Тепло

Двери в комнаты унаров в Лаик не запирались изнутри, зато запирались снаружи. Видимо, чтобы воспитанникам не приходило в голову развлекаться по ночам. Сказать по правде, разгуливать в темноте между сырых и холодных стен с риском натолкнуться на какого-нибудь ментора или послушника, а то и заблудиться, — удовольствие из сомнительных. К тому же Ричард так и не научился пользоваться отмычками, которые оказались в его комнате неизвестно откуда. Он пробовал не единожды: просто на всякий случай, но ещё ни разу не получилось. Поэтому Дик никогда никуда не выходил и уж тем более не намеревался выходить сейчас: после галереи его морозило и колотило. Может, оттого, что одежда пропиталась тяжёлой влагой, а может, потому что он сильно перенервничал. Сначала Арамона, затем шествие монахов-призраков — для одного вечера это оказалось чересчур. Юноша сбросил с себя сырую одежду, забрался в постель и сперва быстро и докрасна растёр кожу шерстяным одеялом, а потом закутался в него. Лежать он не мог, мешали мысли, поэтому Дикон сел, подложив под спину плоскую подушку и съёжившись, и сидел так, тоскливо глядя на медленно оплывающую свечу. Подозрение в том, чего герцог не делал, унижения и оскорбления, не заметивший его отец — всё это разом навалилось на него. Ричард вцепился зубами в край одеяла и прикрыл глаза намокшими ресницами, но слезам было безразлично, имеют ли Окделлы право плакать или нет. Дик отчаянно боролся с собой и не знал, сколько времени прошло, — знал только, что постепенно вернулось тепло и унялась дрожь, а тоска осталась. Свеча уменьшилась примерно на треть, прежде чем в замке что-то начало царапаться и звенеть, а ещё через минуту открылась дверь. — Герцог Окделл? — Маркиз Сабве... Возникший на пороге, словно он тоже был привидением, Эстебан осторожно и беззвучно прикрыл дверь за собой. — Повелителю Скал не нравится его одеяло, и он решил таким образом от него избавиться? Дик сначала не понял, потом опомнился. Во рту остался противный привкус старой шерсти. Маркиз без спросу приблизился и сел на кровать. — Ты сошёл с ума, — Дикон заговорил опять и с трудом удержал всхлип. — Сегодня такое творится... Тебя могли увидеть. Ночной гость хмыкнул. — Как раз сегодня все будут сидеть по своим норам, как миленькие. Что с тобой? — З... замёрз... Ричарду не хотелось врать, но он и не врал. Просто не договаривал. — Обидно? Маркиз протянул руку, легонько взъерошил Дику уже отросшие после принятия в братство святого Фабиана волосы и обнял за плечи. Герцог проглотил опять поднявшийся к горлу ком и кивнул. — Я испугался, — Эстебан едва выдохнул эти слова. — Ужасно испугался, что тебя выгонят и отправят обратно. И всё равно не заступился, прости... — Ты не виноват, — вместе с обидой на несправедливость Дикон испытал беспомощную злость. — Это всё Свин. Если бы ты за меня заступился, что бы подумали? Валентин Придд не смог тоже... Маркиз наклонился, Ричард подался ему навстречу и уткнулся в плечо. — К кошкам Леворукого Свина... Поплачь. Эсте обнял Дика крепче и дышал куда-то в шею. Юноша понемногу начал успокаиваться, но последние слова вызвали очередной приступ дрожи и нервный смех. — Окделлы не плачут. — Думаешь, что это слабость? — Конечно... Пальцы Эстебана осторожно гладили ему затылок. — А если бы заплакал я? — Ты?.. Ричард удивился так сильно, что поднял голову. — Я. — Шутишь, — проговорил Дикон недоверчиво, ожидая насмешку. — А если бы? Ты бы меня презирал? Ричард не стал бы презирать Эстебана. Но и представить себе подобное не мог: уверенный в себе, изящный Колиньяр, любимец Арамоны, всегда знающий, чего он хочет от жизни, и... наглый. Такой, скорее, кого угодно сам доведёт до слёз. Дик покачал головой. — Сильно замёрз? — пальцы маркиза тронули шею и плечи. — Сначала совсем нет, потом сильно, а потом не очень... — Ты что, не одет? Ричард почувствовал, что краснеет. Теперь ему становилось жарко. — Ещё в Надоре меня учил капитан Рут... Это наш капитан, он меня многому учил, и фехтовать, и... Он почти что друг семьи. Он говорил: если замёрз и промок — нужно раздеться и завернуться в сухое. В уголках губ Эстебана заблудилась улыбка. — Передавай от меня привет капитану Руту... Руки решительно и ласково забрались под одеяло, они были чуть-чуть холодными (и Дик против воли напрягся), но быстро согрелись. Эстебан оглаживал ему грудь и живот, потом надавил ладонями, подталкивая юношу лечь на постель. Тот не противился, только зажмурился и вздохнул прерывисто. Тело расслаблялось, мыслям тоже в кои-то веки становилось легко, слёзы уходили. Маркиз завис над ним, скользящими движениями гладил плечи и опять спускался на живот, мягко и ласково целовал закрытые глаза. Ричард почувствовал знакомое томление, ему хотелось ощутить ладони Эсте ниже, а ещё на бёдрах и на ягодицах. Когда Дикон думал об этом — думал и том, что будет, если узнают в Надоре. Матушка в то же самое мгновение отречётся от него. А эр Август? Дядя Эйвон? Наль и сёстры придут в ужас, герцог Окделл покроет их всех несмываемым позором. Если был бы жив отец, он бы, наверное, его убил или, в лучшем случае, лишил всего и прогнал прочь. Наследство приняли бы Лараки, а в Надоре навсегда бы забыли, что у Эгмонта Окделла когда-то был сын...