***
Корделия убеждает Зои в том, что Майкл – их гость, а значит, ему отведено место за общим столом. Во время ужина Миртл берет на себя всю ответственность за ход беседы, Зои же, устроившаяся на самом конце, ближе к девочкам-первогодкам, наблюдает молча и практически не притрагивается к еде. За целую неделю ни одного инцидента, он, окруженный десятком молодых ведьм, держится так, словно здесь с самого начала, эдакий любимец публики, не знающий презрения толпы, а ведь они – враждующие кланы. «Если он вообще колдун», − проносится в голове Зои, и именно в тот момент Майкл, до этого вполне себе уверенно рассуждавший о Семи чудесах, на секунду замолкает и поднимает на нее взгляд в упор. − Салем никогда бы не принял эту ересь, ни один мужчина за две тысячи лет человеческой истории даже не приблизился к мощи средней ведьмы. Если, конечно, мы не имеем дело с чем-то отличным от набора трюков школы Готорна, − Зои подает голос, когда Лэнгдон заявляет о том, что, возможно, времена изменились и что мужчин (хотя бы одного из них, чего достаточно для подтверждения, по его словам, эволюционного развития) стоит допустить к чему-то большему, чем три фокуса и два дизайнерских костюма. У нее начинает знакомо колоть в затылке, так случается каждый раз, когда кто-то вторгается в ровный поток мыслей, и Бенсон, понявшая, что именно произошло, старательно блокируется как ментально, так и физически – она попросту отодвигается от стола и складывает руки на груди, послав ему сигнал всем своим существом: хватит, Майкл. Он отмирает и сглаживает острый угол вежливой улыбкой, легонько кивает, как бы извиняясь, и стягивает салфетку с колен, тем самым заканчивая трапезу: − Мне следует поблагодарить вас за ужин. Когда Майкл проносится через всю столовую, Зои, сидевшая у выхода, единственная замечает: над его губой влажно блестит струйка крови.***
На сером шелке ее подушки, оставленной, как и прежде, у изголовья, Зои обнаруживает маленький подарок – срезанный бутон свежей розы в удивительном оттенке черного. Она подхватывает распустившийся цветок, подносит к глазам и нажимает подушечкой большого пальца на срез стебля, кто-то догадался избавить розу от шипов и оставить лучшее – концентрированную красоту, лишенную механизмов природной защиты. Бенсон узнает по запаху, душку в собственной спальне: это вовсе не Мэллори, решившая еще раз продемонстрировать спектр своих безграничных ведьминских способностей, но мужчина, завладевший простейшим трюком. − Ты пошел дальше, − Зои появляется без стука. Майкл ждал. Он разжигает камин в пустой гостиной одним щелчком пальцев, неосознанно красуясь, и перебрасывает ногу на ногу, молчанием вместо ответа испытывая ее выдержку. Зои Бенсон, по его мнению, была самой слабой не потому, что не обладала потенциалом, а потому, что голыми руками давила в себе источник бесконечной силы – чистейшую ярость, способную разжечь пламя ведьминского огня похлеще, чем карающие костры Салема. Он смотрел одновременно на нее и будто бы сквозь, перебирая мотивы и мысли: зла на родителей, на Корделию и дружка сердца, на себя – в первую очередь, но все убивает в зачатке, потому и в клетке ограничений и запретов. Жалкое зрелище. И одновременно огромное поле для работы. Ему интересно слепить из нее что-то новое, взять в ладони и дать форму, как глиняному человечку, что-то безусловно уродливое, отторгающее и притягивающее взгляд в своей омерзительной красоте. Как он сам. Порок и безобразие, заключенные в оболочку абсолютного очарования. − Зои, − Лэнгдон постукивает пальцами по подлокотнику и поднимает на нее прямой изучающий взгляд, − Бенсон. Она убила парочку человек, не почувствовав вины, и хотя в аду ее не ждало ничего – благословенная пустота дается только в первый раз, − Майкл был готов поставить на то, что мисс Зои Бенсон способна удивить их всех. Стоит только перестать прикидываться отбившейся от стада овцой. − Это была последняя роза из сада, − несмотря на всю красоту превращения, ей почему-то кажется, что он все испортил, покусившись на бесценное, − зачем? − Это дружеский подарок, − его розовые губы разъезжаются в благосклонной улыбке, а затем Майкл рывком поднимается из кресла и замирает возле камина, сложив руки домиком. – Тебе понравилось? − Мы не друзья. − Разве? – он будто бы удивлен такой категоричности. – Потому что ты-то одна и показалась мне единственным дружелюбным лицом здесь. Из нее как воздух вышибает от такой откровенной бессмыслицы. Она-то как раз наоборот транслировала устойчивую неприязнь и избегала прямого контакта все эти дни, что Майкл Лэнгдон был их гостем. Зои отвечает резкой улыбкой и отрицательно качает головой. − Это ведь тоже неправда, потому что я единственная, кто до сих пытается убедить Корделию в том, что тебе здесь не место. Так почему я? Лэнгдон задумывается, тихо хмыкнув под нос в притворных сомнениях, и взгляд его в то же время тонет в языках пламени, теряет в осознанности и делается непроницаемым и пустым. − Ты напомнила мне о друге детства, − он оборачивается через плечо, − немного, но все же. Ей нравились розы. У нее есть что-то смутное в остаточных воспоминаниях, подброшенных Майклом после неудачного сеанса внедрения в ее гудящую голову: стеклянная ваза в просторной детской, скрип рассохшихся половиц большого дома и завядшие бутоны, осыпавшиеся на пол ворохом сухих листьев. Посреди этого – детский смех, звенящий в пустоте коридоров, и женский силуэт, закутанный в кардиган. Зои потирает переносицу, блокируя поток, мысли ее как сонные мухи, бьющиеся о стенки стакана. Зои Бенсон именно ее ему и напомнила. Девочка, которая появлялась слишком редко, чтобы стать полноценной частью его краткосрочного детства, настороженный взгляд, поджатые губы, залом морщинки меж бровей, острые плечи и беспокойный вопрос «Майкл?». Она приходила только тогда, когда возле него никого не оставалось: ни Констанс, ни Мойры, приставленной стараниями старшей в семьи Лэнгдонов, ни живых нянек, сменявшихся как перчатки, и уж тем более Хейден или плаксивой Норы Монтгомери. Майкл был их общим ребенком, но он, пожалуй, уже тогда ненавидел их всех, и живых, и мертвых. Кроме уродливого мальчика-калеки на чердаке и одиноко скитавшейся девочки, годившейся ему в сестры. У мальчика глаза их общей матери и золото волос от Лэнгдонов. Его легко рассмешить, а еще он тянет ее за хвост так, будто пытается снять скальп. Теплые детские ладони на ее лице мягко гладят холодные щеки, Майкл спрыгивает с коленок, а ей, услышавшей далекие шаги Констанс, приходится раствориться в воздухе. Когда Зои открывает глаза, прислонившись к стене, чтобы не упасть от нахлынувших осколков воспоминаний далекого и чужого прошлого, Майкла в спальне больше нет. Роза рассыпается в ее руках горсткой пожухших черных лепестков.