Страшная тайна

Страшная тайна Было очень тихо, так тихо, словно он был где-то в могиле, под бесконечными метрами земли погребен на одной из баз, и больше нет ничего. Тишина давила на барабанные перепонки, на виски, словно была материальна и осязаема. Запахи не помогали понять, где он и что случилось. Пахло пылью, влажным бетоном, старой деревянной мебелью и свежестью кондиционера для белья. Ощущения подсказывали, что Брок лежит на чем-то мягком, ему было тепло, сухо и даже комфортно, если бы не осознание того, что он понятия не имел, где он. Глаза открывать не хотелось, хотя Брок чувствовал, что вокруг не кромешная тьма, откуда-то лился мягкий теплый свет, лаская веки, но не тревожа глаза. Брок повозился, обнаружив, что он укрыт тяжелым теплым одеялом, под которым был абсолютно обнажен. Это было последней каплей в череде странных открытий, и Брок распахнул глаза. Он лежал в какой-то большой бетонной коробке, в углу которой стоял совершенно безвкусный напольный торшер с абажуром, обтянутым грязно-канареечной тканью и пошлыми розоватыми под пылью висюльками, освещавший практически всю комнату. У одной из стен стоял массивный, покрытый пылью трельяж с помутневшими зеркалами и каким-то хламом на нем. В другой стене красовалась старая, даже на вид мощная деревянная дверь, чуть приоткрытая. Себя же Брок обнаружил в кровати поистине королевских размеров, такой же массивной, как и трельяж. В обстановке тюремной камеры просматривался лоск и богатство убранства начала прошлого века. Сев в кровати, Брок огляделся еще раз, теперь уже внимательнее. По стене к торшеру шел новенький провод, который явно укладывали на скорую руку, потому что тот не был прибит к стене или заложен в короб, он просто валялся вдоль стены. На стуле, который был под стать всей остальной мебели, лежала стопочкой одежда, увенчанная парой армейских ботинок. И все бы ничего, но новым был тут только провод, потому что вся мебель, несмотря на ее уверенную тяжеловесность, сверкала облупившимся боками, а стул так кое-где и потрескался. — Что ж тут, блядь, такое происходит? — спросил Брок у побитого временем антиквариата, не спеша вылезать из-под одеяла. Он кожей чувствовал, что рядом никого нет, но легче от этого не становилось ни на йоту, потому что оказаться незнамо где и явно под землей без cвоего пленителя даже в подобных королевских условиях могло означать, что этот псих скоро придет и непонятно, что его, Брока, ждет дальше, или, что еще хуже, никто не придет, и он просто сдохнет здесь, в этих бетонных покоях с низкими потолками от голода или жажды. А может, и задохнется, если ему перекроют вентиляцию, или от вони собственного дерьма, если здесь нет сортира, о чем ему не преминул напомнить своенравный организм, потребовав опорожнить мочевой пузырь. Ничего не опасаясь, даже ловушек на полу, Брок спустил ноги с монстра на котором он спал, тут же ступив во что-то мягкое. Опустив глаза, он увидел у себя под ногами двух розовых пушистых монстров, похожих на кроликов, с ушками, глазками и носиками. — Что, бля? — Брок брезгливо взял один тапочек двумя пальцами за ухо и поднес на уровень глаз. Тапочек мелодично звякнул. Он оглядел еще раз свою темницу, у которой, похоже, было еще помещение или два, и, не найдя ни одной камеры, сказал в пустоту: — Заебись. Слышь, ты реально больной. Но делать было нечего, потому что бетонный пол холодил ноги, да и вообще в помещении было прохладно, и был настолько грязен, что Брок, не отличавшийся брезгливостью, все равно не хотел на него ступать босыми ногами, опасаясь, что напорется на какую-нибудь острую хрень. Кинув взгляд на кровать, Брок отметил и хороший матрас, на котором было удобно и лежать, и сидеть, и новенькое дорогущее постельное белье темно-синего цвета с серебряными россыпями звезд. Он не сразу понял, что это звездное небо. Поежившись от царившей вокруг прохлады, Брок нацепил на ноги розовых монстров и, пренебрегая другой одеждой, поднялся, собираясь выйти и посмотреть, где же он. Брок был уверен, что он в своей бетонной коробке совершенно один, потому что из-за приоткрытой двери не доносилось ни звука, да и свет оттуда не пробивался. Дверь открывалась наружу, и Брок, опасаясь подставы и ловушки, направился к торшеру, слыша мелодичный перезвон от каждого своего шага. Это раздражало, бесило, но лучше он будет звенеть в мягких тапочках, которые ему оставили не просто так, чем напорется ногой на какой-нибудь осколок чего-нибудь непонятного. Обследовав осветительный прибор, Брок убедился, что он не прикручен к полу, на него не завязана никакая растяжка. Подумав, Брок также обследовал все остальное, что было в комнате, но обнаружил только годовой запас виски для бара, аккуратно сложенный под кроватью, и всякий хлам на трельяже, который даже его внимания не требовал. Оружия в комнате не было, но вместо него можно было использовать торшер, провод (правда, он мог оставить себя совершенно без света, а подобная перспектива Брока никак не радовала) и всю ту массу тяжелых стеклянных бутылок, хоть об голову бей, хоть все стеклом засыпай, хоть “розочкой” размахивай. Снова поежившись от прохлады, Брок решил осмотреть и оставленную для него одежду, аккуратно исследуя каждый предмет навязанного ему гардероба. Помимо ботинок летнего образца Брок обнаружил обычные черные трусы, черную же футболку без логотипа, мягкие спортивные штаны, тоже черные, толстовку с капюшоном веселого оранжевого цвета и носки. Вся одежда была абсолютно новой, даже бирки не срезаны, и Брок не нашел в ней ничего опасного для себя или кого бы то ни было другого. Только не складывалось, почему ботинки, а не кроссовки, хотя вся остальная одежда была спортивная. Мягкая и удобная. Подумав, Брок быстро оделся, даже надел ботинки, потому что звенящие тапки его жутко нервировали, и, взяв торшер, толкнул его подставкой дверь. Ничего не произошло. Абсолютно ничего, даже петли не скрипнули, только казалось, что тьма за дверью густая, осязаемая, она словно поглощала свет от лампочки — абажур Брок скинул, — высвечивая только маленький кусочек второго помещения, побольше, с такими же низкими бетонными потолками, бетонным полом и стенами. Выставив торшер вперед как факел, Брок сделал шаг вперед. Свет современной яркой лампочки уверенно разгонял темноту. Пройдя вдоль одной из стен, рядом с которой ничего не было, Брок наткнулся на еще одну дверь и увидел выключатель. Не раздумывая, он щелкнул им, и помещение залил яркий тёплый свет, источником которого была одинокая лампочка, висевшая под низким потолком. Брок, не ожидавший такой яркости, даже на секунду зажмурился, но глаза быстро привыкли, и он смог осмотреться. Помещение было больше его спальни раза в два, почти по центру его стоял тяжеловесный, мощный круглый стол, за которым можно спрятаться от автоматной очереди, и три стула, точно таких же, как тот, что был в спальне. Такие же облупленные и старые, как стол, на котором стояла пара больших — на галлон — бутылей с водой, лежали десяток армейских пайков и упаковка четырехслойной туалетной бумаги с ромашками. — Серьезно? — спросил Брок непонятно у кого, вертя в руках упаковку. — Ладно, лучше так, чем никак. Кроме стола в помещении были еще ящики, на которых было написано “виски”. Они занимали около трети всего свободного пространства, наставленные от пола до потолка лесенкой. Брок умудрился распотрошить один ящик, и там действительно были бутылки с виски, такие же, как и под кроватью. Взяв одну из бутылок, Брок посмотрел на этикетку в поисках даты розлива. От вездесущей пыли очень чесался нос, и Брок несколько раз чихнул, поднимая еще больше ее от бутылок. — Ну теперь понятнее, — сам себе сказал он, протерев этикетку, на которой было написано, что разлито это пойло было аж в далеком тысяча девятьсот двадцать седьмом году, во времена сухого закона и расцвета бутлегерства. — Огромная партия канадского пойла, про которое все забыли. В такой тишине хотелось хоть каких-нибудь звуков, а собственный голос оказался как нельзя кстати, поэтому Брок решил трепаться по любому поводу. — Ладно, тебя мы оставим на потом, — он положил бутылку обратно в ящик. — Интересно, а сортир тут есть? Брок заметил еще две двери, помимо той, что вела в спальню. Одна из них выглядела массивной, металлической с замочной скважиной. — А вот, похоже, и выход, — прокомментировал свое открытие Брок, подходя к двери. Он саданул по ней с ноги, проверяя, хорошо ли та держится, но только гулкий удар по тяжелому металлическому листу был ему ответом. Брок еще немного подергал дверь, но понял, что с полтыка ее не взять, и оставил в покое, сейчас его больше интересовал туалет. Еще одна дверь, такая же, как и в спальню, бесшумно открылась внутрь, открывая Броку санузел. Чистенький фаянсовый унитаз с цепочкой на сливном бачке и нечто, похожее на душ с новеньким хромированный краном. Брок открыл воду и, как ни удивительно это было, вода потекла. Сначала ржавая, она становилась все светлее и светлее. Брок закрыл воду, а потом спустил в унитазе. Все работало, как часы. — Кто-то явно постарался, — вздохнул Брок. — Вот только нахуя? Вопрос был риторическим, потому что ответа на него у Брока не было. Были только предположения, одно другого страннее. Брок прислушался к себе. Теперь, когда желание поссать не туманило голову, можно было мыслить более конструктивно. Тут не было ловушек, были еда и вода на несколько дней, можно было спокойно помыться (полотенца ему не оставили, но это не беда), ему заботливо оставили одежду по размеру, а кровать была просто по-королевски шикарна. Кто-то хотел, чтобы Броку в его узилище было комфортно, для чего сюда даже провели свет и вычистили сортир, который, Брок был уверен, был весь загажен с тех пор, как про это место забыли. Про подземные лабиринты и склады бутлегеров ходили легенды, говорят, что найдена была от силы сотая часть того, что на самом деле существовало, поэтому верить в то, что его найдут, не представлялось возможным. Брок присел за стол, потроша один из пайков, чувствуя, что голоден, значит, он был в отключке довольно долго. Перебирая события, предшествующие его пробуждению здесь, Брок пытался понять, что же произошло и когда он тут оказался. Он помнил, как его срочно вызвали на базу Гидры звонком, помнил, как спустился на парковку на базе ЩИТа, а дальше был провал. Похоже, кто-то похитил его прямо с парковки, но кто? А, главное, зачем? Как — другой вопрос, да и не особо важный, раз голова не болела, значит его усыпили. И тут Брок вспомнил, что что-то укололо его в шею. Значит, действительно усыпили. Брок ел и размышлял, что ему делать дальше, в помещении без окон где-то под землей, и о том, что он на самом деле тут, а не подался в бега, не умер или еще что-нибудь в этом роде, знает только тот, кто его сюда засунул. А судя по обстановке, его тут ждали и место для него подготовили. Оставалась возможность того, что нужен был не именно он, а просто его типажа, но это не радовало тем более. Брок даже подумал о том, что похитил его кто-то, кто хотел занять его место рядом с Гидрой, позавидовал ему, но для этого надо было знать, что конкретно там происходит, потому что он бы не хотел, чтобы его ебало все высшее руководство. А его положение для непосвященных выглядело именно так. А вот как дела обстояли на самом деле, знал только очень “узкий круг ограниченных людей”. Гидра выбирала сама, к ней нельзя было ни подкатить, ни примазаться, ни уговорить. Если ты ей не подходил, она просто выжимала тебя, превращая в смятый, перекореженный до неузнаваемости труп. Его, Брока, Гидра выбрала и приняла, она хотела его, как раньше хотела Пирса, и Брок знал, что если не выберется отсюда через месяц, то просто сойдет с ума от желания, потому Гидра будет его звать. От воспоминаний о Гидре у Брока встал, и он не стал отказывать себе в удовольствии вздрочнуть на приятные картинки. Он вспоминал свой первый раз, когда тоже думал, что начальство вызывает его на ковер, чтобы пустить по кругу. — Рамлоу! — Брок гадал, почему сам Пирс его вызвал, он вроде бы не накосячил ни в одной из последних миссий, но спорить с начальством было себе дороже. Особенно, когда ходили слухи, что его выбрали в начальственные бляди. Он вытянулся в струнку перед Александром Пирсом, который странно улыбался, словно Броку выпал счастливый билет, а не возможность побыть безотказной дыркой для десятка высокопоставленных особ. — Сэр! — отозвался Брок, ожидая, что же будет дальше. — Сейчас мы поедем на секретный объект, — негромко заговорил Пирс, — и там тебя ждет испытание. Пройдешь его — сможешь выбрать или повышение по службе, или денежное вознаграждение. Не пройдешь — ты труп. Он сказал это так буднично, словно каждый день говорил это каждому третьему, кто оказывался в его кабинете, и Брока передернуло. Что это могло быть за испытание, он себе не представлял, но то, что не пройдя его, будет трупом, ничуть не усомнился. Не прошло и получаса, как они с Пирсом погрузились в машину, и начальник сам сел за руль, оставив Брока на заднем сидении. Это укрепило мысли Брока в том, что пиздец подкрался незаметно. — Запоминай дорогу, — приказал ему Пирс. — Если выживешь — будешь сюда наезжать. Вот так просто — если выживешь. Что ждало Брока в конце пути, он даже не представлял, но уверился в том, что ебать его не будут, по крайней мере, Пирс точно не заинтересован в нем как в половом партнере. В голове Брока роились вопросы, много вопросов, но раз ему до сих пор сказали только то, что сказали, задавать их не имело никакого смысла, Пирс был из тех, кто не надеялся на телепатию своих подчиненных и задачи всегда ставил предельно четко. И сейчас у Брока была задача запоминать дорогу. Они выехали за город в сторону побережья, оставляя душный, пыльный Нью-Йорк позади. Брок молча следил за дорогой, читая указатели. За окном стояла летняя жара, нагревая черный металл, но в салоне вовсю работал кондиционер, приятно освежая, не туманя голову духотой улицы. Чуть меньше, чем через три часа Пирс свернул с трассы и поехал дальше по довольно хреновой дороге, у которой даже номера не было. А потом и вовсе свернул на проселку, по которой они следовали еще миль пять и остановился у старого рыбацкого дома, окна в котором были сплошь заколочены. — Гараж открой, — приказал Пирс, и Брок выбрался из прохладного салона на палящий зной улицы. Подошел к воротам пристройки рядом с домом, убедился, что никакого замка тут нет, только накинутый засов, снял его и легко распахнул ни разу не скрипнувшие створки. Как только машина заехала в гараж, Брок закрыл ворота на засов изнутри. Пирс выбрался и махнул Броку рукой, чтобы тот шел за ним, и открыл дверь, ведущую в дом. Следуя за своим начальством, Брок прошелся по давным-давно забывшему про чистоту дому, который, казалось, развалится, если подует сильный ветер. Пирс спокойно распахнул дверь, которая вела в подвал, и стал спускаться вниз по скрипучим ступеням. Брок не отставал. Когда они оказались в темном, душном, пыльном подвале, в котором пахло какой-то затхлостью, запустением, Брок перестал понимать что-либо. Что такого могло быть в подвале старого заброшенного дома, чего они не смогли бы найти в таком же подвале поближе к Нью-Йорку? Пирс уверено подошёл к одному из дешёвых облупившихся стеллажей и потянул его за полку. Оказалось, что это просто ширма, за которой была ультрасовременная дверь с биометрическим замком. Отпечаток ладони, рисунок сетчатки глаза — и массивная, практически сейфовая дверь открылась вовнутрь. Брок увидел, как зажглись лампы в коридоре, освещая круто уходящую вниз лестницу. Не говоря ни слова, Пирс пошел вниз, Брок поспешил за ним, обернулся, но дверь уже закрылась с металлическим лязгом. Минут через пять спуска они вышли на небольшую площадку с лифтом и таким же биометрическим замком. Пирс вызвал лифт. Спускались долго, но Брок даже не предполагал, насколько глубоко под землю они уже забрались. Страшно ему не было. Хотя ему прямо сказали, что он может не выжить, он почему-то был уверен в обратном. Он не просто выживет, он узнает, что тут такое находится, особенно, если ему так ничего и не скажут. Из лифта они вышли в помещение, больше напоминающее душевую в бассейне или фитнес-центре. Брок озадаченно посмотрел на Пирса. Чтобы пустить его в расход, можно было не забираться так далеко и глубоко, подошла бы одна из секретных баз в пригороде Нью-Йорка. — Раздевайся, — буднично приказал Пирс, а Брок подумал, не грохнуть ли ему начальство превентивно, так сказать, но раздеваться начал. — Я не буду вдаваться в долгие подробности, — внезапно заговорил Пирс. — Это место было найдено довольно давно. Когда мы только добрались сюда, то не знали, что обнаружим и, более того, представления не имели, что мы сможем предложить пробужденной нами силе. Но сила эта питалась очень специфическим продуктом человеческой жизнедеятельности — она поглощала энергию оргазма, испытанного человеком от ее ласк. Если он ей подходил, конечно. Если нет, она убивала. Но если человек ей подходил, она награждала его не только отличным сексом, но и изрядно долей удачи. Вы мне нравитесь, Рамлоу. И я надеюсь, мне не придется утилизировать ваш выжатый досуха труп. Брок сглотнул, потому что теперь было не страшно, а просто жутко. Оказывается, про еблю никто не ошибся, ошибались только в кандидатуре ебаря. Брок вздохнул, стараясь не выдавать своих истинных чувств, и решился на вопрос. — Это разовая акция? — он уже стоял совершенно голый, хорошо, что он давно перестал стесняться наготы. — Если выживешь, то будешь сюда приезжать на неделю раз в полгода, — “обрадовал” его Пирс. И внезапно его строгое лицо на мгновение озарилось улыбкой, словно он вспомнил что-то невероятно хорошее. — Тебе понравится, поверь. Дверь к Гидре вон там. Брок подошёл и уверенно, не давая себе передумать, не давая себе вообще подумать хоть о чем-то, распахнул ее и сделал шаг внутрь. И сразу же попал под — он не видел, но чувствовал — своды огромной пещеры, в центре которой переливалось голубым мерцанием идеально круглое озеро. Больше тут не было видно ничего. И никого. Постояв в прохладной пещере минут пять, Брок уже подумал, что никто не вылезет по его тушку, и можно уходить, но только он сделал шаг обратно к двери, как озерцо забурлило и оттуда плюхнулись на пол пещеры иссиня-черные, светящиеся нежно-голубым светом по канту осьминожьи щупальца внушительного размера. По ним пробегали, словно искорки, голубые сполохи. За щупальцами вынырнула и голова. Огромная, темно-красная, переливающаяся голубыми огоньками. Брок замер на месте, так поразило его это зрелище. Он смотрел и не мог насмотреться на исполинского осьминога, рядом с которым он был маленьким и слабым человечком. Гидра взмыла к своду и пружинисто опустилась на свои переливающиеся щупальца, возвышаясь над водой на добрых пару метров. Брок сглотнул и сделал шаг к тому, что каким-то образом должно было его трахнуть, и, как говорил Пирс, он должен был получить от этого удовольствие. Но пока они только знакомились, это Брок понял сразу. Он медленно подходил к краю озера, на который опиралась Гидра, а та вытянула вперёд одну из своих светящихся переливающихся конечностей. Брок увидел присоски, как у осьминогов, и щупальце тут же обвило его, приподнимая над полом. Свободной рукой Брок погладил прохладное, чуть влажное и скользкое щупальце, и тут же получил такой заряд возбуждения, какого не испытывал никогда. Каждая мышца, каждая клеточка его тела была взбудоражена этим странным, словно навязанным желанием, которое затопило с головой. Брок чувствовал, как прижался головкой к животу его член, но даже не попытался до него дотянуться. Он чувствовал, как каждая присоска, которой было усыпано обвившее его щупальце, ласкало кожу, нежно приникая, пока ещё не оставляя следов, но Брок был уверен, что скоро он будет весь в засосах мифического чудовища, которое пока не собиралось его рвать на части или выжимать досуха. Гидра ощупывала Брока мягко, даже нежно, трогая его присосками, и Брок чувствовал, что он ей нравится. Это была победа, его не порвут и не съедят, не высушат, а просто выебут. Гидра хотела его, и Брок чувствовал, как ему передается ее желание. Сначала несмело, а потом все уверенней, Брок стал поглаживать держащее его щупальце, и ему показалось, что этот древний исполинский монстр заурчал, хотя никакого звука или вибрации не было, это было именно ощущение. Второе щупальце обвило его ноги, тронуло самым-самым кончиком изнывающий без ласки член, и Брок чуть не задохнулся от того, насколько приятно это было, хотя это даже лаской назвать было нельзя. Казалось, что все его ощущения выкручены на максимум, нервы, что оголенные провода, а мозг — закоротивший трансформатор. Прохладные влажные объятия были крепки — не вырваться, — да он и не хотел вырываться, он хотел чувствовать прикосновения присосок, которые принялись за дело. В каждом месте, куда они присасывались, становилось горячо, невероятно приятно. Переливающийся кончик щупальца погладил Брока за ухом, а на шее точно должно было остаться несколько немаленьких отметин. Гидра вытянула к Броку еще одно щупальце, обвив его ноги и растянув их, хорошо не в шпагат. Брок понимал, что сейчас будет происходить, но ему было совсем не страшно. Он предвкушал эту странную, даже противоестественную близость, от которой уже сносило крышу. Брок осознавал, что это не только его впечатления, это Гидра делилась с ним своими ощущениями. Давала понять, как ей приятно трогать такого теплого и отзывчивого человека, который тоже ее гладит. Нет, это не были слова, это не были мысли, это были именно ощущения, очень четко переданные ему в мозг. Вися в воздухе, Брок чувствовал, как он беззащитен сейчас, и это иррационально тоже возбуждало, потому что Броку была не свойственна настолько пассивная роль. Он тоже хотел участвовать в процессе, поэтому смело схватился за кончик того щупальца, которое сейчас поглаживало его по шее, притянул ко рту и лизнул. По телу Гидры пробежала короткая судорога наслаждения. Брок хорошо почувствовал момент вибрации, и лизнул снова. Гидра издала странный звук, который человек не способен услышать, только почувствовать, и завибрировала всем своим огромным осьминожьим телом. — Нравится, значит, — тихо сказал Брок и ахнул, когда почувствовал, как тонкий кончик щупальца обвил его член, погладил головку и начал дрочить ему, а другое щупальце начало проникать ему в задницу. Брок вздрогнул, но Гидра была сама аккуратность, теперь она толкалась не только в его задницу, медленно растягивая его, не причиняя боли, только окатывая его волнами собственного удовольствия, а еще и в рот. Кончик сунулся в глотку Броку резко, глубоко, и он закашлялся, подавляя рвотный рефлекс. Он терпеть не мог, когда в него что-то так резко и глубоко пихали, но Гидра тут же уловила его неприятные ощущения, и исправилась, позволяя Броку самому вобрать в рот столько, сколько он сможет. Пока Брок самозабвенно посасывал солоноватое щупальце, которое тоже не оставалось безучастным к процессу, и поглаживало его язык, трогая присосочками, другое щупальце уже проникло в Брока и принялось почти нежно трахать, очень правильно лаская простату. Третье сжимало и ласкало член. Брок никогда не принимал участия в групповухах, и сейчас, когда его одновременно трахали в рот и в задницу, не забывая ласкать член, не знал, на каких впечатлениях ему концентрироваться, а Гидра старательно делилась с ним своими ощущениям, от которых просто отказывали тормоза. Броку казалось, что его разорвет от кайфа, от невероятности происходящего. Он горел, плавился, умирал от наслаждения, чтобы, как феникс, возродиться вновь, когда оргазм накроет с головой. Гидра все распалялась, теперь она трахала жестче, сжимая Брока, обвив его шею, придушивая, от чего перед глазами замелькали черные пятна, и Брок думал, что еще чуть-чуть, и он просто отключится, Гидра задушит его, но нет, он был жив, наверное, первый раз в жизни он был настолько живым. Брок чувствовал прикосновение каждой присоски; чувствовал этот неслышный никому звук, который эхом отражался от сводов пещеры, резонировал; чувствовал, как вибрирует Гидра, передавая ему эту вибрацию; чувствовал, что проваливается в черную бездну, которая переливалась голубыми огнями. В паху горело огнем, сладко тянуло, а растянутая задница, хотела еще и еще, сильнее, глубже, жестче. И он получил все это. Гидра с остервенением насаживала его на свое щупальце, все быстрее и быстрее, сдавливала член, дразня головку. Брок задыхался, сорвал горло от криков. Еще никогда до этого ощущение до предела растянутой задницы его не возбуждало. Оргазм накрыл внезапно и резко, словно выключили весь свет, затопил, Брока всего выгнуло, насколько это было возможно в стальной хватке щупальцев, и он бессильно повис, пытаясь заново научиться дышать, воспринимать окружающую реальность, просто быть. Гидра продолжала его удерживать и поглаживать. Без щупальца в заднице стало пусто, Броку хотелось снова, хотелось еще раз, но он понимал, что просто физически не сможет. Ему нужна была передышка. Так его еще не трахал никто и никогда. Брок от этой встречи ожидал всего, чего угодно, но не того, что будет блаженно висеть в воздухе, каждой клеточкой своего тела ощущать кайф. Гидра поставила его на пол пещеры, обмакнула щупальца в воду и прошлась ими по телу Брока, нежно касаясь. И эта странная заботливая нежность после такого чумового траха была неожиданной. Брок коротко застонал, пачкаясь в сперме, и открыл глаза. Дрочка не могла принести даже тень того удовольствия, что он каждый раз испытывал с Гидрой. Две недели в году. Всего две недели крышесносного секса, а в остальное время можно было только с игрушками, потому что Гидра учуяла бы, что он с кем-то спал, даже через полгода. И он ходил злой, нервный, потому что хотелось растянутой задницы, засосов от присосок по всему телу и черных пятен перед глазами от недостатка кислорода. Это все началось четыре года назад, и все эти четыре года на Брока смотрели кто с сочувствием, кто с презрением, потому что знали, откуда-то знали, что его ебет высшее руководство. Если бы они знали, какое именно руководство, и насколько оно высшее… Но все это было настолько секретно, что Брок не был уверен, что о Гидре, а уж тем более о ее местонахождении знало больше десятка человек. Брок разодрал упаковку туалетной бумаги, от которой несло ромашкой, отмотал кусок и вытер руки и член. Мусорного ведра не было, поэтому он вытряхнул рулоны из упаковки и запихал туда мусор, который у него скопился от съеденного сухпая. Делать было ровным счетом нечего, и у Брока даже появилась мысль нажраться, благо возможностей было хоть отбавляй. Сидеть одному взаперти было тревожно хотя бы от того, что еды у него было дней на семь, если много не жрать, вода тоже не бесконечная, а придут ли к нему вообще, Брок представления не имел. У него не было ничего, что могло бы помочь ему отмерять время, и это безвременье очень сильно давило уже сейчас, потому что Брок никак не мог понять, сколько же на самом деле прошло времени с момента его пробуждения. По ощущениям прошли часы, но он понимал, что даже с учетом тотальной проверки всего, что он нашел в своей камере, прошло максимум часа полтора. Броку не оставили ни книжки, ни кроссвордов, вообще ничего, с помощью чего можно было бы убить время, в связи с этим у Брока была возможность упиться вусмерть, прирасти к кровати или что-то подобное. Брок выбрал стандартную часовую разминку, ею хоть как-то можно было измерять время. Он скинул толстовку и футболку, и принялся за разминку. Закончив второй круг, Брок почувствовал себя не уставшим от упражнений, а морально вымотанным, выжатым, потому что все осталось совершенно по-прежнему. Тишина, свет, каким-то образом достающий во все углы, три двери, одна из которых закрыта, все тот же натюрморт на столе. От тишины было так мерзко, что Брок скинул ботинки и надел розовых монстров, которые переливчато позвякивали при каждом шаге, а потом вообще решил принять душ. Полотенце, шампунь и мыло имелись. Чтобы еще немного продлить иллюзию, что он что-то контролирует, что он понимает, как течет время, Брок вымылся ровно так, как мылся после тренировки — десять минут. А потом оделся, завалился на кровать и принялся считать секунды, закрыв глаза, в надежде, что уснет. Когда он мысленно досчитал до десяти тысяч, он взвился на кровати, с размаху саданув кулаком в стену. Брок разбил руку, но ему сейчас было на это плевать, не сломал, не выбил, и ладно. Он провалялся в кровати почти три часа, и понял, что если будет считать дальше, рехнется. И время для Брока кончилось, словно он застыл мушкой в янтаре, провалился в безвременье, из которого нет выхода. Брок никогда не испытывал на себе сенсорную депривацию, но сейчас ощущал именно ее, и от этого просто сходил с ума. И если сначала его волновало то, что у него может кончиться еда и вода, то спустя неизвестно сколько времени ему начало казаться, что он сейчас забредит. Брок спал, ел, пил, занимался, пытаясь держать себя в тонусе, потому что, если он будет просто лежать, мышцы атрофируются к чертям, но тишина и безвременье давили. Однажды Брок попробовал выключить везде свет, потому что со светом спать было невыносимо, но тут же понял, что совершил роковую ошибку. Стало темно, как в могиле, и только знание, что тут много места, не дало ему закричать от нахлынувшего ужаса. Только сейчас Брок начинал понимать, что есть вещи, которых он боится, вещи, способные свести его с ума. И этот условно комфортабельный каземат был одной из таких вещей. Он не представлял, сколько прошло времени, потому что по ощущениям прошла вечность и еще чуть-чуть, но к нему никто не приходил, еда заканчивалась — осталось всего три пайка, — и трезво смотреть на вещи было просто невыносимо. Брок уже думал, что у него начинаются галлюцинации, хотя его психика была очень крепкой, но, похоже, и она начинала сбоить. В итоге Брок взял одну из оставленных тут бутылок виски и, свернув ей голову, приложился к горлышку, жадно глотая обжигающее горло и пищевод пойло, словно это была амброзия. Выпивка, упавшая в пустой желудок, потому что Брок принялся экономить еду и воду, быстро всосалась в кровь и ударила в истерзанный тишиной и одиночеством мозг. Брок хотел нажраться вусмерть и проспать сколько угодно долго, пока чего-нибудь не произойдет, потому что он устал, чертовски устал от ощущения безвременья и тишины, которую разбивал только его собственный голос и переливчатое бренчание розовых монстров, по ошибке названных тапочками. Пьяный угар принял Брока в свои объятия, и тот принялся развлекаться, как мог. Пел, совершенно не попадая в ноты, все, что приходило в голову; говорил сам с собой; решил даже поплясать, пока еще стоял на ногах. Выхлебав пинтовую бутылку, Брок со злым отчаянием швырнул ее в стену. Жалобно звякнув, бутылка взорвалась осколками, осыпав ими все вокруг, и Брока в том числе, но тому было уже все равно, он сворачивал голову ее сестре. Брок чувствовал, что у него уже не ворочается язык и заплетаются ноги, поэтому из последних сил добрел до кровати, забрался в нее и, оставив бутылку сиротливо стоять на полу рядом, обнял единственную подушку, подгреб одеяло, свернувшись вокруг него в позу эмбриона, и закрыл глаза, чувствуя, как печет под веками. Он не хотел быть погребенным заживо, не хотел сдохнуть здесь без возможности побороться за свою жизнь, и плевать, что праведной она не была. Да, кто-то, особенно непогрешимый Роджерс, точно мог считать его подонком, узнай он о его двойной жизни, но Брок не жалел. Да, он не сражался за идею, он был просто наемным солдатом, которому платили за то, чтобы он направлял ствол своей винтовки в нужную сторону, и, наверное, он мог бы предать и ЩИТ, и Гидру как организацию, но он познал Гидру как высшее существо, и именно она побуждала его до сих пор вести эту двойную игру, а не деньги и призрачная перспектива подняться выше по службе. Да, у Брока Рамлоу были идеалы, но он хранил их глубоко в душе, и только переливающаяся во тьме пещеры любовница знала его, любила его таким, какой он есть, ждала и жаждала его. И плевать, что он был у нее далеко не первый и вряд ли последний, это было не важно, пока они могли дарить друг другу наслаждение. Нет, Брок не любил Гидру, но жаждал ее, желал принадлежать ей, потому что этот исполинский осьминог был единственным честным ебарем в жизни Брока. Горячие, соленые слезы потекли помимо воли, Брок жалобно заскулил, понимая, как жалок он сейчас, но поделать с этим ничего не мог, алкоголь сорвал все барьеры и кордоны, обнажая душу, вытаскивая ее самые неприглядные места на всеобщее обозрение. За все время, которое он провел в узилище, он первый раз возблагодарил всех богов за то, что он один, нет никого и ничего, что могло бы увидеть его слабость. Пробуждение ознаменовалось адской головной болью, которая словно каской накрыла голову и давила, давила и давила. Брок боялся даже пошевелиться, но чувствовал, что и желудок тоже бунтует. Хотелось выблевать все, что бултыхалось у него внутри, прямо на пол, но убирать блевотину ему было просто нечем, и он, превозмогая адскую боль, добрался до туалета и, согнувшись над унитазом, изверг остатки пиршества с горькой желчью пополам. Отплевавшись, Брок спустил воду и, накрыв крышкой унитаз, устроил на нем голову, положив ее на руки. И ему было совершенно плевать, что сидит он на холодном бетонном полу, что может застудить себе самое главное, он просто хотел спать, но лежа, ловил адский “вертолет”. И единственная возможность поспать была вот так — на крышке унитаза. Броку снились сны, и во сне он лежал в снегу, и ему было очень холодно, а потом что-то изменилось, и он почувствовал тепло, живое, настоящее тепло. Что-то пробормотав, Брок удобнее свернулся, стараясь закутаться в это тепло, и провалился в спокойный, здоровый сон без сновидений. Проснулся он от звуков, которым в его каземате неоткуда было взяться. Это были звуки шагов, какое-то мерное шуршание, и тихо-тихо играл джаз. Брок вскинулся на кровати, только сейчас понимая, что на торшер снова натянут абажур, чтобы свет лампы не слепил глаза. Как мог тихо, Брок сел на кровати, натянул ботинки, пренебрегая шнуровкой, даже не успел проверить, что на нем надето, и заглянул в гостиную, как для себя окрестил это помещение Брок. Увиденное привело Брока в шок, он протер глаза и мысленно выматерился, уверенный, что у него глюки. Обычный делирий, или по-простому белая горячка. Он смотрел через щелочку в двери, как Стив Роджерс, непогрешимый Капитан Америка, орудовал щеткой и совком, прибирая стеклянное крошево. Не верующий ни в каких богов Брок перекрестился, словно этот архаичный жест действительно мог отпугнуть демонов, которые ему виделись. Ничего не случилось, Роджерс, отклячив охуенную задницу, на которую Брок частенько залипал, понимая, что не про его честь, потому что даже если хозяин этих тылов еще и позволит к ним прикоснуться, то вот Гидра никак не оценит ебли на стороне. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Роджерс, даже не повернувшись к нему, а продолжая убирать учиненный Броком разгром. — Нормально, — ошарашенно ответил Брок, переставая понимать, что тут происходит. Роджерс плавно развернулся, оторвавшись от сметания осколков и лучезарно улыбнулся. Случись такая улыбка года четыре назад, Брок бы отринул все сомнения и побежал бы на этот безмолвный зов, чтобы кинуться в объятия такого охуительного мужика. Но сейчас он был повязан с Гидрой, и любовники на стороне для него были запретны. Все это пронеслось в голове вихрем непонимания, оставив после себя ощущение неправильности происходящего. Роджерс не мог быть здесь. Никак не мог, в принципе. Но вот он — живой и улыбающийся — подметал засранный Броком вчера или позавчера пол. Брок только сейчас понял, что на нем ничего нет, зачем-то прикрыл ладонями утреннюю эрекцию и, нацепив розовых монстров, звеня, направился в туалет. Стесняться он разучился очень давно, тем более что Роджерс вернулся к своему занятию. Только облегчившись и умывшись, Брок понял, что воняет от него совершенно омерзительно, и залез в душ, дабы смыть с себя этот мерзкий кислый запах блевотины и сортира. Когда он, накинув на бедра полотенце, вышел в гостиную, Роджерс сидел за столом, а вокруг одуряюще пахло кофе, сваренным совсем недавно. Брок оглядел стол и увидел на нем большой стакан из дорогущей кофейни, в которой бывал не чаще раза в месяц. Запах проник в нос, лаская обонятельные рецепторы, и у Брока рот наполнился слюной. Он, словно зомби, протянул вперед руку, совершенно не соображая, что делает, и Роджерс поднялся, вкладывая ему в руку пинтовый стакан. — Угощайся, — улыбнулся он. — Садись, я принес еды из ресторана, тебе, наверное, надоели сухпаи. Ничего не соображая, уверенный, что ему все это снится, Брок принял стакан и, усевшись на стул, отхлебнул горячий, ароматный напиток, именно такой, какой он любил: чуть пережаренная арабика, дающая интересную горчинку, соевые сливки, много сливок, и капелька ванильного сиропа, едва ощутимая. Откуда Роджерс узнал о его предпочтениях в кофе, тем более, в какой именно кофейне он берет этот кофе раз в месяц в последний день перед зарплатой, Брок понятия не имел. Он был уверен, что лежит сейчас в кровати, глядя в низкий потолок, и бредит тем, что к нему пришел кто-то живой. То, что этим кем-то окажется Роджерс, Брок точно не представлял. Сидящий напротив него Роджерс облизнулся, оглядывая его практически нагого, но не предпринял попытки добраться до тела. — Брок, — Роджерс принялся вытаскивать из рюкзака одуряюще вкусно пахнущую еду из его любимого ресторана, и Брок теперь точно уверился, что бредит. — Я знаю, тебе нравится там ужинать…поэтому принес кое-что. Ешь, испортится же. Одурев от сухпаев, которые никогда не любил, Брок еще раз глотнул кофе, блаженно улыбаясь, и понял, что если это все лишь плод его больного воображения, пусть так и останется, он хоть немного побудет в кайфе. Брок втянул запах еды: лазанья, салат Цезарь, свиные ребра в кисло-сладком соусе и яблочный пирог. От такого изобилия после сухпаев и воды жрать захотелось неимоверно, а сам Брок почувствовал себя узником, которого вообще не кормили несколько месяцев. Он, совершенно не стесняясь Роджерса, которого уверенно считал глюком, как и все остальное, принялся жадно поглощать пищу, словно боялся, что у него кто-то ее отберет. — Ну-ну, Брок, — Роджерс погладил его по влажным волосам, — не волнуйся, я не буду у тебя ничего отбирать. Это все я принес тебе. Брок поднял на Роджерса вопросительный взгляд, словно его галлюцинация могла разобрать в нем и негодование, и желание дать в морду и, одновременно, чтобы не уходил, чтобы остался здесь, с ним, потому что одному в этом царстве тишины было невыносимо. Брок шестым чувством понял, что Роджерс не заберет его отсюда, что он и есть тюремщик, этот поборник морали и справедливости, чертов Капитан Америка — его тюремщик. И Брок совершенно не понимал, зачем все это, зачем он нужен Роджерсу здесь, что тому от него надо. Или это действительно была просто галлюцинация? Его мозг, истерзанный одиночеством и тишиной узилища, не справился и решил отъехать, или он просто допился до белой горячки. Так или иначе, но вместо зеленых чертей и синих бабочек к нему явился Роджерс с любимым кофе и жратвой. В пользу того, что это глюк, говорило то, что Роджерс просто не мог знать такие мелкие предпочтения Брока, потому что о них и Роллинз-то только догадывался. А уж и не смотрящему в его сторону Кэпу точно было невдомек о том, какие Брок любит лакомства. — Я привез тебе ноутбук с фильмами, играми и книгами, — сказал Роджерс, как-то странно глядя на Брока, словно наслаждался зрелищем его похмельного и небритого. Брок ел лазанью, наворачивая ее выданной Роджерсом ложкой. Сейчас он был в том состоянии, когда ничего не понимал и, главное, не хотел понимать. Он не хотел ничего спрашивать, потому что точно знал, что не получит ответа. Вразумительного — так уж точно. Единственное, что Брок мог предположить, это то, что Непогрешимый узнал, что он работает на два лагеря, и теперь хотел сгноить его в этих катакомбах, вот только тогда он не должен был ни еды ему приносить, тем более из любимого Броком ресторана, любимые блюда, ни ноутбука, чтобы скрасить одиночество, да его самого тут вообще быть не должно было. Значит, Роджерс — глюк. Лазанья была вкусной, как и всегда, но Брок почувствовал, что его слегка мутит, и отодвинул еду. Еще раз посмотрел на Роджерса и, ничего не сказав, ушел в спальню, где рухнул на кровать и почти сразу же вырубился, надеясь, что на этом глюки закончатся. Проснулся Брок рывком, чувствуя, что что-то не так, но что, понял не сразу. Пахло кофе и едой. Брок вскочил с кровати, даже не надев розовых монстров, кидаясь в гостиную, чтобы увидеть собственными глазами. Сейчас он был уверен, что у него не галлюцинации, что он в здравом уме и твердой памяти. На столе стоял пакет из любимого ресторана, лежал ноутбук, провод питания которого уходил к неизвестно как взявшейся тут розетке. На стуле снова лежала одежда, поверх которой лежал триммер, чтобы можно было подстригать бороду. Две новые бутыли воды и сухпай на неделю. И записка, написанная аккуратным крупным почерком. “Брок, очень жаль, что ты был не в состоянии поговорить. Похоже, ты принял меня за свою галлюцинацию, но это не так. Я оставил тебе все, что, мне показалось, тебе может понадобиться, и чтобы не было совсем уж скучно. Я не знаю, когда приду снова, но не волнуйся, я не забуду про тебя и не дам тебе умереть тут от голода или жажды. Подумай, что тебе еще принести. Стив.” Брок несколько раз перечитал записку, в процессе надев тапочки, и ходил туда-сюда, позвякивая, разгоняя душную тишину. И очень-очень хотел, чтобы все это был глюк, что угодно, но только не то, что выходило на самом деле. Он был заточен в хуй знает где самим Стивом Роджерсом, который, значит, его и похитил. И теперь этот Роджерс ведет себя как маньяк, удерживая его взаперти в бывшем логове бутлегеров. Его никто не найдет, потому что, Брок был уверен, его никто не ищет. Почему-то Броку казалось, что Роджерс оформил ему долгосрочную командировку в какую-нибудь жопу мира с полным погружением. Проблема была только одна — Гидра. Его прекрасная хладнокровная любовница, которая будет звать. От зова Гидры член стоял до боли, не помогала никакая дрочка, поэтому Брок всегда приезжал к ней за день-два до того, как она начинала звать, чтобы сразу прийти и отдаться. Из этого бетонного мешка выбраться у него не было никаких шансов, и что с ним будет, когда он не ответит на зов, не примчится по первому требованию, Брок понятия не имел, потому что никогда не заставлял Гидру ждать. Не представляя, что творится в родной организации, Брок очень надеялся, что его исчезновение заметят и (нет, не побегут спасать, Гидра не отличалась милосердием) подберут ему замену. Одевшись, Брок открыл ноут, и сразу же залез в БИОС и поменял время на восемь утра. Глянув на дату, понял, что она тоже специально сбита, и выставил первое января. Так ему будет удобнее отмерять время своего заключения, не зарубки же на ножке стола делать, или на стенах царапать палочки. Достал из пакета холодную лазанью, ложку, заботливо оставленную ему маньяком Роджерсом, и принялся за еду, параллельно изучая, что за ноут ему оставили. На выданном ему ноуте оказался почти терабайт фильмов, полсотни гигабайт книг и десяток игр, все больше квесты и головоломки, но была и пара шутеров. Брок было обрадовался такому разнообразию, но потом понял, что это была подборка Роджерса. Фильмы по большей части тридцатых-сороковых годов, много документальных по истории, географии, про животных и прочее. Подборка книг была не сильно лучше. История искусств, биографии известных и не очень исторических деятелей, великих и простых художников, много книг по военному делу. Еще была классика и совсем чуть-чуть детективов. Когда Брок уже совсем расстроился от того, какую откровенную муру ему придется читать, чтобы хоть как-то убить время, он наткнулся на книгу “Премия Дарвина”. Почитал первые историй пять и понял, чем будет убивать время ближайшие день-два. Наверное, Брок должен был бы строить план побега, думать, как одолеть Роджерса и сбежать отсюда, вот только не был уверен, что сможет даже просто оглушить суперсолдата. Броку удавалось завалить Роджерса в тренировочном бою один раз из десяти, и он более чем здраво оценивал свои шансы победить его в реальной схватке. Особенно после сидения в этой мечте алкоголика. Как бы он ни старался, ни занимался каждый раз, когда просыпался, загоняя себя всеми возможными в данных условиях упражнениями, Брок прекрасно понимал, что Роджерс его сделает. Можно было, конечно, попробовать его зарезать “розочкой”. Подкараулить, когда он будет открывать дверь, воткнуть импровизированное оружие ему в бок и сбежать. Это был уже план, вот только плохой, потому что Брок не представлял, где находится и как отсюда выбираться. Но, так или иначе, попытаться стоило, вдруг получится. Брок не знал, когда Роджерс должен прийти в следующий раз, но теперь он даже не смотрел на выпивку, спал очень чутко, ведь любой звук в этой звенящей тишине был подобен набату. “Розочку” он заготовил заранее и спал теперь одетым. Сильно мешало то, что Брок жил по своим собственным часам, полностью оторванным от времени реального мира, до которого ему было никак пока не добраться, поэтому невозможно было сказать, придет ли Роджерс во время сна Брока или его бодрствования. Вот и приходилось быть постоянно начеку, словно он... Да почему же “словно»? Он на вражеской территории, и Роджерс — враг. Брок не надеялся убить национальное достояние, он надеялся его ранить достаточно сильно, чтобы тот не побежал за ним хотя бы сразу. Броку просто нужна была фора, совсем небольшая, и он убежит, сможет, справится. Через четыре дня по календарю Брока за дверью послышались характерные звуки вставляемого в замок ключа. Брок тут же схватил со стола давно заготовленную “розочку” и встал у двери так, чтобы резко засадить свое оружие Роджерсу под ребра, оттолкнуть и бежать, бежать, бежать отсюда как можно дальше. Брок резко погасил свет, оставив его гореть только в туалете, чтобы ему было хоть что-то видно, и приготовился. Секунда-другая, и вот распахнулась тяжелая дверь, и в помещение вошел Роджерс, нагруженный пакетами. Брок позволил ему сделать один шаг внутрь и бросился, метя острыми стеклянными зубьями “розочки” в печень. Резко выбросив руку вперед, Брок почувствовал, как попал в плоть, он еще надавил, толкая Роджерса, чтобы тот сделал хоть пару шагов вперед по инерции, и, не дожидаясь ответных действий, выскользнул за дверь, громко ею хлопнув… … И оказался в полной, кромешной темноте. Такого Брок не ожидал, он почему-то даже не подумал, что за дверью может не быть освещения, но сдаваться он не привык. Не теряя времени, Брок нащупал ладонью шершавую стену и постарался очень быстро идти, держась за нее. Сердце билось где-то в горле, Брок тяжело дышал, хотя он был уверен, что не успел еще потерять форму. Он не успел уйти далеко, когда дверь за его спиной распахнулась, освещая длинный коридор. — Брок, — Роджерс позвал его обиженно, так, словно тот не “розочку” ему в печень загнал, а не позвал на свидание. — Вернись, Брок, пожалуйста. Ты все равно не найдешь выход. Роджерс не бежал за ним, и Брок остановился. Сердце все так же частило, но теперь было понятно, что это от волнения. Стоя в темноте, разбиваемой светом из дверного проема, который почти весь загораживал Роджерс, Брок не знал, что ему делать. Прекрасно понимая, что его догонят, если захотят, Брок решил не выебываться и вернуться. По всему выходило, что самостоятельно он не сможет преодолеть этот бутлегерский лабиринт и сдохнет где-нибудь в закутке, если Роджерс не решит пойти его искать. Это было унизительно и омерзительно, но Брок развернулся и медленно побрел обратно. Когда Брок подошел к Роджерсу, тот притянул его к себе, обнял, прижал, словно соскучился по любовнику, а не узника своего навестить пришел. Брок отпрянул от него привычно резко, не желая, чтобы у его Гидры был даже малейший повод усомниться в том, что он больше ни с кем, кроме нее. Умом понимая, что он вряд ли сможет выбраться к назначенному времени, он все равно надеялся, потому что не собирался оставлять попыток. — Ну что ты, Брок? — ласково спросил Роджерс, а Брок только сейчас удивился, что национальное достояние называет его по имени. Из его уст это звучало настолько странно и непривычно, что Брок поежился. — Я тебя не обижу, обещаю. Окинув Роджерса оценивающим взглядом, Брок отметил, что Роджерс перевязал себя наскоро своей же рубашкой, оставшись только в футболке, а светло-голубые джинсы были залиты кровью почти по колено. Подумав, Брок счел, что у Роджерса поехала крыша, и не только потому, что он держал его здесь взаперти. Брок только что попытался его не просто убить, а серьезно ранить и оставить тут умирать, явно не планируя вызывать помощь. И, будь это не суперсолдат, Броку бы его план удался. А Роджерс отреагировал так, будто у них вышла короткая размолвка, и они уже помирились, да еще тискать его принялся. И говорит с ним так ласково… — Роджерс, — рот Брока скривился в подобие улыбки, — ты вообще здоров? — Что натолкнуло тебя на мысль, что я могу быть не здоров? — осведомился Роджерс, давно уже закрыв дверь на ключ, который висел у него на связке. Брок уже прикидывал, как бы эту связку достать. Но для этого надо было, по-хорошему, раздеть Роджерса и уложить спать, чтобы тихо свалить, заперев его здесь. Ничего, суперсолдат выломает дверь, сможет. — Твое поведение, — честно ответил Брок. — Роджерс, у тебя от того, что ты Капитан Америка, герой и национальное достояние, совсем планка уехала, думаешь, можно живых людей похищать и под землей держать? Поняв, что Роджерс все пытается его прижать к стене и потискать, Брок вывернулся и уселся за стол так, чтобы наблюдать за своим тюремщиком. Тюремщик молчал, но виноватым не выглядел совершенно. — Брок, — Роджерс говорил мягко, ласково, словно с душевнобольным, — я знаю, что ты работал на Гидру. И знаю, как и для чего тебя использовали, помимо твоих прямых обязанностей командира боевой группы. Все внутри Брока сжалось и покрылось тонкой корочкой льда, а сердце, казалось, перестало биться. Роджерс знал про Гидру. Брок скрипнул зубами, пытаясь отогнать от себя ледяные щупальцы ужаса. Что ЩИТ мог сделать с его сокровищем, его ебливым осьминожкой? — И что же такого ты знаешь? — холодно спросил он. Нужно было удостовериться, точно знать, что именно знает Роджерс. — Говори, Кэп! — Ты уверен, что хочешь говорить об этом? — на лице Роджерса отразилась непонятная смесь эмоций, словно ему было больно от того, что он знает. — Я сижу здесь в тишине и пустоте, я готов пиздеть о чем угодно! — рявкнул Брок. — Так что я слушаю! — Я знаю, что твое начальство в Гидре использовало тебя… — Роджерс замялся, но продолжил. — Использовали тебя как безотказную шлюху. В жизни Брока было мало моментов, когда он испытывал подобное несказанное облегчение. Он постарался сделать морду кирпичом, дабы не выдать своих истинных чувств, радуясь, что Роджерс не эмпат, да вообще плохо разбирается в хитросплетении чужих эмоций. Значит, Роджерс знал точно то же, что знали непосвященные. Это было очень хорошо. Но ответа на вопрос, почему он заточен здесь, не давало. — Ну использовали, и чего теперь? — безразлично спросил Брок. — Роджерс, как все это связано с тем, что я сижу здесь? И сколько это будет продолжаться? — Брок, пока никто, кроме меня, не знает, что ты работал на Гидру, — начал Роджерс, принимаясь разбирать пакеты. — Поэтому я спрятал тебя, чтобы ты не пострадал в заварушке между Гидрой и ЩИТом. Я отпущу тебя, когда все уляжется. Обещаю. Брок хмыкнул, потому что был уверен, что никуда его спятивший Роджерс не отпустит, похитители не отпускают своих жертв, это он хорошо знал. Брок не мог понять одного — зачем? Что он такого натворил, что Роджерс решил его защищать таким странным образом? Или у национального достояния настолько поехала крыша, что ему и причина не нужна, захотел — спиздил Брока? — И с чего мне оказана такая сомнительная честь? — криво ухмыльнулся Брок, ожидая услышать все, что угодно. — Ты мне нравишься, Брок, — Роджерс смотрел на него прямо, улыбаясь чуть грустно. — Значит, нравлюсь, — зло сказал Брок. — Тебе жопу подставить, что ли? Если выпустишь — на, бери. Брок резко поднялся, спуская штаны вместе с бельем до колен и поворачиваясь к Роджерсу спиной, прогибаясь, держась за спинку стула. — Давай, мне не жалко! Еби и пойдем отсюда, — Брок чувствовал, что на него накатывает истерика, что он сейчас начнет тупо матом орать от идиотизма ситуации и ее же безысходности. Он обернулся, чтобы посмотреть на Роджерса, который замер, глядя на него нереально жаждущим взглядом, таким, что Брок даже испугался. То, что Гидра может не принять его после Роджерса, Брока сейчас почему-то волновало мало, он должен был выбраться отсюда, а со своим ебливым осьминогом он как-нибудь да договорится. Ему необходимо было выбраться из этого бетонного мешка, потому что еще немного, и у него реально поедет крыша. И плевать, что для этого надо подставить задницу Капитану Америке, да до Гидры он был бы даже не против такого расклада. Роджерс был мужиком на миллион, просто сам Брок был уже занят. Роджерс протянул к Броку руку и подошел, явно борясь с желанием коснуться, невесомо провел ладонью в миллиметре от смуглой кожи и вернул штаны с бельем на место, поцеловав Брока в висок. — Я не хочу так, — сказал он, отходя от Брока на пару шагов. — Я подожду, пока ты действительно захочешь меня. Сказать, что Брок охуел, — не сказать ничего. Он даже не сразу понял, что произошло, только осознал, что ебать его не будут. Выпрямившись, Брок развернулся к Роджерсу, который стоял в метре от него, и внимательно на него посмотрел. — Значит, — зло прошипел он, — ты хочешь взаимности? Ебаный насос, Роджерс, ты хочешь взаимности от человека, которого ты похитил и держишь взаперти против его воли. Ты точно ебанулся. Знаешь что, вали нахуй отсюда. Оставь все, что ты тут припер и вали, видеть тебя не желаю! Брок не мог понять, что случилось с всегда сдержанным, не допускающим ничего личного на службе Роджерсом, который был правильный до мозга костей. Но посмотреть под другим углом, а что, собственно, Брок на самом деле знал о Капитане Америка? Ничего. Только то, что тот показывал, а показывал он очень мало. Может, в, так сказать, интимной обстановке он был вот такой, каким Брок видел его сейчас? Живой, чувствующий, даже заботливый, но при этом с совершенно уехавшей крышей. На секунду взгляд Роджерса полыхнул такой яростью, что Брок подумал, сейчас на нем не останется живого места, но тот только сжал и разжал кулаки, а потом погладил Брока по волосам, а взгляд сделался грустный-грустный. — Я приду через пару дней, — пообещал этот странный Роджерс, от которого Брока аж трясло, настолько он не понимал, чего ожидать. — Тебе точно ничего не нужно? — Мне нужно выйти отсюда, — продолжал злиться Брок, хотя понимал, что дело это совершенно бесполезное. — Нет — иди нахуй. И Роджерс ушел, аккуратно закрыв за собой дверь, оставляя Брока в одиночестве. Стоя посреди своей гостиной, Брок смотрел на закрытую за его тюремщиком дверь, и думал о том, что Роджерс реально спятил. Интересно было, насколько давно и как он проходит медкомиссию. Или Капитан Америка ее никак не проходит? В пакетах была еда, вода, кофе и одежда. Ничего нового. Самым обидным было то, что из всего того, что у Брока было, совершенно ничего не подходило, чтобы открыть этот современный замок. Да Брок и не был взломщиком, ему давались только простые замки, и раз на раз не приходилось, а тут, судя по замочной скважине, было что-то новомодное, и ключ не только должен был иметь определенную форму, но и быть магнитным. Открыть такой замок без ключа для Брока было нереально. Через пару дней Роджерс не появился, а Брок поймал себя на мысли, что ждет его, как манны небесной. Он разбивал одиночество, с ним можно было поговорить, потому что разговаривать с предметами Брок считал признаком сумасшествия, а ему очень хотелось как можно дольше оставаться в здравом уме. Только через шесть дней по местному календарю Брока разбудило тихое лязганье замка. Он быстро вскочил, натянул на себя штаны и футболку, и вышел встречать Роджерса, точно зная, что кроме него, тут никто больше не появится. Дверь открылась, и вошел непогрешимый символ нации, таща в руках нечто здоровенное, Брок даже не сразу сообразил, что это сложенная беговая дорожка. Старая механическая беговая дорожка. Роджерс поставил ее к стене и скинул с плеч рюкзак. — Извини, — мягко улыбнулся он, — не смог вырваться раньше. Я тебе кое-что принес, чтобы от недостатка движения и солнечного света тебе не стало плохо. Брок расхохотался, чувствуя, что его захлестывает истерикой. Эта почти невинная забота о его тушке с учетом положения вещей была просто смешна. — Ты псих, Роджерс, — немного успокоившись, сказал Брок. — Натуральный ебаный псих. — Мне уйти? — насмешливо спросил Роджерс. И тут Брок понял, что не хочет, чтобы Роджерс уходил. Он устал быть один, хотя раньше одиночество его не тяготило, но здесь, взаперти, вдали от живых людей и человеческого общения, почти три недели не видя солнца, Брок согласен был и на свихнувшегося Роджерса, лишь бы не сидеть одному. — Нет, — Брок надеялся, что не сказал это слишком поспешно. Не хотелось, чтобы Роджерс подумал, будто имеет над ним власть, хотя Брок прекрасно отдавал себе отчет, что он весь в его власти. Роджерс мог в один прекрасный день просто уйти и больше не вернуться. Он мог погибнуть на миссии, ему могло просто надоесть играть с Броком, или он мог о нем просто забыть, или вернуться, но слишком поздно, и Брок уже помрет от голода или сойдет с ума. Брок больше всего боялся, что рехнется в этом почти комфортабельном аду на одного, поэтому был готов мириться даже с Роджерсом, только бы не одиночество, от которого ничего не спасало. Пока Роджерса не было, Брок облазил все сверху донизу, осмотрел замок, попытался даже вышибить дверь, но только отбил себе плечо и ступню. Брока нельзя было упрекнуть, что он не пытался выбраться, не искал выход, но, сказать по правде, он уже начинал поддаваться отчаянию и панике, потому что сбежать отсюда, пока Роджерса не было, было невозможно, а когда он приходил, Брок не представлял, как утащить у него ключ и телефон так, чтобы тот не заметил. Не хотелось даже думать об этом, но, судя по беговой дорожке, Роджерс не собирался его отсюда выпускать и после того, как Брок ему даст. И это еще при условии, что Роджерс согласится с ним трахаться, ведь он хочет какой-то мифической взаимности. Какая, ко всем чертям, взаимность, когда он держит его взаперти? Надо сказать, что сам Брок тоже не спешил прыгнуть к Роджерсу на член, если это не подарит ему свободу. Но скоро, Брок не знал, насколько именно, Гидра должна была позвать его, а это значило, если он не выберется отсюда и не доберется до нее, то Роджерс будет единственным спасением от выворачивающего все внутренности желания трахаться, которое будет затмевать все остальные потребности организма. — Я тебе кое-что принес, чтобы тебе было легче без солнца, — начал Роджерс, но Брок его перебил, ему нужна была ясность. — Каково условие моего освобождения? — сразу спросил он. — Условие освобождения? — не понял Роджерс или сделал вид, что не понял. — Да, Роджерс, условия освобождения, — повторил Брок, чувствуя себя идиотом. — Что мне надо для тебя сделать, чтобы ты меня отпустил? — Я не знаю, — растерялся Роджерс. — Я об этом не думал. — Заебись! — зло рявкнул Брок в пространство. — Он об этом не думал! Роджерс, мать твою, выпусти меня отсюда! От откровения, что Роджерс не думал о том, чтобы выпустить его, взгляд Брока подернулся кровавой пеленой, и он ринулся, чтобы дать своему тюремщику в морду. Кажется, он даже попал, вот только Роджерс легко скрутил его, вжал в себя, удерживая руки за спиной одной своей. Брок продолжал биться в его хватке, как муха в паутине, наплевав на тщетность попыток вырваться. — Тише, Брок, пожалуйста, — услышал он сквозь гул в ушах голос Роджерса. — Успокойся. — Успокоиться? — Брок перестал дергаться, но все еще оставался прижатым к Роджерсу. — Ты, блядь, понимаешь вообще, о чем говоришь? Пусти меня. Повинуясь просьбе, которая больше походила на приказ, Роджерс разжал хватку, и Брок тут же отпрыгнул от него на пару шагов. — Я не могу тебя отпустить, — вздохнул Роджерс. — Я еще не уничтожил Гидру, не стер следы твоего пребывания в ней. Брок, я пытаюсь тебя спасти, а это требует времени. — Спасти он меня пытается… — проворчал Брок. — А я тебя просил меня спасать? Ты, ущербный на голову супергерой! — Брок, мы должны быть вместе, как ты не понимаешь? — сокрушенно сказал Роджерс. — Я выпущу тебя, когда ты поймешь, что от меня не нужно убегать. Броку не нравился тон Роджерса. Казалось, что он говорит с душевнобольным дауном, который ни черта не понимает. Взяв рюкзак, чтобы совместить разговор с делом, национальное достояние начало его разбирать. — Быть вместе? — переспросил Брок, уже понимая, что говорит с психом. С конкретно поехавшим крышей суперсолдатом, против котого он тягаться был не в силах. — Роджерс, если я пообещаю тебе, что никуда от тебя не денусь, ты мне поверишь? — Брок, я понимаю, насильственный секс с начальством не улучшает характер и не приносит душевной покой, — начал он, — но то, что ты хочешь любой ценой вырваться и вернуться к своим насильникам, говорит о тяжелой моральной травме… Роджерс говорил что-то еще, но Брок его не слушал, он стоял, глупо распахнув в удивлении рот, потому что не представлял, что Капитан Америка вообще знает что-то подобное, словно учебник по психиатрии прочитал. И даже что-то оттуда запомнил. — Погоди, — перебил его Брок, теперь понимая, что слухи сыграли с ним злую шутку. — Погоди, Роджерс. Меня никто не насиловал. Никогда. Вообще никогда и никто. Тем более, высшее руководство Гидры. — Я понимаю, ты не хочешь признавать это, чтобы не стало еще хуже… — снова начал гнуть свое Роджерс. — Блядь, да ебаный ж ты в рот. Ау! Земля вызывает Стива Роджерса! — Брок помахал ладонью у него перед носом, пытаясь привлечь к себе внимание. — Ты говорил хоть с одним свидетелем? Или ты только довольствовался слухами, что распускались в Гидре? О том, как ты об этом узнал, мы поговорим после. — Успокойся, — попросил Роджерс, делая к Броку шаг и погладив его по плечу. — Если ты считаешь, что этого не было, хорошо, я больше не буду об этом говорить, чтобы не травмировать тебя. Но и отпустить не могу, ты сейчас уязвим для окружающего мира. — Значит ты меня не отпустишь, пока я не захочу с тобой секса искренне и всей душой? — Брок вздохнул, понимая, что коса нашла на камень. Роджерс его просто не слышал. И что с этим делать, Брок представления не имел. Но теперь он хотя бы понимал, о чем Роджерс говорил в прошлый раз, имея в виду взаимность. Он считал Брока чертовой давалкой. — Пока ты не захочешь быть со мной, — спокойно поправил его Роджерс. — А как ты узнаешь, что это будет взаимно? — осторожно поинтересовался Брок, пытаясь понять, как вообще общаться с этим Стивом Роджерсом, который был совершенно не похож на того, кого Брок знал по ЩИТу. — Я узнаю, — уверенно ответил Роджерс. — Не волнуйся, Брок. Я узнаю. Повисло молчание. Брок не представлял, как его заполнить и чем. О чем можно было поговорить с тем, кто держит тебя взаперти против твоей воли? Вот Брок и не знал, о чем поговорить. Роджерс тоже не спешил вести задушевные беседы, просто выкладывал на стол все, что притащил. Как обычно, это были еда, вода, смена одежды. На этот раз он притащил еще комплект постельного белья и полотенце. Брок молча взял его и пошел перестилать кровать. Ощущения от присутствия Роджерса были очень странные. Он приходил только третий раз, но первый раз Брок посчитал его глюком, второй — попытался зарезать и выгнал взашей, и вот третья их встреча, в которой они все уже друг другу сказали, и, в общем-то, Роджерс мог уже и валить, но Брок чувствовал, что как только тот уйдет, он снова начнет сходить с ума. Одному оставаться не хотелось до одури, Броку казалось, что он начинает иррационально бояться одиночества, что в одиночестве у него начинается паника. Вот только чем им вдвоем заняться, Брок не представлял. Как вообще он должен взглянуть на него иначе, чем на своего тюремщика, если им даже поговорить было не о чем, не говоря уже о какой-нибудь совместной деятельности, которая, по идее, должна сближать? — На, — протянул Роджерсу Брок сложенные простыни и наволочки от предыдущего комплекта. — Почему ты стал работать на Гидру? — вдруг спросил Роджерс. Брок удивленно вскинул брови. Он предполагал, что у национального достояния могут появиться вопросы, но не думал, что так скоро и такие. — Деньги, Роджерс, — ответил Брок, не желая вдаваться в подробности того, что привело его в Гидру. На самом деле все было немного не так. Брок только уволился из армии, не представляя, куда теперь податься, отчаянно были нужны деньги, и он, тогда еще молодой и глупый, взялся за первую попавшуюся работу, не задавая вопросов. Это его и сгубило, потому что после первого контракта был второй, третий, и вот он уже знает слишком много, чтобы просто взять и уйти. — И ты никогда не хотел уйти? — Роджерс складывал в рюкзак белье и грязную одежду. — Роджерс, я совершенно не хочу вести душеспасительных бесед, — Брок устроился за столом, принимаясь за ужин из любимого ресторана, пока тот еще не остыл. — И я не собираюсь с тобой обсуждать ни Гидру, ни ЩИТ, ни твое или свое к ним отношение. — Ладно, — кивнул Роджерс, сидящий напротив него. Пока Брок ел, сидели в тишине, но это была не давящая тишина одиночества, а уютная тишина. В присутствии Роджерса не так давили стены, не звенело в ушах, не хотелось кричать от отчаяния. — Слушай, ты мне чего-нибудь нормально посмотреть и почитать можешь принести? — спросил Брок, потому что роджеровская подборка была сильно на любителя. — Я люблю фантастику. И смотреть, и читать. — Хорошо, Брок, — улыбнулся Роджерс, протянул к нему руку и погладил пальцы. — Может быть посмотрим кино? — Кино? — удивился Брок, который думал, что Роджерс сейчас уйдет, как только он доест, и судорожно придумывал, как его оставить здесь еще хоть на чуть-чуть. — Давай кино. Они, странно не сговариваясь, решили устроиться на кровати, и Роджерс притянул не сопротивляющегося Брока к себе, обняв одной рукой. Ноут стоял на коленях, шурша кулерами и согревая ноги. Как ни странно, Броку было хорошо и уютно сидеть в обнимку с Роджерсом, чувствовать его тепло рядом, уверенную руку, чуть поглаживающую плечо. Просто чувствовать рядом его присутствие. За четыре года “отношений” с Гидрой он успел забыть, как это — чувствовать кого-то так близко, обниматься с кем-то теплым. Брок не мог сказать, что любил Гидру, сложно испытывать любовь к чему-то подобному — исполинскому, древнему. Он был очарован ею, и иногда думал, что не без ее магии. Но Броку было все равно, он желал, его желали, это был идеальный симбиоз, в котором он давал то, чего она хотела, получая взамен невероятное наслаждение. И то, что ценой за это наслаждение раз в полгода был отказ от любых других интимных связей, он принял легко. Это была малая цена, ведь Брок все равно не сходился ни с кем надолго, а от недоеба ему хватало игрушек. Тем более, что никто бы не смог сравниться с Гидрой, которая не только трахала так, что мозги отключались и выстреливали спермой при очередном оргазме, она еще делилась с Броком своими ощущениями, и точно знала, как сделать ему хорошо. И Брок каждый раз ждал дня солнцестояния, чтобы на неделю утонуть в блаженстве. Там, глубоко под землей, наедине с Гидрой, ему никогда не было ни страшно, ни одиноко, ни еще как-нибудь неприятно. И сейчас, после долгих недель заточения ему было так же уютно с Роджерсом, потому что он не был сейчас один. Брок не был уверен, что подошло бы любое живое существо, лишь бы не быть в одиночестве, но Роджерс явно действовал на него положительно. Если не брать в расчет тот факт, что это он тут и запер Брока. Фильм перевалил за середину, когда Брок почувствовал, что у него закрываются глаза, хотя, вроде бы, встал он совсем недавно. Но он вообще заметил, что стал спать вразнобой, иногда не засыпая целые сутки, а иногда мог проспать больше двадцати часов. Зевнув, Брок не заметил, как совсем уютно привалился к Роджерсу, устроив голову у него на плече, и задремал. Проснулся он в гордом одиночестве, заботливо укрытый одеялом, и в первый момент ничего не понял, а потом закричал, выплескивая все свое отчаяние. Роджерс ворвался в ту же секунду, сгребая Брока в охапку, прижимая к себе, убаюкивая. — Я бы не ушел, не разбудив, — шептал он. — Брок, все хорошо, успокойся, я еще здесь. Брока крупно колотило, он так хотел проснуться вообще не здесь, а дома, в своей уютной квартирке, а еще лучше в сплетении прохладных щупалец, в которых он всегда спал, умаявшись от секс-марафона, словно в колыбели. Брок внезапно понял, что если снова останется один, то просто сойдет с ума, не выдержит больше всего этого. А скоро его должна была позвать Гидра, и тогда он просто расшибется об дверь, пытаясь вырваться на свободу. — Какое сегодня число? — спросил Брок, когда его немного отпустило и он выбрался из объятий Роджерса. Стыдно за свой срыв ему не было, он счел, что лучше голова по этому поводу будет болеть у тюремщика. — Девятнадцатое, — ответил Роджерс. — Спасибо, — Брок не был уверен, что ему скажут, поэтому поблагодарил искренне. Теперь он хотя бы знал, сколько осталось до его личного кошмара. — Мне надо идти, Брок, — Роджерс погладил его по волосам и поднялся. Брок почувствовал, как его опутывают липкие тенета страха, пальцы дрогнули, и он тут же сжал руки в кулаки, чтобы не выдать Роджерсу своего истинного состояния, хотя и его вопля, когда он проснулся один, было вполне достаточно, чтобы понять, что у него едет крыша. — Провожать не буду, где выход — знаешь, — Брок улегся, укрывшись одеялом с головой. Он чувствовал, как Роджерс провел рукой по импровизированному кокону, касаясь плеча, спины. А Брок хотел, чтобы он или совсем остался, раз не выпускает его отсюда, или свалил уже нахер, потому что ожидание, когда он снова останется один, было просто невыносимо. — Пиздуй уже, Роджерс. Проваливай, я сказал. Молча встав с кровати, Роджерс действительно ушел. И потянулись бесконечные часы ожидания. Ожидания, когда один день сменит другой, когда придет Роджерс и принесет нормальной жратвы и кофе, когда его позовет Гидра, когда он окончательно рехнется, потому что даже его идеальное психическое здоровье трещало по швам. Брок радовался тому, что у него еще не начались глюки, хотя даже в этом он не мог быть стопроцентно уверен. Обычно долгожданный, в этот раз зов не принес Броку счастья, потому что он не мог быть рядом, чувствовать под рукой прохладную скользкую кожу, крепкие объятия щупальца и засосы присосок. Все, что он сейчас чувствовал, это как горят огнем внутренности, терзаемые желанием трахаться. Брок проснулся от того, что дрочит, в паху тянуло, но это была не сладкая тяжесть предвкушения секса, это была жестокая необходимость трахаться. Словно Гидра наказывала за то, что его нет рядом с ней. Когда он первый раз самостоятельно собирался к Гидре, Брок проигнорировал указания Пирса приехать на день раньше, и почувствовал зов, только собираясь ехать. Как он доехал, Брок не знал, потому что все тело горело, хотелось хотя бы подрочить, но и это не принесло хотя бы маленького облегчения. Кончив почти сразу, как схватился за член, Брок знал, что это ненадолго, потому что тот и не думал опадать. Брок взвыл, запихивая в себя сразу три пальца, пытаясь хоть как-то унять бьющее через край болезненное желание, зная, что ничего не получится. Понимая, что это продлится всю неделю, пока Гидра снова не впадет в свой привычный анабиоз. Брок представления не имел, какие могут быть последствия, если Гидре не дать, но был уверен, что ничего хорошего его не ждет. Он дрочил, пока этот процесс не стал болезненным, и еще немного после. Трахал себя пальцами, хотя без смазки это было то еще удовольствие. Когда этого стало катастрофически мало, в ход пошла бутылка. Когда подходили к концу вторые сутки, в которые желание выкручивало Брока так, что кости трещали, он услышал, как в замке поворачивается ключ. Он дал Роджерсу полминуты, чтобы войти, закрыть дверь и поставить на пол рюкзак, и как был, в одних тапочках, запрыгнул на него, обхватывая руками и ногами. — Еби, Роджерс, харе политес разводить! — рыкнул Брок, потираясь об него всем телом. Не ожидавший такого нахрапа Роджерс на мгновение растерялся, а потом прижал к себе Брока, с силой провел ладонями по спине, сжал ягодицы, от чего Брок застонал, запрокидывая голову, и тут же почувствовал, как к его шее присосались губы. Все внутри напряглось до предела, Брок уже не мог ждать, больше не мог, он уже давно готов был дать Роджерсу по слюне, но тот выудил из кармана на клапане рюкзака баллон со смазкой. — Готовился? — хрипло усмехнулся Брок, и Роджерс, сглотнув, кивнул. Он в два шага преодолел пространство до стола, смахнув с него все, что там лежало, и уложил на него Брока, и тот тут же призывно выгнулся, пошло предлагая себя, потому что безумно хотелось почувствовать в себе что-то живое, отличное от бутылки. Хотелось почувствовать в себе прохладное, гибкое толстое щупальце, но сейчас, когда внутри все горело огнем, когда жар желания отключал все, кроме инстинкта трахаться, если такой вообще существовал, Брок уже был согласен и на член Роджерса. Рывком расстегнув джинсы, Роджерс быстро спустил их до колен и, налив смазки на пальцы, стал ласкать вход Брока, надрачивая свой просто огромный член. — Хуем, Роджерс! — не выдержал этой пытки Брок, которого словно разрывало изнутри, выворачивало наизнанку не просто от желания, от острой необходимости почувствовать в себе что-то, насадиться до упора и позволить оттрахать себя. Роджерс смотрел на него как заворожённый, словно не верил, что это происходит на самом деле, хотя охренеть тут стоило только Броку, потому что он решился на Роджерса, а не остановил свой выбор на ножке от стула. Брок застонал отчаянно, выгнулся на столе, и Роджерс отмер. Он ещё раз вставил в Брока пару пальцев, убеждаясь, что тот готов, и направил себя внутрь. Почувствовав, как в него проникает горячий, твердый член, Брок надавил Роджерсу пятками на задницу, понукая ускориться, и тот все понял правильно. Вошёл плавно, но быстро до самого конца и задвигался резко, часто, вдалбливаясь в Брока, словно отбойный молоток. Так нужно, так правильно. Брок извивался на члене, чувствуя себя почти идеально верно, именно этого — ебли здоровенным членом — ему не хватало, пока он корчился, сдрачивая руки до кровавых мозолей. От каждого мощного толчка, идеально попадающего по простате, Брок выл, потому что кричать он уже не мог. Он чувствовал, что разрядка близка, член можно было даже не трогать. Роджерс драл его так самозабвенно, во все глаза глядя на распластанного на столе любовника, и это, как ни странно, тоже безумно заводило. По краешку сознания промелькнула мысль о том, что теперь Гидра его не примет, но быстро испарилась, так сейчас было хорошо. Невероятно хорошо, правильно. Так, как надо. Роджерс трахал Брока так, что, казалось, монстр, по ошибке названный столом, не выдержит. Но тот и не думал трещать, хотя и поскрипывал. Брок почувствовал, что сейчас кончит. Не просто кончит, а взорвется, перестанет быть. Роджерс был охуенен в своей силе, власти, желании, которое словно разливалось из него, и Брок прикрыл глаза, пытаясь представить не его, но ничего не получалось, Роджерс стоял перед глазами, словно вытатуированный на внутренней стороне век. Пошлые шлепки тела о тело, шумное, прерывистое дыхание, стоны и хрипы наслаждения, скрип тяжёлого стола — все это слилось в немыслимо возбуждающую какофонию, и Брок закричал, кончая, заливая свой живот спермой. Но оргазм не принес удовлетворения, все тело продолжало гореть от желания, и только ощущение члена в заднице немного успокаивало. — Брок… — простонал Роджерс, собираясь выскользнуть из него, хотя точно не кончил. — Нет… — выдавил из себя Брок. — Еще. Ещё, черти тебя дери! Зов всегда творил чудеса, и Брок надеялся, что суперсолдатской выносливости у Роджерса хватит, чтобы заебать его вусмерть. И его хватило. Роджерс мог трахаться несколько часов кряду, что сейчас было так необходимо Броку. Брок не знал, сколько прошло времени, когда он в очередной раз кончил и понял, что отпустило. И сразу же навалилась вселенская усталость, ведь он практически не спал двое суток. Он лежал под боком у Роджерса и ни о чем не думал. Ему было на все плевать, потому что конкретно в эту минуту он был почти счастлив. Только где-то на периферии сознания звала и плакала Гидра. — Если ты уйдешь, пока я буду спать, — хрипло сказал Брок обнимающему его Роджерсу, — ты вернёшься к хладному трупу. — Спи, — Роджерс нежно поцеловал его в лоб. — Я никуда не уйду, обещаю. Когда Брок проснулся, вновь снедаемый желанием, Роджерс что-то читал в своем телефоне, лежа рядом с ним на кровати. По запаху свежего кофе Брок догадался, что он все же выходил, но успел вернуться до того, как Брок проснется. Не говоря ни слова, Брок вновь накинулся на своего тюремщика, собираясь затрахать им себя до изнеможения. Чтобы ни о чем не думать, ничего не помнить и не знать, чтобы вытрахать это странное чувство, тоску по Гидре, которая, Брок был уверен, больше его не захочет. Но он выберется и попытается. Обязательно попытается. Когда очередной этап секс-марафона подошел к концу, и они оба лежали без сил, Брок подумал, что у него есть шанс сбежать, когда Роджерс будет мыться, надо будет стащить его ключи и телефон, и сбежать. План был почти идеальный, оставалось только его осуществить. Весь на нервах от предстоящего побега, Брок даже есть не хотел, хотя Роджерс умудрялся таскать только то, что ему нравится, ни разу не ошибившись. И вот сейчас, лежа рядом, он кормил Брока практически с рук, но тому кусок в горло не лез. Брок весь извелся, опасаясь, что не сможет или стащить ключ, или телефон, или… множество всяких «или», но вот Роджерс решился таки пойти в душ. Зашумела вода, и Брок тут же кинулся к его штанам, в кармане которых лежала связка. Телефон валялся на кровати, и Брок понял, что для него он бесполезен, ведь он не знает пароля. Ничего, и так справится. Брок торопился, но запереть дверь снаружи успел. Он был уверен, что Роджерс сможет выбраться, не подохнет в этой треклятой дыре, и пошел как мог быстро в этой кромешной темноте, держась за стену. У него была пара минут форы, и он собирался воспользоваться ими. В тишине безмолвных подземных коридоров Брок слышал только свои шаги, шумное дыхание да гул в ушах, ему казалось, что он прошел уже очень много, когда услышал чужие шаги за спиной, а потом и увидел луч фонарика. Брок попытался бежать. Он отчаянно хотел выбраться, убежать из этой душной тишины на улицу, под порывы ветра, дождь, все, что угодно, только не пустые тягучие, словно патока, дни, которые не получалось ничем заполнить. Он не хотел сдохнуть тут из-за прихоти национального достояния. — Брок!, — рявкнул Роджерс, чуть не прыгнув к убегающему от него Броку, поймал, схватил за руку, резко разворачивая к себе. — Куда ты? — Я… Отпусти меня, Роджерс! — почти заорал Брок, где-то в глубине души он надеялся, что его кто-нибудь услышит. — Отпусти, я тебя умоляю. Я так не могу. Я не хочу тут сдохнуть. — Нет, Брок, — в свете фонаря взгляд у Роджерса был жуткий, — ты никуда не пойдешь. Ты мой. Нельзя сказать, что Брок не пытался, он очень пытался сбежать, но если против обычного человека у него еще были шансы, то против суперсолдата не было никаких. Снова оказавшись запертым в своей темнице, Брок даже не поинтересовался у Роджерса, как он вынес дверь так, что она осталась функциональна. Ему было все равно. Навалилась странная апатия, безразличие ко всему. Даже зов ощущался как-то смазанно, хотя тело и выкручивало желанием. Роджерс трахал его самозабвенно, полностью отдаваясь процессу, а Брок просто пытался заглушить зов. Через четыре дня, которые Роджерс провел с ним, Гидра перестала звать, и Брок полностью погрузился в свое новое, безразличное ко всему состояние. Роджерс появлялся сугубо нерегулярно, иногда оставаясь на день-два, иногда заходил только для того, чтобы принести еду. Иногда они трахались, но уже без того огонька, который полыхал между ними, когда Брока звали. Шли дни, недели, миновало несколько месяцев. Брок физически ощущал, что ему откровенно хуево. Он все больше просто лежал в кровати и пялился в потолок. Ему уже стало глубоко безразлично, что с ним будет дальше, он просто продолжал существовать по установленным не им правилам. Брок никогда не верил в существование депрессии, считал это блажью от избытка свободного времени и самодурством, от которого могут помочь терапевтические пиздюли или кросс в полной боевой выкладке. Но сейчас, казалось, начал понимать людей, которые оправдывали, по его мнению, свое никчемное состояние именно этим словом. Спустя почти полгода без солнечного света, хотя Роджерс и притащил ему витамины, включая витамин Д, и ультрафиолетовую лампу, Брок не хотел уже совершенно ничего. Прошло уже около месяца, как Брок забросил тренировки, и беговая дорожка просто пылилась в углу, позабытая и ненужная. Брок практически перестал есть, то забывал, то его просто воротило от запаха, не говоря уже о том, чтобы съесть хоть ложку, и это относилось не только к сухпаям и консервам, которых у него уже был здоровенный запас, это относилось и к тому, что Роджерс приносил из ресторана. Разных ресторанов. Брок перестал испытывать какие бы то ни было чувства, перестал хоть чего-то хотеть, единственное, про что он не забывал, так это про гигиену, словно это была ниточка, которая еще связывала его с реальностью. У него даже стоять перестало. Под это дело они перестали и трахаться, потому что Роджерс, попробовав поиметь безучастного ко всему Брока, расстроился так, что даже кончить не смог, и оставил безвольную тушку в покое. Но приходить не прекратил. Казалось, что для Роджерса не существует слова “нет”, что он, добиваясь своего, пойдет по головам, продавит, сделает все, чтобы получилось по его. Это было заметно и по службе, но тот Роджерс, с которым Брок работал, никогда и ни за что не стал бы запирать человека в темном подвале, чтобы добиться от него взаимности. Иногда Броку казалось, что Роджерс еле сдерживает гнев, старается изо всех сил, чтобы не двинуть ему, не сломать стол или что-то в этом роде. А потом снова становился ласковым и заботливым, чего тоже не было в Роджерсе, которого Брок знал до этого всего. Пока Броку не стало все вокруг безразлично, он довольно хорошо изучил своего тюремщика, и чувствовал, что это не тот человек, с которым он работал. Тот не позволил бы себе всего того, что творил этот Роджерс. Для того Роджерса не было личного, было только стремление истребить как можно больше врагов, заткнуть собой все возможные дыры, спасти всех, до кого мог дотянуться. Брок понял, что прошло почти семь месяцев, когда снова почувствовал зов, но он не принес ничего, кроме тоски. Гидра звала его, плакала, она молила о помощи, а Брок лишь лежал, глядя в серый потолок, который не было сил даже ненавидеть, и не сразу почувствовал, как из глаз по вискам потекли непрошеные слезы, но руки, чтобы их стереть, не поднял. Не было сил. Последнее время Роджерс появлялся очень редко, больше только для того, чтобы притащить ему еды и воды, хмурился, глядя на Брока, и заводил какой-нибудь непринужденный разговор, делая вид, что его собеседнику хоть сколько-то интересно. А потом притащил какие-то таблетки, приказав пить дважды в день. От таблеток стало легче. Брок даже смог собрать себя в кучу, чтобы вернуться к тренировкам, хотя все равно себя приходилось заставлять, но раньше не давалось и это. Начал снова есть, без аппетита, с трудом, но это было лучше, чем просто лежать пластом на кровати, невидяще глядя в потолок, и игнорировать все, что происходило вокруг, даже то самое ничего, которое тут было обычным делом. Время шло, Брок в нем даже немного потерялся, потому что перестал отслеживать дни, да даже и месяцы, предполагая, что прошло около полутора лет, как он здесь. Брок даже задумывался о самоубийстве, мечтал иногда нажраться до зеленых чертей, отравиться и больше не проснуться, но желание сделать Роджерсу назло, выжить любой ценой, выбраться отсюда не угасло в нем, не угасало ни на минуту, и Брок пытался грести, отчаянно пытался вернуть себе себя самого, чтобы пережить этот кошмар. В какой-то момент Броку стало казаться, что он жил так всю свою жизнь, потому что однажды не смог вспомнить, что было до того, как он очнулся в этом бетонном мешке. От этой мысли его накрыла паника, резко стало не хватать воздуха, и он далеко не сразу смог успокоиться. Нет, конечно, воспоминания вернулись в полном объеме, но на несколько мгновений Брок оказался в небытии. Чтобы не сойти с ума еще и от этого, он стал вести дневник, набирая в блокноте короткие заметки из своей жизни, словно это могло спасти его из этого кошмара. Несмотря на острое желание выбраться, увидеть солнечный свет, почувствовать дуновение ветра, закурить, в конечном итоге, хотя Брок давно бросил, он иррационально скучал по Роджерсу, привык к нему. Брок знал, что с ним происходит и, несмотря на то, что он не верил в психиатрию, он видел такое своими глазами, когда заложники закрывали своими телами террористов совершенно добровольно, не выдавали их, если прятались в толпе, или молились на лидера секты, который ограничивал свободу своей паствы. Это был стокгольмский синдром. И сейчас Брок ощущал именно эту болезненную привязанность, чувствовал, как у него течет крыша, хотя никогда не жаловался на психику. В тишине своего каземата Брок научился хорошо различать малейшие звуковые оттенки, и сейчас, услышав поворот ключа в замке, почувствовал, что что-то не так. Ключ поворачивался неверно, не так, как обычно, но это Брока совершенно не насторожило. Он был настолько поглощен упадническими мыслями о том, что так и сдохнет тут, когда Роджерс наиграется, потому что таких свидетелей не отпускают никогда, что даже не поднял головы от экрана ноутбука, пытаясь перечитать только что написанное. — Рамлоу? — удивлению во всегда уверенном, знакомом до последнего обертона голосе не было предела, и Брок поднял голову, чтобы посмотреть на Роджерса. Тот стоял в своем возмутительно обтягивающим все, что нужно и не нужно, костюме со щитом наперевес и пялился на Брока так, словно у того отросли рога и хвост. — Рамлоу, значит, — протянул Брок. Ему стало интересно, чего это его тюремщик такой взъерошенный и удивленный. — Что-то не так, Роджерс? Или ты ожидал тут кого-то другого увидеть? — Оденься, — попросил Роджерс, — я отвезу тебя в больницу. — Эй, Кэп, ты вообще в себе? — теперь пришла пора Броку удивляться, потому что чего-чего, а того, что Роджерс сам придет и выведет его на свет божий, он никак не ожидал. Брок не любил резких непредсказуемых перемен, которые не мог ничем объяснить, кроме как тем, что у него глюки. Он домечтался до того, что его спасают, и не кто-нибудь, а сам Капитан Америка, защитник сирых, убогих и вообще всех подряд, который уже около двух лет держал его взаперти. От вопроса лицо Роджерса стало сложным, Брок сумел прочитать на нем муку, но понять ее был не способен. — Да, я в себе, — заверил Роджерс, страдальчески заломив брови. — Одевайся, Брок, пожалуйста. Я отвезу тебя в больницу. Этому новому, не похожему ни на его бывшего начальника, ни на тюремщика, Роджерса хотелось спросить о многом. Хотелось дать ему в морду. Много чего хотелось, и Брок был рад этим желаниям, хоть и были они вяленькими. Одевшись, Брок встал перед Роджерсом в ожидании, тот закинул щит на спину и, поколебавшись, взял Брока за запястье и повел за собой, даже не выключив свет, только прикрыв дверь. Идя длинными запутанными коридорами, Брок понял, что сам бы ни за что не нашел верный путь наверх. Они выбрались на поверхность спустя минут двадцать довольно быстрой ходьбы в каком-то переулке, но Брок опознал окрестности Центрального вокзала. На Брока обрушилась какофония городской жизни, на улице морозец сковал льдом лужи, ветер кинул ему в лицо мокрые хлопья снега. Небо было темным, но даже из этого переулка было видно, как расцвечен город праздничными гирляндами к Рождеству. Роджерс потянул Брока за собой снова и посадил в свою машину. Брок был настолько в шоке от того, что наконец-то выбрался, наконец-то мог дышать свежим воздухом, что был дезориентирован, совершенно не веря в то, что это происходит на самом деле. — Можешь подать на меня в суд, — глядя на свои руки, лежащие на руле, сказал Роджерс. — Я не буду прятаться или отнекиваться, что это был не я. Я все равно собираюсь подать в отставку и… обратиться к психиатру. Брок задумался. Конечно, можно было и в суд на Роджерса подать, но почему-то он был уверен, что ЩИТ сделает все, чтобы оправдать национальное достояние, а вот его грязное белье перетрясут будь здоров. Еще и работа на Гидру всплывет. А даже если не всплывет, то наказание Роджерса, каким бы оно ни было, ему не вернет около двух лет жизни, которые он провел взаперти. Не восстановит съехавшую в ебеня крышу. Не принесет никакого удовлетворения, даже морального, потому что Роджерса никто не запрет в подвале без окон, у него будет комфортная камера или палата, если он действительно совсем больной на голову. — Нахуй, Роджерс, — отмахнулся Брок, совершенно не представляя, как ему теперь жить дальше. Его, скорее всего, признали погибшим или еще что-нибудь такое. Брок уже не помнил, говорил ли ему Роджерс, или нет. — Ты до сих пор в бессрочной командировке на секретном задании, о котором в курсе только я. Стал теперь, — словно подслушав его мысли, ответил Роджерс. — Зарплата, премиальные, даже деньги на мифические расходы, все на твоем счету. Ключи от машины и квартиры, и все документы, которые тогда были у тебя с собой, лежат в бардачке. Машина тронулась с места и быстро влилась в плотный манхэттенский поток. Брок, как завороженный, смотрел в окно, веря и не веря, что все закончилось. Он залез в бардачок и выудил оттуда свои вещи. Даже мобильник, который был выключен. Брок его включил и обнаружил, что тот полностью заряжен. Загрузившись и поймав сеть, телефон ожил в руках Брока, зажужжал входящими сообщениями. Неимоверным количеством входящих сообщений. Даже не взглянув на этот длинный список, Брок взял и удалил все подчистую, рассудив, что если он не ответил тогда, то сейчас уже точно поздно. Брок поглядывал на Роджерса и кожей ощущал между ними искрящееся напряжение какой-то недосказанности. Тот Роджерс, что держал его взаперти, любил его касаться, целовать, даже когда Брок оставался безучастным к процессу, этот же был совсем другим, напряженным, поглядывающим на Брока украдкой, словно запрещал себе на него смотреть. — Ты два года держал меня в хуй знает каком подвале, а потом пришел по всей форме и спас, словно принцессу, — Брок решил выяснить, что же нашло на Роджерса такое. — Поведаешь мне страшную тайну? — У меня раздвоение личности, — просто ответил Роджерс, а Брок не знал, смеяться ему или плакать. — Ты сейчас хочешь мне сказать, что меня держало взаперти твое безумное альтер-эго? — рассмеялся Брок. Это было самым диким, но при этом самым логичным объяснением происходящего. Брок чувствовал, что пленивший его Роджерс был не похож на обычно сдержанного и правильного Капитана Америку, но Брок не думал, что все настолько плохо. — Да, — Роджерс поник плечами. — Но это никак не снимает с меня ответственность… — Сука ты, Роджерс, — вздохнул Брок. — Эгоистичная сука, что один, что второй. Не снимает ответственность… — передразнил он. — Судить его. Ты слова никому не скажешь обо всем этом. Выплатишь мне все причитающееся, вручишь медальку какую-нибудь и отправишь на заслуженую пенсию. Потому что все, что я хочу, так это забыть весь тот пиздец, в котором я просуществовал два года. И пусть ЩИТ оплатит любое лечение, которое мне вдруг понадобится. — Хорошо, — сразу же согласился Роджерс. Больше за всю дорогу до больницы, принадлежащей ЩИТу, они не сказали друг другу ни слова. Роджерс сдал его в диагностическое отделение, Брока за пару часов просветили на всех возможных аппаратах, взяли кучу анализов. Как только пришли результаты, и Роджерса с ними ознакомили, он, не прощаясь, испарился, и Брок вздохнул спокойно. У него была анемия, истощение и авитаминоз, но все это лечилось быстро и просто. Броку предложили остаться в больнице на сутки, но он решил смыться, пока личности Роджерса не сменили друг друга, и его опять не сцапало себе помешанное на нем альтер-эго. Отказавшись от наблюдения, Брок вызвал такси, выключил телефон, оделся обратно в ту одежду, что на нем была, и спустился вниз. Его машина так и стояла на базе ЩИТа, легко завелась, и Брок рванул на побережье, хотя чувствовал, что что-то не то и не так. Он давно не слышал зова Гидры и надеялся, что ему просто нашли замену. Он торопился, очень торопился, но дорога до обшарпанного дома со входом в подземелье к Гидре не стала за два года короче. Брок бросил машину у гаража, удивился тому, что биометрический замок отреагировал на него, открыл дверь и весь на нервах вошел в лифт, который спускался чертовски медленно. Все время, пока Брок добирался до Гидры, он вспоминал, как Пирс ему рассказывал, как же это работает. Гидра была существом мифическим и обладала определенными возможностями. По сути своей нейтральная, она приносила удачу тому, кто проводил с ней время, кормил ее своими эмоциями, занимался с ней сексом. Она была чем-то вроде исполнителя желаний, только не напрямую давала то, что просили, а настраивалась и повышала удачливость в начинаниях. Красный Череп умудрился настроить Гидру на всю свою организацию, и в этом были сплошные плюсы, пока не обнаружилось, что связь работает в обе стороны, и если организация рушилась, Гидра тоже страдала, не в силах приносить удачу, а уж если она оставалась одна в дни зимнего и летнего солнцестояния, она начинала угасать. Брок распахнул дверь в темную пещеру, где надеялся увидеть знакомые переливающиеся голубоватые сполохи, но в пещере было темно и тихо, как и в его каземате. Брок поежился, словно снова вернулся в четыре стены, которые заменяли ему дом в течение последних двух лет. Включил фонарик и подошел к краю водоема, посветил в темную воду, но ничего даже похожего на останки Гидры не увидел. Гидры не было. Присев на корточки у края подземного озера, Брок закрыл лицо руками, потер его и, поднявшись, тяжело ступая, пошел прочь. Ему тут больше нечего было делать. В следующие несколько дней Брок получил все причитающиеся ему деньги, какую-то награду, как и обещал Роджерс, и выход на пенсию. Брок пытался жить, как прежде, словно ничего и не было, будто бы он действительно был на сверхсекретном и муторном задании с полным погружением, но каждый раз, выключая свет в спальне, Брок боялся, что опять проснется там, внизу, откуда нет выхода. Кричал ночами от кошмаров, просыпаясь на перекрученных, мокрых от пота простынях. Брок больше месяца мучился, строя из себя крутого, но все же пришлось признать — ему была нужна квалифицированная помощь психиатра. Выбрав самую дорогую престижную анонимную клинику, Брок убедился, что все его счета будут направлены в ЩИТ, и уже через два дня рассекал по коридорам в мягких тапочках. В клинике его почти не мучили кошмары, потому что он постоянно ощущал чье-то присутствие, и это чувство не-одиночества приносило покой. Как приносил покой ненавистный Роджерс, когда приходил и оставался рядом. И секс с ним был приятным, и, положа руку на сердце, если бы не обстановка, Брок был бы даже не против, а может быть, только за. Но Роджерс был где-то там, теперь совершенно недостижимый, и узнать, могло ли быть что-то между ним настоящим, а не его альтер-эго, и Броком было невозможно. Брок успешно лечился уже две недели, состряпав историю о том, как он попал в плен на секретном задании. Поверили ли врачи, было не очень понятно, но прописали какие-то таблетки, индивидуальную и групповую терапию и прогулки в зимнем саду, потому что на улице стояла зима. В том самом зимнем саду Брок и увидел Роджерса. Он тоже увидел Брока, дернулся, словно хотел подбежать к нему, но усилием воли заставил себя стоять на месте, только на лице отразилась вся боль, которую тот испытывал от невозможности подойти. Плюнув на все, Брок решился, потому что, если подумать, они оба были узниками его альтер-эго, и Роджерс был единственным, с кем Брок мог говорить откровенно, а он уже успел понять, что только откровенность действительно работает. Уверенным шагом преодолев разделяющие их с Роджерсом двадцать метров, он, отбросив все сомнения, остановился рядом с ним. — Привет, — улыбнулся Брок, потому что этому потерянному, грустному Роджерсу хотелось улыбаться, чтобы увидеть его улыбку. — Я Брок. — Стив, — несмело ответил Роджерс и тоже улыбнулся.