Zella Day – Sweet Ophelia
Miley Cyrus – Hands of Love
Phantogram – Mouthful Of Diamonds
— Тэхён-а, — жалобно скулит Чонгук, тычась носом в тэхёновы волосы на затылке, что порядком выцвели. — Ну хё-ён…
— Прекрати, — блондин хмурит тёмные брови, сидя на кровати в позе лотоса и елозя ватными дисками по коже, обрабатывает лицо каким-то вонючим огуречным тоником. — Я сегодня слышал, как Намджун-хён чихнул в их с Хосок-хёном комнате.
— Ну и что, — младший закатывает глаза, пуская руки по бокам парня, мягко оглаживая его бело-голубую полосатую пижаму. — Мы же тихонько.
— Ты, блин, серьёзно? — возмущению Тэхёна нет предела. — Мы не виделись пару дней, Гук. Чёрт, угомонись.
Выплюнув раздражённое «айщ», макнэ откидывается на подушки и негодует. Негодует так, что словами просто не описать. Он опускает взгляд ниже и видит, как топорщится его пижама в районе паха. Розовый заяц Куки, пропечатанный на ткани, смотрит будто с насмешкой. Какая прелесть.
В этот раз заезженное «хочу» совсем не вяжется с привычным «нельзя», как это бывает обычно. Нельзя поцеловать, взять лишний раз за руку и порой даже смотреть. И Чонгук мирится с этим, поскольку на них направлены камеры, а пока они включены, быть самим собой хоть и получается, но довольно затруднительно. Потому что пряно-сладковатый запах Тэхёна. Потому что привычка Тэхёна ерошить на затылке волосы. Потому что тонкие запястья Тэхёна с избытком тяжёлых браслетов. Потому что карамельная ровная кожа Тэхёна. Потому что широкая и яркая улыбка Тэхёна, подаренная всему миру, а не ему одному. Не Чонгуку.
Бесит.
Парень нарочито громко вздыхает, чтобы Тэхён его обязательно услышал, и ерошит свои ещё влажные после душа светлые волосы. Чонгуку и хочется, и колется. Точнее, колется оттого, как сильно хочется. Тэхён присоединился к их путешествию только сегодня утром, а уже успел пару раз вывести Чона из равновесия своими сладкими «Чиминни» и «поскорее бы концерт в Лондоне». Ещё будучи в Корее, Тэхён прожужжал уши всем, кому только мог, когда им сообщили о списке городов, которые они посетят во время тура. Тэхён буквально пищал на ультразвуке, едва завидев в списке Лондон.
А поскольку Чонгук проводит со старшим каждую свободную минуту, он уже заучил наизусть расположение картинной галереи Тейт в Лондоне, в которую старший хочет попасть больше, чем в космос или больше, чем завести ещё какую-нибудь живность в виде ежа. Всё дело в том, что мрачный образ Тэхёна в его сольном музыкальном видео был проработан им самим. Вот Чону откровенно похуй, какое приказано иметь выражение на лице, во что его оденут, как накрасят и расчешут. Ему сказали — он делает, особо не причитая, как тот же Юнги, которому не нравятся концертные шмотки. С Тэхёном же совсем другая история.
Если Ким чем-то недоволен, то он не начинает канючить, как любит это делать Чимин, а думает и предлагает альтернативу, что в разы лучше предыдущего. Вот и с его сольным видео было так же. Он безумно вдохновился Офелией из шекспировского «Гамлета»; мрачной картиной с водой, цветами и какой-то мёртвой бабой в болоте, Чонгук так и не допёр, в чём тут красота и кто эта баба вообще. А вот режиссёр был готов расцеловать Тэхёна, нахваливая подкинутый им концепт. Картинка и правда вышла до жути притягательная, до одури соблазнительная и интригующе мрачная. А Тэхён просто помешался на этих картинах и искусстве, которые уже в печёнках у Чона сидят.
Несмотря на свой нежный образ, подслащенный женственностью и девчачьими замашками, тело у Тэхёна довольно крепкое. Он хорошо сложен, у него широкие плечи и перекатывающиеся мышцы на спине. Но Чонгук всё равно может скрутить старшего, даже глазом не моргнув, и дело не в силе, дело в тактике. Поэтому единственная идея, пришедшая в чонгукову голову — схватить парня, скрутить его руки, вывернув за спину, и втрахивать в матрас до самого утра. Но потом макнэ качает головой в надежде, что подобные жуткие мысли вывалятся из неё, и начинает таращиться на тэхёнову спину.
— Чонгук. Нет, — почувствовав прожигающий взгляд в районе лопаток, Тэхён откладывает использованный ватный диск и машет ладонями, дабы лицо обсохло.
Макнэ показательно громко цокает и переворачивается набок, отвернувшись от старшего, чтобы тот не заметил его стояк. По правде говоря, на Тэхёна у него стоит в девяносто пяти процентах случаев. Слишком уж он неземной для Чона, даже с полным отсутствием на лице косметических средств, сухими выцветшими волосами и лёгкой щетиной на лице. Чонгук давно осознал, в кого он влюблён. И это совсем не образ, навязанный фотошопленными фотографиями и слоями концертного грима. Люди часто влюбляются в образ — о душе и характере они вспоминают лишь тогда, когда эйфория проходит. Чонгукова же эйфория, вызванная Тэхёном, уже давно пустила свои корни через сознание и душу, напрочь отказываясь уходить, как бы сильно тот её не гнал.
Чонгук не просто помнит их первую встречу, она отпечаталась в его сознании раскалённым клеймом. Никудышный, худощавый парень с взлохмаченными волосами и толстым слоем чёрной подводки на глазах показался пятнадцатилетнему Чону самым красивым человеком, которого он когда-либо видел вживую. Нет, он был не просто очень симпатичный. Он был просто очень красивый. Такой красивый, что не мог не быть умным, такой умный, что не мог не быть забавным, такой забавный, что… Чонгуку тогда захотелось немедленно стать высоким и мужественным, с ясным выражением лица и спокойными глазами. В его паникующих мыслях тогда зигзагом пронеслась мысль: «Чёрт, надо показаться хоть немного остроумным».
Тэхён сразу показался рисковым парнем с увлекательным слогом и каким-то ласковым обращением. Кроме того, его будто окружал ореол загадочности и каких-то неведомых авантюр, а это возбуждает в окружающих сперва любопытство, а потом — любовь. Вот и Чонгук попался на этот крючок, как маленькая рыбёшка, которую Юнги недавно вытянул во время рыбалки. Влюбиться-то младший влюбился, но как-то без собственной на то воли, бессознательно и в мгновение ока; а вот полюбил уже добровольно и с течением времени, проведённого вместе.
Это началось несколько лет назад, когда отрицать притяжение между телами и душами было уже ну просто настолько нелепо-глупо, что даже скептичный ко всему Юнги закатывал глаза. В компании прознали практически на второй день после их первого поцелуя. Тяжёлое тогда было время, Тэхён даже намеревался покинуть группу под сильным давлением свыше. Он был морально истощён, сильно похудел от переживаний и почти отдалился от младшего под гнётом окружения. А Чонгуку с самого начала было плевать на косые взгляды танцоров, на осуждения и на весь негатив, что полился на них практически сразу и изо всех щелей. Помимо осознания своего взаимного влечения, одновременно им пришлось пройти ещё и через всё это.
Была та ещё эмоциональная мясорубка, никак иначе это и не назовёшь. Тэхён часто запирался в ванной и плакал, впуская только Чимина. А потом они начинали завывать в два оркестра, успокаиваясь только под утро. Чонгук же не показывал своих слёз никому, даже Тэхёну. Может быть, он и плакал поздней ночью, сжимая подушку зубами, чтобы никто из хёнов не услышал. Может быть, он изнурял себя тренировками, чтобы хоть на короткий промежуток времени позабыть обо всех проблемах. Но Тэхён никогда не был проблемой. Как бы плохо макнэ ни было, как бы он ни загонялся и ни уставал, но Тэхён и эти «неправильные» чувства никогда не были этому виной.
И если бы не инициатива тогда ещё совсем незрелого Чона, Тэхён точно бы сломался. Но макнэ, переплетая их пальцы и крепко сжимая красивую смуглую ладонь, тихо шептал: «не реви, справимся». Не просто шептал, а обещал. И он выполнил своё обещание, потому что сейчас всё совсем иначе.
То время прошло, как кошмарный сон, оставляя лишь лёгкий шлейф неприятных воспоминаний. На смену пришла стабильность. Им позволили быть вместе, проводить максимум времени вдвоём, но с одним условием: если это не будет мешать и даже намекать на угрозу карьере. А карьера-то пошла в гору, даже не просто пошла, а рванула, сломя голову. И, признаться честно, Чонгук всё ещё не очень привык ко всему этому фарсу с популярностью, что обрушилась на их головы и понесла по столь быстрому течению. Многое в их жизнях переменилось, неизменным осталось лишь одно — чонгукова эйфория, причиной которой всё ещё был Ким чёртов Тэхён.
В какой-то степени это даёт Чонгуку силы, не позволяет сдаваться и сломаться под тяжестью такой сложной профессии. Состояние влюблённости в Тэхёна прекрасно ещё и тем, что даёт мощную энергию, наполняет смыслом все чонгуковы действия. Когда любви нет, то всё превращается в сплошную рутину, становится серым и неинтересным. Поэтому она, с одной стороны, очень мешает, с другой — помогает Чонгуку во всей полноте ощущать этот мир и самого себя, не сходя при этом с ума.
Чонгук любит так, что даже не знает, как выразить любовь через своё физическое тело. Поцелуи, касания, объятия и секс при всей своей восхитительности — это лишь маленькая искорка громадного пламени. А если брать в расчёт все ограничения, то угроза взорваться от чувств казалась вполне себе реальной проблемой. Контролировать это со временем всё тяжелее, потому что чувства растут не по дням, а по часам, не умещаясь в крепком, но ещё совсем юном тельце младшего. Взять даже к примеру их отъезд. Чонгуку казалось, что за эти пару дней он просто кукушкой поедет из-за тэхёнонехватания.
Слияние с Тэхёном в одном потоке мыслей и тел для макнэ просто бесценно и невообразимо. При мыслях о хёне нежность теплится в душе, разгорается под ключицами и в районе основания шеи. Чонгук часто показывает старшему рукой, что его любовь живёт именно там. Но ни одно чонгуково действие или слово не могут передать чувства во всём многообразии красок и оттенков. Снаружи выходит совершенно корявый перевод с языка ощущений на язык реального мира.
Если бы Чонгук мог, он бы укутал Тэхёна в своей любви. Старший увидел бы её во всей красе и, наверное, удивился. Да Чон сам бы удивился. Интересно узнать, какая же она, когда выходит за пределы физического тела. Как она выглядит, как дышит, чем пахнет и какая у неё аура. «Тэхёнова», — думает Чонгук, часто наблюдая за подрагивающей тенью ресниц на румяных после оргазма щеках старшего.
Жаль, что Чонгук не может показать ему свою любовь в полной мере, ведь она, наверняка, будет намного прекраснее всех этих картин с какими-то героинями шекспировских пьес и множеством пастельных оттенков. Но младший делает всё возможное и надеется, что Тэхён чувствует этот огромный энергетический шар, живущий в Чонгуке и названный его именем.
Чонгук слышит, как шуршит одеяло. Тэхён расправляет свою часть кровати и встаёт, чтобы шлёпнуть по выключателю. Чон же продаст душу, чтобы шлёпнуть парня по заднице хотя бы разок. При таких мыслях у него начинает сосать под ложечкой. Он сглатывает слишком уж вязкую слюну и смотрит на экран телефона, отмечая, что уже довольно поздно и можно снова попытать подругу удачу. Попытка ведь совсем не пытка. Тэхён в последнее время любит слегка ломаться, Чонгук про себя молится, что этот случай — не исключение из правил. Но если попытка снова не увенчается успехом, то ему придётся шлёпать босыми ногами в ванную, чтобы справиться со своей проблемкой.
Старший забирается под одеяло, взбивая подушку и пытаясь устроиться поудобнее. Чонгук же ленивым желе заползает следом и начинает жаться ближе, нарушая установленные границы кровати практически сразу.
— Я так соскучился, — нашёптывает Чонгук. Позволяет руке скользнуть по тэхёновой талии, а грудью жмётся к напряженной спине. — А ты испытываешь такое извращённое наслаждение, отказывая мне, хён.
— Ради этого я и живу, — хмыкает старший самозабвенно.
— А я ради тебя, — слетает с языка совсем не то, что хотелось, поэтому макнэ хочет долбануть себе по лицу, потому что тело, к которому он прижимается, замирает на несколько секунд.
— Чон… — мягко выдыхает Тэхён приоткрытыми губами. Чонгук почти ликует от вязкой хрипотцы в низком голосе, а затем тает, поглаживая мягкий живот через ткань ненавистной пижамы. — Прекрати, я же попросил. Почему ты такой…
— Какой? — шепчет младший в чужое ухо, разрезая своим тембром темноту комнаты и чуть потираясь об упругую тэхёнову задницу пахом, чтобы тот ощутил
твёрдую непоколебимость его намерений.
— Хватит, я не хочу завтра прятать от ребят глаза, — младший видит, что Тэхён сопротивляется совсем уж нехотя. — Меня не было всего пару дней, а у тебя уже развился спермотоксикоз летальной стадии.
— Тэхён-а, посмотри на меня, — в одно мгновенье Чонгук становится серьёзен, потому что в груди свербит сильнее, чем в паху. — Повернись, пожалуйста.
Старший, тягостно вздохнув, перевернулся на спину, наградив Чонгука продолжительным укоризненным взглядом. Нежно, осторожно касаясь пальцами, младший провёл рукой по его волосам, наслаждаясь мягким чувством, затронувшим его сознание, и не мог оторвать глаз от родного лица. Он привык к темноте и мог видеть прекрасные очертания, изгибы которых уже высечены на подкорке.
Две пары чёрных глаз столкнулись в темноте, и тэхёновы влажные губы тронула кроткая, до одури уютная улыбка. Чонгук почувствовал под кожей лёгкую дрожь, пробирающую его изнутри, и не смог сдержать свойственное ему урчание в моменты удовлетворения. Словно довольный разъевшийся кот, он опустил свою светлую голову на вздрогнувшее плечо Тэхёна и протянул ладони к его мягким рукам, накрыв их и крепко сжав. Старший умел понимать без слов. За долгие годы у них уже установилось что-то наподобие ментальной связи, когда слова совсем не нужны.
В такие моменты орбиты их планет будто соприкасались, создавая невероятной силы притяжение и чувство симметрии. В головы каждого даже порой закрадывалась мысль, сомнение, что они лишь мираж, фантомы, выдуманные сознаниями друг друга или же вообще третьим человеком. Но тёплое чувство близости и душевного равновесия каждый раз отгоняли все мысли, оставляя в груди сладкое чувство дежавю. А большего ничего и не нужно было.
— Иди сюда, — через какое-то время шепчет Тэхён, накрыв ладонями скулы Чонгука, уже начинающего дремать.
Тэхёновы влажные губы на собственных и мягкий мокрый поцелуй отгоняют всю дрёму в мгновенье ока. Чонгук тут же просыпается, отвечая на поцелуй и немного теряясь между сном и реальностью. Он нависает над старшим, смакуя мягкое скользкое соприкосновение губ, но, когда в голове происходящее
немного не вяжется, младший чуть отстраняется.
— Хён, ты же сам только что…
— Замолчи и сделай так, чтобы мне было хорошо, но я не издал ни единого звука, — хрипло шепчет Тэхён, снова потянув чонгуково лицо к своему.
Чонгуку в этот момент кажется, что на него смотрит совсем не его мягкий и нежный Тэхён; сквозь его большие глаза на макнэ будто смотрит сам Дьявол. И он хочет, он, чёрт возьми, так хочет окунуться в них с планки запретов… Словно сорваться в пенящийся океан с отвесной скалы. И он срывается, затянутый в сочный скользкий поцелуй.
Он беспорядочно шарит под одеялом, следом вообще откидывая его куда-то в сторону. Пружины кровати поскрипывают из-за массы двух мужских тел, по комнате ползёт влажный звук поцелуя, и шуршит одежда. Чонгук слюнявит губы Тэхёна так, что между ними повисает тонкая стеклянная ниточка, когда младший смотрит под себя, чтобы в темноте отыскать пуговицы тэхёновой пижамы. Следом целует в самый уголок и мажет по щеке, посасывает кожу скулы, чувствуя ухом шершавый тэхёнов выдох. Кожу простреливает мурашками ровно в тот момент, когда тёплые руки старшего заползают под пижаму в районе поясницы и оглаживают ямочки на ней.
Трясущимися пальцами Чон расстёгивает две нижние пуговицы на пижаме парня и опускается ниже под тэхёново возмущённое урчание. Но стоит младшему чуть задрать пижаму и коснуться губами мягкого и быстро вздымающегося от сбитого дыхания живота, как Тэхён запрокидывает голову назад, вжимаясь затылком в подушки, и едва не стонет, вовремя прикусывая рукав с весёлыми изображениями Таты на полосатой ткани.
Чонгук очерчивает языком и мокрыми губами рельеф живота, слюнявя смуглую кожу и приближаясь к резинке пижамных штанов. Тэхён весь такой гладкий и ровный, без единого волоска. У него порой жуткий бзик на бритьё, особенно интимных мест, но Чон каждый раз просто невообразимо балдеет от этой гладкости. Чуть подразнивая распаленного поцелуями хёна, он накрывает затвердевший член через ткань и мягко массирует пальцами, ощущая тепло даже через слой пижамных штанов вкупе с боксерами. Старший почти скулит сквозь сжатые зубы.
Макнэ прекрасно знает, как и в каких местах Тэхёну особенно сильно нравится. Член у старшего чуть меньше среднего по размеру, поэтому особого труда не составляет обхватить его кольцом у самой головки, а подушечкой большого пальца массировать дырочку, из которой сочится смазка. И тело Тэхёна отзывается на ласки мгновенно, потому что ткань под чонгуковым пальцем уже насквозь пропитана тэхёновым соком.
Чонгук гадко улыбается краем припухших губ, а Тэхён понимает, что продолжает гулять по граблям, когда идёт на поводу у любимых глаз, которые в один момент вызывают только доверие, а в следующий — становятся глазами палача. В этом был его настоящий оргазм, ради которого Чонгук мог подолгу таить в своей умной головке самые изощрённые многоходовки, мог идти, ползти, красться к своей счастливой судороге месяцами и однажды добиться своего:
— Крети-и-ин...
Парни завтра обязательно будут смотреть на них волком и ворчать, потому что у Тэхёна гортанный стон рвётся из груди. Старший до хруста в позвоночнике прогибается, а из лёгких выбивает весь кислород, когда макнэ чуть склоняет голову и вбирает ртом член вместе с тканью пижамы. У Тэхёна искры из глаз сыпятся, и он не сразу осознает, как с него стягивают пижамные штаны вместе с боксерами, а тёплый рот накрывает член, заглатывая почти до основания. В задницу впиваются прохладные чонгуковы пальцы, сильно сминая, и у старшего кукушка едет окончательно.
О попытке вести себя тише можно забыть.
Для Тэхёна это непередаваемое ощущение — когда Чонгук внутри. Его мозг бьётся в перманентном, непрекращающемся, нарастающем оргазме, а сердце долбится о рёбра так, будто вот-вот пробьёт торс. Мышцы горят, словно вдоль костей проложили раскалённые провода. Он смотрит в потолок, нависавший над ним балдахином, и знает, что может поднять руку и намотать его на кулак. Может намотать на кулак весь чёртов Мир, всю Вселенную, пока Чонгук плавно и трепетно берёт его, доводя до исступления.
Вскоре, избавившись от улик на месте преступления, Чонгук расслабленно поглаживает тэхёнову горячую спину, лёжа всё ещё не на своей половине кровати. Старший улёгся на живот, обнимая и прижимаясь щекой к чуть влажной подушке, поскольку подкладывал её под спину для более удобной позы. Он расслабленно прикрыл глаза, начиная дремать, а чонгуковы поглаживания пускали по коже мурашки. В комнате повис пряный запах какой-то дорогой смазки и лосьона для тела с лёгкими отголосками лаванды.
— Хён, — шепчет макнэ, обводя двумя пальцами изгиб острой лопатки. — Я так сильно хочу, чтобы ты провёл этот отдых не просто хорошо, а потрясающе.
— Тогда ты должен перестать по ночам вытрахивать из меня жизненную энергию, — усмехается Тэхён охрипшим голосом, чуть приоткрывая усталые глаза, но вмиг становится серьёзным, завидев на лице Чонгука обиду. — Прости, я просто шучу. Будем наслаждаться до донышка каждым часом, да?
Старший поднимает руку и усталыми, но нежными движениями поглаживает чонгукову румяную щёку.
— Я так, блять, тебя люблю, — шепчет Чонгук, прильнув чуть ближе.
— Как? — лёгкая улыбка касается припухших губ Тэхёна.
Искренне, трепетно, радостно и удивительно.
Вдохновляюще и бескрайне.
— Так, что из сердца — в Рай, — шепчет Чон, смущаясь собственному драматизму и прикрывая глаза. — Милая Офелия.
Тэхён лишь сдерживает улыбку, потому что Чонгуку совсем необязательно знать, что, согласно трагедии великого английского драматурга, Офелия покончила с собой, бросившись в воду из-за несчастной любви.
***
В комнате Пака кромешная тьма, подсвеченная лишь ярким дисплеем телефона.
Он очень рад, что не является соседом Тэхёна и Чонгука, откровенно сочувствуя старшим. Макнэ после вечернего перекуса раменом не отходил от Тэхёна ни на метр, а как только выключились камеры — вообще прилип пиявкой. Чимина порой пугает такая одержимость, но Тэхён лишь пожимает плечами и снисходительно улыбается, бросая обыденное «я привык».
Чимин сжимает края подушки, но не своей, а той, что на другой стороне кровати. На пустующей стороне. Уголки его губ опускаются, когда снова загорается яркий дисплей телефона на прикроватной тумбочке, но это не сообщение от хёна, а какие-то уведомления из приложения по обработке фотографий, которым он в последнее время часто пользуется.
Ему одиноко. Ему грустно. А ещё без Юнги очень холодно. Обычно он скручивается калачиком и жмётся к старшему под бок. Тот долго ворчит, но всё равно позже приобнимает и, что важнее всего, греет. Иногда Чимину кажется, что он начинает урчать во сне, как Чонгук, когда его трепетно обнимает Ким. Прошлым вечером они с Юнги долго разговаривали, поскольку старший не был уверен в своём отъезде. Но Чимин, мягко улыбаясь и осторожно взяв за руку, заверил, что семья — важнее всего, и ничего страшного в отъезде нет.
Он, конечно, соврал, что ничего страшного, потому что без Юнги в принципе всегда страшно. От езды на американских горках до дегустации слишком острых блюд. Без Юнги — ни за что. С Юнги — хоть на Эверест пешком, а вниз на катере.
Стоит телефону снова загореться и пиликнуть, как Чимин разлепляет глаза и стягивает гаджет с тумбочки. Сон выветривается в тот момент, когда расфокусированный взгляд сосредотачивается на пришедшем сообщении.
хённим, я скучаю тт
Юнги-хён:
я только приземлился, Чиминни
Сердце пропускает парочку ударов, следом проделав кульбит. Пак оживляется, тут же набирая ещё одно сообщение, но тормозит, завидев ползущий карандаш.
Юнги-хён:
и да, я тоже скучаю
Пак не удерживает писк, впечатывается лицом в минову подушку и вопит, краснея щеками. На следующий день у него большие синяки под глазами, но огромная счастливая улыбка на лице.
***
Хосок, честно, пытался.
Он правда всеми силами пытался словить дзэн, достичь просветления, открыть чакры и абстрагироваться от громких звуков за тонкой стеной. Но в какой-то момент его резьбу срывает, парень начинает яростно колотить свою подушку, буквально трясётся от раздражения и хочет в голос зарыдать. Он больше не может, поскольку одна психологическая травма идёт следом за второй, когда он буквально прошлой ночью слышал склизкие хлюпающие звуки чонгуковой дрочки. Настолько тонкие между их комнатами стены. Так теперь ещё и это.
— Они не виделись всего два чёртовых дня, блядские… — на языке вертится «кролики», но это уже давно устарело, поэтому Чон просто скулит, продолжая колотить ни в чём неповинную подушку. — Сколько же, мать вашу, можно…
— Просто сходи и попроси их быть потише, — сквозь сон мямлит Намджун, который привык засыпать в самых спартанских условиях, а тэхёновы вздохи — не такая уж и проблема. — Ты же знаешь, что они закончат не скоро.
— Ни за что, — хосоковы уши краснеют, в попытках задушить себя он придавливает лицо подушкой, а звуки за стеной только нарастают. — Это, блять, становится невыносимым…
Через несколько минут Намджун начинает храпеть, а Хосоку хочется повеситься. Он психует и, прихватив избитую подушку, идёт спать к Чимину. Чон правда совсем не понимает, чем он это всё заслужил, потому что всю оставшуюся ночь Чимин тычется лицом в телефон и пищит в подушку. А Хосок просто, мать вашу, хотел выспаться.
