Потерянный

      Баки бродил по старому Бруклину в попытке что-то вспомнить. Спустя пару часов скитаний он резко замер. Выделяющееся на фоне одинаковых бетонных коробок, ветхое здание впереди показалось до боли знакомым. Очертания окон, трещины на фасаде, выцветшее, едва различимое граффити.       Перед глазами было это же здание, только намного новее, хоть уже и успело обзавестись трещинами. Закатное солнце придаёт ему оранжевый оттенок. Ребята из старших классов с краской в руке пытаются что-то изобразить на стене, следуя новому веянию моды.       — Эй, Барнс, как тебе?       Всё исчезло. Снова мрачные стены и пустые провалы окон. Он рванул в переулок. Баки не помнил эти улицы, но всё равно бежал. Ноги знали путь и несли вперёд. Быстрее. Только не останавливаться, только чтобы наваждение не пропало…       Какой-то двор, полуосыпавшийся забор, узкий, едва заметный проход между зданиями, небольшой пятачок земли, окружённый старыми домами, справа деревянная лестница вверх. Хлипкий кусок дерева, некогда надёжный, но под гнётом времени и непогоды ставший рухлядью, отлетает с одного удара. Ещё одна лестница. Баки замер перед старой деревянной дверью, восстанавливая дыхание. Она оказалась заперта. Несмотря на давность времён, эта оказалась прочнее, чем входная. И почему-то именно эту дверь Баки совсем не хотелось ломать. Взгляд скользнул по грязным стенам, опустился вниз, зацепился за небольшую прореху в дощатом полу. Прежде чем Баки успел что-то осознать, правая рука уже потянулась к ней, ныряя внутрь. Кончики пальцев почувствовали холодный металл.       Замок щёлкнул. Дверь, со скрипом давно не видевших смазки петель, отошла в сторону, открывая взгляду помещение. Затхлый душный воздух заполнил лёгкие. Баки шагнул внутрь, жадно осматривая помещение. Облезлый шкаф, запыленная люстра, выцветшие картины, полки с различными безделушками и фотографиями.       Баки взял в руки рамку, разглядывая давнее чёрно-белое изображение высокого мужчины в деловом костюме и статной женщины в красивом и, скорее всего, ярком платье. Рядом с ними стоял аккуратно подстриженный темноволосый парень, поддерживая за руки маленькую девочку. Оба с восторгом смотрели на большой торт с единственной свечкой.       — Бекки, смотри туда!       Он выронил фотографию и, схватившись за оружие, огляделся. Голос был до жути реален, но Баки всё ещё был один. Он поднял с пола рамку. На обратной стороне она датировалась 1935 годом. Стекло треснуло, но не рассыпалось. Барнс аккуратно вернул фотографию на место и заскользил взглядом дальше. С застарелой бумаги на него смотрела счастливая молодая пара в свадебных нарядах. На следующей фотографии мужчина одной рукой обнимал жену, а во второй держал пятилетнего мальчика. На ещё одной фотографии он увидел пятнадцатилетнего пацана, лохматого и самодовольного, который стоял рядом с тощим невысоким пареньком. Баки упорно отказывался верить, что это он, но спорить со следующей фотографией уже было невозможно. Там был он, прежний он. Стоял в военной форме. Его обнимала такая же темноволосая девочка лет девяти, глядя как на своего героя — глазами, полными обожания и восхищения. Баки скривился. Знала бы она, кем станет её герой… Узнала бы она в бездушном убийце своего брата? Что-то сказала бы или в страхе сбежала?       Баки не понял, когда его начал интересовать этот вопрос. Неужели в нём осталось что-то… Живое? Ему до сих пор не всё равно на мнение человека, которого он даже не помнит. Которого любил когда-то. И который наверняка по нему скучал. По крайней мере, внутри теплилась такая надежда. Что по нему горевал не только Стив Роджерс.       На остальных фотографиях Баки не нашёл родителей. Была лишь повзрослевшая Ребекка. Милая и улыбчивая, она смотрела с бесконечной грустью и тоской. На последней ей было не больше двадцати. Других фотографий Баки не видел. Он старался себя убедить, что на отсутствие оных есть масса причин и помимо той, что сейчас вертелась в голове.       Стараясь отвлечься, Баки обошёл квартиру, заглянув на кухню и в обе спальни, но не нашёл ничего интересного. Ещё одна дверь была заперта. Стоя почти в упор, он протёр часть двери рукавом, открывая выцарапанные буквы.       «Баки»       На секунду перед глазами возникла рука с ножом с остервенением терзающая дерево.       — Это МОЯ комната!       Хлопок двери снова показался реальным, и Баки всё же нервно огляделся, прекрасно понимая, что это всё в его голове. Правая рука на автомате опустилась на ручку двери, левая к замку, щелчок. Барнс даже не сразу понял, что дверь уже подаётся, ведь ключа у него не было. Выдохнув, он легко толкнул её.       Ещё более затхлый воздух, паутина, ветхость, в комнате так и веяло прошлым веком. Кровать по центру, слева письменный стол, справа шкаф, за дверью высокий комод. Парочка ссохшихся постеров на стенах, изъеденная молью постель, пожухлые книги на полках. Баки дотронулся до жёлтой газеты на столе. Бумага рассыпалась от лёгкого прикосновения. Если в других комнатах было заметно, что хозяева как минимум надолго уехали, то тут создавалось впечатление, что хозяин просто вышел. И следы запустения были видны намного лучше. Кажется, сюда никто не заходил с момента его отбытия. Глядя на открытый журнал, Баки пытался вспомнить, собирался ли он в спешке или просто рассчитывал на скорое возвращение. Либо же это была попытка успокоить себя, что он всё же вернётся. Баки закрыл крошащуюся бумагу.       — Не надо! — его руки коснулась детская ладошка. — Ты же скоро вернёшься.       Девятилетняя девочка смотрела на него с полной уверенностью в блестящих синих глазах.       — Ты же трёхкратный чемпион по боксу! Надерёшь задницы этим фашистам и вернёшься!       — Хэй, ты где таких слов набралась?       Голос казался чужим. Баки поморщился, хватаясь рукой за голову. В подкорке запульсировала ноющая боль. Он привалился к стене, пережидая. Перебор с воспоминаниями. Слишком много и слишком далёкие… Слишком детальные. Слишком настоящие. Стул жалобно заскрипел под весом хозяина, но выдержал. Баки облокотился на стол, нарушая идеальный слой пыли, и зарылся пальцами в волосы. Через пару минут боль прошла, а любопытство — нет. Он поочерёдно открывал ящики в столе, пытаясь вспомнить ещё.       Альбом. Тут бумага была плотнее и выдержала испытание временем. Он открыл, разглядывая рисунки. Все были подписаны Стивом Роджерсом. Они вдвоём на крыше рассматривают свой район с высоты. Баки Барнс с обнимку с рыжеволосой девушкой. На следующем рисунке он стоял с задумчивым лицом и сигаретой в руке. Потом на ринге, с поднятой рефери рукой. Потом у колыбели, качающий ребёнка. И в каждом рисунке Баки смотрел в выразительные серые глаза. Почему Роджерс уделял этому столько внимания? Баки вернул альбом на место, открывая следующий ящик, доверху заполненный бумажными открытками в виде сердечек. Он прочёл некоторые. Девушки обещали ему вечную любовь, верность в браке и кучу детишек. Баки хмыкнул, зачёрпывая бумажки ладонью и высыпая обратно.       — Сколько же ты разбил женских сердец, Джеймс Барнс?       На удивление, он это сказал он сам. Баки запустил руку ко дну, вытягивая несколько тёмных квадратиков, и улыбнулся. Девушки, свидания, танцы, развлечения. Те времена казались невероятно далёкими. Хотя, по сути, так оно и было.       Барнс обошёл комнату, заглянув в комод и шкаф. Ничего кроме истлевшей и прогрызенной молью одежды он не нашёл. Простая гражданская одежда… Он оглядел свою. Первое время та было ужасно непривычна после спецкостюмов, но сейчас вполне себе удобно сидела, хоть и давала чувство незащищённости. Баки подумывал найти бронежилет, но слишком уж это будет заметно даже под мешковатой одеждой. Да и скованность движений он никогда не любил.       Хватит воспоминаний! На сегодня уж точно. Барнс решительно рванул к выходу, на секунду задержавшись у фотографии тридцать пятого года, но всё же буквально выбежал из квартиры, хлопнув входной дверью.       — Не гуляй до утра!       Баки замер с самым страдальческим выражением лица. Заботливый голос матери вызвал неконтролируемую дрожь по всему телу. Барнс прикрыл глаза на несколько секунд, после чего развернулся, закрывая дверь, и пряча ключ в карман. Оставаться тут нельзя было, он и так рисковал, объявляясь в дома и оставляя следы своего пребывания. Дома. У него есть дом, вернее был. Больше не будет подобной роскоши, ведь его больше некому ждать. Баки до безумия хотелось знать, жива ли ещё Ребекка, но раскрывать себя он не станет в любом случае. Пусть остаётся мертвым, но героем.       Последняя причина, держащая его в Штатах, исчезла. На выставке и в родном доме он узнал о себе всё, что мог. А теперь его черёд исчезнуть. Навсегда.