Первая любовь

      Я вот все думаю, а каким образом мы выбираем людей, в которых влюбляемся? Ну, по каким критериям? Бывает такое, вроде смотришь — хороший человек, и симпатичный, и вкусы сходятся во всем, вплоть до любимых сортов сыра, но не лежит душа у тебя к нему, поцелуешь — и аж воротит. А бывает, смотришь на него — ну, урод, чисто урод. Ни кожи, ни рожи, как говорится, весь какой-то нелепый. Но как посмотришь ему в глаза, и все, понимаешь, пропала… Есть в нем что-то такое, к чему тянет невыносимо, и рвет тебе изнутри душу. Влюбляются ведь не в самого человека. Влюбляются в родинку на шее, в поворот головы, в тембр голоса, в странную походку, в особенный, милый недостаток по типу картавости или щербинки между зубов.       А можно я закурю? Спасибо. Только форточку открою. Так вот, я к чему это все начала? Да, помню. Был у меня один случай, да там и рассказывать особо нечего. Пошлейшая, банальнейшая история, проще говоря, ничего особенного.       Познакомились мы с ним в две тысячи одиннадцатом году. Я тогда на втором курсе училась, представляешь, как давно было? Жила в общежитии, как все. Сама знаешь, какое у нас тогда было общежитие. Это сейчас там ремонт сделали, все прилично стало, а тогда… и мыши бегали, и тараканы. На кухню заходить страшно — стены липкие, вонь, на плите одна конфорка работает. Про курилку вообще молчу. Грязь, окурки, все заплевано. Тогда уже запретили курить в помещениях, а что толку? У нас в общаге некурящих можно было в Красную книгу заносить. Считай, сколько нас там жило, не будешь же каждого на улицу выгонять, да это зимой-то, в мороз. Так и курили. Пили много тоже, все пили. Чуть ли не каждый день в какой-нибудь комнате попойка была.       Тяжело мне было там. Хочется одной побыть, а уйти некуда. Мне семнадцать лет только исполнилось, влюбчивая я была страшно, тонкая натура, мозгами еще совсем ребенок. Это сейчас они уже в семнадцать лет все такие прожженные и жизнь повидали, а наше поколение было совсем другое, ну да ладно. Познакомились мы осенью, а может, уже и зима началась, не помню. Он и до этого на нашем этаже мелькал, я его как-то не замечала — ну, ходит какой-то долговязый. И вот однажды вечером, время уже позднее было, пришла я на кухню — чайник забрать, а тут он, собственной персоной. Пельмени варит, и мне говорит: «Девочка, проверь, сварились они или нет?». А я только рада. Питались мы плохо тогда, пельмени у нас были редкость. Съела я пару штук, говорю — не готовы, подожди еще минуты три. И как-то так мы разговорились. Не помню, кто кого курить позвал, но уже через минут десять сидели мы на подоконнике в курилке. И вот, представляешь, до того заболтались, что проговорили до пяти утра и скурили всю мою пачку. Не знаю, как мне спать не хотелось. Ты же знаешь, как я люблю с людьми поболтать, мне только дай волю, а тут я и не говорила почти, все он мне про себя рассказывал, и до того смешно — я хохотала до упаду. И никто к нам в курилку так и не зашел, все спали уж давно. Красивый? Да в том-то и дело, что внешность у него, мягко говоря, непривлекательная. Худой как жердь, сутулый, белобрысый, лицо вытянутое, но глаза у него… Я до этого ни у кого таких чистых голубых глаз не видела. Помнишь, что я говорила в начале? Знаешь, он в ту ночь как-то раскрылся передо мной. Не сказать, чтобы я с первого взгляда его полюбила, нет, просто появился интерес, но уже чувствовала нутром, что еще чуть-чуть — и все, поминай как звали.       Так у нас общение и завязалось. Ему семнадцать лет было, как мне, но казался он мне намного старше и мудрее. Знаешь ведь, как это бывает — мы все в юности любим приписывать человеку качества, которых у него нет… Он тогда с девушкой встречался, она в том же крыле жила, что и я, все про их отношения знали. Он мне еще тогда, ночью, заливал — мол, я так ее люблю, жить не могу без нее, а она меня, такого хорошего, не ценит. Я для нее выкройку купил и игрушку-осленка сшил своими руками, хотя до этого иголки в руках не держал. Все, мол, говорят «люблю, ишака куплю», а я взял и купил, да не просто купил, а еще и сам сшил! Ну, тут я вообще поплыла. Вот это, думаю, настоящие чувства.       Девчонка эта была старше его намного, ей уже тогда было двадцать пять. Она второе образование получала, четвертый курс театрального. Сама из себя хорошенькая, башкирочка, умница, красавица, звали Алиной. Но она, наверное, не совсем башкирка, а помесь — они все темные, а у этой кожа светлая, бледная, волосы черные, как смоль. Глазищи круглые, зеленые, как у кошки. Улыбка широкая, ласковая. Ростом сама маленькая, и не дашь вовсе ей эти годы. Меня всегда тянуло к ней, не знаю, почему… чувствовалась в ней какая-то добрая, большая сила. Никого эта Алина не могла от себя оттолкнуть или обидеть, все хотели у нее погреться, как у печки.       Я вот только одного до сих пор не понимаю — зачем она с ним встречалась, чего ждала? Что он исправится, что вырастет, замуж ее позовет? Ну, со мной-то все понятно — дура малолетняя, но она-то? Двадцать пять лет не шутки, должен же быть хоть какой-то жизненный опыт у человека. Или ее тоже на плохого парня потянуло? Сейчас мы уже ничего не узнаем… В общем, более странной пары я за всю жизнь не видела.       Короче, не помню я именно того момента, как я влюбилась. Может, после той ночи, а может, после того, как мы выпили в одной компании, но влюбилась я страшно. Чуть только услышу Сережин голос в коридоре — сразу вся напрягусь, жду, что он зайдет. Бывало, и заходил, сигарет попросить или просто так. Моя соседка общалась с ним хорошо. Но он с ней шутил по большей части, а со мной любил разговоры по душам вести, ну, или мне так казалось. Придет в очередной раз и начинает — как эта Алина, такая-сякая, его опять обидела, учиться его уговаривает, бедного, траву ему курить не разрешает. А я не говорила? Мало того, что бабник, алкоголик и распиздяй, был он еще и наркоман. На травке в основном сидел, а бывало, и таблетки жрал, и соли нюхал, но редко. Если долго не покурит — злой становится, нервный. А говорят, трава не наркотик. Ну-ну.       Я как сейчас нашу комнату помню. На стене висели какие-то рисунки — моя соседка любила бумагу марать. Я тоже рисовала помаленьку, гуашью. Телевизор стоял в углу — выпуклый такой, старый, правда, не показывал ни черта. Обои бумажные, какие-то коричневые с желтым, полуободранные — до нас еще кто-то постарался. Кровать железная, двухъярусная, которая скрипит при каждом повороте; я на верхнем ярусе спала. Шторки висели старые, грязные, на полу выцветший ковер — вот и все убранство.       В общем, пришел как-то раз Сережа к нам в гости с несколькими бутылками пива, и началась гулянка, я уж не помню, в честь чего. Да разве нам повод нужен был? Я пьянела быстро. Ты ж знаешь, я из строгой семьи была — алкоголь у нас был под строгим запретом, ну, а тут я дорвалась наконец-то. А ты знаешь, пьяному всегда курить хочется особенно сильно. Пошли мы с Сережей курить вдвоем, и пошли на нижний этаж, туда, где народу обычно мало ходит. Не знаю, почему. Может, у него все спланировано было, а может, и совпадение. Короче, мы сидим на подоконнике, курим, а он мне говорит — давай по-цыгански. Ну, знаешь, это когда затяг и дым рот в рот выдыхают. Я так никогда до этого не пробовала. Естественно, губы соприкоснулись, и мы поцеловались… Господи, какая я счастливая была в этот момент. Он меня поцеловал! Любовь всей моей жизни! Я, казалось, еще чуть-чуть и на небо улечу от счастья. Он же вторым был, кто вообще меня целовал. Ну, а ему-то что — подумаешь, засосались по пьяни, с кем не бывает. Короче, вернулись мы обратно в комнату, а у меня на лице все написано… не знаю, догадался кто-нибудь, чем мы занимались, или нет.       Ну, на следующий день мы увиделись. Я уже там чуть ли не свадьбу с ним распланировала, как он свою Алину бросит и ко мне уйдет, а он сидит, как ни в чем ни бывало, вчерашний вечер и вспоминать не думает. Сникла я немного. А там уже и Новый год близко, все разъехались: Алина уехала к себе в Башкирию, я — к матери в город. Как-то незаметно каникулы пролетели. Я подстриглась зачем-то коротко, каре сделала и в темный перекрасилась, вернулась обратно в общежитие, и Сережа тут как тут. Я, говорит, скучал по тебе. У меня любовь еще сильнее разгорелась.       И началось. Меня как будто вихрем закружило, все мысли только о нем… ни дня без него прожить не могла: как только голос его услышу — вся затрепещу, но сижу тихонько, в коридор не выхожу. Гордости у меня не было, боялась только ему надоесть, боялась навязаться. Да и не хотелось, чтобы Алина догадалась о чем-нибудь. Мы так и продолжали с ней общаться, помню, после Нового года встретились, посидели у нее в комнате. Она рассказала, что возила Сережу к себе в Башкортостан, с родителями знакомить. Представляю, как родители «обрадовались».       Ревновала я его страшно. Мне все казалось, что еще чуть-чуть и они расстанутся, и уж тогда мой ненаглядный точно будет со мной. Он еще приходить зачастил, чуть ли не каждый день у меня торчал, жаловался на Алину, мол, сука такая, не понимает его широкую ранимую душу, свободы не дает. Поплачется, а потом идет обратно, мириться со своей Алиной. Я-то, наивная, его выслушивала, и все старалась показать, я, дескать, лучше. Я-то не буду на тебя давить, мой хороший, я тебе все прощу и приму тебя со всеми недостатками, а внутри верила, что со мной он будет другим, и бухать, и наркотики употреблять бросит. Ну, а что ты хочешь — семнадцать лет, ума не было. Некоторые бабы, посмотришь, всю жизнь так живут и на что-то надеются. Алина, видимо, была из таких.       Четырнадцатого февраля была в общежитии дискотека. Я помню, Алина своей подружке сказала тихонько, проследи, мол, там, с кем Сережа из девочек заигрывать будет. Я на дискотеку не пошла. Сидела, помню, на своей кровати и ревела в три ручья. Соседка Настя меня успокаивала. Тогда-то я ей и призналась — люблю Сережу, не могу. Она говорит: «Дура, нашла кого любить. Он Алине изменяет направо и налево, а она все терпит. Постоянные скандалы, он вечно накуренный или пьяный, зачем тебе это все?». Я повздыхала и ничего не ответила. Сердцу не прикажешь, как говорится. Таков уж закон природы — тянет нас, хороших девочек, на мудаков.       Кстати, ухаживал тогда за мной один хороший мальчик, полненький, в очках, из приличной семьи. Мать у него в НИИ занимала высокую должность. Ну что вот мне стоило на него внимание обратить? Нет же. Мне Сережа нужен. Я только одного Сережу люблю.       А у меня уже и мысли о самоубийстве начали появляться. Домой как ни приеду, в ванной закроюсь и реву. То вены вскрыть хочу, то повеситься. Особенно ярко мне представлялась картина — болтаюсь я, значит, в петле, на перекладине своей двухъярусной кровати, соседки приходят, крик, шум… Вот тогда-то, думаю, ты у меня, козел, пожалеешь, что так надо мной издевался, вот тогда-то захочешь меня вернуть. Хорошо хоть ума хватило ничего с собой не делать, а сколько таких историй…       В общем, в феврале как-то раз вечером осталась я в комнате одна. На дворе уже темень была. Сережа пришел зачем-то, подвыпивший, опять со своей благоверной поругался. Сидим мы на соседкиной кровати, как сейчас помню, в темноте, он в штанах и майке, а я в свитерке зеленом и шортах. Помнишь, у меня такой свитер был, вязаный, растянутый, с горлом? Я потом покажу. Сидим мы, значит, он свой обычный бред несет про то, как у него к ней чувства остывают, секса у них давно уже нет, да и вообще в постели она его не удовлетворяет. Ну, думаю, настал момент истины. Собрала я все силы в кулак и шепотом говорю: «Я ведь люблю тебя, Сережа».       Можно я еще раз покурю? Спасибо. Вредная привычка, так от неё и не избавилась. Так вот, на чем это я… Призналась я ему в тот вечер в любви. Чего мне это стоило — сама можешь представить. Я ожидала какой-то реакции, не знаю, радости или удивления, а он промолчал так спокойно. Я как-то в темноте его губы нашла. Но знаешь, все было уже как-то не так, как в первый раз, тогда, в курилке… Вроде и волнительно, и приятно, но… не то, совсем. Второй раз всегда не так прикольно. Он мне говорит: «Вер, ну ты же понимаешь, у меня и так давно этого не было, а от поцелуя еще сильнее хочется… Давай это сделаем с тобой». Я уже не помню конкретно, что он сказал тогда, но посыл был именно такой.       Тут я испугалась. Я еще девственница была на тот момент, у меня, кроме как о поцелуях, и мыслей больше не было. Я чего-то начала мямлить, что я не готова, и все такое… Сережа вдруг обиделся, мол, как так, ты же меня любишь, ты же сама только что в этом призналась и целоваться полезла. Сделал вид, что уходит, ну я и сдалась… Конечно, не готова была к такому, но, ты знаешь, все-таки я понимала, рано или поздно это должно произойти… Думала, уж лучше с любимым, чем с непонятно кем.       Да как оно прошло? Могу в двух словах описать: больно и стыдно. Я легла на кровать, как на жертвенный алтарь, Сережа мне свитерочек задрал, шорты снял и все. Я и понять ничего не успела. Оказывается, в жизни все не так, как в книжках пишут, никакого неземного блаженства в этом нет. Больно было — пиздец, как будто чем-то острым изнутри разрывают. Было похоже на какое-то добровольное изнасилование. Он быстро на мне все свои дела сделал, пока я ревела тихонечко, потом штаны обратно надел, посидел еще немного и ушел. Вот и вся любовь. Но я ведь, как дура, надеялась, что теперь он меня полюбит и мы будем вместе… Ну, а чего ты хочешь, семнадцать лет.       После этого я ведь его не разлюбила. Конечно, он от Алины так и не ушел. Это потом мне рассказали, что я у него была такая не одна… но я же не знала, понимаешь? Я-то думала, что теперь у нас начнутся настоящие отношения.       После этого у нас еще несколько раз было. Ну, уже не так больно, как в первый раз, но все равно приятного мало. Раздевайся и ложись. Какое там блаженство, какие там стоны, вздохи, мятые простыни? Десять минут на тебе чужое тело подергается и все. Я ведь, дурочка, думала, что так и надо. Что это со мной что-то не так, раз я ничего не чувствую. Это потом, спустя три года, когда с Ваней, будущим мужем, познакомилась, узнала, что удовольствие в постели действительно можно получить. А с этим я терпела и симулировала.       Конечно, я ему быстро надоела. Время близилось к весне, он на учебу окончательно забил, стал куда-то пропадать. Бывало, и по целой неделе не являлся. Я уже как-то забывать его стала, а тут, в марте я что-то в обмороки стала падать. Никогда такого не было. И подташнивать меня стало слегка, не так, как при отравлении, а так чуть-чуть мутит, но противно. Надо мной еще одногруппницы шутили, мол, залетела ты, Верка. Предохранялись? Конечно, нет. Я ему пробовала что-то там говорить про резинки, так он обиделся, ты чего, мол, не доверяешь мне? Он вообще никогда и ни с кем не предохранялся, ему жмет, неудобно, видите ли. Ну, я тебе сейчас расскажу, как мне потом было неудобно.       Шла я в один прекрасный день домой с учебы, ну как домой, в общежитие то есть. Иду, апрель на дворе, солнце светит, лужи блестят, воздух чистый такой, пахнет так по-особому, по-весеннему. И тут меня словно как обухом по голове кто-то ударил. До меня когда дошло, во что я вляпалась, я сразу же в ближайшую аптеку и понеслась за тестом. Как я его делала — отдельная история. До последнего не верила в то, что беременна, но тест все мои слабые надежды разбил. Вот так вот. Приходит моя соседка с пар, а я сижу на полу и с тестом в руках рыдаю. Ладно, мне соседка хорошая попалась, Маша. Она старше нас была, четвертый курс. Полная девушка, но красивая, черноглазая армянка, добрая была, совсем не жадная. Вся общага к ней, как к маме, ходила. Единственный недостаток — очень любила выпить. В общем, кинулась я к ней — Машенька, родненькая, спасай, что делать? Она меня сразу в чувство привела. Не бойся, говорит, езжай в больницу, сделай УЗИ, потом уже решишь. Тесты тоже врут.       Поехала я в нашу студенческую поликлинику. Знаешь ее? Рядом с ЮУрГУ. До сих пор она на меня страх наводит. Повезло мне — УЗИ делали бесплатно. Сколько я страху натерпелась, пока в очереди сидела, никогда не забуду. И вся очередь-то из беременных состояла, взрослые женщины сидят, пузатые, радостные, пол ребеночка узнавать пришли. И я, малолетка залетная, сижу, трясусь как мокрая собака. В общем, зашла я в кабинет, легла, юбку сказали задрать, медсестра взяла эту штуку и стала водить мне прям там. Стыдно было? Да мне страшно было, страшно до чертиков, уж не до стыда. Я вижу, на мониторе какое-то черно-белое пятно, и медсестра спрашивает так ласково: «Девочку хотите или мальчика?». Я аж взвыла. Чего-то там попробовала заикнуться про аборт, надо мной посмеялись и отправили домой со словами: «Даже не вздумай, а то вдруг потом не родишь». Господи, как будто для меня существовало «потом», для меня существовало только «здесь и сейчас».       Ну, пришла я на следующий день на пары сама не своя. Конечно, одногруппницы поохали-повздыхали, да тут же и забыли. Кого ебет чужое горе? Даже моя подружка лучшая, Катя, и та как-то не сильно расстроилась. Ну, а чего было еще от нее ждать? Если уж я глупенькая была в семнадцать лет, у этой в голове вообще кукушки ебались. Да и она не сталкивалась с такими проблемами никогда, мальчики ей не интересовались — больно страшненькая была. Чего я от нее ждала? Помощи, поддержки? Нет уж, подружкам я нужна была только веселая, а грустная и с проблемами я никому оказалась не нужна.       В общем, Сережа как только в тот же день в общаге появился, я его поймала и устроила ему серьезный разговор. Так и так, мол, что делать будем с плодом любви? Поженимся или как? Забавно, но я ведь надеялась его этим как-то привлечь, удержать. Мой герой-любовник тут же глаза вытаращил, говорит, ничего не знаю, мне пока рано жениться, я погулять хочу, разбирайся с этим сама. Только делать аборт я тебе не советую, это плохо и грех. Лучше роди и воспитай как-нибудь, а я пошел. И вообще, ты уверена, что ребенок от меня?       Тут я взвыла уже по-настоящему. Поехала к себе в поселок, в котором была прописана, и отправилась в женскую консультацию. У меня срок был уже восемь недель. Мне сказали там, что аборт делают бесплатно, только надо три тысячи за наркоз заплатить. Я еще сильнее перепугалась. Откуда мне, нищей студентке, было взять такие деньги? Я не работала нигде. Мне родители давали по тысяче на неделю. И это еще жирно считалось, другим девчонкам давали полтинник и мешок картошки в придачу, и ебись там сама, как хочешь. В общем, нашла выход — поехала к другой бабушке, попросила денег на куртку и сапоги, мне, мол, ходить не в чем. Каким-то чудом перед ней не спалилась.       Конечно, родителям я ничего не говорила. Они бы точно меня убили. Короче, дали мне в женской консультации список анализов, которые нужно сдать. Я так и ездила сдавать почти каждый день из Челябинска в поселок и обратно. Дома, у бабушки не появлялась. Меня бы сразу раскусили — тошнит, в обмороки падаю, на запахи реагирую, что за болезнь такая? Сроду никогда ничем не болела, а тут вдруг. В общем, недели две я так моталась. Чего я пережила за эти две недели — врагу не пожелаю, как говорится. Ладно, хоть мне повезло никакой заразы от этого мудака не подхватить, а то бы поминай как звали.       Сережа вообще пропал с концами. В социальные сети не заходил, на звонки не отвечал. Боялся, видать, что я у него денег попрошу. Вот такой герой оказался. Как это выражение есть? Сунул, плюнул и пошел. Да я и сама виновата, надо было думать, прежде чем под него ложиться. Ну… чего сейчас ворошить старые обиды. Было и было. Я все его продолжала любить по привычке. Сколько я слез тогда выплакала — море.       Жалко ребенка? Конечно, жалко было, о чем речь. Еще как, только себя еще больше жаль. Ну, честно, да, были мысли оставить. Но я ж понимала, что мамаша из меня будет никакая. Ну, посуди сама, что бы я с ним делала, с этим ребенком? Студентка, без работы, без жилья, без гроша в кармане. На родителей его скинуть? У матушки нас и так четверо детей, куда пятого? Нет уж, не заслужила она такого «счастья». И в больнице на меня врачи пытались надавить, особенно одна мне запомнилась, полная такая, в очках, с малиновыми волосами. Давай меня стыдить, ах ты такая-сякая, чем ты думала, когда ноги раздвигала, вот ребеночка-то убьешь, потом захочешь родить, а не сможешь. Ты знаешь, я по жизни всегда была мямля, а тут как стержень во мне какой-то вырос: реву, а все равно на своем стою. В общем, две недели кое-как прошло, сказали мне в среду явиться в больницу к семи утра с клеенкой, тапками и халатом.       Приехала я вечером к бабушке, наврала ей чего-то, якобы с соседками по общаге разругалась и приехала ночевать. Боже, как же тяжело было на душе… помню, лежала и все пыталась дозвониться до Сережи. Гудки шли, а трубку так и не взял, гад. На следующий день утром собрала вещи тихонечко и пошла по направлению в роддом, оказывается, эту процедуру там делают. Пока шла — всю дорогу зубы друг об дружку стучали от страха. Пришла, а там уже очередь набралась, и все молодые девчонки, как на подбор, а рядом в другой очереди беременные с животами сидят. Понятно, как на нас смотрели.       Завели нас в палату, объяснили, что и как, и пошли мы конвейером. Сама операция быстрая — минут пятнадцать, не больше. Ушла я из палаты сама, а привезли меня обратно на каталке, на кровать скинули, грелку со льдом на живот хлоп — и лежи, отходи от наркоза. Больно? Да нет, не больно. Просто неприятное состояние. Я через полчасика проснулась, кое-как с кровати сползла и поехала обратно в Челябинск на учебу. Домой нельзя было — бабушка бы сразу обо всем догадалась.       А что еще рассказывать? Так история и закончилась. Что я почувствовала? Ну, с одной стороны боль, с другой стороны облегчение, что все позади и я наконец-то могу нормально покурить, а то до этого меня целый месяц от запаха сигарет воротило.       Сережу я встретила еще раз уже летом, перед самыми каникулами, явился все-таки в общагу вещи забрать. Отчислили его за прогулы. А я на него смотрю и понимаю — нет у меня ничего в душе, никаких чувств, выгорело все дотла. Я ему все рассказала, а он так посмотрел на меня исподлобья и говорит: «Все-таки ты убила ребенка, да?». Я чуть не поперхнулась. Ты смотри-ка, какие слова знает. А где же ты раньше был, урод, когда я тебе звонила? Ладно уж. Махнула рукой и пошла. Говорят, его потом в армию забрали и больше я о нем ничего не слышала.       Алина? Кстати, про Алину. Я потом прощения попросила у нее. Она меня таким взглядом пылающим смерила, что у меня душа в пятки ушла, но тут же успокоилась. Ладно, говорит, я и сама уже поняла, что он за человек. Она закончила с отличием, сейчас работает в театре, вроде как.       Ну, а я тебе что говорила? Пошлейшая, банальнейшая история.