В красках

Сириус помнит утро 31 июля 1980 года, как будто оно было час назад. Утро было ярким, слепящим, живым и цветным. Сириус впервые встретил рассвет, из глаз невольно лились слёзы, сетчатку жгло, но он не мог не смотреть — мир был прекрасен. Со стороны восходящего солнца небо было нежно-розовое, тогда как с противоположной стороны уходила тёмно-синяя ночь. Честно, Сириус не знал и половину цветов, только основные и их оттенки — двадцать лет в чёрно-белом варианте могли повлиять на его восприятие сильнее, чем ему хотелось бы. Большинство волшебников, девяносто восемь из ста, встречали свою родственную душу до шестнадцати лет: Сириус очень хорошо помнил как одиннадцатилетний Джеймс Поттер внезапно пошатнулся и зажмурил глаза, как весь вечер рассказывал о всех цветах того или иного предмета — так Сириус узнал, что у него не серые, а голубые глаза — и что Джеймс теперь просто обязан найти своего соулмейта в толпе первокурсников. Позже в их сформировавшейся компании Мародеров цвета увидел, как это ни странно, Питер, который в коридоре нос к носу столкнулся с неуклюжей хаффлпаффкой на два курса младше их. Эванс же отрицала свою связь с Джеймсом до победного, в те периоды Сириус был для Поттера и другом, и братом, и психологом, и личным дневником под подушкой, что Блэк уже сам начал подталкивать Лили в сторону её отчаявшейся родственной души. Ремус увидел цвета на седьмом курсе, когда в зал ввели первокурсников: Мародёры ничего не сказали по этому поводу, а Джеймс положил руку на плечо Люпина в знаке поддержки. Сириус Блэк по окончанию школы был едва ли не единственным, кто не видит цветов. Он и Нюниус — так себе точка соприкосновения, если честно. Но это помогло им смириться друг с другом и установить шаткое перемирие на последнем курсе. И Сириус злился, негодовал и возмущался, что у него нет родственной души! Ремус успокаивал его, Питер подливал успокоительного в кружку, а Джеймс уверял лучшего друга, что его соулмейт просто далеко и это точно просто обворожительная красотка. Блэк на это лишь презрительно хмыкнул и выпил налитое успокоительное; но как быть спокойным, когда даже младший брат встретил своего соулмейта, хоть и отказался от него? Сириус засыпал на кухне Джеймса, вспоминая какой скандал устроила матушка, когда узнала, что судьба Регулуса магглорождённая. К своим двадцати годам, понимая всю излишнюю драматургию, Сириус поставил на себе крест, решив, что его соулмейт мёртв. Идёт война, волшебники умирают десятками, власть Тёмного Лорда распространилась за пределы Британии, затрагивая Францию и Ирландию. Блэк участвовал почти в каждой операции, в каждой битве; дрался против бывших друзей, знакомых, родни; и убивал. Сириус уверен, что в будущем, когда всё закончится, ему будут сниться кошмары, но пока что он шафер на свадьбе лучшего друга и говорит ужасно смущающую речь, что Ремусу в срочном порядке пришлось уводить Бродягу со сцены. Он и думать забыл о соулмейте. Он свыкся с чёрно-белым миром. Он готов был к вынужденному одиночеству и быть добрым дядюшкой-крёстным, который всегда дарит самые классные подарки крестникам. Он был чертовски рад за Джеймса и Лили — уже Поттер — когда в кругу друзей сказали о скором пополнении Поттер-младшим. Он был польщён до глубины души, когда ему предложили стать магическим и маггловским крестным одновременно. Да чёрт, Сириус умудрился сохранить холодный разум, когда у Лили начались схватки, а Джеймс стал неуправляемее стаи докси. А потом его позвали в палату маггловской больницы. Джеймс сидел на краю кровати спиной к двери и укачивал маленький белоснежный сверток, пока уставшая Лили лежала и умилялась этой картине. И — лучше бы он этого никогда не делал; лучше бы он ушёл, закрыв дверь; лучше бы он сбежал на край света и никогда не посмел даже заговорить с ними — он увидел глаза своей крестницы. Они были зелёными, невероятно глубоко-зелёными, и Сириус не мог насмотреться в них, увязая всё глубже и глубже. Какой-то частью сознания Сириус услышал тихий голос Джеймса: «Её зовут Гарриэт, Гарри». Сириус будет долго гадать откуда он нашёл силы, чтобы улыбнуться, поздравить друзей и тихо удалиться из голубой палаты в нежно-зелёный коридор, пройти мимо бежевых диванчиков, не зацепиться взглядом за собственные красные носки, светло-синие джинсы и фиолетовую футболку с разноцветным принтом. Сейчас Сириус сидит перед входом в больницу с бутылкой огневиски, жадно и с болью следит за восходом солнца и уверят себя, что мог бы променять все эти цвета, лишь бы не быть соулмейтом дочери Сохатого. Нет.