***
— И его едва деревом и не придавило, пришлось аккурат на больное плечо, — хмыкнул Роджерс, лениво потягивая из высокого стакана светлое пшеничное пиво. — Отсюда до больницы часов шесть езды, Одинсон, — Бартон неодобрительно хмыкнул, поджав губы. — Всё ещё думаешь, что бессмертный? Так спешу огорчить, врача нам не завезли. Как и бессмертия. Тор закатил глаза и отмахнулся, жестом подзывая к себе Наташу. — Ещё одно, будь ласка, — мягко улыбнулся он официантке. — Одно, — строго произнесла Романофф, бросив взгляд на часы. Стив проводил её взглядом — и невольно наткнулся на новенького, который упрямо продолжал его разглядывать. Лёгкое опьянение стекло с Роджерса водой в раковину, растворившись, будто его и не было. Он неуверенно улыбнулся Джеймсу — и получил в ответ хмурый взгляд исподлобья. Официант отвернулся и принялся расставлять стаканы, понемногу подготавливая паб к закрытию. Ощущение колючего взгляда пропало, но ощущение неправильности собственных действий — едва ли. Стив никогда не старался понравиться людям, потому что попросту не было ещё случая, когда он не нравился бы им автоматически. Любопытное ощущение, в новинку. Всё когда-нибудь случается впервые, да, Роджерс? Ему казалось, что он слышит через весь шумный гомон паба, как скрипит стекло под чистой тряпкой в руках у Барнса. «Либо он притрётся, либо вернётся.»***
Раннее утро воскресного дня — самое время для похода в церквушку на окраине, которую держал пожилой немец, невесть как попавший в такие дали и сохранивший ещё лёгкий акцент. Впрочем, все они здесь были отщепенцами, которых вольно или невольно отторгнуло нормальное общество. Не смогли вписаться — и перебрались к чёрту на рога, прикипели друг к другу всеми гранями. Братья Одинсоны сидели на первой скамье ко входу, вполголоса переговариваясь, пока Вольфганг вдохновенно читал проповедь, раз за разом прикладывая ладонь к сердцу — как будто пытался воззвать к прихожанам на уровне подсознательном. Заблудшие овцы, да? — И во спасение грешных душ ваших! Ибо, как говорил Златоуст, просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят… Стив проигнорировал свободное место рядом с Одинсонами — Тор едва слышно обсуждал что-то с братом и отвлекать их показалось Роджерсу откровенно невежливым. Взамен он огляделся по сторонам, ловко выловил из толпы Наташу и новенького бармена и подсел к ним, стараясь не пересекаться взглядом с пастором, который недовольно поджал сухие губы и нахмурился. — Тебя и впрямь легко найти, — Роджерс тихо усмехнулся, легко пихнув Джеймса плечом в плечо. — Я же говорил, — Барнс почти приветливо улыбнулся уголками губ, не отвлекаясь, впрочем, от внимательного наблюдения за священником. — Приобщаюсь к вашим местным развлечениям, — он прищурился на очередной жест Вольфганга. — И как? — У баптистов веселее, — и глазом не моргнув, ответил Джеймс. Роджерс хмыкнул, машинально представляя темнокожего проповедника и хор из женщин за его спиной. Зрелище повеселее, спорить бесполезно. Другой вопрос — не богохульство ли рассуждать о подобном в стенах церкви? Выбирать ту религию, которая повеселее? С другой стороны, в своём фильме девяносто девятого Кевин Смит представил эту гипотетическую ситуацию, где Иисус всем рад, да и вообще… — Так, ладно, — Джеймс легко хлопнул себя по колену правой рукой — протез левой он откровенно берёг, стараясь лишний раз не задействовать. — Я, пожалуй, пойду. Дела, — Барнс протиснулся между Стивом и впередистоящей скамьёй, будто бы невзначай задев его коленями. Роджерс поднял глаза — и опять наткнулся на его тяжёлый, пронизывающий до самых печёнок взгляд. И в плохом или хорошем смысле тяжёлый, он пока не понял. — И Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Стив зябко повёл плечами, глядя на то, с каким горящим взглядом Вольфганг проповедует — искренне веря в то, что говорит. В любом деле фанатики плохи. Но пастор был самым мирным из них и не представлял угрозы: он следил за крохотным огородом за церквушкой и помогал городу по мере возможности, стараясь и вовсе не заявляться в паб. Иной-то ведь мог бы прийти и туда, начать проповедовать уставшим работягам о вреде алкоголя и семи смертных грехах, из которых добрая половина является им образом жизни! Роджерс проводил взглядом напрягшегося Барнса и задумчиво нахмурился. Неужели настолько нетерпим к подобного рода вещам? А зачем и вовсе тогда пришёл?.. — Он славный малый, Стив. Дай ему время, — Наташа легко похлопала Роджерса по колену и улыбнулась. — А? — Я же вижу, как ты напрягся, брось. Благо, знаю тебя достаточно, — Романофф закатила глаза и скрестила руки на груди. — Все мы приезжали сюда не от мира сего, постепенно обживались. Дай и ему время. Не подозревай так уж сразу во всех смертных грехах! — Брось, Нат, ты же знаешь, что я протестант. Мои родители ирландцы, в крови вместо плазмы виски, — хмыкнул Стив, расслабляя плечи и откидываясь на скамейку. — Любой новый человек баламутит воду, согласись? Наташа кивнула, задумчиво покусала ненакрашенные губы и просияла, будто осознав нечто элементарное и чертовски важное. — А как раз о воде. Покажи ему один из притоков Чены, — в глазах у девушки заплясали черти. — С какой целью? — насторожился Стив. — Для собственного спокойствия, — прошипела Наташа. — И для моего. Пристрою тебя уже в хорошие руки и не буду волноваться, — она вздохнула с видом многодетной матери, вскормившей с десяток неблагодарных детей. — Это не так работает, — устало протянул Роджерс, машинально потирая переносицу пальцами. — Ты же знаешь, по обложке… — …Судить нельзя. Тысячу раз слышала, послушаю ещё столько же, да только заметь, дорогой, я не кидаю тебя к нему в постель. Просто узнай его получше. Хорошо, если всё сложится, нет — останетесь друзьями. Ты в любом случае в выигрыше. Стив задумчиво кивнул. Конечно, ехать смотреть на нетронутые людьми берега Чены лучше зимой, когда по ночам небо расцвечивает северное сияние, но ждать ещё три месяца было бы бессмысленно. Потерялось бы всё очарование знакомства. — Идёт. — Вот и славно, здоровяк. Освободи денёк на неделе, — Наташа прижалась щекой к плечу и улыбнулась. — Или ты сейчас обдумываешь теории заговора? — Нет, — бессовестно соврал Роджерс, закатывая глаза. — У меня нет проблем с доверием, но я уже лет десять с новыми людьми не знакомился. Подрастерял навык, знаешь ли, — он поднялся со скамьи. — Придётся восстанавливать, Стив.***
Работа в лесу в каком-то смысле расхолаживала. Тяжёлый ручной труд невольно заставлял обесценивать мысленный и принижать способности тех, кто топором не махал сутками напролёт. И хорошо бы ведь было работать здесь на машинах, как и во всём мире, но слишком близко раскинулась государственная зона отдыха: лесорубы даже не могли сплавлять лес по реке, чтобы не загрязнять воды Чены. Стив упёрся топором в землю и усталым движением вытер пот со лба тыльной стороной грубой перчатки. Крепкий запах свежей древесины въедался в одежду и волосы сильнее, чем терпкий сигаретный дым, оседал смолой на ткани и иголками где только можно. И была ведь когда-то возможность уехать отсюда, устроиться в Нью-Йорке на работу офисным клерком и позабыть про то, что где-то есть такая деревенька лесорубов, работающих по старинке. Не переживать о стылых холодах зимой, когда дерево трещит и только что не взрывается от замёрзшего в стволе сока. Не беспокоиться, когда дорогу заметает по самые крыши домов и выбраться на улицу нельзя неделями. Познакомиться уже с кем-нибудь, наконец, всерьёз и надолго — ничего ведь не бывает навсегда, но… — Роджерс! Стив полуобернулся, закидывая топор на плечо, и улыбнулся — к нему неспешно, сунув правую руку в карман, шагал Джеймс. Левая слегка покачивалась в такт движению, но не висела безвольной плетью. — Давно уже работаешь? Роджерс приставил ладонь козырьком ко лбу и прищурился, а потом навскидку прикинул, сколько расстояния в пальцах было от белого слепящего круга солнца до горизонта. Беззвучно зашевелил губами, сосредоточившись на простом подсчёте, стараясь не ошибиться. Джеймс следил за ним неотрывно — и будто немигающе. Говорят, когда человек так смотрит, то хочет либо переспать, либо убить. Роджерса от обоих вариантов в дрожь бросало. — Уже час восьмой, — Стив невозмутимо глянул в ответ, стянул с рук перчатки и заткнул их за пояс рабочего комбинезона. — А ты тут какими судьбами? — Принёс обед, — пояснил Барнс, снимая со спины рюкзак. — Наташа сказала, что ты не любитель есть в течение дня, потому и отправила меня к тебе, — Джеймс взглянул на часы на запястье и присвистнул. — Так ты что же, старик, встал в пять утра? — Наташа, — трагически вздохнул Роджерс, проигнорировав явно риторический вопрос. Ощущение, что именно она была его матерью и назойливой, но заботливой старшей сестрой одновременно. — Ага. Так что славно, что у тебя перерыв. Сейчас как раз пообедаешь, — Джеймс с удобством расположился на поваленном стволе, пристроив рюкзак на неотрубленной ещё ветке, и протянул Стиву цветастый контейнер с чем-то тёплым. — Спасибо, — смущённо протянул он, усаживаясь на сосну рядом. Отщёлкнул крышку контейнера, взял в руки заботливо положенную на рис вилку и отломил кусочек котлеты в панировке. Посмотрел немного на рассыпчатую крупу, пожевал собственную губу в задумчивости. — Послушай, у меня выходной в четверг. Хочешь, я покажу тебе окрестности? Старк отпустит на половину дня, он мой хороший друг, — Роджерс уткнулся взглядом в собственный обед. — Окрестности? — Да, северный берег Чены, вверх по течению. Если не доезжать до зоны отдыха, то там есть чудесные места. Барнс задумался. — Отпустят, говоришь? Ладно, в таком случае, — он усмехнулся и качнул головой. — В таком случае, я согласен. Только не в пять утра, — Барнс пригрозил Стиву пальцем. — Упаси Боже, в выходной-то! — рассмеялся Роджерс, без особого аппетита ковыряя вилкой котлету. Теперь его очередь была Джеймса разглядывать, упуская даже из виду механическую левую руку — мелкие белёсые полоски шрамов на смуглой коже намекали на автокатастрофу, но задавать вопросы, чтобы свою теорию подтвердить, было бы некорректно. Не сейчас — а может, и никогда. В конце концов, это не важно. — А как ты сюда попал? — Джеймс сделал упор на слове «ты», явно приготовившись слушать внимательно. — Наташа позвала, — Стив повёл плечом. — Она уехала сюда раньше, за год до меня. Это был, дай-ка прикинуть, — Роджерс нахмурился. — Две тысячи пятый? А я в шестом приехал, через месяц после её звонка. Подумал, что терять нечего. Мне тогда двадцать было, мама уже год как умерла, а больше никого и не осталось, — Роджерс невольно сгорбился. — И я тут уже почти двенадцать лет, — Стив закусил губу и замер, пялясь пустым взглядом в никуда — вслух свою жизнь рассказывать всегда было тяжелее. Вслух она всегда казалась куда бессмысленнее, чем должна. — Эй, старик, — тихо протянул Барнс, мягко похлопав Роджерса по лопатке. — Погляди, как ты тут давно, совсем обжился! Как раз расскажешь мне, что к чему! — усмехнулся он, просветлев лицом. — Конечно, Джеймс, — Стив отмер, всеми нервами стянувшись к ощущению тёплой ладони на плече — в реальность проще вернуться, если прислушиваться к собственному телу. — Зови меня Баки. Так лучше, — поправил его Барнс. — Идёт. Я заеду за тобой в четверг в девять утра, Баки, — насмешливо протянул Стив, глядя на Джеймса из-за плеча. — В девять? — Да, в девять. Это и так довольно поздно… — Поздно? Боги, я работаю в баре, Стив, который закрывается глубоко за полночь, у нас явно разные понятия о «поздно»! — цокнул языком Баки. — Ничего, — твёрдо произнёс Роджерс. — Один день ты мне уделить сможешь. Баки впервые на его памяти отвёл взгляд первым — и с улыбкой покачал головой. Оттаял.***
Потихоньку прошла неделя, день за днём, не тягучей вязкой смолой, но каким-то затишьем перед бурей. Небо будто лучше людей чувствовало что-то грядущее, нехорошее, и всю неделю нависало свинцом прямо над головами, никак не в силах разродиться тяжёлым дождём. Ветер гонял пыль на укатанных дорогах, бросал под ноги лесной мусор и запихивал щепу в рабочий комбинезон. И всё же что-то хорошее в этом было. Вернее, конечно, кто-то. Стив знал Баки уже неделю как, а казалось, что всю жизнь. Барнс перестал сверлить его взглядом, оттаял, потеплел — и Роджерсу довелось услышать, как он смеётся. Искренне, глядя с каким-то обожанием и теплом — хотелось рассмешить его ещё раз, чтобы запомнить подобное на будущее. Зафиксировать, отпечатать в памяти, а то и вовсе снять на плёнку. — Ладно, хорошо, — Джеймс сидел на пассажирском сиденье рядом со Стивом, закинув ноги на приборную панель. — А почему ты не ходишь причащаться? — Я вообще хожу в церковь только за компанию, Бак, — охотно пояснил Роджерс, выкручивая рычажок радио. — Родители — эмигрировавшие ирландцы. — Ирландцы? — Джеймс чуть не свалился в проход между сиденьями, в полнейшем восторге округлив глаза. — Брось, ты врёшь, таких совпадений не бывает. Мои тоже, — с довольным выражением на лице пояснил Баки. — И назвали ребёнка Джеймс Бьюкенен? — Не тебе меня осуждать! — фыркнул Барнс, сложив руки на груди. Он отвернулся к окну — и спустя мгновение весь окаменел. Стив научился уже узнавать такое изменение в поведении знакомого и стараться углы сглаживать. Потому чуть повысил громкость радио, принимаясь выстукивать на руле привязчивую мелодию. — Стив, Стив, останови, — хрипло попросил Баки, заворожённо припав к окну. — Пожалуйста! В голосе Джеймса было столько отчаяния, что пришлось ударить по тормозам, не щадя колодки. Как только машина остановилась, Барнс сорвался с места и скрылся в лесу — ещё видно было, как мелькала между деревьями маяком его красная толстовка. — Неугомонный, — нервно проворчал Стив, спешно выбираясь из машины и догоняя Баки. Он шёл за ним недолго: Джеймс замер на какой-то полянке с заброшенными домиками, расположенными по принципу древесной кроны. Утоптанная в центре дорога не смогла зарасти и после стольких лет запустения, оставив о себе яму кострища и флагшток. — Это заброшенный детский лагерь. Давно заброшенный, когда я приехал, он уже не функционировал, — Роджерс встал за плечом Баки. Ему было не по себе — нормальное ощущение. Люди всегда испытывают дискомфорт, попадая в заброшенные своими соплеменниками места. Что-то на уровне муравьиного коллективного бессознательного. Если люди ушли, побросав всё как есть, — тебе тоже стоит драпать. — Он уже тридцать лет не функционирует, — глухо уточнил Джеймс, зябко сунув руки в карманы. — А я смог-таки его найти, — задумчиво произнёс он, шагая в высокую, по пояс, траву. — Знаешь, здесь должна быть землянка. Где-то не слишком далеко. По крайней мере была, может, он зарыл её, чтобы не поймали, — Баки словно впал в транс, заторможенно повторяя собственные мысли безо всякой эмоциональной окраски, как заржавевший робот, внезапно вспомнивший своё предназначение. — Эй, эй, — Роджерс без особого колебания шагнул за ним следом в траву, поймал за плечи и обнял со спины. — Какая землянка, Бак? Ну-ка, приходи в себя, — он принялся растирать чужие плечи, как если бы Барнс замёрз. Изнутри околел. — Землянка, — Баки сморгнул, качнул головой и провернулся в чужих руках, оказавшись со Стивом нос к носу. — Не бери в голову, — он улыбнулся и на мгновение обнял его, похлопал по спине. — Поехали дальше. Берег Чены всё ещё в культурной программе, верно? — усмехнулся Джеймс, словно отживев. Он выпустил Стива из объятий и быстро зашагал к машине, как если бы не хотел поворачиваться к этому месту спиной слишком надолго. Роджерс был с ним солидарен.***
Всю следующую ночь Стив провёл у Нат, сидя за компьютером и вчитываясь в буквы на экране, от которых становилось жутко. — Детский лагерь был заброшен и впрямь почти тридцать лет назад, — Роджерс поёрзал на скрипучем стуле и нахмурился. — Тысяча девятьсот восемьдесят девятый. Закрыт в связи с жалобами родителей. В течение одного лета пропадали дети, пятеро. — Тридцать лет, Стив. И с тех пор здесь тишь да гладь, ты мало похож на ребёнка, отчего тебя это беспокоит? — Наташа оторвалась от книги, ловко соскочила с кровати и подошла ближе к Роджерсу, прищурилась на яркий экран. — Вот, смотри. Найдены четыре трупа, в землянке неподалёку от лагеря. У детей отсутствовали конечности от суставов, на груди вырезано по звезде… — Землянка, — Стив почувствовал, как его затошнило от осознания происходящего. — Нат, землянка, — беспомощно заскулил Роджерс, вцепившись в волосы руками. — Боже, боже, боже… — Здоровяк, что такое? — Романофф легко потрясла Стива за плечо. — Вдох-выдох, Роджерс! — рявкнула. — Вдох-выдох. Ну? Смотри на меня, — она встряхнула его уже на порядок сильнее. — Что произошло? — Когда мы ехали на реку сегодня, то остановились аккурат возле этого лагеря. И Баки, он что-то бормотал про землянку, никак не мог остановиться. А сейчас, — Стив зажал рот рукой и задышал громче, чаще. Романофф вздрогнула, склонилась над экраном и прокрутила колёсико мыши вниз. А потом сама едва не осела на пол. — Здесь фотографии детей, посмотри. Пятеро пропавших. И… Этот. Стив повернулся к компьютеру — на него смотрел Джеймс, лет семи-восьми, улыбающийся в сепии счастливо и беззубо. Беззаботно. — Боги. Боги, он сбежал, — едва слышно произнёс Роджерс. — У него нет руки, Нат. Как давно ты его знаешь? — Лет пять. Познакомились по переписке, — Романофф оперлась о плечо Стива, принялась вчитываться в разбегающиеся буквы. — И ты не?.. — Откуда бы! Я не интересовалась убийцами, Стив. Даже история Банди дошла до меня с запозданием, а уж про кого-кого Америка была наслышана, — Романофф мягко погладила чужое плечо. — И Баки вернулся сюда. Он ведь говорил, что бывал тут в детстве, — покачал головой Стив, закрывая глаза. С изнанки закрытых век на него смотрел улыбчивый мальчишка, который медленно перетекал в смеющегося взрослого мужчину — а потом в того побледневшего безумца, который замер на поляне, поросшей высокой травой. На миг стало холоднее, чем в феврале у излома шумной Чены. — Боги, он приехал найти его, — прошептал Стив. — Отомстить. Где он остановился, Наташа?***
— Баки, — Стив замер на пороге, чувствуя, как дрожат руки. — На часах три ночи, ребята, вы чего? — Джеймс сонно зевнул и потёр глаза кулаком. — Баки, — выдохнул Роджерс, сгребая Барнса в объятия. — Ох, ну ты чего, — он тихо рассмеялся и похлопал друга по спине. — Задушишь же. — Баки, мы знаем. Наташа стоит справа от них, зябко кутаясь в шерстяной платок, и переминается с ноги на ногу. — О чём? — настороженно тянет Джеймс. — Об этом, — Стив выпускает его из объятий, перехватывает протез за запястье и нежно гладит внутреннюю его сторону большим пальцем, как будто рука — живая. Баки вздрагивает. — Детский лагерь. Пятеро пропавших. Среди них — и ты, — Романофф хмурится. — И я, — эхом отзывается Джеймс, загипнотизированно глядя на то, как Стив гладил его протез пальцем. — Тот ублюдок жив. Я не верил, до последнего не верил, приехал сюда, вспомнил, подумал… А он жив, — Барнс вскинул на Роджерса беспомощный взгляд. — Он пытался меня прирезать, но мне повезло. У него шрам на груди, на левой стороне, от самой подмышки, — он нахмурился, будто с трудом ворочая давешними воспоминаниями. — Заметный дефект. Такой стоит прятать, особенно если знаешь, что одна из твоих жертв очень живуча — и злопамятна. — Тридцать лет, — кивнул Стив. — Тридцать лет я собирал себя по кускам и собирался с духом. Я не оставлю от него живого места. Не хочу, чтобы вас это как-то коснулось, — Баки зябко повёл плечами и забрал руку из пальцев Стива. — Я исчезну, как только… Да. Напишу сам. Боги, — он скованно обнял замерших на его пороге поздних посетителей и зажмурился до белых мушек перед глазами. — Буду скучать, — Баки выпустил их из объятий. — Мы тоже, — Наташа слабо улыбнулась — но отговаривать Джеймса не решилась. Такую месть нельзя порицать. — Стив, — Баки поймал его уже на самом выходе из комнаты, когда Романофф скрылась в прихожей. Он тягучее мгновение немигающе смотрел в чужие глаза, болезненно хмурил брови, а потом порывисто обнял Стива — и вложил всё невысказанное в горький жест, вывернул себя наизнанку и выдал всё предельно очевидно. Искренность такая острая, что челюсти сводит. — Вернись, — в ответ отчаянно попросил Стив — а после ушёл, не оборачиваясь. Следующим вечером Барнс исчезает без следа, будто его и не было никогда — а Вольфганга находят мёртвым в церквушке. Без издевательств, без исписанных кровью стен, но Роджерс уверен, что последние его минуты перед смертью были несладкими. За его трупом приезжает полиция округа — и находит настоящие документы на имя Иоганна Шмидта, а ещё — полароидные снимки мёртвых детей. Дело тридцатилетней давности закрывают — а новое решают не открывать. Суд Линча в этой Богом забытой глуши не осуждается.***
Чёрный пикап останавливается возле поваленной сосны аккурат когда Стив опирается на длинную ручку топора и устало утирает пот со лба, лениво щурится на блестящий капот автомобиля. Из машины выходит мужчина, весь в чёрном, под стать средству передвижения, коротко стриженный — левая рука в тонкой кожаной перчатке. Он снимает очки и улыбается: белозубо, счастливо, так ярко, что затмевает палящее солнце. — Ты опять не обедал, сопляк? — насмешливо тянет Баки, подходя ближе. — Ждал тебя, — отзывается Роджерс с оголённой искренностью — ждал ведь, тягучих три года ждал, перебивался редкими письмами и давился двоичным кодом смсок. — Освободи для меня четверг. — Я освободил для тебя всю чёртову жизнь, Бак. Иди уже сюда, тупица. Баки смеётся и запрокидывает голову, щурясь в ярко-голубое небо с рваной ватой облаков, пока Роджерс жмёт его в объятиях и пытается поверить в то, что это не чёртов сон. Юго-Восток Фэрбанкса, почти граница с Канадой. Паб «Однорукий Джо» всё ещё лучший на многие мили вокруг.