Smoke

      В темной спальне раздавался расслабленный, ничем не приглушенный смех. Из чьего-то окна доносилось звучание маггловского проигрывателя не самого лучшего качества. А может, просто безнадежно поломанного. Почему-то после их массового распространения даже волшебники из тех, кто относился ко всему из мира магглов с явным предостережением, начали активно таскать в Хогвартс потомков величественных граммофонов и горы пластинок в придачу к ним. Под вопросом оставалось лишь энергоснабжение, а уж из этого затруднения каждый находил свой, индивидуальный выход. Даже кто-то из преподавателей в тайне обзавелся небольшой коллекцией винила, но не будем компрометировать члена почтенного и уважаемого состава упоминанием имени или же беглым описанием его музыкальных пристрастий.       Два устроившихся на полу спальни парня непринужденно болтали, вытянув костлявые ноги. Один из них копался в кармане мантии, явно сомневаясь в том, что искомое действительно находилось на своем предполагаемом месте. Другой увлеченно наблюдал за его действиями, покачивая палочкой с мерцающим огоньком на ее конце.       Наконец, Сириус ухватил небольшой бумажный сверток, как назло прятавшийся от его пальцев в складках ткани, и облегченно выдохнул.       — Ну не мог же я ее потерять, в конце концов, — проговорил Блэк так, что было ясно: именно в противоположном развитии сценария он и был уверен до того, как подтвердил благоприятный своей находкой.       — Хочешь прямо сейчас? —  приподняв брови глянул на него Джеймс, и заранее протянул ладонь за свертком.       — Время еще есть, — непритязательно повел плечами Сириус, передавая находку другу.       Пока Джеймс аккуратно, на грани педантизма, сворачивал ничем не примечательные стручки сухой травы в аккуратные трубочки, проводя языком по краю бумаги, Сириус с усмешкой потирал костяшки правой руки.       — Это они еще не знали, что мы и на территории школы едва появились…       После стычки в холле с толпой каких-то ну очень унылых и правильных Пуффендуйцев, которые, в плюс ко всему, и образ жизни двух друзей никак не одобряли, Сириус и Джеймс уединились на время ужина. В конце концов, заявляться к его середине вдвоем было равносильно появлению в мантиях, на спинах которых красовались бы мерцающие надписи: «Мы занимались не тем, чем положено». На то, что их отсутствия никто не заметит можно было и не надеяться, но вопросы, по крайней мере, будут точно предъявляться после окончания ужина. А пока они могли без больших опасений — маленькие на своем месте все же должны оставаться всегда — опробовать то, ради чего вдвоем громоздились на одну натужно подергивающуюся метлу и жались под одну мантию-невидимку.       — Че-е-ерт… — Протянул Джеймс, попутно выпуская клубы ароматного, густого голубоватого дыма из носа.       — Я же говорил, ему можно верить, — усмехнулся Сириус, глядя на поднимающийся от него к потолку серпантин оранжевого, с мерцающими вкраплениями.       Джеймс затянулся еще раз, и из его рта начал спускаться тяжелый светло-желтый питон дыма, отдающего запахом леса. Внизу он плавно, словно туман, стелился по полу, по пути обтекая тело сидящего парня густой пеленой. Сириус молча наблюдал за этим из-под полуопущенных век, когда из-за его пока еле пробивающихся усов вырвалось облако иссиня-черных, сияющих перьев, расползающихся по комнате объемным облаком. Он сунул руку в казавшуюся густой массу, желая выхватить хоть одно, но ладонь провалилась сквозь, оставляя после себя лишь угольно-вьющиеся разводы.       Спальня наполнялась разнообразными запахами. То были ароматы пряностей и цветов, трав, событий, мест — все они существовали одновременно, не смешиваясь, и поражали своим разнообразием.       — Здорово ты ему вмазал, — внезапно засмеялся Джеймс, взглянув на Сириуса.       Тот мотнул головой и, встретившись глазами с другом, заулыбался.       — Некоторых людей просто хочется бить, понимаешь? Не тыкать палочкой, бормоча заклинания, а колотить голыми руками до посинения…       Поттер засмеялся. Он подумал о том, что в мире волшебников с таким подходом Блэк точно не пропадет, как не пропадал и до сих пор, с ноги вышибая те двери, в которые иные деликатно стучали, дожидаясь ответа.       — …а некоторых… — продолжил Сириус, не переставая смотреть на Джеймса.       Оба замолчали. Дым, прежде кружившийся над их головами многоцветной переливающейся воронкой, а по полу стелящийся густым молочным туманом, вдруг замер.       — Что за гейская хуйня, брат?.. — Поттер напряженно усмехнулся, с опаской глядя на Сириуса.       — Ты против? — Со свойственной непосредственностью и будто бы бытовой скукой осведомился Блэк.       Джеймс задумался, глядя перед собой. У Сириуса всегда получалось задать верный вопрос.       — Нет, не против. Но… не очень сильно, ладно?              За портретом Полной Дамы приглушенно-шумно. Умеренная послепраздничная возня была пропитана запахом пряностей и хвои, а откуда-то из спален старшекурсников даже вился несмелый, прибитый запах глинтвейна из котла.       Мантия Сириуса еще держит дорожный морозец, пахнет свежестью и поездом. Он останавливается, как будто отдышаться после долгого бега, оглядывает лица в гостиной, и останавливается на одном, немного измазанном чем-то, должно быть, сладким. Джеймс еще не замечает его, увлеченно ковыряет что-то, лежащее на коленях. Может, Римус уже вернулся, привезя с собой нетерпеливую жажду до новых свершений, и подкинул Поттеру что-то найденное дома, от нечего делать. Словно в ответ на мысли о своей персоне, Римус выскочил со стороны спален, возбужденно перебирая страницы книги, и, поймав взглядом знакомый силуэт среди толпы, радостно вскрикнул:       — Сириус!       Джеймс обернулся быстро — как по команде, — и, увидев его, мигом вскочил с места, ни капли не заботясь о судьбе сокровища, что прежде занимало весь его интерес, а теперь со звоном скатилось на пол. Не скрывая радости встречи, он стремительно пересек гостиную, напугав парочку девочек-сокурсниц, и, захлебываясь беспричинным, радостным смехом, сгреб друга в объятья. Кураж передался и маленькому Блэку: с довольным рычанием он тер чужую спину, чуть подпрыгивая от радости.       Крепко сжимая своего лучшего друга в объятьях и смеясь, Сириус как будто невзначай, по-собачьи приложился ртом к чужой щеке, трогая языком пятно на ней.       Что-то карамельно-яблочное. Должно быть, из Хогсмида.       Когда дома тебя не любят, может показаться, что тебе нечему удивляться. Со стороны, наверно, может показаться, что у тебя все стабильно, и ты едешь домой с мыслями вроде: «Сейчас перекричусь с домашними, а потом пойду пинать камни во дворе или залезу на крышу с книгой про ранения от заклинаний из дедовой библиотеки. Мне не разрешают ее брать, но, может, если улучить момент и залезть на крышу, чтобы никто не нашел…», но на самом деле, ты каждый раз удивляешься. Ты едешь домой не уверенный ни в чем, и ты не знаешь, что тебя ждет. И, наверно, когда тебя любят — это очень скучно, ведь любовь такая однообразная. Тебя встречают одинаковой радостью, тебя, наверно, целуют и о чем-то расспрашивают, но когда ты — нежеланный гость в своем доме, будь готов. Будь готов к удару в спину или под дых, будь готов к вопросу, который заставит твои щеки покраснеть или глаза наполниться слезами. Просто будь готов ко всему, потому что мало ли.       Когда ты едешь в дом, где тебя не любят, ты едешь на фронт. И единственное, что у тебя есть — это ожидание.       Не то, чтобы все было так уж ужасно. Просто дома нельзя было расслабиться. Когда ты уже в кровати, а мать внезапно врывается с вопросом по успеваемости или, чего доброго, хочет проверить, подстрижены ли у тебя ногти (знает ведь, что подстрижены — сама только утром небрежно, как будто по принуждению, взмахивала палочкой в сторону отчаянно сжатых в попытке защитить едва оформившиеся ноготки рук, и на тебе — идеальный маникюр под корень), учишься не терять бдительность никогда.       Наверно, за время, проведенное маленьким Блэком в семейном поместье, он мог бы стать неврастеником или, на худой конец, педантом, но этого не произошло. Наверно, потому, что в конце концов он поступил в школу, и стал появляться дома гораздо реже.       А в гостиной Гриффиндора его неизменно встречал мальчик со сладкими щеками.              Рука Сириуса робко коснулась чужой, ползуча преодолев пару сантиметров пола. Он уже знал, какова рука Джеймса на ощупь: сухая, холодноватая, мягкая. Джеймс тоже знал, какая горячая и жестковатая рука у его лучшего друга, но только теперь обратил на это внимание. Почему-то раньше он не думал о том, что чувствует, когда прикасается к нему.       Может, все дело было в дурманящем дыме в его легких, но Джеймс даже прикрыл глаза, чтобы лучше сфокусироваться на соприкосновении их рук. Оба молчали, а дым продолжил мягко течь по комнате, и они смотрели на то, как он кружит по полу, огибая и забегая на кровати, ползет по палантинам вверх и вниз, словно циркулируя по диковинному гигантскому организму, а под потолком собирается в огромную спираль с ежесекундно изменяющимися рельефами.       — Похоже на вселенную, — проговорил Джеймс, даже не замечая, как неровно прозвучал его голос.       — Эта вселенная вышла из наших легких, — усмехнулся Сириус, кусая губы.       Молча наблюдая за перетеканием дыма под потолком, они держались за руки, не обращая внимания на то, что их ладони уже вспотели. Когда Блэк осторожно потянулся к другу, тот закрыл глаза и в напряженном нетерпении поджал губы, но ощутил всего лишь легкий, невинный поцелуй на своей щеке, как в детстве. Джеймс невольно рассмеялся и смущенно потер нос тыльной стороной руки, в которой был невидимо тлеющий косяк.       Ни одному из них не хотелось признавать, как бешено забились юные сердца после такого ничего, казалось бы, не значащего поцелуя.       Оба смущенно отвернулись.       Не то, чтобы они были неудачниками по части романтических похождений — у Сириуса каждую неделю появлялась новая девушка, а также имелся штат постоянных поклонниц. У Джеймса, вроде как, начали проклевываться серьезные отношения, и в наличии такого же штата поклонниц — возможно, чуть менее явных — не возникало никаких сомнений. Наверно, именно поэтому друг к другу они потянулись просто и неспеша.       — Твой дым и мой дым — все смешалось в одно, — внезапно констатировал Сириус, оглядывая комнату.       — Наверно, поэтому вышло так красиво, — рассеяно бросил Джеймс, оглядываясь по сторонам.       Сириус поднял к его лицу руку и бережно снял очки.       Джеймс мягко улыбнулся и поднес к чужим губам невзрачную самокрутку в своей руке. Украдкой коснувшись носом его пальцев, Сириус медленно затянулся и, продержав дым в своих легких, потянулся к лицу Джеймса, выдыхая в его губы. Тот вкрадчиво вдохнул, собирая все до единой капли. Вскоре из его рта и ноздрей заструились столпы дыма всех цветов, сплетались друг с другом и, не растекаясь, устремлялись радужной лентой вдоль спирали под потолком. Поттер с улыбкой следил за ней, пока Сириус осторожно отложил свой косяк в латунное блюдце рядом с собой.       Когда ладонь Сириуса легла на щеку Джеймса, тот с готовностью подался навстречу его губам, но остановился, не преодолев всего пару сантиметров до чужого лица. Он замер, глядя в расширенные черные зрачки напротив, окруженные тонкими светлыми ореолами, и, сглотнув, снова сжал чужую руку в своей. Блэк отозвался мгновенно, крепко сжав его ладонь, и тогда Джеймс сделал последний рывок, накрывая чужие губы своими.       Наверно, в тот момент Джеймс понял, что всегда хотел этого. Ничего значительного и глобального — просто поцеловать своего лучшего друга именно так, наедине, без света, без времени, просто накрыть его губы своими и наслаждаться моментом. Никуда не торопясь, соприкасаться и не думать ни о чем кроме того, что ему мягко и тепло, и чужие патлы очень приятно ласкают щеку, и сгорать изнутри, плавясь от собственных мыслей и ощущений, и думать о том, что с девочками так не бывает, и сжимать теплую ладонь, от которой согревалась и его собственная, и…       Пальцы Джеймса нежно коснулись щеки Блэка, а тот невольно вздрогнул от неожиданности. Поттер улыбнулся в поцелуй и успокаивающе повел ладонью к его уху, на что Сириус довольно заурчал и соскользнул к его шее, начав по-собачьи тереться о нее лицом. На это Джеймс звонко рассмеялся, обхватывая его спину руками. Смех сменился тихим вздохом, когда его шеи коснулись горячие, влажные губы, принявшись покрывать кожу мелкими, бережными поцелуями.       — Времени мало, — прошептал Джеймс, как-то по-женски обхватывая голову Сириуса руками и склоняя к нему голову.       — Управимся, — с мольбой заверил Сириус, никак не желая упускать такой волшебный момент.       Джеймс и сам понимал, что другого раза может вовсе не быть. Не то, чтобы они портили дружбу или делали что-то не так, просто во всем этом разноцветном тумане они, казалось, могли позволить себе что-то такое, на что обычно не хватает духу. Что-то очень приятное и сладкое — слишком приятное и сладкое для того, чтобы быть обыденностью.       Пока Сириус скрупулезно выцеловывал чужую шею, Джеймс внезапно осознал, что может скинуть с него мантию, может даже начать расстегивать пуговицы рубашки наощупь, от волнения сбиваясь и теряя их в темноте. Сам же Сириус, похоже, не испытывал подобных сложностей: его рука быстро и ловко легла на живот Поттера, отчего последний невольно вздрогнул и издал удивленный, но и не исключающий принимающее удовольствие, вздох.       Джеймс знал, что Блэк мог казаться резким со стороны, но он еще никогда не видел его грубым или бесцеремонным, а ведь они были вместе всегда. Так что ему точно не было страшно, когда Сириус начал прикасаться к нему, однако то, как бережно он это делал, определенно приятно удивляло его. Совсем уж иррационально и вопреки ожиданию, но удивляло. И заставляло кровь приливать к щекам. Поттер думал о том, что прикасаться так можно лишь к человеку, которого знаешь очень-очень близко. И что это, наверное, даже хорошо, когда можешь испытать такое со своим лучшим другом.       Сириус не хотел Джеймса так, как можно было подумать, и как вполне мог подумать Джеймс. Он не вожделел его раньше, в нем просто всегда было очень много нежности и привязанности к одному конкретному человеку. А также желания сделать ему приятно, но никак не удовлетворить свою собственную похоть за его счет. Поэтому теперь он получал удовольствие от того, что целовал чужую кожу и трогал тело так, как, должно быть, касался бы жены в первую брачную ночь: с надеждой на дальнейшее сотрудничество. И пониманием того, что на завтрашнее утро вам придется смотреть друг другу в глаза, как и через неделю, через год или, если сложится, целую жизнь.       В руках Сириуса Джеймс знал, что может сказать ему обо всем, что угодно, и это знание успокаивало, не давая страху перед неизведанным заглушить желание. А еще он мог не держать в себе казавшиеся бы постыдными при любом другом партнере всхлипы, которые вырывались из его груди от какой-то странной растроганности тем, что происходило между ними.       Блэк по-собачьи ластился к нему, ласково прикусывая плечо и осторожно мня рукой. Зажав Джеймса между кроватями, на полу, он раздевал его спокойно и непритязательно, как будто исполнял свою каждодневную обязанность, но было в его жестах и что-то от ликования ребенка, разворачивающего долгожданную конфету.       У них было чертовски мало времени, но торопиться ни одному, ни другому совсем не хотелось. Целуясь долго, до мучительно сладкой дрожи, сжимая чужие ладони до хруста, шепча сбивчиво и горячо — на ухо, в шею, в волосы — слова осторожные, теплые, разливающиеся бесконечной слышимой нежностью.       Когда Сириус двигался в нем, Джеймсу казалось, что с каждым выдохом из него уходит весь разум, и остается лишь чувство сладкой легкости, идущее по телу распускающимся бутоном цветка. С каждым вдохом к нему возвращалось осознание того, как ласково чужая рука сжимает его ладонь.       Почему-то Джеймс — энергичный, прыткий Джеймс, ни разу не пасовавший ни перед какими шалостями — казался Сириусу хрупким, будто выделанным из фарфора игрушечным мальчиком, когда цеплялся за его пальцы и сдержанно шипел в свои поджатые губы. Почему-то сам Сириус чувствовал себя огромным, неуклюжим медведем, а оттого старался не наваливаться на тело под собой, касаясь его так аккуратно, будто мог прожечь кожу пальцами.       Прильнув грудью к плечам Поттера и обхватив его за плечи, Сириус ни на мгновенье не выпускал его руки из своей, словно каждую секунду убеждая в том, что все в порядке, и напоминая: это я. Джеймсу это льстило; он, как парень, знал, как трудно парню уследить за тем, как чувствует себя девушка, пока в ней находится его член. А о нем Сириус, очевидно, помнил, думая о том, как отразится на чужих ощущениях каждое его действие, и как-то трогательно знакомо было Поттеру подобное отношение, словно что-то отзывалось в памяти недалеким эхом. Отзывалось, почему-то, не осуждающе. От этого славного ощущения не хотелось скрыться, как посрамленному грешнику — в нем хотелось остаться, завернувшись по уши, и уснуть.       Хрипло, отрывисто дыша в затылок Джеймса, Сириус вдруг спросил, чуть сильнее сжав его руку:       — Порядок?       Поттер распахнул рот и глубоко вдохнул, а затем озвучил свой выдох кратким стоном.       — Полный, — отдышавшись, ответил он, бросив взгляд за плечо.       И Сириус был уверен, что Джеймс ответил чистую правду.       Над головами двух юных волшебников дым продолжал кружиться, словно благосклонно и мудро скрывая от всего мира то, что лишь для двоих являлось чистым и сокровенным, и что утратило бы все свое волшебство при любом поползновении чужого в их сторону.       Когда Сириус, надсадно хрипя, прижался к его уху, сдержанно и четко выговорив его имя, на Джеймса снизошло внезапное озарение. Словно капля воды — последняя, довершающая капля, возводящая в Абсолют —

      — в руках Сириуса он чувствовал себя любимым.

      После они лежали молча. Блэк со спины прижимал к себе Джеймса, мерно дыша в его затылок.       Спустя пару минут оцепенение неги прошло. Сириус судорожно крепко сжал Поттера в объятьях и, с удовольствием проурча в его ухо, отпустил. На самом деле, оба были бы не прочь остаться так — на полу, в обнимку — на всю ночь и даже чуть дольше, но это должно было закончиться. Выкраденный у реальности эпизод сна, списанный на дурманящий дым и выпавший неприкаянный час — он должен был уйти, неузнанный и неразглашенный. Молчаливо засвидетельствованный лишь двумя юношами, дабы остаться где-то в той части души, что является самым сокровенным, потаенным уголком любого человека.       Дверь резко распахнулась, заливая комнату светом снаружи и выпуская все волшебство: дым, полнивший комнату, потерял все цвета и запахи, оставшись унылым, вязким смогом, но и под его покровом парни успели юркнуть в свои кровати.       Раздался кашель и невнятное возмущение. Вошедшим оказался Римус, и парни разом облегченно выдохнули.       Закрывая лицо рукавом мантии, Римус прошагал к окну и распахнул его, а после начал выгонять в него смог взмахами палочки.       — Мы и тебе оставили, Римус, — как ни в чем ни бывало сообщил Сириус, наблюдая за его действиями.       Джеймс потянулся и зевнул, лениво перегнувшись через кровать и достав палочку, чтобы помочь Люпину.       — Как будто оно мне надо, — фыркнул Римус, напуская недовольство во взгляд, которым окатывал вновь провинившихся друзей. — А чего это вы такие красные оба?       Они посмотрели друг на друга и засмеялись.       — Ой, да пошли вы нахуй, ребята, — Люпин усмехнулся и покачал головой.       Покончив с дымом, Римус отошел к своей постели, принимаясь копаться в вещах, а Джеймс и Сириус все продолжали смеяться.