кометы.

Он даже не помнит сколько они едут. (стук колес отбивает дробью по вискам) Он даже не знает куда. Мирон напротив; смотрит на него своими стеклянными глазами, а у Вани в голове набатом «господи-господи-господи», которое бежит мурашками по телу. (господи, как бы он хотел не быть (рядом с ним), не быть не быть не быть) Фёдоров не говорит. Он молчит впервые за месяцы, мессия, завершивший проповедь, и Ваня – когда закрывает глаза – думает, что мог бы избавится от этого в голове, выжечь забыть стереть. Но Мирон едва слышно «Вань» говорит, и у него черные полосы перед глазами и это «Вань» так глубоко, что вскрыться хочется. (ванина проблема в том, что он верит в мирона и мирону, и вверит ему всего себя) И это уравнение из стольких составляющих – черт знает, как его покинуть, как выйти из горящей многоэтажки, когда ты застрял на последнем этаже, как убежать от цунами, когда ты стоишь у кромки воды, как сохранить Помпеи за секунду до извержения. Ваня теперь всего лишь одна из составляющих, плотно связанный скобками, плюсами и знаками деления, связанный по рукам и ногам вопросительными знаками, с многоточиями, затянутыми тугим ошейником вокруг шеи. (в мироне мерно горит восклицательный знак, и ваня, чертова заблудшая душа, увидел в нем свой маяк) В тамбуре только они вдвоем; Ваня курит, выдыхает дым в сторону и почти видит, как теплое дыхание Мирона касается его ладоней. Он помнит, как они стояли так в Петербурге Берлине Париже Осло Лондоне Кейптауне (лучшая зима в его жизни) Порту и даже на маленькой заправке где-то в Румынии. У Вани подкашиваются колени; Мирон тогда всегда говорил, солнце отбрасывало на его щеки длинные кометные хвосты ресниц. Ваня загадывал желание каждый раз, когда видел это звездное небо под чужими глазами. (и ни одно не сбылось) Они выходят на станции N; на перроне – они одни, посадка длиться две минуты. Мирон уходит вперед, не оглядывается, Ваня смотрит между его лопаток и мысленно желает всем хорошей дороги. (где-то вернись вернись вернись надрывно, но ваня знает что здесь существуют билеты только в один конец) Под кроссовками шуршит сухая трава; Мирон идет рядом, прячет руки в карманах. Ваня смотрит под ноги, чтоб ни шагу назад, вспоминает, что оставил чувства в купе вместе с вещами. Они останавливаются, Мирон – напротив. Говорит (своим берлинским голосом, тем самым, после трех сигарет подряд): - Готов? (ваня жмурится крепко господи давай давай давай) Евстигнеев чувствует металл напротив сердца через толстовку. Слышит «Вань». (и успевает увидеть отражение звезд в глазах напротив)