Молодость

В детский сад Шинсо, как и полагается детям его возраста, отправляется в три года. Воспитатели характеризуют его как «общительного и любознательного мальчика»: бывает, вопросы он задаёт со скоростью пулемётной очереди, и за ходом его мысли уследить довольно трудно — а затем разворачивается и бежит к одногруппникам, радостно пересказывая им только что выведанную информацию. Воспитатели характеризуют его как «общительного и любознательного мальчика» ровно до четырёх — за пару дней до дня рождения у Шинсо проявляется причуда, и Михоко с ужасом узнаёт, что она почти точь в точь как её собственная, только для подчинения — это узнаётся опытным путём — тому нужен не физический контакт, а всего лишь неосторожно обронённое слово. Михоко учит Шинсо самоконтролю долго и кропотливо, но тот не жалуется, только смотрит серьёзно и кивает: понимаю, мам, надо. Всемогущий снова сверкает улыбкой в телевизоре, и Шинсо глядит на него с восторгом — его мечта растёт и крепнет. На то, чтобы раз и навсегда калёным железом выжечь в разуме запрет на случайную активацию причуды, уходит почти полгода — в два раза меньше, чем в своё время потребовалось самой Михоко. Она целует Шинсо в лоб перед сном и улыбается ему мягко: ты обязательно станешь самым крутым героем. Спустя две недели на пороге их дома появляется смутно знакомая женщина: Шинсо видит из-за угла, как яростно она размахивает руками, отказываясь верить в то, что камень в воспитателя её сын кинул по собственному желанию. С лица Михоко сходит привычная загадочная полуулыбка, и Шинсо молча опускает взгляд, понимая, что в данной ситуации найти козла отпущения проще простого. — Я не делал этого, мам, — произносит он тихо, когда сердитый стук каблуков затихает по ту сторону двери. — Не сомневаюсь, милый, — Михоко улыбается, и Шинсо кажется, что всё по-прежнему в порядке. На следующий год во взгляде мальчишки, с которым они так хорошо общались раньше, появляется холодное отчуждение. «Мама запрещает с тобой общаться», — отдаёт он однажды записку, и Шинсо, едва разобрав кривые символы, выбрасывает её в мусорку. Жалобы от родителей учащаются. Шинсо никак не избавиться от липкого чувства вины, въевшегося в него похлеще пятен от травы в любимые шорты — смотреть на потухший взгляд и плотно сжатые губы матери становится невыносимо. Михоко ни разу не говорит ему, что так нельзя — Хитоши эту простую истину усвоил ещё до садика, когда спросил однажды, почему мама не использует свою причуду, чтобы получить что угодно. В школе с этим вопросом обращаются уже к нему самому, и Шинсо только смущённо улыбается, отводя взгляд: ему нет необходимости объяснять одноклассникам, что плохо, а что хорошо, но сердце неприятно жжёт осознание, что кто-то может считать тебя способным на подобное. Вспоминая тем же вечером извечную борьбу Михоко с её собственной причудой, Хаджиме рассказывает, как однажды она остановила уличного воришку, в первый и последний раз обратившись к своим способностям сознательно. — А ты крута, мам, — улыбается Шинсо, когда Михоко, стряхнув с зонта капли дождя, принимается расстёгивать пальто. — Что ты ему рассказал? — она бросает гневный взгляд на мужа, останавливаясь на последней пуговице, но Хаджиме только невинно пожимает плечами: — Ничего такого. Хитоши должен знать своего героя. О любви и дружбе Шинсо задумывается только под конец средней школы — в один момент от взгляда на бурно обсуждающих что-то ребят в груди начинают скрести кошки, и он отворачивается к окну, обводя взглядом давно изученные очертания растущего у здания школы разлапистого дерева. Мысль об одиночестве не кажется неправильной, но по ночам почему-то становится всё сложнее избавиться от нагоняющих тоску образов. До конца года Шинсо не расстаётся с наушниками — за грохочущей музыкой царящей вокруг его парты тишины практически не слышно. — Ты хмурый сегодня, — подмечает Хаджиме, наполняя кружку кофе. — Волнуешься? — Нет, — Шинсо прячет трясущиеся ладони поглубже в карманы. — Немного. — Покажи там всем, — Хаджиме ободряюще сжимает его плечо и провожает Хитоши до самых дверей — вступительный экзамен в Юэй, как-никак, по такому случаю можно и выходной взять. Домой Шинсо возвращается почти не расстроенный — раздосадованный, да, разочарованный безумно, но то, что дорога на геройский факультет ему закрыта, стало понятно ещё в тот момент, когда Мик рассказывал о предстоящем испытании. — Нет смысла их ждать, — отвечает он на вопрос отца о результатах. — Я провалился. — Что, так плохо? — интересуется Хаджиме. — Сказочная глупость, — заключает он после рассказа Шинсо о роботах. — Работа героя не всегда состоит из тупого мордобоя. А что насчёт общеобразовательного? Шинсо проводит у себя весь вечер, сверля взглядом потолок, и следующим утром отправляется обратно в Юэй — сдавать второй письменный. Когда результаты приходят, он оказывается в самом конце списка претендентов на герфак и в твёрдой середине — поступивших на общеобразовательный. — Хорошая работа, — треплет его по голове Хаджиме, пока Михоко вытаскивает из духовки праздничный пирог. В Юэй, по большому счёту, не меняется почти ничего: широко известной «свободой» в ведении уроков пользуются в основном учителя геройского факультета, ребята вокруг ходят такие же разномастные и разноцветные, а одноклассники смотрят по-прежнему заинтересованно и украдкой — только обращаются к нему почти без опаски и дружелюбно, но Шинсо большого значения этому факту не придаёт — научился как-то существовать наедине с самим собой за десять лет, пообвыкся. Сражение с Мидорией как никогда ярко поднимает старые воспоминания. Слыша восторженный гомон с трибун и отчётливо-острое «молодец, ты показал им», Шинсо думает, что, наверное, общение — это забавно. — Отличная работа, Шинсо, тебя уже заприметила пара профи! — треплют его по плечам и спине одноклассники, наперебой пытаясь выразить своё восхищение битвой. Шинсо улыбается смущённо, как в первый день учёбы, и садится на своё место, прикидывая, каковы шансы попасть в помощники к герою без лицензии. Когда к нему приходит Айзава, Шинсо долго не может поверить в то, что это происходит на самом деле. — Ничего не обещаю, — предупреждает Айзава, смотря на него исподлобья. — Всё зависит лишь от твоих стараний. — Я выложусь на полную, — даёт слово Шинсо, и глаза его поблёскивают детским восторгом. — Спасибо, учитель. Домой в этот день он идёт в два раза дольше, чем обычно, по дороге твёрдо решая, что пока о столь щедром предложении родителям рассказывать рано — и буквально тем же вечером вываливает им всё подчистую, видя искреннюю радость на лице матери и удовлетворённый признанием академии своей ошибки кивок отца. Ночью Шинсо почти не спит, слушая, как Хаджиме собирается на очередное дежурство, и размышляя о методах преподавания Айзавы, о которых раньше до него доходили лишь слухи — не самые приятные. Айзава оказывается жёсток, хладнокровен и молчалив — в принципе, ничего другого Шинсо и не ожидал. Вкратце обрисовав план занятий, он тестирует его физические способности и сразу же гонит по всем силовым упражнениям — домой Шинсо возвращается с чувством, словно его переехал грузовик, но почему-то ужасно удовлетворённый. Следовать за уверенным темпом Айзавы оказывается тяжело, но Шинсо даже мысленно не позволяет себе жаловаться: знает, что никому, кроме него, это по большому счёту не нужно, и шанс этот — настоящая роскошь. Из школы он теперь уходит глубоким вечером, остаток которого исправно корпит над домашкой. Хаджиме тоже с головой уходит в работу — бывают у него такие периоды, когда вообще из больницы не вылезает, — и на исходе второй недели Шинсо откладывает тетради, присаживаясь рядом со смотрящей сквозь телевизор матерью. — А что будет, если мы одновременно применим друг на друге свои причуды? — интересуется он, чуть склонив голову. — Что? — Михоко выходит из транса и напрягается. — Думаю, это плохая идея. — Да, я тоже, — Шинсо откидывает голову на спинку дивана. — А на папе ты когда-нибудь её применяла? Он знает, как мама не любит свою причуду, но замолчать почему-то не может, специально отводя взгляд, чтобы не видеть её лица. — Один раз, — тихо отвечает Михоко. Шинсо смотрит на неё с удивлением. — Он сам попросил, — она вдруг улыбается чему-то своему. — Сказал: слушай, а если ты мне прикажешь заснуть, у меня получится? Мне тоже стало интересно, — она подбирает ноги под себя и разворачивается к Шинсо, задумчиво смотря в потолок. — Ничего не получилось, — Михоко смеётся. — Сначала я думала, это сработало, потому что он действительно затих, но стоило мне отключить причуду, он открыл глаза и сказал: вот чёрт. Шинсо улыбается. Грусть, затаившаяся в уголках её изогнутых в полуулыбке губ, улетучивается, снова наполняя маму тем мягким, светящимся спокойствием, которое она всегда распространяет вокруг. Они просиживают на диване почти до полуночи, и ещё полтора часа Шинсо трудится над уроками, удостоверившись, что мама пошла спать. Хаджиме возвращается за пару минут до того, как он уходит в школу, сразу же оказываясь в объятиях соскучившейся Михоко — Шинсо деликатно выскальзывает за дверь, оставляя родителей наедине. Внеклассные занятия стремительно входят в привычку. Дома у Шинсо появляются гантели и утяжелители, его результаты на физкультуре стремительно улучшаются, а Айзава становится более открытым — Шинсо не без гордости мысленно отмечает, что, наверное, так же тот обращается и со своим собственным классом. — Ой, точно! — однажды стоящая рядом одноклассница отвлекается от разговора с подругой и поворачивается к Шинсо. — Шинсо же планирует перейти на геройский! Надеюсь, ты им там покажешь! — она делает вид, что играет бицепсами, и разговор их мгновенно переключается на тему его тренировок с Айзавой, постепенно вовлекая в себя весь класс. — Давай, мужик, мы рассчитываем на тебя! — слышит Шинсо ободрения со всех сторон и смущённо запускает пятерню в волосы. Грудь греет приятное тёплое чувство — за всю жизнь он не слышал о себе столько хороших слов, как за этот неполный учебный год. На исходе четвёртого месяца Айзава приводит его на факультет поддержки, и следующую неделю Шинсо ошивается только там, постоянно тестируя предлагаемые ему приборы и не успевая отвечать быстро скачущей с одной темы на другую Хацуме. Обращаться с лентами оказывается сложнее всего, что Шинсо делал раньше — он не понимает, ни как они работают, ни как ими можно управлять, однако Айзава ведёт себя на удивление терпеливо и сдержанно, не одаривая его ни одной из своих обычных колкостей. Спустя неделю безуспешных попыток разобраться, Айзава разрешает ему забрать их с собой, чтобы потренироваться дома. — Их надо, хм… почувствовать, — говорит он задумчиво и тут же предупреждает: — Не показывай никому, костюмы можно надевать только на занятиях или практике. — Понял, — отзывается Шинсо, аккуратно сворачивая ленты и убирая в сумку. Оба последующих выходных он их не снимает, раз за разом прокручивая в голове движения Айзавы и пытаясь повторить их, не отрывая внимательного взгляда от зеркала. Ленты начинают двигаться более плавно, словно отзываясь на желания своего хозяина. В этот миг Шинсо радуется как ребёнок. Занятия снова входят в ритм неустанных тренировок, и Айзава кажется чрезвычайно довольным — за последнюю неделю не только у Шинсо просыпались мысли о том, что это тупик. — Это лишь азы, — Айзава протягивает ему бутылку воды и помогает подняться с пола. — У меня шесть лет ушло на овладение полным контролем. Шинсо ничего не отвечает, но во взгляде его светится твёрдое обещание. Засыпая, Шинсо думает о том, что всё наконец-то идёт своим чередом, и однажды мама услышит в очередном репортаже, что опасная преступная группировка была остановлена с помощью молодого героя — а имя себе он придумает как-нибудь позже. Совместная с герфаком тренировка сталкивает размеренность его жизни с высокого обрыва. — Знаю, ты тут не для того, чтобы заводить друзей, и всё такое, но ты мне нравишься, чувак! — Каминари смотрит на него так открыто и заинтересованно, как малыш смотрит на мать в ожидании угощения. — Да без разницы, — Шинсо отводит взгляд и нервно ерошит волосы на затылке. «Ты мне нравишься» не даёт ему заснуть всю следующую ночь, и в половину четвёртого Шинсо выползает на кухню за крепким отцовским кофе. Обжигающая горло горечь помогает переключиться на более важные проблемы: в реальном бою он облажался по полной. Оставшееся до будильника время он коротает в компании гантелей и намеревается попросить Айзаву после уроков подробнее разобрать его ошибки. — Йо, Шинсо! — слышит он оклик на обеденной перемене, не узнавая голоса. — Как дела? — сверкая чёрной молнией на волосах, Каминари пробирается через толпу учащихся с подносами и указывает на свободный неподалёку столик. — Айзава тебя не отчитывал потом? — он садится прямо напротив Хитоши и беззастенчиво смотрит в глаза. — С чего вдруг? — удивляется Шинсо, замирая с тарелкой в руке. — Да так, — Каминари чешет бровь и смеётся. — Просто показалось, что он… В общем, забудь. Через пару минут к ним присоединяется Киришима, каким-то волшебным образом тут же переводя вектор разговора на план тренировок Шинсо и очень активно жестикулируя. — Увидимся, чувак! — прощаются парни, когда до урока остаётся не больше трёх минут, и убегают переодеваться — у них начинается время геройских тренировок. Шинсо остаётся в быстро пустеющей столовой с почти не тронутой едой на подносе и пытается обличить своё отношение к произошедшему в слова. Выходит не очень, но находиться в компании — шумной, весёлой, ни разу даже не оглянувшейся на то, что говорить с ним может быть опасно — определённо приятно, решает Шинсо. На урок он опаздывает. — Ну как в школе? — спрашивает Михоко за первым за долгое время их совместным обедом — отец пришёл с работы как никогда рано. — Я… встретил кое-кого, — осторожно отвечает Шинсо, понимая, что называть это дружбой пока рано. — Девочку? — заинтересованно улыбается Михоко, но Шинсо её разочаровывает: — Одноклассников Мидории. С которым я дрался на фестивале. — А, тот пацан из А-класса, — первым вспоминает Хаджиме. — И как, хорошие ребята? Шинсо серьёзно задумывается над ответом, но всё же произносит: — Да. Михоко улыбается так широко и искренне, что Шинсо вдруг хочется перезнакомиться со всеми ребятами в школе. — Чувак! — окликают его на следующий день в коридоре, снова по пути в столовую. На этот раз компанию Каминари составляет высокий брюнет. — Серо Ханта, — представляется тот. — А ты Шинсо Хитоши, я знаю, — вежливо улыбается он, и в их сопровождении Шинсо занимает тот же столик, что и вчера. — Расскажи про свою причуду побольше, — просит Серо после долгого заинтересованного взгляда, вынужденно повышая голос из-за взрыва смеха за соседним столом. Шинсо смотрит на него с подозрением: раскрывать потенциальным соперникам секреты своего главного оружия ему кажется категорически неверным решением. — Да, расскажи, чувак! Есть какие-нибудь скрытые прикольные фишки? — загорается Каминари, чуть перегибаясь через стол. — Нет, на самом деле… — Шинсо медлит с продолжением, но всё же решается: — Просто если человек мне отвечает и я в тот момент думаю о том, чтобы захватить его разум, причуда срабатывает. — Круть! — даёт свою оценку Каминари — и снова нагибается к нему, ещё ближе. — А примени на мне? — смотрит он в глаза доверчиво. Шинсо чуть не давится. — Зачем? — только и выдавливает он из себя. Взгляд Серо тоже выражает недоумение. — Мне всегда было интересно, каково это — быть под гипнозом, — объясняет Каминари, подчёркивая почти каждое слово кивком головы. — Не стоит, — мягко осаждает его Шинсо. Каминари зависает над столом на две секунды, но возвращается на своё место. — Да, наверное, ещё успеется, — заключает он и принимается за еду. Шинсо мрачнеет, а Серо даёт однокласснику ощутимый пинок. — Чего вдруг?! — обижается Каминари. — Я имел в виду, что, если ты перейдёшь на геройский факультет, мы наверняка хоть раз сойдёмся в битве, — поворачивается он к Шинсо, объясняясь, а затем снова к Серо: — Чувак, это было больно! Серо только закатывает глаза. Шинсо сосредотачивается на еде — в последнее время он старается придерживаться правильного режима питания, завязывая с хаотичными перекусами. Отвлекают его только проходящие мимо Мидория с Ураракой, и Шинсо коротко машет рукой им в ответ. Серо испаряется из-за стола как-то совершенно незаметно, и Шинсо только потом вспоминает смутное «ладно, пойду я», сказанное, кажется, его голосом. Каминари продолжает искоса на него поглядывать, словно хочет что-то спросить, но никак не решается. — Что? — не выдерживает Шинсо первым. — Я тут думаю… — отвечает Каминари, понижая тон на последнем слове, будто продолжать не собирается. Шинсо непонимающе изгибает бровь. — Да так, — отмахивается Каминари, ёрзая на скамейке. — Ты просто чем-то похож на Бакуго. — Бакуго? — переспрашивает Шинсо, пытаясь вспомнить обладателя имени. — А, тот, взрывной. — Ага, — кивает Каминари. — Только он орёт постоянно, а ты, наоборот, молчишь. — И что же тут похожего? — Шинсо трудно уследить за ходом его мыслей. — Да вы… — Каминари чешет затылок, словно тема разговора перестала ему нравиться. — Хоть и показываете всем своим видом, что не особо заинтересованы, но не стремитесь уходить из компании, мне кажется, — заключает он, сверля Шинсо взглядом. — Вообще, это не я заметил, а Серо, просто я сейчас сравнил вас и понял. Шинсо тоже смотрит ему в глаза, но прочитать не может ровным счётом ничего. В случае с Мидорией всё было гораздо проще: решительность, отчаяние, триумф — ему только бегущей строки на лбу не хватало. Взгляд же Каминари открыт всегда одинаково — в нём вообще, кажется, нет никаких тайн. В конце концов Каминари сдаётся первым: издаёт тихий смешок, отводит взгляд и снова ерошит волосы, а затем поднимается из-за стола. — Пойду я, — он забирает поднос и замирает на несколько секунд, покачиваясь на носках. — Ты мне правда нравишься, чувак. Шинсо не собирается оставлять последнее слово за собой — только провожает спину Каминари взглядом до самых дверей, пока тот не скрывается за поворотом. А потом шумно выдыхает и опускает голову. Почему-то первая в его жизни настоящая дружба кажется несколько… сложней, чем он себе представлял. Сложно ему исключительно из-за самого себя — приходит к выводу Шинсо, бредя домой после выматывающей тренировки с Айзавой. Он не то чтобы мог назвать себя экспертом человеческих отношений: всю жизнь держался в стороне и не особо копался в мотивах и чувствах окружающих. Наверное, об этом стоило думать побольше, но былого не воротишь — остаётся только нагонять пропущенное. — А как понять, что человек тебе друг? — спрашивает Шинсо за ужином у Михоко, поглядывая на пустующее место отца — тот снова пропадает в больнице. — Тебе с ним хорошо и спокойно, — отзывается Михоко, задумчиво отложив палочки. — Вы можете рассказать друг другу если не обо всём, то о многом, хорошо друг друга понимаете и не обижаетесь по пустякам, — она переводит взгляд на сына. — А что, есть кто-то на примете? — Нет… — Шинсо растерянно крутит палочкой в рисе. — Рассказывать и понимать… Не думаю. — Ну, милый, это я в общих чертах обрисовала, — улыбается Михоко, снова принимаясь за еду. — На самом деле, дружба может быть совершенно разной. Вот мы с Мицуки, например, общаемся редко, но стоит только созвониться — и как будто не расставались вовсе. — И всё же, — повторяет Шинсо спустя минуту молчания. — Дружба не за день строится, — замечает Михоко, но в голосе её звучит понимание. — Дай время себе и ребятам раскрыться. — Угу, — мычит Шинсо, закрывая тему. На следующий день Шинсо обедает в одиночестве — только Киришиму видит краем глаза в компании того самого Бакуго, однако тот его, к счастью или нет, не замечает. Уроки теперь, когда он познал всю прелесть занятий на геройском факультете, тянутся бесконечно скучной серой полосой, и Шинсо бесцельно водит взглядом по сливающимся строчкам в учебнике. Он бы с радостью провёл всё это время на тренировке с Айзавой, но отличные оценки — важный аспект перевода, а потому расслабляться и забрасывать учёбу ему сейчас нельзя категорически. Урок английского Шинсо коротает за увлекательным созерцанием прыгающих по полю ребят с факультета поддержки — уроки физкультуры по-прежнему кажутся ему бессмысленной тратой времени: ни один факультет, кроме геройского, не делает упор на развитие каждого ученика в отдельности, и обычно их гоняют лишь по базовым нормативам. На невнимательности у учителя подловить его не получается, и всего секунду назад сонный Шинсо быстро справляется с внезапным переводом текста — уровень его английского строго контролируется отцом. Зато после урока, когда Шинсо действительно почти засыпает, гул в классе внезапно становится несколько громче обычного — сначала он просто отворачивается к окну, а затем слышит отчётливое: «С геройского факультета!». Сквозь тёмные головы одноклассников проглядывает знакомая молния. Каминари, остановившись на пороге, оглядывает класс на наличие нужного лица. Лучшей стратегией кажется лечь обратно и притвориться мёртвым, но поздно. — О, Шинсо! — найдя свою цель, Каминари деликатно отодвигает вставших прямо на пути девушек и останавливается у его парты. — Как дела, чувак? Шинсо приоткрывает один глаз. Обычно ответ на этот вопрос Каминари не требуется, но сейчас он не спешит переключаться на другую тему. — Хорошо? — неуверенно отзывается Шинсо, принимая нормальное сидячее положение. Одно дело — столкнуться в столовой, совсем другое — целенаправленно прийти в класс. — Ты что-то хотел? — Не-а, — светлые волосы взлетают в такт движениям головы Каминари. — Просто у нас все разбежались, вот и решил заглянуть, — он усаживается на чьё-то место и облокачивается на соседнюю парту. — Английский? Шинсо прослеживает за его нацеленным на учебник взглядом. — Английский, — медленно соглашается он. Каминари смотрит на него долго и не мигая. — Угх, чувак! — он морщится и с силой ерошит волосы рукой. — Не обрывай все мои попытки завязать разговор! В голове Шинсо наконец что-то щёлкает. — А… — он открывает рот, бросая быстрый взгляд на раскрытый учебник, и встаёт, потягиваясь. — Извини. Давай выйдем. Каминари заметно оживляется и вскакивает следом. Замершие одноклассники пристально смотрят им вслед. — Ну так… — Шинсо обрывается, вспоминая слова матери. — Какие новости на геройском? Каминари, кажется, только и ждал этого вопроса — жалуется с энтузиазмом и готовностью, находя опору в подоконнике: — Айзава устроил лютую тренировку — даже с Киришимы семь потов сошло! Не думаю, что сегодня он найдёт в себе силы притронуться к гантелям. Хотя его, по-моему, даже смерть не остановит, — он останавливается, передумывает добавлять что-то ещё и задумчиво смотрит в потолок. — Тяжко тебе придётся, когда перейдёшь. — Как бы твоё место не пришлось занимать, — беззлобно скалится Шинсо. — Не надейся, чувак, — тут же отзывается Каминари, широко улыбаясь. — Я его так просто не отдам. Шинсо прислоняется затылком к окну и думает, что ему сейчас на удивление… хорошо и спокойно.

***

Как-то незаметно в школе становится гораздо веселее, и походы туда переходят с сугубо деловой цели — ведь успеваемость так важна для перевода — на вполне развлекательную: Каминари умудряется находить его почти на каждой перемене (иногда к ним подсаживается рогатая девчонка Ашидо или Серо) и с радостью пересказывает последние школьные новости. При всей своей благосклонности Айзава не особо распространяется о происходящем на его факультете, поэтому не умеющий держать рот закрытым Каминари становится отличным информатором — Шинсо уже выучил имена и причуды почти всех ребят из класса А. — Опять поползли слухи о том, что на факультете предатель, — вздыхает Каминари, почти не глядя лавируя среди толпящихся в коридоре учеников. — Жаль, ты не можешь заставить человека говорить правду, — он бросает на Шинсо быстрый взгляд, проверяя его реакцию. — Жаль, — соглашается Хитоши. — Но, может, это и к лучшему. — Да, представь случайно использовать такую причуду… — Каминари присвистывает. — Вот живёшь ты себе спокойно, дружишь с кем-то, а потом бац — и он выкладывает всё, что на самом деле о тебе думает, — он недолго обдумывает сказанное. — Нет уж, лучше быть в неведении. — Какой прок общаться с человеком, которому ты неприятен? — удивляется Шинсо. — Да нет, я не… — Каминари запинается. — Просто, ну, если человек всё равно продолжает с тобой общаться… Он же может сказать что-то типа «давай расстанемся», но в дружеском эквиваленте, да? Так-то не существует идеального человека — в каждом есть черты, которые кого-то раздражают. Но не обо всём стоит рассказывать прямо в лицо. — Даже близким друзьям? Каминари молча кивает, а Шинсо думает, что человеческие отношения — слишком сложная штука. — Эй, чувак, не хочешь сходить куда-нибудь? — Каминари сбрасывает с себя тяжесть предыдущего разговора и косится на него из-под чёлки. — Пообщаться вне школьной атмосферы, всё такое. Шинсо медлит с ответом. У него не так много свободного времени, чтобы тратить его на общение, которое с лихвой можно получить и в школе. Но, вспоминая слова матери… — Почему бы и нет, — отзывается он. Радостный Каминари списывает его номер и обещает скинуть смс. Весь последний урок Шинсо то и дело косится на сумку, в недрах которой закопан сотовый. Это глупо — убеждает он себя, придурок — злится он, перестань — уговаривает, но коситься почему-то не прекращает. На тренировке Шинсо оказывается ужасно несосредоточенным, и Айзава, повалив его в пятый раз подряд, вынужден поинтересоваться, что случилось. — Ничего, простите, давайте по новой, — Шинсо поднимается и принимает боевую стойку, но Айзава атаковать не спешит. Выдержав долгий внимательный взгляд, Шинсо опускает руки и выдыхает: — Просто в голове беспорядок. Отосплюсь и пройдёт. — Это не всегда работает, — Айзава оборачивает вокруг шеи ленты и отходит к столу с бутылками. — Проблемы или?.. — Я, э… — Шинсо не удаётся подобрать нужного слова. — Я не знаю. Точнее, сам не понимаю. Лезть к нему в душу Айзава не собирается, да и обсуждать личные проблемы с учителем, нагружая его ещё больше, Шинсо совершенно не хочет. Поэтому, проведя ещё один короткий спарринг, они расходятся по домам. Шинсо бредёт по залитой золотом заходящего солнца улице, бесцельно вертя в руках молчащий телефон. Ужасно хочется спросить у кого-нибудь совета, к гадалке сходить на худой конец, чтобы просто объяснила, как себя вести, как реагировать на неожиданные эмоции, что говорить другим, но слова из горла не идут, мешая внятно объяснить причину беспокойства. Мама, помнится, говорила, что дружить — легко и приятно. Шинсо прямо сейчас готов это оспорить. Каминари не вспоминает о нём весь следующий день, и Шинсо откровенно скучает на уроках, прерываясь лишь на короткий ответ у доски по математике. — Телефон не отключил? — Айзава оборачивается в угол, где свалены их вещи, и в голосе его звучат недовольные нотки. — Да, простите, — Шинсо спешно выуживает сотовый из-под учебников и ставит на беззвучный режим. Глаз цепляется за превью сообщения с незнакомого номера: «Сегодня в восемь сво-». Разгорячённое тренировкой сердце начинает стучать ещё сильнее. На лицо лезет непрошеная улыбка. — Проблемы разрешились? — интересуется Айзава, когда Шинсо возвращается в центр зала. Состроив самую серьёзную мину из всех возможных, Шинсо коротко кивает. — Тогда я разрешаю тебе наконец сосредоточиться и показать мне достойный бой. Их спарринг заканчивается счётом четыре-два, и Айзава, тихо выдохнув, отпускает Шинсо с миром. Тот выуживает из сумки телефон сразу за дверьми зала, разворачивая сообщение полностью. «Сегодня в восемь свободен? Тут в кино, оказывается, новые Звёздные войны вышли — давай сходим!» Шинсо смотрит на время в углу экрана: половина седьмого. «Если ещё не поздно», — отписывает он в ответ. Сообщение от Каминари приходит почти моментально: «Как раз вовремя. Я возьму билеты». Озадаченный Шинсо замирает посреди коридора. Его впервые приглашают гулять, в кино — тем более, что означает это «я возьму»? Нужно ли ему будет потом возместить стоимость своего билета? Существует ли стадия общения, на которой о таких вещах не задумываются и платит тот, кто первый успеет? Он атакует мать с этими вопросами. — Он пригласил тебя, так? — уточняет Михоко, домывая посуду. — Это предполагает, что организацию он берёт на себя. В том числе и оплату. Шинсо задумывается минуты на полторы, машинально принявшись вытирать тарелки висящим на спинке стула полотенцем. — Хитоши! — ахает Михоко, вырывая полотенце у него из рук. — Это же скатерть! — А? — Шинсо опускает взгляд и пристально смотрит на светлую тряпку. Михоко вздыхает, склоняясь и сжимая его ладонь. — Тебя что-то беспокоит? — она откладывает безнадёжно измятую скатерть на край стола и мягким жестом поднимает голову сына за подбородок, призывая посмотреть ей в глаза. — Ты сам не свой. Шинсо растерянно отводит взгляд. — Волнуюсь почему-то. Михоко крепче сжимает его ладонь и ободряюще улыбается: — Это же обычный поход в кино. Всё будет хорошо. — Да, спасибо, — Шинсо осторожно отдаёт матери тарелку и, сцепив руки в замок, направляется к себе, по дороге врезаясь в угол стола. Михоко смотрит ему вслед долго и внимательно. На место встречи, скинутое Каминари сразу после оповещения о том, что билеты успешно куплены, Шинсо приходит раньше назначенного и, не вынимая рук из карманов, неуверенно переступает с ноги на ногу. — Йо, Шинсо! — раздаётся голос Каминари спустя пару минут. Взгляд Шинсо с ходу цепляется за поблёскивающую на его шее серебристую цепочку — на тренировке, помнится, там был чёрный ошейник. — Чувак? Шинсо опускает взгляд, тихо бормоча приветствие. Каминари снова оживляется: — Пошли, скоро начнётся! — он машет рукой, зовя поторопиться, и первым заходит в кинотеатр. Фильм Шинсо честно смотрит, но понимает — мало что. Каминари склоняется к нему со стабильной периодичностью в десять минут, чересчур громко для царящей в зале тишины рассказывая про того или иного персонажа и пересказывая события предыдущих частей. На выходе он искренне удивляется: — Чувак, ты правда ни одной части до этого не смотрел? Шинсо отрицательно мотает головой. — У нас их, по-моему, весь класс видел, — продолжает Каминари. — Хочешь, одолжу тебе диски? Шинсо неопределённо мотает головой, но Каминари, видимо, засчитывает это за ответ. — Есть охота, — он потягивается и оглядывается, читая вывески. — Айда в кафе? — Я не особо голоден, — отзывается Шинсо, запоздало понимая, что в такой ситуации отвечать следует по-другому, но Каминари его не слушает: — Зато я очень! Пошли, — он хватает его за рукав и тянет в сторону какой-то забегаловки. Глядя на то, как бодро Каминари уплетает всё, что успевает подносить официантка, Шинсо не выдерживает и тоже заказывает — один лишь кофе, потому что желудок странно сжимается и явно не готов сейчас к наполнению. — Чем ты увлекаешься? — интересуется Каминари, потягивая свой коктейль. — Ну, книги, фильмы какие-нибудь. — Эм, — Шинсо запинается. За трендами он никогда особо не следил, телевизор смотрел только за компанию с родителями, а из книг читал в основном справочники и, временами, научную фантастику. — Должно же быть что-то, чувак, — округляет глаза Каминари. — Давай, напрягись. — Готовить люблю, — отвечает наконец Шинсо, чувствуя себя не сделавшим домашку и вызванным к доске учеником. — А я вообще не умею, — улыбается Каминари во все тридцать два. — Один раз решил себе поесть разогреть, так чуть дом не подорвал. Шинсо давится смешком. Они гуляют до тех пор, пока темнота не становится совсем непроглядной, и после всех блужданий возвращаются к знакомому кинотеатру. — Было весело! — салютует Каминари. — Ты нравишься мне всё больше. — Да, — соглашается Шинсо, пряча руки в карманы. — Было весело. Родители уже ждут его дома — Михоко рассказывает, что как раз собиралась звонить, и требует рассказать, как всё прошло. — Ты была права, — коротко улыбается Шинсо, снимая куртку. — Всё прошло хорошо. — Что смотрели? — Хаджиме вылезает у жены из-за спины и кладёт голову ей на плечо. — Звёздные войны. — О, они вышли? — Мне не особо понравилось, — предупреждает Шинсо, но Хаджиме только фыркает: — Да что ты понимаешь, шкет. Уже глубокой ночью, разобравшись с уроками и полчаса проведя за созерцанием потолка, Шинсо вспоминает, как восторженно Каминари шептал ему о том, что Люк раньше был выдающимся джедаем и внёс огромный вклад в победу повстанцев над Империей. Желудок почему-то снова принимается выписывать кульбиты, и Шинсо зарывается лицом в подушку. Следующий день встречает его приятными новостями: Айзава даёт ему пару выходных, Киришима радостно машет рукой из другого конца коридора, а привычный гул в столовой впервые не действует на нервы, будто бы уходя на второй план. — Привет, Стирашка-младший! — наваливается на него кто-то сзади, чуть не впечатывая в тарелку. — Стирашка-младший? — переспрашивает Шинсо у буквально рухнувшей на скамью Ашидо. — Именно, — она кивает и утаскивает у него из-под носа картошину. — Как погуляли вчера? Шинсо изгибает бровь, удивляясь её осведомлённости. — Каминари у меня совета спрашивал, то да сё, знаешь, ерунда! — машет руками Ашидо, и её рожки покачиваются в такт движений головы. — Он что-то молчит, как партизан, поэтому решила узнать у тебя, — она беззастенчиво отправляет в рот ещё одну картошину и выжидающе смотрит на Шинсо своими сверкающими черными глазами. — В кино ходили… — отзывается он растерянно, отодвигая поднос подальше от ловких рук. — Потом в кафе. Поговорили и разошлись. — Значит, всё прошло гладко? — уточняет Ашидо, склонившись и зачем-то подмигнув. — Абсолютно, — уверяет её Шинсо. — Тебе-то что? — Ну как же!.. — Ашидо задыхается от волнения. — И почему вы… Ай, да ну вас, — она вскакивает так же стремительно, как садилась, и упорхает ему за спину, окликая Урараку. Доедает Шинсо в относительном спокойствии и в класс возвращается без происшествий. На следующей перемене, по традиции, на пороге кабинета появляется Каминари и без стеснения проходит сразу к нужному месту. — Йо, Шинсо! — он облокачивается на соседнюю парту и принимается постукивать по опоре ногой. — Не надумал про диски? — Определённо нет, — Шинсо качает головой и поднимает взгляд. Каминари вздыхает. — Надо тебя чем-нибудь заинтересовать, — твёрдо заявляет он. — Ты любишь боевики? — Не знаю, — честно отзывается Шинсо. — Никогда не смотрел. — Ничего, исправим, — воодушевляется Каминари. — Завтра свободен? — Шинсо кивает. — Тогда сегодня смотрим «Хищника». — Опять в кино? Каминари мотает головой. — Дома лучше, — и, без малейшей паузы, продолжает: — Если честно, мне давно интересно, как ты живёшь. Если приютишь, с меня попкорн. Шинсо требуется несколько секунд, чтобы осознать всю наглость предложения и широко улыбнуться. — По рукам, — ухмыляется он, бросая взгляд на настенные часы и рассчитывая время. — Можно сразу после уроков пойти. — Отлично, — Каминари довольно потирает руки. — Забились. Дома Шинсо придирчиво осматривает каждый угол с видом заправского маньяка, поправляя всё, что, по его мнению, плохо лежит. Спустя час этого безумия Михоко не выдерживает — интересуется, что же всё-таки произошло. — Завтра придёт Каминари, — отзывается Шинсо, в сотый раз перекладывая диванные подушки. — Тот, который звал в кино. — И ты опять волнуешься? — Михоко подпирает щёку рукой, провожая спину сына взглядом до угла и обратно. — Это странно, — признаётся Шинсо, замирая посреди комнаты. — Тело само решает, как ему себя вести. Михоко задумчиво покусывает губу, вертя в руках чистый стакан. Шинсо, наконец удовлетворённый внешним видом гостиной, собирается к себе. — На сколько вы запланировали свою встречу? — окликает она сына, останавливая его на полпути. — После уроков. — Я приготовлю вам еды и схожу к Мицуки, пожалуй, — Михоко встаёт и потирает поясницу. — Ты нам не помешаешь, — возражает Шинсо, но она мягко его останавливает: — Всё в порядке. Мы давно с ней не виделись, а тут такой шанс выдаётся. Её сын, Бакуго, ведь тоже учится в Юэй? Шинсо замирает на полушаге, не до конца уверенный в услышанном. Повторяет эти слова про себя ещё раз. А затем выпучивает глаза. — Так этот Бакуго сын Мицуки? — рот у него до конца так и не закрывается. Михоко пробивает на смех. — Ты можешь предложить другого кандидата? — весело качая головой, она лезет в карман за телефоном. На то, чтобы переварить эту новость и принять её, у Шинсо уходит чуть больше часа, и, когда он наконец смиряется с тем, что может оказаться в одном классе с сыном лучшей подруги матери, сотовый звенит оповещением. «Всё в силе?» — интересуется Каминари, и Шинсо быстро отправляет ему короткое «да». Проблема Бакуго мгновенно забывается, а волнение в груди поднимается с новой силой. Каминари уже ждёт его у ворот: Шинсо не сразу замечает его голову среди пёстрой толпы, но Денки вовремя хватает его за рукав. — Йо! — салютует он, похлопывая по своей сумке. — Диск и попкорн! Надеюсь, у тебя есть микроволновка. Шинсо утвердительно кивает и почти всю дорогу пытается подстроиться под быстрый темп постоянно ускоряющегося — неосознанно, но всё же — Каминари. Тот вдохновенно рассказывает историю создания фильма и между делом сообщает, что, вроде как, в следующем году планируется премьера то ли сиквела, то ли ремейка — чёрт их разберёт. Шинсо бредёт рядом, сунув руки в карманы и уткнувшись носом в воротник куртки, и только посматривает иногда украдкой на ничего не замечающего Каминари. Это дружба? Дорога до дома в этот раз занимает всего двадцать минут. Шинсо щёлкает замком и пропускает Каминари внутрь, убирая ключи обратно в карман. — Просторно! — оценивающе присвистывает Каминари и снимает парку вместе с пиджаком, оставаясь в одной рубашке. — Здравствуйте. Шинсо поднимает удивлённый взгляд и наталкивается на вопросительный отцовский. — Пап, — он обходит Каминари и встаёт между ними, понимая, что надо их представить. — Это Каминари, мой… — Шинсо чуть не произносит «одноклассник», но вовремя себя одёргивает. — Друг. Я думал, ты на дежурстве. — Заведующий отправил меня домой, — Хаджиме потягивается и встаёт с дивана. — Говорит, я наработал уже пару лет отпусков, — он переводит взгляд на гостя. — Значит, Каминари? Я Хаджиме, отец Хитоши. — Приятно познакомиться, — бодро рапортует Каминари. — Хотите с нами «Хищника» посмотреть? — Я бы с радостью, — Хаджиме притворно морщится, — но мне ещё отчёты заполнять. Не буду вам мешать. Шинсо провожает отцовскую спину взглядом и поворачивается к Каминари. Тот машет перед носом пакетом с попкорном. Фильм оказывается в разы интереснее того, что они смотрели в кинотеатре — по крайней мере, всю необходимую информацию Шинсо узнаёт вместе с персонажами по мере развития сюжета, а не слушает в сжатом пересказе, переплетающемся с репликами героев на экране. — Смотри, смотри, сейчас! — Каминари подпрыгивает на диване, и в следующее мгновение тело военного пробивает огромный сгусток плазмы. — Так его! — Каминари бьёт кулаком о ладонь. — За злодея болеешь? — улыбается Шинсо. Каминари переводит на него удивлённый взгляд. — Чувак, это же Хищник! За него нельзя не болеть! К середине фильма попкорн заканчивается, и Шинсо отрывается от просмотра, чтобы разлить оставленный Михоко сок по стаканам. На выходе он чуть не врезается в отца, но удаётся обойтись без жертв — сок спасён. — Закончил? — интересуется Шинсо, выжидая, пока жидкость прекратит опасно плескаться, и на всякий случай отодвигая стаканы подальше от себя. — Кофе-брейк, — отзывается Хаджиме, доставая из шкафчика свою любимую кружку. С дивана кухня просматривается очень удобно, и всё оставшееся время фильма Шинсо то и дело бросает на увлёкшегося газетой отца короткие взгляды. Эмоции Каминари в его присутствии ничуть не убавляют пылкости, и, судя по тому, как он с точностью до секунды предсказывает действия персонажей, Шинсо подозревает, что фильм он пересматривает не впервые. — Ну, согласись, он нереально крут! — восклицает Каминари, вытаскивая из видеомагнитофона диск. — В какой-то степени, — соглашается Шинсо. — Но Датч, по-моему, стоит на ступень выше. — Как… ты… смеешь… — с придыханием выговаривает Каминари и вдруг притягивает к себе сумку. — Вторую часть хочешь глянуть? — Ты сколько дисков с собой притащил? — невольно улыбается Хитоши. — Всего лишь три, не обольщайся, — Каминари вставляет диск в приёмник и выхватывает у Шинсо пульт. — Но третий, наверное, придётся оставить, — он с сожалением смотрит на часы и щурится: — Ты же его посмотришь? — Обязательно, — кивает Шинсо, и улыбка даже не думает слезать с лица. Пока Каминари разбирается в меню, Шинсо ловит внимательный взгляд отца поверх газеты. Он изгибает брови, спрашивая, в чём дело, но Хаджиме коротко мотает головой и подносит к губам кружку с уже остывшим кофе. — Готово, — раздаётся победный возглас Каминари, и на экране появляется изображение. — Если ты и после этой части скажешь, что Хищник тебя не впечатляет… — он вдруг понижает тон и не договаривает, а на вопросительный взгляд Шинсо сосредоточенно отворачивается к экрану. Вторая часть кажется гораздо более мрачной — и по декорациям, и по содержанию: трупов больше, атмосфера тяжелее, события приобретают масштаб. — Ты зацени этот корабль! — Каминари нетерпеливо дёргает его за рукав, указывая рукой куда-то мимо телевизора. — Блин, с каждым разом только круче! Шинсо косится на лежащую в опасной близости от его собственной ладонь. Внутри поднимается странное волнующее чувство и жгучий интерес ребёнка, изучающему мир: что будет, если дотронуться? Каминари снова взмахивает рукой, и Шинсо переводит взгляд на экран, пытаясь понять, как за те несколько пропущенных секунд Харриган умудрился сбежать с корабля. Впечатлений от просмотра в этот раз остаётся безусловно больше. Пока Каминари вкратце пересказывает ему сюжет третьего фильма, вышедшего аж спустя двадцать лет, и роется в сумке в поисках диска, Шинсо осознаёт, что отец всё ещё сидит на кухне. Он отклоняется, заглядывая за угол, но Хаджиме стоит спиной — моет кружку, наверное. — Вот! — Каминари наконец удаётся отыскать диск, и он протягивает его Шинсо. — Напиши, как посмотришь. У меня к тебе будет несколько вопросов. — Хорошо, — Шинсо кивает и ставит диск на полку. Их с Каминари взгляды на мгновение пересекаются. Шинсо чувствует, как в груди поднимается почти неприличная волна жара, и заболеть сейчас, когда близится конец года и решение комиссии по его переводу, просто непозволительно. Он отводит взгляд, взъерошивает волосы и видит выходящего с кухни отца. — Ну, сколько ещё до конца марафона? — интересуется тот у Каминари. — Как раз закончили, — бодро рапортует Денки. — Я пойду, — он оборачивается к Шинсо и коротко улыбается. — Домашку никто не отменял. — Какой хороший мальчик, — Хаджиме прикладывает ладони к щекам и охает. — Тебе бы брать с него пример, Хитоши. — О, кто-то отлынивает от уроков? — отрывается Каминари от завязывания шнурков, но Шинсо разворачивает его голову обратно и обращается к отцу: — Грязная инсинуация. Закрывая за Каминари дверь, Шинсо затылком чувствует пристальный отцовский взгляд, но, думая сыграть на внезапности своего поворота, с досадой обнаруживает Хаджиме мирно смотрящим телевизор. Простояв в прихожей с минуту и не дождавшись никаких поползновений в свою сторону, он вздыхает, запускает пятерню в волосы и подходит к полке с диском — его можно и на компьютере запустить. Перед уходом Шинсо в последний раз оглядывает комнату, проверяя, ничего ли он не забыл — но нет: вся посуда уже давно на кухне, подушки, развороченные Каминари, приведены в порядок, а DVD отключён. Между делом, времени на домашку остаётся не так много. — Ты нравишься тому пацану, — нагоняет Шинсо голос Хаджиме на выходе из гостиной. — Ага, он говорил об этом, — отзывается Хитоши, берясь за дверную ручку. А затем понимает, что сейчас прозвучало что-то очень странное. Он оборачивается, чуть склоняя голову набок, и внимательно смотрит на отца. — Что ты имеешь в виду? — То, как он себя вёл, — Хаджиме откладывает пульт и забрасывает руку на спинку дивана. — Ты ему нравишься. — Глупости, — отрезает Шинсо. Отец пожимает плечами: — Видел бы ты Мицуки, когда она пыталась очаровать Масару. Озадаченный Шинсо вперивает взгляд в пол, а Хаджиме отворачивается обратно к телевизору. Спустя долгую минуту Хитоши всё же интересуется: — И это нормально? Что парню нравится другой парень? Хаджиме внезапно хохочет. — А меня-то что спрашивать? Разве я могу запретить тебе влюбляться? Шинсо влетает в свою комнату раньше, чем его щёки становятся пунцовыми. Он не спит всю ночь. Ворочается, скидывает одеяло, открывает окно, берётся за гантели в надежде измотать тело, но сон упрямо не желает приходить, подкидывая образ улыбающегося Каминари в темноту под веками. Шинсо с силой трёт глаза и бьёт себя по щекам. На пути к дружбе он явно свернул куда-то не туда. В школу он отправляется уставший и разбитый, напрочь забыв про третий диск. — Шинсо сегодня ещё более мрачный, чем обычно, — замогильным голосом шепчет одноклассница подругам и жестами показывает держаться от него подальше. Шинсо вежливо улыбается и сонно опускается на сложенные руки. Выспаться не удаётся: на математике снова вызывают к доске, и в этот раз Шинсо корпит над задачей непозволительно долго. Голова забита отнюдь не синусами с косинусами. В голове прочно поселился Каминари. — Шинсо тут? — объявляется причина его головной боли на следующей же перемене. Пока Шинсо изо всех сил пытается слиться с партой в единое целое, одноклассники живо сдают его местоположение. — Чувак, ты посмотрел фильм? — расталкивает его Каминари и присаживается рядом с партой, расстроенно заглядывая в глаза. — Я весь вечер ждал! — Извини, забыл, — через силу улыбается Шинсо и прикрывается рукавом, но Каминари не намерен так легко сдаваться. — И сегодня забудешь? — Нет, сегодня обязательно посмотрю, — даёт Шинсо честное слово и вспоминает слова отца. Щёки начинают пылать. — Выглядишь хреново, — заключает Каминари спустя полминуты пристального изучения его лица, когда Шинсо сдаётся и отводит взгляд. — Сходи к Исцеляющей девочке… — Всё в порядке, — обрывает его Шинсо и распрямляется. — Просто не выспался. — Там и поспать можно, — улыбается Каминари. — Пользуйся, пока можно прогуливать. Этого Шинсо уже не выдержать, и губы сами растягиваются в улыбке. — Попомни мои слова! — кричит Каминари уже из дверей, выталкиваемый одноклассниками под аккомпанемент звонка. Тёплое щекочущее чувство в груди, раздувающееся большим воздушным шаром, не отпускает весь урок, заставляя мысли то и дело уходить в противоположное от лежащего на парте учебника направление. Пряча тетради в сумку, Шинсо понимает, что завяз в этом совершенно незаметно и уже слишком глубоко. После уроков он долго топчется в коридоре, неуверенный в правильности своих действий, но спустя две минуты всё равно находит себя у дверей класса А. Кроме нескольких девчонок, в кабинете что-то живо обсуждает знакомая троица: Киришима, Серо и Каминари. — Шинсо? — удивляется, кажется, Джиро, заметив его первой. Каминари тут же оборачивается. — О, чувак! — он соскакивает с парты и подлетает к дверям. Киришима машет рукой с места. — Какими судьбами? Ответ «хотел тебя увидеть» Шинсо категорически отметается. Других вариантов в голове почему-то не появляется, и неловкую паузу приходится прервать встречным вопросом: — Где остальные? — он оглядывается для вида и прислоняется плечом к косяку — ноги дрожат как на первом вступительном. — С Айзавой ошибки разбирают, — Каминари указывает куда-то в сторону окна. — Мы только с тренировки. Шинсо замечает, что вечно торчащие ровной ёлочкой волосы Киришимы находятся в куда более растрёпанном состоянии, чем обычно. — И надолго он там? — интересуется Хитоши, с радостью хватаясь за предоставленную ему ниточку. Каминари серьёзно смотрит на настенные часы. — Чувак, минут на пятнадцать ещё точно. Располагайся, — он раскрывает руки в приглашающем жесте и отступает в сторону. Шинсо понятия не имеет зачем, но проходит в класс, сбрасывая сумку в углу. — Как тренировки? — тут же загорается Киришима. Разговор сидящих в углу девчонок возобновляется, прогоняя неуютную тишину. Его долго не желают оставлять в покое, пытаясь узнать, как Айзава ведёт себя на индивидуальных занятиях, но, насколько Шинсо может судить по их реакции, Айзава из его рассказов не особо отличается от Айзавы-классного руководителя. — А он говорит о нас? — спрашивает Серо приглушённо, словно их кто-то может подслушивать. — Не особо, — отзывается Шинсо, на автомате листая чью-то оставленную на парте тетрадь, исписанную неаккуратными конспектами. — Он в принципе немногословен. — Ну и славно, наши секреты умрут вместе с нами, — облегчённо выдыхает Серо, и Киришима с секундной задержкой согласно кивает. — Яойорозу! — раздаётся из-за спины внезапно. Пока Шинсо пытается сообразить, что в буквальном смысле влетевшая в кабинет форма и есть источник этого голоса, Яойорозу с Джиро за компанию уже оказываются у дверей. — Он сказал, что ты… — слышится быстро удаляющийся голос невидимой девчонки. Серо подходит к окну, выглядывая на улицу, но тут же возвращается обратно: — Отсюда не видать, — сетует он, пиная сумку ногой. Киришима возбуждённо подскакивает, предлагая глянуть, кто же оплошал так, что заслужил полноценную выволочку от Яойорозу. По поводу выволочки Серо готов поспорить, но в целом идею взглянуть на несчастного воочию активно поддерживает и только на пороге замечает, что кое-кого в их компании не хватает. — Каминари? — он оборачивается. — Не пойдёшь? — Я только-только отделался, спасибо, судьбу испытывать не хочется, — скрещивает тот перед собой руки и яростно мотает головой. — Пошли уже! — тянет Киришима Серо за пиджак, переступая с ноги на ногу от нетерпения. Топот ног стихает в коридоре спустя каких-то десять секунд, и Шинсо только сейчас понимает, что в классе они остались совершенно одни. — Чувак, диск, — напоминает Каминари, легко толкая его в бок. — Это твой священный долг. — Да, помню, — Шинсо запускает руку в волосы, блуждая взглядом по брошенным на полу сумкам. — Ремейк, говоришь? — Не, скорее продолжение, — Каминари откидывается на спинку стула, весело скалясь. — Я вчера проверил, там была отсылка на первый фильм. Шинсо кивает и отворачивается. Что там обычно пишут в статьях на сомнительного качества сайтах? «Для начала поймите и примите свои чувства»? С этим-то проблем нет, но вот что делать дальше, Шинсо не помнит совершенно. Признаваться почему-то очень страшно. — Может, ты всё-таки заболел? — Каминари склоняет голову набок и заглядывает ему в глаза. — Выглядишь правда неважно. Сердце у Шинсо больно ёкает. Признаться ведь можно не только с помощью слов? — Каминари, — окликает он и не даёт себе времени на раздумья. Только не отталкивай. — А… — не успевает отозваться Денки, оказываясь заткнутым поцелуем. Пульс грохочет в висках с такой силой, что почти полностью дезориентирует в пространстве. Пытаясь устоять на ногах, Шинсо вцепляется в край парты и боится открыть глаза. Каминари не отвечает. В голове мгновенно поднимается ураган из трусливых предложений: извинись, сделай вид, будто ничего не было, убеги и больше никогда с ним не разговаривай, попроси обо всём забыть. Шинсо отстраняется, тщетно пытаясь привести сбившееся дыхание в порядок. Глаза у Каминари большие, пустые и смотрящие куда-то сквозь. Секунд пятнадцать у Шинсо уходит на то, чтобы справиться с шоком. Ещё пара мгновений — на нервный смешок. А затем приходит мысль: так, наверное, лучше, — и он поднимается на деревянные ноги, направляясь к выходу. Причуда отключается в тот момент, когда класс остаётся позади. В следующий — раздаётся удивлённый оклик Каминари. Ему удаётся догнать Шинсо только в холле, и взгляд у него совершенно обалдевший. — Чувак, это что было? — Каминари хватает его за плечо, останавливая. — Ты что… — он растерянно смотрит сначала на Шинсо, а затем в пол, делая два коротких вдоха. — Ты что, поцеловать меня собирался? Шинсо натягивает на лицо хитрую улыбку. — Сам же просил загипнотизировать тебя как-нибудь, — Каминари поднимает на него изумлённый взгляд. — Как ощущения? — Ничего не помню, — слишком обескураженно и честно признаётся тот. — Именно, — Шинсо отворачивается. — Мне пора. Он вырывает плечо из не особо сильного захвата и разворачивается, напрочь забывая про выдуманную цель своего ожидания. Дома Шинсо накрывает паника. Во-первых, из-за того, что спустя десять лет безупречного пользования причуда внезапно активировалась сама по себе. Он долго рассматривает раскрасневшееся отражение в зеркале, бьёт себя по щекам и целый час меряет шагами комнату, не в силах успокоиться. Во-вторых, потому что он поцеловал Каминари. Серьёзно. По-настоящему. Выровнять сердцебиение и убедить себя в том, что мир ещё не рухнул, удаётся лишь к ужину. Сегодня редкий день — они снова собрались всей семьёй, и забивать такой вечер глупыми переживаниями Шинсо не собирается. К несчастью, Хаджиме о его планах не осведомлён и разом поднимает все тревоги коротким вопросом: «Чего такой угрюмый?». Шинсо подтягивает ноги к себе и кладёт голову на колени, смеряя отца внимательным взглядом. С кухни доносится шум воды — Михоко моет посуду. — Я… — Шинсо застывает на несколько секунд с открытым ртом, но всё же договаривает: — Поцеловал Каминари сегодня. В глазах Хаджиме всего на секунду проскакивает что-то, похожее на растерянность, однако он быстро берёт себя в руки. — И чем всё закончилось? — интересуется он. Шинсо опускает взгляд, смущаясь. — Я случайно активировал причуду, и… в общем, ничего не получилось. Хаджиме снова заходится хохотом, заставляя Шинсо подпрыгнуть от неожиданности. Несколько секунд Хитоши неверяще наблюдает за смеющимся отцом, а затем совершенно по-детски обижается. — Ты прости, но, — объясняется Хаджиме сквозь смех раньше, чем ему успевают что-либо предъявить. — Это так забавно, — он утирает невидимые слёзы. — Ты хоть понимаешь, насколько переволновался, что за причудой не сумел уследить? — Не вижу ничего смешного, — бурчит Шинсо в колени, но на душе почему-то становится легче. — Слушай, Хитоши, — Хаджиме становится серьёзен и кладёт ладонь ему на макушку, растрёпывая волосы. — Если этот пацан действительно тебе так нравится, просто поговори с ним. Поверь мне, это не так страшно, как кажется. Не повторяй ошибок своей матери. — Что? — оживляется Шинсо, никогда раньше не слышавший ничего подобного. — Что? — раздаётся грозный голос Михоко с кухни. Шум воды незаметно стихает. — Потом, — шепчет Хаджиме сыну и отодвигается, делая вид, что вовсю увлечён телевизором. Обдумывать такое банальное, но не менее пугающее предложение отца Шинсо отправляется к себе в комнату, улавливая приглушённые закрытой дверью голоса родителей. Утром следующего дня его ловит Айзава и напоминает о завтрашней тренировке так, словно и не было никакого перерыва. Шинсо долго смотрит на затянутое облаками небо и понимает, что это, должно быть, знак. Выудив из сумки сотовый, он набирает Каминари сообщение: «Сходим сегодня куда-нибудь?» А затем быстро открывает киноафишу и просматривает список премьер, быстро дописывая название какого-то малоизвестного ужастика. «Я не фанат хорроров», — незамедлительно приходит ответ. Шинсо не успевает расстроиться, как телефон звенит новым сообщением: «Но почему бы и не посмотреть разок», — гласит смс. И буквально через пять секунд за ней приходит третья: «Чувак, я согласен». Шинсо никак не согнать с лица довольную улыбку. Дома он, не застав никого из родителей, долго играет в молчаливые гляделки со стеной, а затем принимается наматывать круги по гостиной в ожидании часа икс. К знакомому кинотеатру ноги несут его уже на автомате. В этот раз ждёт Каминари. — Йо, Шинсо! — он машет рукой, сворачивая наушники неаккуратным узлом и засовывая их в карман. — Привет, — Шинсо улыбается, и спустя несколько секунд неловкого молчания они синхронно отводят взгляды. Хитоши косится на наручные часы. — Нам пора, — констатирует он, изо всех сил пялясь в асфальт, но, опомнившись, всё же исправляет ошибку, поднимая взгляд и натягивая на лицо быструю вежливую улыбку. — Да, погнали, — легко соглашается Каминари и дёргает на себя входную дверь. Фильм оказывается средней паршивости. Герои, как и полагается персонажам слэшера категории «Б», тупят просто безнадёжно, разделяясь, ссорясь и устраивая истерики в самых неподходящих для этого местах и ситуациях. Радует только маньяк, умудряющийся брать своей харизмой даже с почти полностью скрытым то тенью, то маской лицом. Каминари вздрагивает всего два раза, но на второй — неосознанно хватает Шинсо за рукав и сидит так с полминуты, прежде чем понимает, что сжимает уже не подлокотник. Смущённо улыбнувшись, он прячет руки в карманы и продолжает недоверчиво коситься на огромный экран, на котором маньяк как раз принимается за разделку очередного нерадивого студента. Шинсо совершенно не до фильма — у Шинсо бабочки в животе порхают с особой силой, и взгляд от мягко подсвеченного экраном профиля Каминари отвести почему-то никак не получается. Фильм длится неожиданно долго — Шинсо как-то забыл взглянуть на его хронометраж, когда безразлично пролистывал список сценаристов и исполнителей главных ролей, — и когда ребята выходят из тёплого кинотеатра на холодную улицу, ёжась, вечерние сумерки начинают мягко окутывать город. — Ну почему они так любят показывать всю эту мерзость крупными планами? — стонет Каминари, содрогаясь от воспоминаний о последних минутах фильма, где маньяк в ускоренном темпе отлавливал последних своих жертв, только-только решивших, что худшее позади. — Дай Бог усну сегодня, — он мотает головой, безнадёжно растрёпывает уложенную чёлку и небрежно поправляет её пальцами. Сеанс Шинсо тоже стремительно близится к своему концу — только он, в отличие от того маньяка, даже на йоту не продвинулся к своей цели. Хотя, кажется, оглушить Каминари сзади и аккуратно нарезать его кубиками было бы гораздо проще, чем завязать нужный разговор. От вставшей перед глазами и совершенно не возбуждающей картины закованного в цепи Каминари Шинсо отмахивается внезапным предложением зайти в уже известное кафе. Каминари от его идеи, мягко говоря, не в восторге, тактично замечая, что еда в его желудке сейчас надолго не задержится. Но вот на кофе он соглашается, и Шинсо, наконец с облегчением выдохнув, открывает перед ним стеклянные двери. Колокольчик приветливо звенит. — Ты знаешь, — загадочно начинает Каминари, когда они располагаются за дальним столиком и скидывают с себя куртки. Подперев голову руками, он не отрывает от Шинсо пристального взгляда. — У «Хищника» есть ещё несколько фильмов-кроссоверов с «Чужим». — Каким? — переспрашивает Хитоши, до недавних пор далёкий от классики кинематографа. Каминари, кажется, ждал этого вопроса всю жизнь и следующие пятнадцать минут подробно рассказывает о ксено-, нео- и протоморфах. Все пятнадцать минут Шинсо беззастенчиво пялится в его горящие интересом глаза и не слышит ничего из инопланетной лекции. — Чувак! — пускай и поздно, но Каминари замечает его совершенно отсутствующий вид. Он ёрзает на стуле, сползая чуть ниже, обхватывает ладонью холодную кружку и не спешит допивать остывший кофе. — Ты здоров? — интересуется он повторно. — Угу, — Шинсо чувствует, как горят щёки и уши, и опускает взгляд к своему капучино. Отведённые ему секунды продолжают безвозвратно утекать сквозь пальцы. Видимо, всё же не судьба. Шинсо расплачивается раньше, чем Каминари вообще успевает отреагировать на подошедшую официантку, кивает ему, мол, всё в порядке, я разобрался, и стискивает руки в карманах в кулаки, делая глубокий вдох перед тем, как погрузиться в самокопания. Каминари с этим абсолютно не согласен. — Чувак, ты морозишь меня, как девчонка на первом свидании, — фыркает он почему-то разочарованно, глуша слова обмотанным вокруг рта шарфом. Шинсо замирает и оборачивается, заставляя Каминари затормозить. «Приятель, с вероятностью в девяносто девять процентов окружающие не сумеют прочесть твои мысли», — вспоминается ему одна из усвоенных в раннем детстве истин. Сейчас отец, наверное, несколько изменил бы формулировку, но смысл бы наверняка остался прежним. Каминари не заслужил этой неопределённости. — Я, в общем, — Шинсо запускает пятерню в волосы и ждёт, пока спешащие куда-то мама с дочкой пройдут мимо. — Кажется, ты мне нравишься. Оказывается, сказать это было не так сложно. Смелости посмотреть Каминари в глаза всё равно не находится. — Ну, чувак, — тот полностью копирует жест Шинсо и чуть смущённо улыбается. — Я давно тебе об этом говорил. Шинсо поднимает взгляд и медленно-медленно выдыхает. — Серьёзно? Каминари разводит руками и щурится, блуждая взглядом по воротнику его куртки. С губ Шинсо срывается нервный смешок: осознание собственной мучительной глупости проходит безболезненно, но не упускает шанса кольнуть самолюбие. Каминари внимательно наблюдает за его реакцией и, перехватив первый открытый взгляд, неуверенно улыбается. На Шинсо накатывает распирающее изнутри счастье, изо всех сил пытающееся пробиться наружу ответной широкой улыбкой; он во все глаза смотрит на впервые не знающего что сказать Каминари и не может отделаться от эгоистичной мысли «моё». — Чувак? — Каминари несильно толкает его в плечо. Шинсо опускает взгляд и перехватывает его ладонь, поднося её к губам. Щёки Каминари внезапно покрываются румянцем. — Минутку, — просит Шинсо, шумно выдыхая. Отец был прав. Смущение Каминари без следа улетучивается ровно в тот момент, как они доходят до точки расставания. Он болтает без умолку, постоянно хватает Шинсо за рукав, призывая отвлечься от раздумий и взглянуть на него, и почему-то нетерпеливо подпрыгивает на месте. — Увидимся завтра, да? — спрашивает Каминари дважды, прежде чем с дурацкой улыбкой начать махать ему рукой. Шинсо тихо смеётся в воротник куртки и отворачивается — чего, на самом деле, совершенно не хочется делать. Когда он вваливается домой — раскрасневшийся от собственных мыслей, смущённый так, словно родители внезапно научились телепатии, и немного потерянный, — Михоко не нужны никакие экстрасенсорные способности, чтобы понять, что с сыном случилось что-то чрезвычайно хорошее. — Как погулял, милый? — интересуется она, улыбаясь вежливо, уже готовая на серьёзный разговор, но Шинсо не настроен на него сегодня. — Всё… — он давит счастливую улыбку. — Хорошо, — получается плохо, и улыбка вновь возвращается. Хаджиме опять на дежурстве, и ужинают они вдвоём. Михоко понимающе не задаёт лишних вопросов, а Шинсо едва впихивает в себя ужин, от которого выписывающий залихватские кульбиты желудок остаётся не в восторге. Выспаться тоже не получается. Взбив кровать, вспомнив про гантели, успев проверить почту и переложить все книги по ровным стопкам, Шинсо просиживает остаток ночи перед телевизором, сначала безучастно наблюдая за какой-то заведомо проигрышной викториной, а затем за краткой сводкой вчерашних новостей и многосерийной мелодрамой. В такой час на ТВ не идёт ровным счётом ничего интересного, и Шинсо не удивляется, что ночи отец предпочитает проводить в больнице, а не на диване. Михоко не без удивления находит его утром всё в том же положении и недовольно напоминает, что, к сожалению, причуда Шинсо досталась не отцовская, а потому бессонные ночи пользы не принесут. Шинсо только зевает и плетётся в ванную, запоздало понимая, что результаты на сегодняшней тренировке с Айзавой наверняка оставят желать лучшего. Позавтракать удаётся далеко не с первой попытки, и сначала Шинсо проводит длительный сеанс психотерапии с одной-единственной просьбой: не думать о Каминари хоть несколько минут. — Милый, ты влюбился, — не спрашивает — констатирует Михоко, глядя на его потуги, и Шинсо, подпрыгнув, за пару секунд запихивает в себя всё, что лежит на тарелке, после чего спешит ретироваться подальше от пристального взора матери. — Мы всё равно об этом поговорим! — грозится Михоко ему вслед и вздыхает: — Бестолковый ты мой. Шарф вокруг шеи Шинсо заматывает, уже держась за дверную ручку. А затем — чуть не отфутболивает Каминари с крыльца, в последнее мгновение успевая придержать распахнувшуюся дверь. — Чувак! — тот взмахивает руками и неловко пытается восстановить равновесие. Шинсо смотрит на него долго и удивлённо, не понимая, глючит его после бессонной ночи или нет. — Ты что тут… — протягивает он наконец руку, намереваясь проверить свою галлюцинацию наощупь, но та его опережает, ловко притягивая за рукав и, не дав договорить, целуя. Губы Каминари в этот раз двигаются весьма активно, и Шинсо успевает прочувствовать весь спектр эмоций от пламенного восторга до не менее обжигающего смущения: мама, кажется, стояла за спиной. А руки Каминари тем временем перемещаются ему на шею, и сам он прижимается так сильно, что ноги подкашиваются от нахлынувших чувств. Всего за несколько секунд Шинсо совершенно забывает, как дышать. Помереть прямо на месте Каминари ему всё же не даёт, милостиво отстраняясь, и Шинсо только смотрит на него обалдело да слушает грохот сердца в ушах. А на губах Каминари ужасно довольная улыбка: — Надо было ещё вчера это сделать, — заключает он и жмурится, и Шинсо эгоистично хочется втащить его в дом и закрыть от всего мира. — Вижу, что всё в порядке, — раздаётся отцовский голос из-за спины Каминари. Хаджиме терпеливо ждёт у крыльца в незастёгнутом пальто, за что наверняка получит потом нагоняй от Михоко, а Шинсо готов сквозь землю провалиться от стыда — однако говорить что-либо ещё отец не спешит. — Доброе утро! — здоровается Каминари, лучезарно улыбаясь, и тянет Шинсо за руку, призывая отправиться наконец в академию. Сердце того предательски ёкает. — Привет, пап, — взгляд Шинсо беспокойно скользит по отцовскому пальто и потёртым пуговицам рабочей рубашки, пока не останавливается, наконец, на лёгкой полуулыбке. Кажется, они всё понимают без слов. — Опоздаешь, — подмечает Хаджиме, вновь становясь серьёзным и бросая взгляд на наручные часы. — Пошли, Шинсо! — тёплая ладонь Каминари перемещается с рукава куртки на его ладонь, и Шинсо, плюнув на всё, не сдерживает улыбки. Хаджиме бросает взгляд на замершую в дверях Михоко и пожимает плечами: — Молодость.