Живи словно не умирал

      За окном маленькой деревянной избушки вечернюю мглу пронизывало мягкое лунное сияние. Золотым листопадом кружилась и шуршала осень. Больше тишину ничто не нарушало. Внутри было тепло от натопленной печи, сладко пахло душистым вереском, несколько веток которого, с белыми и розовыми цветочками-колокольчиками, хозяйка дома поставила в высокий кувшин посреди стола. Рядом стояли горшочек с крыжовниковым вареньем и кружка из-под молока, которым напоила внучку перед сном Яга. Она почти каждое утро возвращалась после очередного ночного дозора с крынкой свежего парного молока и варила на нем вкуснейшие каши на завтрак, а на хранение ставила его в холодный подпол, чтобы вечером разогреть на печи. Стиг не очень понимал, зачем столько трудов, когда все можно сделать едва ли не по щелчку пальцев. Но с Ягой не спорил. В конце концов, Агния — ее внучка.       Забота о внучке приносила Бабе Яге удовлетворение, она словно отдыхала в этих хлопотах. Во всем, что она делала для Агнии, чувствовались нежность и любовь, хотя чересчур ярко она их никогда не проявляла. Но Стиг часто наблюдал за ней. Ему больше ничего и не оставалось, когда он с облегчением передавал девочку в надежные руки бабушки. А такое бывало после целого мучительного дня, проведенного в неустанном трезвоне детского голоска, с восхищением и удивлением задававшего любые возникающие в рыжей головке вопросы, для Стига совершенно глупые и бессмысленные. Зато бабушка знала все ответы.       Бабушкой Яга была хорошей. Наверняка в свое время и матерью тоже. Правда, тогда его здесь еще не было, да и Василису он совсем не знал, став лишь свидетелем ее последнего вздоха. Но вот представить себе Ягишну лет этак на двадцать-тридцать моложе почему-то получалось легко. Пожалуй, в молодости она была хороша. Лицо, сейчас испещренное морщинами, в воображении Стига разглаживалось, приобретая сочный румянец; седина словно пропадала из черных, как вороного крыло, длинных волос, которые она, как правило, прятала под плащом или заплетала в косу; голос начинал звучать выше и звонче, пусть и с тем же металлом, как он привык. Думать о Яге так было, конечно, странно и неловко, но от скуки какие только мысли в голову не придут. Хорошо, что читать их она не умела, хоть и была порой до ужаса проницательна.       Так или иначе, всерьез старухой Стиг Ягу не называл, хоть ее истинного возраста и не знал. Несмотря на очевидные признаки старости, хромоту и иногда сутулость — больше от усталости, чем хвори, — в ней была определенная строгость и даже стать, чувствовались сила, твердость и уверенность. Эту женщину стоило уважать и бояться. И где-то в глубине души Стиг это осознавал.       Сейчас ее лицо, хмурое и чем-то недовольное, возникло перед ним внезапно, когда он отвлекся от своих размышлений, услышав ее скрипучий голос. Яга что-то сказала или спросила. Агния уснула, и она незаметно вернулась в комнату, усевшись напротив него за стол. Он тут же убрал руку от кружки, по краям которой бездумно водил пальцем. Хозяйка на это внимания не обратила.       — Что? — переспросил Стиг.       — Я говорю, осталась последняя кость, — повторила она, глядя ему в глаза. — И я никак не могу ее найти.       По спине прошелся холодок. Потому что взгляд этот пронизывал насквозь. Последняя кость — маленькая косточка из левой ступни, которой недоставало для проведения обряда — уже давно была у Стига. Он нашел ее однажды совершенно случайно. Бесцельно блуждая далеко от привычных мест, вдруг ощутил непреодолимую тягу, объяснить которую был не в силах. Что-то манило и тянуло его. Что-то, погребенное под землей. Он пытался рыть ее, но так ничего и не добился, только испачкал бесполезные руки. Комья земли проваливались сквозь них. И тогда он просто просочился вниз, туда, откуда шел странный зов, как могли только бесплотные призраки. И пусть ему не требовался воздух, чтобы дышать, казалось, что под толщей песка и глины, в темноте, Стиг задыхается; что земля наполняет все его существо и не хочет отпускать, держит силой там, где ему и место. Было страшно. Впервые за время его навьего существования было до ужаса страшно. Но вот он нащупал что-то, схватился и, почувствовав в руке нечто осязаемое, твердое и гладкое, рванул наружу. Отдышавшись, сплевывая землю, которая непостижимым образом и впрямь оказалась у него во рту, Стиг обнаружил в руке кость. Это была его кость. И она, даже будучи совсем мелкой и легкой, приятно оттягивала и холодила ладонь.       Поскольку весь скелет еще не был собран, Стиг, на всякий случай, решил оставить косточку себе. Временно. С ней ему было спокойнее, и потому он везде носил ее с собой. А кость, даже столь маленькая, питала его, делала более весомым, позволяла чувствовать твердь под ногами. И он ходил босиком по траве, по камням, по песку, заходил в реку и нырял с головой в воду, а потом, отряхиваясь, разбрызгивал вокруг капли с мокрых волос. И смеялся, как ребенок.       Однажды, сидя в тени деревьев и обсыхая — по-настоящему, обдуваемый теплым ветром, а не исчезнув мимолетно и появившись вновь на том же месте в желаемом виде, — Стиг довольно наблюдал за пришедшими на другой берег девушками. Те сначала полезли в воду в рубахах, но, похихикав и оглядевшись вокруг, стянули их и, оставшись нагишом, побежали купаться. Навий с плотоядной ухмылкой на тонких губах и вожделением в глазах, забыв о своих недавних радостях, смотрел на упругие манящие девичьи тела, сияющие влагой на солнце. Купальщицы прыгали и плескались с задорным визгом, пока одна из них, закрываясь руками от брызг, не повернулась в его сторону и замерла с испугом на лице. Стиг не сразу понял, что его увидели. Но, услышав вскрик, с которым девицы бросились в воду чуть ли не с головой, растерялся и обомлел, похолодел и словно начал таять. Когда головы девиц снова высунулись из воды, берег, где им померещился соглядатай, был пуст.       В тот раз он вернулся в избушку сам не свой и был застигнут врасплох Бабой Ягой, оказавшейся дома раньше срока.       — От тебя требуется так мало! — возмутилась она. — Всего лишь присматривать за Агнией, пока меня нет, но ты даже на это не способен! Почему ты оставил ее одну?       Стиг сощурил глаза и процедил:       — Наябедничала, чертовка.       — Нет, — возразила ведьма. — Агния ничего не говорила. Но я здесь и не слепа. Да и Леший поведал мне кое-что.       Навий не смог скрыть удивления, и Яга продолжила:       — Хорошо еще, что это был он, а не какая-нибудь злобная нечисть.       — Я отлучился совсем ненадолго, — попытался оправдаться Стиг. — И она обещала никуда не уходить от избушки. А кто ее здесь тронет? Никакая нечисть не сунется в твои владения.       — О, — нервно хохотнула Баба Яга. — Ты ведь сделал это не впервые, верно? От нее ничего не добьешься — молчит словно воды в рот набрала.       Она вздохнула. Навий сложил руки на груди.       — На тебе лежит ответственность за нее, — попыталась воззвать к навьей совести ведьма. — Я доверила ее тебе!       — Делаю что могу, — буркнул в ответ Стиг. — В конце концов, я ей не отец.       От взгляда Яги повеяло таким морозом, что впору было покрыться инеем. Она обвела провинившегося собеседника долгим оценивающим взглядом, а потом со сталью в хриплом голосе надменно произнесла:       — Верно. Не отец. Но у нас с тобой договор.       Он хмуро взглянул на нее, а внутри все затрепетало.       — Ты знаешь, мне осталось найти последнюю кость, и моя часть сделки будет выполнена.       Стиг сглотнул подступивший к горлу ком, фантомный, но кажущийся настоящим, давящим на стенки, вызывающим неприятное ощущение во рту.       — И тебя я прошу впредь не нарушать ее условий, — вкрадчиво промолвила Яга, но это было приказанием, больше похожим на угрозу, чем на просьбу. — Ты обещал, что будешь делать то, что мне потребуется. А мне пока нужна нянька.       Это было около четырех месяцев назад, в самом начале лета. Он тогда демонстративно поклонился и, спросив: «Могу я быть свободен, госпожа?», после короткого кивка исчез. Настроение стало паршивым. Но вместо того, чтобы провести время в одиночестве и подумать над всем случившимся, навий направился прямиком в ближайшее село. Что он забыл в Вершках, Стиг и сам не ведал. Подсматривать за голыми девками не входило в его планы, а вот оказаться среди кипящей жизни, вдалеке от дремучего темного леса, кишащего созданиями Нави, почему-то захотелось. Посыпать соль себе на раны. Только вот он и подумать не мог, что буквально ощутит не только запах, но и вкус жизни.       Стиг, не разбирая дороги, утопая в сельском гомоне, шел вдоль аккуратных деревянных заборов, за которыми разными голосами лаяли собаки, на веревках сушилось, трепеща на ветру, постиранное белье, где-то рубили дрова, по дороге с криками носились дети. Один сорванец чуть старше Агнии со всего маха налетел на навья и упал, тут же расплакавшись, как девчонка. Стиг не сразу осознал, что случилось, зато по привычке огрызнулся, мол, смотри, куда прешь. Еще и ногой замахнулся, но оторопел и замер. Однако к нему уже размашистым шагом уверенно шел отец плаксы, широкоплечий и почти в три аршина высотой, а за ним маячила испуганная молодая мать.       — Ты что, моего сына бить собрался? — взревел богатырь, толкнув в плечо обидчика.       Это было возмутительно. Но крайне интересно.       — А я думал, это дочка, — презрительно ответил Стиг и подлил масла в разгорающийся огонь: — Научи мальчугана манерам, а заодно и сам подучись.       Этого оскорбленный отец, которого сзади пыталась удержать супруга, стерпеть не смог и припечатал наглецу кулаком в челюсть. Видать, тот еще охотник до драки был. Навий сначала отшатнулся, но затем, хищно сверкнув глазами, с нескрываемым азартом воскликнул:       — Разомнемся! — и тоже ринулся в драку.       Они колошматили друг друга почем зря, забыв, наверное, из-за чего все началось, пока их не растащили в разные стороны. Вокруг уже собралась толпа. Бабы охали, мужики задорными возгласами подбадривали своего соседа, дети бегали вокруг и кричали, собаки продолжали лаять. Стиг вырвался из державших его рук и, не оборачиваясь, побрел прочь. Никто останавливать его не стал. Развлеклись и хватит.       Руки Стига были перепачканы в крови. Не своей — противника. Текла ли в его нынешнем теле кровь, навий понятия не имел. Но подбитая челюсть непривычно ныла. И он бессознательно потер ее ладонью, размазав кровь по щеке и губам.       — Фу! — выругался он, морщась, но вдруг облизнулся. — Хм…       Провел языком по губам, пробуя вкус, который отнюдь не казался мерзким. Облизнул тыльную сторону ладони, с удивлением глядя на нее. В него словно потекла сама жизнь, теплая и пульсирующая. Стало любопытно, а какова же на вкус еще не пролитая кровь, стремительно текущая по жилам. Проверить это навий решился далеко не сразу. Надо было проветриться и все обдумать, на этот раз в тишине и одиночестве. К тому же он не представлял, как ему это сделать. Не мог же он, простите, подойти к кому-нибудь и любезно спросить: «А можно я вас укушу?» Набрасываться, как тупой умрун, и по-звериному вгрызаться в плоть было бы ниже его достоинства. А снова ввязываться в драку, чтобы урвать момент и испить животворящую жидкость в процессе, Стиг не считал мудрым решением. Хотя сам мордобой и людское внимание доставили ему истинное удовольствие. Внутри все вскипало и бурлило при одной только мысли о произошедшем.       Случай представился сам собой. Навий теперь, зная о своей видимости, если и захаживал в Вершки, то старался лишний раз не попадаться местным на глаза. Но все же был замечен. Девица еще тогда, при драке, искоса поглядывала на него из-за широких соседских спин, и даже строила незнакомцу глазки, смущенно прикусывая губу. И тут увидела его, выглядывающего из-за чьей-то бани и озирающегося по сторонам, и воспользовалась выпавшим ей шансом. Противиться знакомству Стиг не стал. И так, слово за слово, они оказались в чужой бане, раздетые и сгорающие от нетерпения, разгоряченные от страсти и риска быть застуканными хозяевами.       Стигу не верилось — он даже помыслить не мог — что такое возможно. Но под ним от неприличных ласк извивалось и трепетало податливое девичье тело, а его собственное отзывалось так, словно было живым и настоящим. И навий, ни о чем не задумываясь, использовал этот миг, чтобы в полной мере насладиться жизнью. Тяжело дыша и покрывая вытянутую шею полюбовницы поцелуями, он вдруг слегка прикусил ее кожу, а затем, проведя языком по зубам, словно проверяя, насколько они острые и крепкие, осторожно вонзил их, так, что девица даже не вскрикнула в блаженной неге. И в уста ему полилась столь желанная жидкость, о которой он грезил все последние дни.       С тех пор Стиг решил немного повременить с обрядом и чуть-чуть пожить всласть, прежде чем отправиться на покой в дальние дали Навьего царства. Ведь он только начал. После длительного — он даже сам не знал насколько — пребывания в каком-то бессознательном небытии, туманившем разум, после встречи с Бабой Ягой, помогшей ему проясниться, и почти привычного уже состояния нервного ожидания чего-то большего навий просто не был готов сделать следующий шаг. Вдруг в пределах досягаемости, почти в опасной близости замаячила реальная возможность осуществить то, ради чего было все затеяно, ради чего он терпел маленькую чертовку. Нет, всеми силами старался быть полезным. И он… трусит? Нет. Просто внезапно появилось то, что держит его на этой земле. А, как известно, на тот свет нужно отправляться облегченным, с завершенными делами. Он обязательно отдаст кость Бабе Яге, но немного позже. Как только будет готов. Ведь это будет самым важным событием в его теперешнем существовании. Это то, к чему он так стремился. А значит, этот шаг должен быть предельно обдуманным и осознанным.       Но Яга считала иначе.       — Мне не обязательно иметь все твои кости, чтобы отправить тебя в Пекло! — хлопнула она рукой по столу в ответ на его излишне уверенное «ты обязательно найдешь ее». — Мне вообще не нужны для этого твои кости.       Навий словно примерз к месту.       — Ягишна, что ты такое говоришь? — попытался придать невозмутимости голосу, но тот слегка дрожал, а место, где косточка прижималась к боку, заткнутая за пояс, напротив, начинало гореть.       — Ты что, думал, я не узнаю о твоих похождениях? — продолжала сверлить его взглядом Баба Яга, нависая над ним и заставляя чувствовать себя ничтожным. Где-то сверху расправил и вновь сложил крылья ворон, в крутом наклоне головы издав хриплый кар.       — О каких таких похождениях? — язык не поворачивался признаться.       — Не валяй дурака и не испытывай мое терпение! — ведьма отошла на шаг и, скрестив руки на груди, подозрительно прищурилась. Он ненавидел этот прищур ее черных колючих глаз. И ненавидел эту птицу. Конечно, у Яги было две лишних пары глаз и ушей. Нашептали. И как он мог быть таким неосторожным?       — Я не делаю ничего страшного и предосудительного, — это была еще одна неудачная попытка оправдаться перед Бабой Ягой.       — Хорошо, — вдруг спокойно сказала она, и Стиг чуть было не вздохнул с облегчением, но ведьма развернулась и похромала к чулану, на ходу бормоча: — В Пекло наш договор и в Пекло тебя.       И навий, замешкавшись лишь на мгновение, с вытаращенными глазами вскочил с места и понесся за ней, преграждая путь. Потому что знал: она не привыкла бросать слова на ветер. И с легкостью выполнит то, что пообещала. В этом Стиг не сомневался.       — Погоди, Яга! — выставил он перед ней руки и дрожащим голосом прошептал: — Не руби с плеча.       Ведьма приподняла в удивлении брови.       — Ты не оставляешь мне выбора, Стиг. Ведешь себя как…       — Как? Как человек? — не дал он ей закончить фразу.       — Люди не питаются кровью друг друга, мой дорогой, — возразила Яга, отодвигая его с пути, но навий вцепился в ее хрупкую руку, так крепко, что она даже недовольно скривила лицо. И Стиг тотчас же отпустил ее. Достал припрятанную косточку и протянул ей.       — Прошу, — взмолился он. — Не делай этого.       Баба Яга усмехнулась.       — Так и знала. Иначе что бы еще подтолкнуло тебя творить то, что ты творишь?       Стиг всегда знал, где Яга хранит его кости, но добраться сам до них не мог, поскольку она наложила на сундук, в котором они лежали, что-то вроде защитного заклятья. Ради его же блага, говорила она. И, видимо, ради безопасности остальных. В ее избушке, находясь рядом со своими останками, он чувствовал себя сильным, но чем больше отдалялся, тем менее материальным становился. Просчиталась ведьма только в одном: не подумала, что навий найдет кости сам.       — Я никого не убивал, — тихо произнес Стиг.       — Пока? — лукаво уточнила ведьма.       Что ж, он это заслужил. Навий обреченно опустил голову. Яга взяла кость из его руки, покрутила и неожиданно потеплевшим голосом, в котором чувствовалось даже сострадание — а может, Стиг все выдумал, — больше утвердительно, чем вопросительно изрекла:       — Ты не готов, да?       Он поднял на нее взор, но промолчал. Признаваться в слабости и страхе Стиг не любил даже себе. А сейчас он и так показал себя совершенно жалким. Но почему-то Яга передумала отправлять его в Пекло и сказала:       — Я дам тебе время, которое ты хотел попросить. — И Стиг в очередной раз поразился ее проницательности и мудрости. — Но мы немного пересмотрим наш договор. И это, — Яга занесла руку с косточкой между их лицами, — будет гарантией.       Теперь эту косточку при себе всегда носила Баба Яга, заговорив ее так, чтобы иметь возможность контролировать ее владельца: привязала навья к себе и могла не просто призвать его, а приказать, если потребуется. И нарушить ее приказы он был не в силах. А стоило ему оступиться — она бы непременно узнала об этом и решила вопрос иначе. Впрочем, злоупотреблять своей властью Яга не собиралась. Просто предупредила. Но Стиг согласился на все ее условия и обещал — снова! — быть по-настоящему ей полезным. Не только с Агнией. А служить верой и правдой и во всем быть ей помощником и соратником, еще одной парой глаз и ушей, если надо. Хоть и знал, что слежку за ним самим она не прекратит. Но он всеми силами старался доказать свою значимость и ценность, восстановить утерянное, и без того шаткое доверие. Однако не был бы собой, если бы не приспособился к новым условиям и не искал лазейки для себя. Яга четко назвала лишь то, что входило в обязанности навья или, напротив, было под строжайшим запретом, а вот границы дозволенного он осторожно продолжал прощупывать сам. И, казалось, ведьма закрывала глаза на некоторые вещи.       Время шло. Стиг становился все изворотливей и хитрее. С охотой и тщанием выполняя различные поручения Бабы Яги, выходящие за рамки обязанностей няньки, он действительно начинал ощущать себя кем-то, имеющим вес. А ведьма, присматриваясь к нему и позволяя раскрыть таланты, которые раньше не замечала, могла по достоинству оценить его заслуги. Навий мог быть прекрасным лазутчиком, способным интриганом, а порой даже телохранителем, с учетом открывшихся возможностей. Так что Яга привыкала к нему в новом качестве. Как и Стиг — делать общее с ней дело, во благо. Но никто из них и представить не мог, что отсрочка необходимого и неизбежного ритуала и казавшееся лишь временным взаимодействие, пусть и скрепленное договором, однако все же происходившее чем дальше, тем больше на добровольной основе, затянется на долгие-долгие годы. Годы, за которые Стиг будет благодарен.