***
Эта фотосессия его доконает. Ястреб солнечно улыбается, плавно меняет позы, играет лицом и руками. Он фотогеничный и знает свои удачные ракурсы, рабочую сторону и самые выигрышные позы, и хороших кадров за сегодня наверняка хватило бы на приличный фотомук, но фотограф Кироку-сан всегда был тем ещё перфекционистом, за что Ястребу время от времени совсем не по-геройски хочется его прибить. — Не то! Всё не то! Ястреб, птица ты моя драгоценная, где эмоции?! Где чувства? Что пойдёт на обложку?! И снова улыбка, плавные движения, звон и дребезжание аксессуаров — кажется, в этот раз на него решили нацепить всю новую линейку сразу… — Не то! Ястреб шумно вздыхает, закатывает глаза и с безграничной усталостью проводит ладонью по лицу. Всё, чего он хочет — поскорее закончить с этой съёмкой, вернуться в гостиницу, упасть и не вставать до утра. Или нет, сначала поесть… Хотя есть риск уснуть прямо над тарелкой. Тогда выпить кофе, поесть, вернуться в гостиницу… Или поесть прямо в гостинице… — Великолепно! Вопль фотографа бьёт по ушам. Ястреб едва не цепляет кольцом серёжку, смотрит на Кироку-сана озадаченно, с недоумением. — Это идеально! Именно то, что надо! Лучшая обложка этого года! — А? — Ястреб не понимает, что происходит. Может, он всё-таки заснул? Он делал ровно то же самое, что и до этого, может, наконец-то поймали нужный момент… — Кироку-сан, ты меня интригуешь. — Да ты подойди, посмотри! Можешь же! — Кироку-сан почти пританцовывает, любуясь заветным кадром. — Да взгляни, взгляни — атмосферу можно пощупать! Вот это эмоции, птичка ты моя, вот это харизма, а не пустая обёртка! Тираж разлетится с полок! Прямо так уж разлетится… Неужели были какие-то сомнения, все журналы с его лицом на обложке сметали с полок в первые же часы, чему так удивляться? Ястреб подходит, всё так же ничего не понимая и мечтая о кофе. Что же так восхитило стреляного воробья Киро… Ястреб смотрит на злополучный кадр, вздыхает и снова проводит ладонью по лицу. Господи, он же с первых минут фотосессии только это и хотел сделать, неужели можно было… Да какая уже разница, главное — похоже, они закончили, можно отдохнуть, даже не верится… — Господин Ястреб! Или нет. — Господин Ястреб, там… — у молоденькой секретарши, влетевшей в павильон, такие перепуганные глаза, будто «там» как минимум вломилась вся Лига Злодеев во главе с Шигараки верхом на крылатом Ному. — Там вас хотят!.. — Лестно, — на автомате отзывается Ястреб. Хочется потереть лицо, но его так наштукатурили, что почти наверняка тональный и пудра попадут в глаза, а это не слишком приятно. — Ой… в смысле, там вас спрашивают… вас ждут. К вам пришли! — Господи, да соберись ты, — заходит следом секретарша постарше, дорабатывающая здесь последние недели и уже, похоже, отчаявшаяся обучить новенькую, и тяжело вздыхает. — Господин Ястреб, господин Старатель ожидает вас в холле. Просил передать, чтобы вы не торопились, он подождёт. Ястреб давится воздухом и судорожно кашляет, случайно крылом сбивает с ног визажиста, подбежавшего, чтобы похлопать его по спине. — К-кто?.. В смысле, я услышал, но ещё раз — кто?! — И для меня тоже повторите, — сипит уже далеко не такой бодрый голос за спиной. Кироку-сана слегка потряхивает — среди фотографов чуть ли не легенды ходят о Старателе, в частности, о том, что по своей воле он к фотостудиям не подходит на пушечный выстрел. — Господин Старатель ожидает вас в холле, — спокойно повторяет секретарша. — Юми, соберись, будешь так трястись перед клиентами — долго тут не продержишься. Что-нибудь передать господину Старателю? — Да мы, в общем-то, уже закончили… — Кироку-сан рыскает глазами по павильону, будто пытаясь поймать какую-нибудь идею. — Как раз перед вашим приходом. Собственно… Может, предложите ему нашу визитку?.. Под шумок Ястреб забирает куртку и выходит из павильона. Судорожно — мелочно — прикидывает, как бы покинуть здание, минуя холл. Здесь ведь должен быть чёрный выход, правда? Хотя глупо, некрасиво и невежливо — Старатель знает, что он здесь, зачем-то хочет с ним встретиться, даже лично сюда явился… Надевай маску, Ястреб, тебе не привыкать. Так нельзя. Одно только упоминание Старателя так его подкосило. Что он, птенец неоперившийся? Соберись, что там секретарша говорила — «будешь так трястись — долго не продержишься»? Вот, очень актуально. Возможно, это просто визит вежливости. Старатель большое значение придаёт формальностям. Соберись, Ястреб. Дотерпи до вечера, успокоительное и подушка — твои верные друзья. Когда Ястреб видит Старателя у стеклянных дверей фотостудии — ему кажется, что на него набросили ловчую сеть: двигаться резко становится тяжело, почти невозможно. Или, может, это просто навалившаяся усталость. Маска, Ястреб. Маска. Старатель протягивает ему банку кофе, и Ястреб мигом возвращает на лицо привычную — ненавистную — улыбку. — Спасибо! Ты мысли читаешь, даже на расстоянии. Я в последние пять часов только о кофе и мечтал, но эти изуверы не давали ни секунды перерыва, представляешь? А у меня за плечами восьмичасовой патруль! Ночной, между прочим! Профсоюза на них нет… — Выглядишь уставшим, — просто говорит Старатель. И это первые слова, которые Ястреб от него слышит за последние три недели. — Ты просто мастер делать комплименты, — с готовностью отзывается Ястреб, постаравшись сделать иронию максимально очевидной. Он выглядит роскошно и безупречно — над ним полтора часа в общей сложности корпели стилисты и визажисты, эту фотосессию будут обсасывать долго и нудно, но всё равно не найдут, к чему придраться, ему… ему хочется умыться в ближайшем фонтанчике для птиц, вытащить из орбит и прополоскать в том же фонтанчике глазные яблоки, повыть в подушку и уснуть. У Ястреба больные глаза, больной взгляд, и никакие капли этого не скроют, даже если и уберут красноту. — Ты давно толком не спал, — продолжает Старатель. Взгляд у него неуютно-цепкий, внимательный. Ястребу не нравится то, что он видит. И чего не видит. Враждебности. Обиды. Негатива в принципе, насколько это вообще можно сказать о Старателе. — Ну а когда мне? Номер один уже почти месяц на больничном, кто-то же должен блюсти порядок, справедливость и мирное небо над головой, и этот кто-то — я! А я, между прочим, ещё растущий организм, мне нужен десятичасовой сон и курица с имбирём. Пожалуйста, купись на бодрый тон и напускную беззаботность, или хотя бы поддержи эту игру в «ничего не случилось, жизнь прекрасна». Вот курица с имбирём точно не помешала бы. Да и вообще, любая курица. Любая еда. Что за бред вообще. Какое право он имеет любезничать со Старателем, как со старым приятелем? — Если бы не эти твои фотосессии, у тебя было бы куда больше свободного времени, о котором ты так мечтаешь, — Старатель смотрит на него с тем самым стереотипным родительским укором, с каким обычно говорят «это всё потому, что ты слишком много сидишь за компьютером». Прекрасно, замечательно. Только родительского образа не хватало для полного счастья. Что же дальше — эдипов комплекс или комплекс Электры? — А как же фансервис? Вся страна жаждет моего грешного тела… — Такого уж грешного, — кажется, воспринимать всё буквально — семейная черта Тодороки. По крайней мере, по собранной информации у Ястреба сложилось именно такое впечатление. — Ты даже не представляешь, — усмехается Ястреб и страдальчески урчит животом. — Ну-ну, друг мой, что за брачные песни китов… Старатель смотрит на него странным, нечитаемым взглядом. Ястребу по-детски хочется закрыть глаза ладонями, чтобы «я никого не вижу — значит, и меня никто не видит». Или «я в домике». — Пойдём пообедаем, грешник. Или поужинаем. …пожалуйста, не надо оставаться со мной наедине. — Между прочим, я ещё не завтракал. —…я, конечно, подозревал, что для полёта желательно быть лёгким, но ты перебарщиваешь. Ястреб смеётся. — Не знаешь, где здесь есть нормальная курица? Я этот район плохо помню, редко тут бываю. В последний раз, вро… — Знаю. Пройдём пешком. Тут недалеко. Ты безжалостен. Ну же, посмотри на меня этим своим рентгеновским взглядом, увидь, что я места себе не нахожу, не знаю, что тебе сказать, чтобы не испытывать при этом отвращения к самому себе, вспомни о неотложных делах и уйди. — Чур, ты угощаешь! — Без вопросов.***
Ястреб зябко ёжится. Они не общались почти три недели — с тех пор, как Старатель уехал из Фукуоки. Не было времени, оба были заняты, да и… Кого он обманывает. Себя, разумеется. И весь мир заодно. Ему страшно. У Старателя есть все поводы его винить и ни одного — искать с ним встречи. Разве что для того, чтобы высказать обвинения в лицо. Но раз всё ещё не высказал — значит, причина не в этом. А ведь именно он и искал. Дважды с Торико-чан, секретарём в агентстве Ястреба, связывались из агенства Старателя. Просили о встрече. Дважды Ястреб паниковал и вываливал на Торико-чан бесконечный список уже запланированных дел, оставляя на её совести выбрать подходящие, чтобы аргументировать, почему встретиться никак не получится, увы-увы. Конец года, подтягиваем хвосты, ни секунды свободной. Старатель не дождался ответа и пришёл сам. Ястреб как знал, что не стоит соглашаться на съёмку в Мусутафу. Какой же ты трус. Всю жизнь думаешь от себя и от него бегать? Старатель смотрит на него без враждебности. Справляется о работе агентства, об успехах в расследовании — не называя имён, просто высказывает надежду, что «твои труды окупаются». Ястреб фанател по этому человеку со своих шести лет, почти сталкерил, но чего ожидать от него в плане манеры общения — не имеет даже представления. Тодороки Энджи меняется и не поддаётся его анализу. — Ты какой-то слишком плюшевый, — констатирует Ястреб, надеясь хоть этим бредом слегка разрядить атмосферу, и набивает рот имбирной курицей. — Плюшевый? — Старатель озадаченно поднимает брови. Бровь. Левая сторона лица остаётся почти неподвижной. Ястребу тяжело смотреть на его шрам. — Ну да. Вот сейчас заору, как Посмотри-кун, что «Старатель изменился, он уже не торт»… — Я не понял, что ты сейчас сказал, — Старатель почти не меняется в лице. — Да забудь… Говорю, слишком доброжелательный ты какой-то. Как плюшевый ты. В смысле, как игрушка плюшевая, знаешь? У меня в детстве была такая. Плюшевый Старатель, — Ястреб трещит, старается максимально занять пустой болтовнёй время и пространство, потому что серьёзный разговор он сейчас просто не вынесет. У него и так маска держится даже не на честном слове — на простом осознании, что снимать её нельзя, потому что будет ещё хуже. — Я представлял, как он дышит огнём и сжигает всех злодеев. Делал маленькие крылья из своих перьев и отправлял летать по комнате. — Дракона из меня ещё не делали, — задумчиво тянет Старатель. Кажется, он всерьёз пытается это представить, и это почти мило. — Ты главное не гугли, а то раздумаешь защищать человечество… Нет, правда, это была моя любимая игрушка! Я столько лет спал с ней в обнимку! — Лестно слышать. — Думаешь, я шучу?! — Ястреб отправляет в рот сразу три кусочка карааге, почти не жуёт и делает могучее глотательное движение. — Я с детства твоим фанатом был, я не рассказывал? — Я тебя понял. Я польщён. Ястреб слишком занят попытками удержать на месте маску и обломки душевного равновесия, и упускает момент, когда Старатель немного подаётся вперёд. На макушку ложится огромная ладонь — он мне сейчас череп раскрошит, — легонько треплет по волосам. И Ястреб не дышит, боится спугнуть, а сердце колотится так, что грозит в крошево переломать рёбра, напороться на острые осколки и истечь кровью. Что ты делаешь, не надо, перестань, зачем ты так. Ястреб смеётся, вертит головой, как довольный пёс, ластящийся к ладони, а осколки пробивают лёгкие. — Теперь я могу со спокойной совестью умереть. И даже счастливым. Старатель замирает, отводит руку. Смотрит обеспокоенно, настороженно. — Что… — Ну, как же. Семпай заметил меня, кумир детства обратил на меня внимание, всё такое. Стремиться мне больше не к чему, это был пик всего, чего я мог достичь в этой жизни, теперь только… — Живи. — А? — Я пришёл тебе это сказать, — Старатель смотрит на него пронзительными бирюзовыми глазами. — В том числе и это. Я плохо умею подбирать слова, но мне кажется, тебе нужно об этом напомнить. Услышать. Живи. Ястреб смеётся, а внутри что-то клокочет, скрежещут обломки костей, хлюпают пробитые лёгкие. Ты убиваешь меня каждым словом. — Я живее всех живых! И никаким злодеям это пока не удалось изменить. Это временно. Не знаю, кто меня доконает раньше, они или я сам. Старатель больше не пытается его коснуться, но след его прикосновения горит, будто причуда была активирована на полную мощность. Лучше бы так и было. Лучше бы ты оставил от меня горстку пепла. — Я наблюдал за твоей деятельностью за этот месяц. Ты стал безрассуднее. Ястреб больно прикусывает язык. — Ты можешь возразить, — Старатель так и не прикоснулся к своему заказу, даже над чайником уже перестал куриться пар. — Но это заметно, если знать, куда смотреть. — Да нет, я… — Ты не должен оправдываться, — господи, кто этот человек, что с ним случилось за эти три недели? — Я не знаю, какая у тебя мотивация. И ты ничего не обязан мне рассказывать. Но всё же. Я жив благодаря тебе, что бы ты ни думал. — Это романтичнее любых признаний в любви! А кольцо будет? Разозлись, накричи, ударь, сожги заживо — что угодно, но не благодари. — Поэтому не кори себя. Ты не виноват. Ещё как виноват. Ты даже не представляешь, в чём и насколько. — По крайней мере, я тебя ни в чём не виню. Зря. Ты должен проклинать меня даже на моём смертном одре, даже после, ты должен презирать меня, ты… Старатель наливает себе остывший чай и делает пару глотков. — После Нового Года я возвращаюсь к работе. И предлагаю сотрудничество. У Ястреба уже нет сил смеяться, хотя и хочется — бессильно и горько. — Чтобы я тебя наверняка свёл в могилу? — Чтобы ты не свёл в могилу себя. Или чтобы за тебя это не сделали другие. Пожалуйста, умоляю, перестань. — Ты правда приехал, чтобы предложить стать напарниками? Как меняются люди, боже мой… — Да. Именно для этого. Ты избегал встреч. Конечно, избегал. Я не могу смотреть на тебя. Не имею права на такое отношение. — С чего такая забота? — от улыбки болят скулы и сердце. Старатель выглядит всё таким же невозмутимым. — У меня не так много людей, которыми я дорожу. Ястреб привык к боли, но это слишком похоже на удар ножом под рёбра. Он не уверен, что удалось сдержать хрип. Если бы ты знал… Старатель вдруг оживляется — на его лице отображается что-то новое, почти домашнее. — Да. Чуть не забыл. Моя дочь предлагает пригласить тебя на празднование Нового Года. Если у тебя нет других планов — ты знаешь мой адрес и мой телефон. Перестань. Пожалуйста. Замолчи. Ястреб вскидывает брови. — Ты ещё на рождество позови! Закажем тройную порцию KFC, кино, мандаринки… — Мы не отмечаем рождество. Но если у тебя послезавтра не будет патрулирования — буду рад видеть. Ястребу хочется кричать — громко, отчаянно, до сорванных связок. Зачем ты так? Это слишком жестоко, прекрати, не мучай. Хотя я заслужил, но всё же — пожалей, я не выдержу. — Тогда я не отмечаю свой День рождения, но если тебе через неделю будет нечего делать... Старатель кивает, а у Ястреба внутри что-то обрывается и бесконечно летит вниз. Он сам уже давно в свободном падении, и никакие крылья его не спасут. Маска, Ястреб. Маска. Завтра предстоит новый день. Улыбаться. Шутить. Не снимать маску. Не подавать виду, что каждый раз, просыпаясь, он надеется, что этот день станет последним. В некоторых вещах Ястреб исключительно принципиальный и не готов уступать ни при каких обстоятельствах. Вот только обстоятельствам до его принципов и идеалов дела нет.