Хочешь продолжить?

Жадные губы буквально насилуют рот, грубо напирая, тщательно вылизывая, топят в себе раздраженное рычание голкипера. Горячая ладонь нагло, рваными нетерпеливыми движениями протискивается под шорты, сжав пальцы на бодро ответившем физиологией и перенапряжением полувозбужденном члене. Всем им нужен перерыв, всем нужна эмоциональная и физическая разрядка, просто способ выплеснуть из себя давящий на виски с внутренней стороны черепа воздух. И Игорь не раз ловил на себе голодный взгляд нападающего, точно такой же, как и пару недель до этого момента, и им обоим известно чем же тогда это все закончилось. Но в этот раз все немного иначе. В этот раз Дзюба не вбивает его в мокрую стенку общего душа, с такой дурью, что клацают зубы, в этот раз Игорь оказывается зажатым между форвардом своей и защитником испанской сборной. Губы пропадают, но Акинфеев успевает лишь судорожно втянуть в себя воздух, прежде чем чужая рука плотно зажимает ему рот. Он не может не отметить, что чертовски продуманно и вовремя в отношение этих двоих, иначе его мат услышали бы на рецепции. — Хочешь продолжить? — С издевательской усмешкой шепчет Артём в его шею, оставляя на ней жаркий поцелуй, очередную свою метку, которая еще найдет время расцвести алым, и Игорь вновь рычит в прижатую к его губам ладонь Рамоса, что палит горячим телом сзади даже через одежду. Ответ не похож ни на согласие ни на отказ, но сойдет и это. Дзюба опускается вниз, задирая футболку и касаясь поджарого живота языком, вызывая дрожь и заставляя мышцы сократиться. Игорь дергается в сторону, но предплечье испанца врезается в грудь, прижимая руки к телу, удерживая на месте. Шорты голкипера легко и быстро оказываются на коленях вместе с бельем, горячие губы на его шее дублируют жадный горячий рот, опустившийся на его член. Форвард словно на пробу касается головки губами, выпуская между ними язык, который тут же начинает напористо и тщательно вылизывать все, до чего может дотянуться. Акинфеев не выдерживает, отпускает себя, закрывает глаза, запрокидывая голову назад, на плечо защитнику, и слышит, как внутри него с грохотом взрываются кирпичные стены. Мысли покидают голову. Он старается не дергать бедрами навстречу, окончательно сдавшись и желая получить нечто большее, чем просто движения языка по чувствительной коже. Рамос больше не держит его, нет смысла, он уже не сопротивляется. Покрытые темной вязью татуировок руки скользят по его телу, забираются под футболку, вырисовывая линии пресса, гладят пальцами соски. Игорь чувствует жесткий стояк, упирающийся ему в задницу и последняя здравая мысль вспыхивает в голове, утверждая, что все это нужно прекратить. Мысль тут же терпит фиаско, когда Серхио тянет руку вперед, теряясь пальцами в волосах форварда, тянет за них и прижимает его голову к паху голкипера. Артём принимает игру, расслабив горло, позволяя члену скользнуть глубже, повиснуть в пустоте, и делает глотательное движение, сдавливая член со всех сторон. Игорь проигрывает схватку с самим собой, его кидает вперед и стон переходит в крик. Игорь не помнит, как они оказываются на кровати, жаркое испанское солнце испаряет волны Невы и весь этот горячий непрозрачный пар заслоняет ему небо, окутывает плотным коконом, вызывает удушье и просто ломает. И Акинфеев позволяет. Позволяет скользким от неизвестно откуда-то взявшейся смазки пальцам скользнуть внутрь своего тела, изгибаясь и не сдерживая громких стонов, позволяет горячему рту раз за разом касаться своей кожи, обжигая сбивчивым шепотом, позволяет кому-то из этих двоих развернуть его и устроиться у себя между ног, широко разведя в стороны бедра и приподняв задницу, медленно втрахивая его в одеяло, но это ненадолго. Рамос заставляет его подняться, прижаться спиной к горячему телу, и перехватывает его рукой поперек груди, покрывая его плечи обжигающими поцелуями. Игорь хочет закрыть глаза, но перед ним сквозь пар снова виднеется кусочек голубого неба — глаза форварда зенитовцев и его сборной. Жесткий поцелуй мнет губы, вбивая в горло все рвущиеся наружу стоны от движений нетерпеливо страстного защитника сзади. Артём вжимается в него всем телом, пальцы находят два зажатых между животов члена, обнимают и скользят, назойливо лаская головку большим пальцем. Игоря выгибает дугой, прошивая электрическим током. Рамос вбивает в него член вместе со сдавленными испанскими ругательствами, и голкипер плавится, цепляясь за плечи Дзюбы пальцами, как утопающий за проплывающее мимо бревно, потому что чувствует, что эта волна вот-вот его потопит. Волны все ближе, накатывают одна за другой и Игорь уже не может понять, что именно их порождает, движения врывающегося в него сзади члена или же адский темп горячей скользкой руки спереди, выдрачивающей из него все соки. Думать совершенно невозможно, слишком жарко, слишком мокро, везде и всюду чужие губы, чужие руки, которые трогают, гладят, ласкают, отвешивают звонкие шлепки по его ягодицам и бедрам, и он не думает, просто громко и несдержанно, даже по блядски стонет, оставляя на плечах Артёма яркие царапины ногтями. Дзюба что-то говорит прямо над его головой, он не понимает, не в силах понять, но за эти слова форварда нестерпимо сильно хочется ударить, потому что после них все пропадает. Пропадает и горячий испанец сзади и руки спереди, и он чувствует себя слишком брошенным, слишком неудовлетворенным, слишком недотраханным. Но руки пропадают совсем ненадолго. Артем переворачивает его, роняя спиной на кровать, падая сверху, лицом к лицу, обжигая грудь своим телом, крадет еще один смазанный поцелуй и устраивается у него между ног, поднимая пятки себе на плечи. Он касается губами выпирающей косточки на щиколотке так, словно это золотой грааль и панацея мира ото всех бед в одном флаконе, и резко входит, вновь заполняя его целиком. Воздуха не хватает даже на стоны. Игорь цепляется пальцами за все, до чего может дотянуться — за руки Артёма на своих бедрах, за смятые простыни, за волосы Серхио, накрывшего горячим ртом его сосок, терзая затвердевший шарик острым языком, не оставившего без внимания и второй, смяв его пальцами, окрасив в груди мимолетной острой болью. Хочется большего, и рука защитника так кстати скользит вниз, встречаясь там с рукой самого Акинфеева, опережая, не позволяя ему самому касаться своего тела. Пальцы забираются под яйца, чуть давят, едва не касаясь скользящего вовнутрь форварда, перебирают, вновь обхватывают напряженный член, сопровождая стоны трахающего его Артёма все тем же испанским шепотом. Хочется попросить Серхио говорить хотя бы на английском, слушать, что же способен сказать этот блядливый рот, прерывающийся лишь на то, чтобы в очередной раз поцеловать его ухо, шею, плечо, грудь, но у Рамоса другие планы. Чужие губы вновь касаются его члена, мокро скользят вниз, до упора, слишком медленно, слишком тщательно, слишком отличаясь от бешеного ритма вбивающегося в него члена. Игорь опять шипит и начинает материться сам, поднимает голову и едва не лишается чувств от открывающейся ему картины того, что происходит у него ниже пояса. Рамос стоит на коленях, обхватив собственный член бешено скользящей ладонью, его собственный член медленно исчезает под его губами, миллиметр за миллиметром скрывающими набухшие вены, а позади этого зрелища мокрый и запыхавшийся форвард, со стекающими по идеальному прессу капельками пота и все еще ласкающий губами его голень. Стыдно, что за всем, что происходит снизу, он почти не чувствует открывшейся ему ласки, но зрелище добавляет напряжения в и так уже убийственное возбуждение, готовое вот вот излиться в рот защитнику. И в тот момент, когда Игорь наконец-то вспоминает емкое и все выражающее матерное ругательство, Артём отвлекается, цепляет его взглядом совершенно обезумевших глаз и кладет руку Серхио на затылок, так же как совсем недавно рука испанца цеплялась за его волосы, заставляя защитника опуститься полностью, поймать его член в фатальную ловушку узкого горла. Искры перед глазами выжигают слова, которые он с таким трудом вспомнил и ударяют в голову оглушительным оргазмом. Он еще слышит стон Рамоса, где-то не здесь чувствует горячие капли на своем животе, не разбирая его это сперма или защитника, а спустя еще мгновение на него валится обжигающий и чертовски тяжелый, судорожно пытающийся отдышаться форвард. Акинфеев стонет, то ли от тяжести, отбирающей у него возможность дышать, то ли от схлынувшего напряжения, от которого он задыхается не меньше, и понимает, что перед глазами темнота. Глаза закрыты. Мысли лениво начинают вползать в голову, паскудно принося с собой осознание того, что только что произошло. Ему кажется, что он никогда больше не захочет видеть, не захочет разлепить веки. Но вокруг него вновь начинается какое-то движение и откуда-то сверху доносится слабо протестующий стон. Игорь открывает глаза. Прямо над ним Артём, притянув к себе Серхио за голову, заканчивает жадно вылизывать его рот. Он отстраняется, позволяя наконец-то защитнику принять более менее горизонтальное положение и довольно осматривает не способного оторвать от его лица удивленный взгляд голкипера. — А что все самое вкусное соперникам? Я не согласен! — С присущей детской капризностью заявляет Дзюба и Акинфеев вновь закрывает глаза. — Когда-нибудь, Дзюба, меня посадят за твоё убийство. — Нет, открывать глаза он больше точно никогда не станет.