическими травмами и ножичком Бельфегор пользовался регулярно).
Замок, на возведение которого ушло почти три года с окончания Конфликта Колец, получился великолепным и был, конечно же, достоин принца. В холодной белизне длинного коридора он казался себе стремительной яркой вспышкой, а звук от столкновения каблуков на его обуви с сияющим мрамором пола был подавляюще звонким в тишине вечно сонных этажей. Ночами, правда, все неуловимо менялось (главным образом потому, что ночью Бельфегор предпочитал сапогам тапочки и забывал включать свет), но именно сегодня, медленно продвигаясь в паутине ходов цокольного этажа, Бельфегор почти совсем не узнавал свой прекрасный замок.
Коридоры были не белыми, а красными, и безмолвие то и дело прерывалось влажным шорохом по углам. Тихой поступью крадясь к очевидному месту преступления, Бельфегор ощущал, как на него опускается густой металлический запах, и сглатывал подкатывающую к горлу желчь. Его шаги тоже были влажными. Свернув в очередном пролете, он вступил во что-то зыбкое и тягучее и не смог сдержать возгласа – несколько капель этого чего-то коснулись голой щиколотки, а запах стал удушающим настолько, что Бельфегор на всякий случай прикрыл рот рукой. От звука пространство ожило. В дверном проеме на другом конце коридора зашевелились высокие тени, послышался рокот, о пол клацнули острые когти, и в негустом сумраке слепящего даже ночью прохода зажглись два красных глаза. И еще два желтых на порядок ниже и левее, в углу. И когда мелкое нечто торопливо поцокало к двери, Бельфегор, впервые за долгое время изменяя своим привычкам, дотянулся до выключателя и зажег свет.
Вонгола приехала к ним на каникулы около недели назад, чтобы подрессировать Саваду, и с тех пор жизнь в Варии покатилась по пизде. Пришибленный Аркобалено Реборн в первый же день столкнул своего подопечного с Занзасом, тот возмутился, и Савада, когда ему почти проломили тыкву голыми руками, шарахнул по нему Прорывом точки нуля и уложил в Колыбель в третий раз. А потом навернулся с лестницы и, приложившись головой о напольную вазу, словил сотрясение.
Размораживать Занзаса было решительно некому. Савада прозябал в медкорпусе, старик Тимотео грел кости на вилле во Франции, и на то время, пока Реборн за ним катался, ледяной памятник Занзасовой ярости оттащили в малую гостиную, где камин работал лучше всего. Полвечера просидевший рядом с совершенно невменяемым лицом Скуало вскоре умотал в походную тренировку в горы, забрав с собой улыбчивого и экстремального из Вонголы, а также увязавшегося за последним Луссурию. Вонгольская банда Тумана, прибывшая в составе пяти человек и одного лягушонка, просто испарилась. Подъехавший после звонка Скуало Каваллоне подобрал мелкого из Бовино и оплакивающего Саваду Урагана. Хибари Кея, которого Каваллоне тоже попытался увезти в свое поместье, и от которого получил по зубам, кажется, превратил в итальянскую штаб-квартиру своей дисциплинарной секты Занзасову приемную (информация не была достоверной, потому что поймать этого мудака за руку оказалось невозможным) и лишь изредка показывался на террасе. И когда Леви с Мармоном были вынуждены отправиться на запланированные переговоры с Бенцони, Бельфегор предался расслабленной прокрастинации в почти что полном одиночестве.
Бестер был второй самой страшной тварью в замке после Занзаса, и, глядя ему в глаза сейчас, Бельфегор в очередной раз убеждался, что расслабился рано. Не опуская руки, он осторожно склонил голову, улыбаясь и чувствуя, как короткие волоски на шее и затылке поднимаются дыбом. Бестер оскалился жуткой окровавленной пастью; Савадин чихуахуа с гривой лупил глазки из-под его живота.
Занзас обычно мало заботился об охране всего живого от своего лигра, поэтому совсем неудивительно, что на момент происшествия тот находился не в коробочке. Более того, Савада в самом начале их тренировочной потасовки выпустил, как он выразился, Небесного льва, и хохочущий Занзас позвал Бестера специально, оторвав того от прокусывания диванной спинки насквозь. После, когда возвращать животных в коробочки также стало некому, Савадин уродец шмыгнул под лестницу и не откликался ни на ласковые слова улыбающегося из Вонголы, ни на плохо замаскированные за нежностью угрозы их Урагана; Бестер обнюхал глыбу своего хозяина и ушел по направлению к его комнатам. Все разъехались, а потом появилась эта… случайная связь. Бельфегор никак не мог дать ей нормального названия, потому что каждый раз надеялся, что все их столкновения – это огромная, чудовищная случайность.
Отрицать что-либо стало просто глупо на третий день подсмотренных сцен мирного уединения живности под лестницей, на подоконнике в главной зале, на террасе недалеко от дремлющего Хибари Кеи и, наконец, рядом с камином в малой гостиной. Бельфегор пришел туда, маясь от безделья, и прямо на пороге его заморозил предупреждающий взгляд Бестера, царственно развалившегося в ногах безмолвной, но все равно пугающей статуи Занзаса. Савадин чихуахуа лежал совсем рядом, нежным пузом кверху, и тянулся куснуть равнодушного к его поползновениям Бестера за ухо. Бельфегор, не желая больше видеть эту порнографию, перевел тогда абсолютно круглые глаза на лицо босса (тот, к счастью, по-прежнему не подавал признаков жизни) и потому лишь очень нечетко рассмотрел тот снисходительный жест мамы-лигра, которым Бестер заставил мелочь угомониться. Но сделать все необходимые выводы сумел. Впрочем, когда он в панике по телефону описал Скуало ситуацию и потребовал приехать, тот послал его нахуй и предположил, что Бельфегор свихнулся. (Что было очень сложно отрицать, и не только потому, что Бестер не был мамой, а с самкой его нельзя было спутать ни сзади, ни спереди).
Тем временем, Бестер, похоже, действительно воспитывал Савадиного чихуахуа. Меньше чем за неделю их… связи тот продрал себе нору в диване от Франческо Молон, надругался над кустиком гибискуса на террасе и обрычал курьера, у которого Бельфегор забрал свою пиццу выразительно помедлив (потому что за спиной малявки скалился сам Бестер). При этом бóльшую часть времени они проводили в малой гостиной, так как Бестер, в отражение своего хозяина, был крайне теплолюбивой зверюгой, и Бельфегор действительно, как мог, сочувствовал Занзасу. (Подтверждений тому, что в своей Колыбели тот что-то видит, слышит или чувствует, у него не было, но небольшой участок стены за ледяным монументом покрылся копотью, что могло быть как реакцией Занзаса на… связь Бестера с Савадиной собачонкой, так и просто выражением его скверного характера).
Однако этой ночью он больше сочувствовал себе. Зловонная зыбкая масса, когда Бельфегор склонился ниже, чтобы ее рассмотреть, оказалась говяжьей печенью. Справа и дальше тянулась цепочка кишок, вся в крови и слизи, а угол, куда снова потрусил Небесный львенок, был вымазан красным месивом перьев. Бельфегора замутило, но, слегка отряхнув тапок от кровяных брызг, он двинулся вперед по коридору. Савадина мелочь при его приближении взволновано подняла морду в смеси пуха, куриных легких и мозга (талант к распознаванию внутренних органов Бельфегору также передался от кого-то из родственников, что, впрочем, вообще не носило отпечатков престолонаследия), а Бестер по-прежнему преграждал ему путь на кухню и смотрел настороженно.
– Принц не будет читать нотации, – поспешно сказал Бельфегор, действительно не собиравшийся взывать к совести, чистоплотности или исключительной лояльности лигра независимому отряду убийц. – Принц пришел выпить молока, – и это тоже было правдой, так как следить за этими двумя специально он не стал бы, брезгуя нащупать еще больше подробностей их… связи, а уснуть без молока в половине третьего ночи не сумел бы, даже если бы сильно понадобилось.
Бестер лениво подвинулся, пропуская, а потом, когда Бельфегор с опаской обошел лужу крови на пороге, бесшумно скользнул следом. (С частым цоканьем когтей по мраморному полу его почти сразу догнал коротколапый Савадин звереныш).
На кухне творился пиздец; Бельфегор понял это, даже почти не смотря по сторонам и имея своей единственной целью холодильник с молочкой. Во-первых, снизу тот был в розоватых разводах. Во-вторых, перед ним валялась недогрызенная коровья башка. Бельфегор задумчиво обернулся. С другого конца кухни на него обернулись Бестер и Вонгольский чихуахуа, особенно рьяно защищающий безглавую наполовину разделанную тушу перед ними. Бельфегор хмыкнул и, на секунду отвлекшись, для того чтобы достать молоко и кружку, неспешно приблизился к дебоширам. Холодильники с мясом были открыты, однако отруба для бульонов и зачищенная мякоть, тщательно рассортированные и запакованные, оказались нетронутыми. Аккуратно выдранной из петель, в свою очередь, была добротная дверь в разделочную, откуда холодом, железом и кислятиной тянуло даже сильнее, чем от смердящей коровьей туши, в межреберном провале которой не хватало печени, кишечника и желудка, а на месте правого легкого осталась лишь кровавая каша и немного подтаявшей ледяной крошки. Ведомый не очень-то здоровым любопытством, Бельфегор как раз дернулся в сторону комнаты, на полу которой со своего места присмотрел обглоданные лапки и перья, когда трусливая мелочь, поддерживаемая равномерным гудением Бестера, ревниво зарычала на него в голос. Бельфегор, довольно строго осаженный, вздрогнул и нервно усмехнулся.
– Принц не претендует, – как будто скучающим голосом заверил он явно не поверивших ему кошек и, едва не подскользнувшись на каких-то ошметках, отпрыгнул в сторону, когда они дружно потащили свою изуродованную корову под разделочный стол.
Уже в коридоре, на полпути к личным спальням, Бельфегор прикинул, были ли у них в последнее время настолько серьезные враги, из-за которых ему пришлось бы сходить проверить пыточную. Торопливо набранный в ту же минуту Скуало разразился невнятной со сна бранью (на фоне несчастно стонали его разбуженные компаньоны) и рекомендовал не дергаться, а в конце, внося еще бóльшую смуту в давно раздраенный мир принца, снова послал его нахуй.
В конечном счете не найдя в себе желания выпить отвоеванного молока, Бельфегор принялся изучать график согласованных миссий за пределами Тосканы, планируя длительный трудовой отпуск на случай, если в отсутствие босса Бестер начнет по дружбе, вернее, по причине странной… связи воспитывать из Савадиного чихуахуа настоящего охотника.