Сон или явь

Я стоял перед дверьми. Справа от меня была маленькая койка для младенца. Он лежал окровавленный и израненный. И кричал. У меня появилась мысль его съесть. В следующую секунду его тело было в моем рту, он все также плакал, не понятно, каким образом он вошел в мой рот. Изо рта выглядывала поверхность гладкой детской головы, которую никак не получалось заглотнуть. Однако ребенок все еще лежал на той же койке, все также израненный, все также кричащий. Через двери можно было отчетливо увидеть медсестру, будто спускающуюся, либо идущую в сторону меня и несущая, судя по очертаниям, ребенка. В следующую секунду я увидел его отчетливее — он был весь красный, будто из фарша. Свиного фарша. Он двигал руками, кричал и плакал. Как и все дети, как большинство детей это делают. То цеплялся своими маленькими ручками за одежду медсестры крепкой, младенческой хваткой, то отпускал. Своими ручками, словно из фарша. Когда сестра подошла к дверям, это было достаточно быстро, через несколько секунд с момента, как я ее увидел, брыкающийся ребенок упал. Упал, и двигался, вправо. Справа стояла другая медсестра, что это была медсестра можно было понять по белому халату. Ребенок цеплялся, цеплялся за нее и открывал свой фаршированный рот, и полупустые глазницы поднимал к небу, будто моля о помощи. В этот момент я пытался расслабиться, отпустить происходящее, и просто проглотить полностью ребенка во рту. Не получалось (как кусок мяса в рот не лезет). В момент когда я пытался расслабиться и съесть одним глотком ребенка во рту, фаршированный ребенок задвигался неожиданно еще быстрее, будто от боли. Это вызывало у меня небольшое напряжение, я пытался расслабиться, и все-таки съесть ребенка, как котлету. Не получилось, но ребенок за двигался еще быстрее. Я знаю, что их везли на операцию, слева от меня был операционный кабинет. Ребенок в дверях посмотрел на меня и странной гримасой заулыбался. Я проснулся. Из желудка тянулся запах и вкус съеденных за два часа до сна куриных котлет. Встал с кровати, отлил, выпил воды и вернулся в комнату, сел на кровать, пытаясь отойти от воспоминаний сна. На минуту я остановил всякую мыслительную деятельность, которая была до этого. И осознал - «Я верю, я знаю, что это был не сон». И я стою перед больничной койкой, в операционной, на котором лежит ребенок. Над ним навизают два ножа, и я разрезаю, разделываю его. И засовываю куски его плоти себе в рот. Я ем его, и мои глаза становятся красными, как у дьявола, словно заполняясь от прилива крови, которую я вкушаю с плотью этого ребенка. Мое лицо становится плотоядным, я упиваюсь тем, что я делаю. Из моих больших, накаченных мышц стали вырываться лица сожранных мной детей. Маленькие невинные создания думали их везут, чтобы подарить им спасение. Но они глубоко ошибались. Их вели на бойню. На верную смерть. И съедение чудовищу.