об осени и пчёлах

День чудесный. Для осени так вообще сказочный. Небо такое, что кричать хочется, синее, яркое, обжигающе ледяное, а солнце греет кожу, не до жара, так, лаской проходится, обозначая свое присутствие. В Питере резко становится много воздуха, он дрожит хрусталем и настраивает на какой-то лирично-романтичный лад. В таком настроении разве что по паркам ходить, листвой шуршать, пить глинтвейн в маленьких уютных кофейнях или брать его с собой в лишенных надписей стаканах и идти гулять дальше, пока не кончатся дороги, пока ноги не загудят от усталости. В этот Питер Коляс стремился когда-то всем сердцем. Этот Питер проходит сейчас мимо, потому что романтика романтикой, а списки никто не отменял. От таблицы болят глаза. Имена, адреса, комплектация, ничего не перепутать. Сам себе менеджер, упаковщик, курьер и еще парочка необходимых людей. Не так Коляс себе это все представлял, совсем не так. Не то чтобы он жаловался, конечно, объемы-то далеко не оксишопа, Женя показывала их базу, но все равно хватает на полноценный рабочий день. И даже на часть рабочей ночи, но до нее еще времени с избытком. Коляс тянется до хруста в спине и устало трет глаза. Бросает еще один тоскливый взгляд на небо за окном. Потом - на пустующее компьютерное кресло по левую руку, у окна. Ваня с самого утра уехал куда-то, в инсте ни единой сторис, вообще в соцсетях гробовая тишина. Снова не смешивает свои бесконечные миры. В котором из них он оставил Коляса? У того нет даже предположений. У Коляса только пин на футболке напротив сердца и полное непонимание происходящего. И тишина в квартире. И небо, о которое можно порезаться. Не так мало, если задуматься, но не то, всё не то. Все эмоции, всю эту хренову романтику внутри никакой музыкой не вытравить, никакими прическами и татуировками. Сколько ни строй образ, который понравился бы самому со стороны, всё пустое. Потому что вот он, блядь, сияющий оригинал. То есть не вот, а куда-то уехал с самого утра. И с этим тоже надо как-то жить. И с таблицами. И с заказами. Кромки бумажных конвертов того и гляди порежут пальцы. Сколько уже заклеил и подписал? Коляс давно уже со счету сбился. Ключ поворачивается в замке с отчетливым щелчком. Как там любят писать? Звучит в тишине как пистолетный выстрел, заставляет дернуться непроизвольно. В коридоре возня, шелест пакета, стук кроссовок - ровно столько шума, сколько способен производить один человек. Зажигалкой Ваня щелкает еще на пороге кухни, проходит к окну, выглядывает на улицу, словно не вернулся только что. Оперевшись о подоконник, он осматривает кухню, стол Коляса, груду подписанных конвертов, самого Коляса в растянутой домашней футболке, которую оттягивает тяжелый пин. Сигаретой он затягивается как-то решительно, резко, как только ухитряется не поперхнуться дымом. За его спиной ослепительное небо. Жизненно необходимы солнечные очки. Нет таких очков, чтобы помогли. - Все хуйня, кроме пчел, - доверительно сообщает Ваня. - Но если так подумать, пчёлы - тоже хуйня. Коляс машинально кивает. Конечно, всё так, как скажешь. - Не грузись, - Ваня докуривает и тушит сигарету в пепельнице. - Погнали. В какой-то момент просто перестаешь задавать лишние вопросы. Всё хуйня, кроме пчел. На сборы нужна пара минут: сменить футболку, зашнуровать кроссы, прицепить на куртку пин с перечеркнутым сердцем. Если так задуматься, пчелы - тоже хуйня. Коляс знает: не будет парков и шуршащих листьев под ногами. Романтики маленьких кофеен и хрустального вечернего воздуха. Но - наверняка будет что-то другое. И ничуть не хуже.