Последствия

— Удивительно, — Хелен еще раз провела датчиком аппарата УЗИ по его животу и даже рот ладонью прикрыла, что для нее было верхом эмоциональности. — Стив, вы… у вас тут… — Что? — Стив действительно странно чувствовал себя в последнее время: внутрь будто песка насыпали, кишечник плохо функционировал, по утрам подташнивало, особенно от запаха крепкого кофе и вареной рыбы. Не то чтобы прямо все совсем было плохо, но он так привык чувствовать себя великолепно, даже после тяжелых операций и нескольких суток без сна, что насторожился. Эрскин говорил когда-то, что малейшие отклонения от недостижимого идеала здоровья заслуживают внимания, так как могут оказаться признаками чего-то очень серьезного. Вот Стив и пришел к Хелен Чо, зная, что дальше нее ни одна его проблема не пойдет. — Ребенок. Плод, — чуть спокойнее ответила обычно невозмутимая Хелен. — Что? — Стив не мог понять, о чем она говорит. Он съел ребенка? Что за бред. — Беременность, Стив. Скажите, у вас… был контакт с мужчиной? В пассивной роли? Секс? — Я знаю, что такое “контакт в пассивной роли”, — автоматически огрызнулся Стив, пытаясь уложить в голове информацию. Темный балкон в жилом блоке базы, одиночество, впервые за много лет разделенное с живым горячим человеком. Жаркое, жадное желание жить — впервые за многие месяцы протаранившее его извечную равнодушную отчужденность. — Да, был. Хелен, мы оба мужчины, как такое… вообще возможно? — Я… не знаю. У вас внутри… Я сотни раз видела снимки вашей брюшной полости, Стив, но мне и в голову не могло прийти, что она чем-то отличается от стандартной мужской. Кроме удивительного здоровья, разумеется. — Как он там… поместился? Где? У меня же нет… — Нет, матка у вас не отросла. Дополнительное небольшое ответвление прямой кишки. Его раньше не было. Я подняла предыдущие снимки, сделанные после ранения, там ничего подобного нет. Просто… феноменально. — Он… жив? Шевелится? — Очень маленький срок, но да. Около шести недель. — Семь с половиной. Что? Я точно знаю, когда это произошло. — Я не гинеколог. Нам нужен консилиум. — Нет, — вот в этом он точно был уверен. — Никаких консилиумов. Я не собираюсь делать шоу из… из этого. — Ваш случай уникален! — Я и сам, — Стив вытер живот салфеткой и поднялся, — уникум. Напоминаю вам о неразглашении. — У вас две недели, чтобы решить, будете ли вы прерывать беременность, — в спину ему сказала доктор Чо. — Прервать мы сможем сто процентов, а вот сможете ли вы доносить — вопрос для консилиума. — Шестой пункт. — Я помню, не переживайте. Не только у вас тут эйдетическая память. Стив зашел в свой кабинет, закрыл дверь и лег на диван, прижав руку к животу. Когда-то он хотел быть отцом. Не так, конечно, но хотел иметь детей. Потом все не до того было: война, сколько он помнил, бесконечная война, постоянный бег в чертовом колесе. Ощущение неправильности при поцелуях с женщинами, будто та же война что-то сдвинула в нем, переплавила, перековала под таких же, как он, посвященных ей. И вот случилось невозможное. Пусть от почти чужого человека, с которым ему было хорошо, но случилось. — Я не буду от тебя избавляться, — сказал он вслух. — Война взяла с меня свое. Придется ей подождать своей очереди. *** Брок смотрел на широкую спину молотящего грушу Роджерса вместо того, чтобы жать от груди свои двести фунтов. Ему обломилось-то всего раз, не иначе как по недосмотру высших сил, дозирующих счастье. Одна ночь, но такая горячая, что у него и сейчас вставало от одного воспоминания. Роджерс был под ним, живой, жадный, тесный до одури. Брок весь язык себе искусал, чтобы заткнуться и не вывалить на него все то, что кипело внутри. Как он его хотел — один он знает. И когда на том чертовом балконе их толкнуло друг к другу, и Роджерс прижал его к себе, Брок мог только кивнуть, когда тот приказал: “Не говорим об этом, утром расходимся и не вспоминаем”. Он бы тогда что угодно ему пообещал, сжимая ладонями задницу и целуя шею. Как он его любил, вертел под собой, из шкуры лез, чтобы не ему одному понравилось. Роджерс гнулся, как будто весил в два раза меньше, принимал так, что вынимать не хотелось, был ласковым, как щенок, и в то же время — горячим. Темпераментным. Если бы Брок мог, он бы остался. Если бы ему позволили, он бы в жизни больше налево не завернул, хотя терпеть не мог обязательств. И вот теперь вместо того, чтобы жать от груди, он любуется задницей Роджерса. Пора завязывать. Еще две минуты и все. Роджерс вдруг покачнулся, будто ему прилетело, обнял грушу с песком и замер на несколько мгновений, приходя в себя, а потом стянул перчатки и жадно напился воды. Брок вечность мог на его рот смотреть и вспоминать, как тот растягивался вокруг его члена. Пухлые, сладкие губы с такой нежной изнанкой. Господи, наказание какое-то, а не начальство. Не зря он всегда в своей группе это пресекал — отношения. Личное. Потому что это, нафиг, очень мешало работать. *** Роллинз сел рядом в столовой и посмотрел туда же, куда смотрел Брок. — Кэп что-то чудной в последнее время, — сказал он, распечатывая сэндвич. — Будто не слышит иногда, внутрь смотрит. Живот гладит, как после обеда хорошего. Брок откусил от круассана, наблюдая, как Роджерс такой же мажет горчицей и с удовольствием жует — пятый по счету. И запивает соком, а не кофе. — Ей-богу, если бы Роджерс не был самым сильным самцом, каких я только видел, решил бы, что он в положении. — В положении? — переспросил Брок, почти не слушая. — Ну, моя Крис, как забеременеет, все время будто не со мной. Светится изнутри, жрет всякое странное и живот гладит. Кэпа не прикладывало часом? Тяжелым чем. Инопланетным кораблем, там. — Я ему не нянька, — отозвался Брок, слыша только шум крови в ушах, а к Роджерсу подошла Романова и, улыбнувшись, отдала свое яблоко. Яблоко, блядь. Роллинз говорил что-то еще о своей обожаемой Кристине, ждущей четвертого ребенка, а Брок смотрел на Роджерса и думал — а вдруг? Чем Эрскин, мудак старый, не шутит? Вдруг Роджерс и в этом особенный? И тут же отгонял эти мысли — Роджерс, может, и особенный, а вот у него очень низкая фертильность после нескольких вылазок в зараженные радиацией районы. Пять процентов живых сперматозоидов — это слишком мало для одноразового траха, да еще с мужиком. Пусть и с охуитительски желанным мужиком, у которого даже горчица на круассанах умиляет. Не то что… Брок никогда не хотел детей. Жены-пеленки-сопли-скандалы — это все не для него. Было. Он ни разу даже близко не стоял к тому, чтобы остепениться, жениться и погрязнуть в радости совместного бытия, а потому выбросил идиотские мысли из головы и пошел на стрельбы. Обед обедом, а война — она ждать не станет. *** Роджерс надел бронежилет. И парашют. Когда он поправил кобуру, Брок чуть подбородок себе молнией куртки не прищемил — от охуения. — Чего это с ним? — с каменной рожей спросил Роллинз. — Нашел знатока чужих заебов, — отмахнулся от него Брок, и со слабым уколом стыда вспомнил, как сидел вчера до полуночи, читая о беременности на ранних сроках. Восемь недель. Пальчики и ушные раковины уже формируются. И яйца отрастают, если парень. Вчера он курил и пялился в монитор, гадая, совсем он тронулся или только частично. Роджерс — квинтэссенция, блядь, мужественности. Он мужик… который дал Броку так, что у него, похоже, мозг разжижился, если он ночью не спит, не валяет по постели очередную девочку или мальчика, а гадает, пропал ли у ребенка Роджерса хвост или еще нет. Прикидывает размер (с ягодку малины — крошечный совсем). Пять минут, потраченных на размышления о том, каково бы это было — иметь ребенка от кого-то настолько охуенного. Но Роджерс мужик, и если он и залетел, то не от Брока. Не с его счастьем. Но носился за чертовым суперсолдатом, как приклеенный. Тошнота и слабость. Крекеры у кровати. Увеличение матки — вот все, о чем он мог думать, когда Роджерс, придурок эдакий, спрыгнул со второй палубы на первую и ушел перекатом от автоматной очереди. Брок, плюнув на все, дал знак Роллинзу принять командование и сиганул за ним. Это было сильнее него, так что к черту. — Блядь, — сказал он по общему каналу, когда на Роджерса рухнула здоровенная железная херня, — блядский боже. Он приподнял край какой-то фермы, и Роджерс ужом выскользнул, потопал ногами, проверяя, не сломано ли чего. Очень по-суперсолдатски — топать ногами, проверяя, не сломано ли чего. — Ты как? — спросил он у Роджерса, и тот, метнув щит, разбил сразу три морды террористов, высоко подпрыгнув, поймал свое фрисби и утер блядские губы (отлично смотрелись на члене, чего уж). — Нормально. Когда я был не в порядке? — Дернув его на себя, Роджерс прикрыл их обоих щитом и какое-то время они отстреливались с двух рук. — Что происходит, Рамлоу? Почему ты не с заложниками? — Роллинз там. А я здесь. Роджерс странно на него взглянул сквозь прорези маски и погнал вперед, дав знак держаться рядом. Брок будто приклеился к нему, и вдвоем они быстро зачистили палубу, причем Брок скрупулезно подмечал, что Роджерс все равно бережется: никаких ебаных пируэтов под пулями и прыжков с десяти метров. На его взгляд, это лучше всех токсикозов говорило о том, что Роджерс боится не за себя. Ну, или у Брока затикали часики и окончательно протекла крыша на этой почве. Ма бы сказала: “Я тебя предупреждала, Брок”, - но думать об этом сейчас было выше его сил. Нахрен. Просто нахрен. *** Брок смотрел на него. Постоянно. Стив лопатками чувствовал его взгляд везде, где они пересекались. Случайный любовник, ночь с которым он так и не смог выкинуть из головы. Отец его ребенка. Про Брока разное говорили, но чаще всего — что насколько тот хорош в постели, настолько же невыносим вне ее. Стив, поддаваясь желанию, надеялся, что именно это поможет им работать дальше — отсутствие личного. Переспали и разошлись. Ни одна, даже самая красивая и умная дамочка, не смогла удержать его около себя дольше нескольких ночей, а Стив и не собирался удерживать. А оно вот как вышло. — Что ты решил? — спросила Наташа, протягивая ему яблоко. — Премия Чаплина? — Конечно, нет. Думаю, останусь на службе, пока не заметно ничего, потом уйду в отпуск и вернусь с “усыновленным” ребенком. — Усыновляют только в полную семью. — Хочу посмотреть, кто мне откажет. Наташа странно на него взглянула и обвела взглядом зал. — Скажешь ему? — Кому? — с Наташей бесполезно было прикидываться дурачком, но Стив попытался. — Отцу… второму отцу ребенка. — Нет. — Как знаешь, — Наташа села напротив и положила свою крошечную ручку сверху. — Я бы очень хотела детей, Стив. А потому рада, что ты решил… Не слушай никого, тебе еще сто раз скажут, что весь мир важнее одного ребенка, но ты не слушай, хорошо? Стив проглотил огромный кусок круассана, от возмущения даже не прожевав его толком, и заметил: — Мир, по сути, общий, читай — чужой. А ребенок мой. Выбор очевиден. Стив по глазам Наташи видел, что ребенок, по ее мнению, тоже не только его, но она промолчала. — Тони догадался, до Клинта тоже вот-вот дойдет, — вместо ожидаемого разговора о семейных ценностях, сказала она. — Им я верю, — ответил Стив, допивая сок. — Врача мне Хелен нашла, шансы доносить до приличного срока неплохие, так что у меня все хорошо, Нат. Наташа посмотрела ему за спину и дернула губами. — Все и будет хорошо, Стив. С премией или без. *** Хорошо не было. Он не мог отказаться от оперативной работы полностью, не объяснив Фьюри причины. Ник был не тем человеком, которого хотелось бы посвящать в подробности, а потому он на глазах у пристально наблюдавшего за ним Брока упаковался в бронежилет и нацепил парашют, надеясь, что Брок не разбирается в тонкостях психологии людей в положении и ничего не заподозрит. — Ты как? — спросил Брок, которого просто не должно было быть у рухнувшей кран-балки. — Нормально, — отозвался Стив, проверяя целостность ног — правый голеностоп ныл, но терпимо. — Когда я был не в порядке? Брок смотрел с жадностью, как на приз, который ему только подержать дали, и Стив дернул его на себя, прикрывая. Знакомый жар сильного тела на мгновение выбил его из колеи, вызвав мучительное возбуждение, но сейчас ему было не до выяснения несуществующих отношений. У них тут заложники, между прочим. *** Брок знал, что Роджерс еще на базе. Сидит над отчетами, небось. Надо было поговорить, выяснить, да-нет, а то он уж очень заебался. Смертельно просто заебался думать о доме с белым забором и горячем Роджерсе в койке. О его круглом пузе, полном его, Брока, генов. Если, конечно, произошло ебаное чудо и Роджерс, во-первых, залетел, а во-вторых, залетел именно от него. Самодовольства Броку было не занимать, он справедливо считал себя охуенным, и в койке тоже, так что очень надеялся, что, если бы Роджерсу захотелось, он бы снова пришел к нему. Он так размечтался о том, чтобы еще хоть раз оказаться с ним в койке, что очнулся только у самой двери кабинета непосредственного начальника, предположительно — беременного. И если очень повезет, беременного от него. Он, мать вашу, имел право знать, верно? Малинка, перепончатые пальчики и пропавший хвост — он имел на это все право. Хотел иметь. Впервые в жизни хотел иметь право на что-то, кроме собственной остопиздевшей свободы. Он постучал. — Входи, — после совместной охуенно горячей ночи наедине Роджерс не трудился соблюдать особый официоз и обращался к Броку на “ты”. Когда по фамилии, когда по имени, но на “ты”, даже не пытаясь делать вид, что ему отшибло память. Когда Брок вошел, Роджерс лежал на диване и листал на планшете уже сданные отчеты. — Когда ты собирался мне сказать? — напрямую спросил Брок, дурея от собственной незамутненной наглости. — О чем? — сделал вид, что не понял, Роджерс. Брок передвинул журнальный стол ближе к нему и поставил на него огромный стакан апельсинового фреша, так, чтобы до него можно было легко дотянуться. И чертовы крекеры. На сайте было написано, что они помогали от утренней тошноты. — Не вредно тебе вот так сидеть за полночь, например? Роджерс посмотрел на сок, на Брока и выгнул бровь. — Я, между прочим, тебя прикрываю. Я первым должен знать, если тебе нужна дополнительная защита, блядь, не говоря уже о… обо всем остальном. Роджерс заломил бровь сильнее и, отложив планшет, сложил руки на груди. — О чем ты? — наконец, спросил он, когда Брок, называя себя ослом, заткнулся, мысленно посыпая голову пеплом. — А мне не о чем? Скачешь, как бессмертный, балки на себя роняешь, куда только твой… — он не смог подобрать слово, потому что печатного у него не было, не для другого мужика, от которого у Роджерса, возможно, ребенок. Его, Брока, ребенок. С перепонками, ушами и размером с ягоду малины. Или вишни. Сайты расходились во мнении. — Этот. Смотрит. Роджерс ухмыльнулся и оглядел его с головы до ног. — В данный момент он смотрит прямо на меня. Мой… этот. У него же не задрожали руки? Облегчение и радость были такими сильными, что Брок не заметил, как оказался на полу, прижимающимся щекой к колену Роджерса. Тонкий шерстяной плед был колючим, но насмешливый взгляд самой горячей порномечты с лихвой искупал все на свете: твердый пол, твердый член, колючий плед, секс только с второго триместра и желание убить каждого, кто хотя бы посмотрит. — Мне нервничать нельзя, — спокойно предупредил Роджерс. — Так что уйди с глаз моих, Рамлоу. — Ага, бегу, роняя по дороге части туалета. Хрен я куда теперь уйду. Потрогать дашь? — Там все равно нечего пока, — не подумав, заметил Стив. И тут Брок вывалил на него все, что вычитал и что успел додумать за последние две недели. Роджерс со странным выражением лица выслушал и про малинки-вишенки, и про формирование нервной трубки, ноздрей и яичек, и про исчезающий хвост, и о пользе фолиевой кислоты с витамином Е, а потом молча расстегнул куртку и задрал футболку едва не до подмышек. Брок нежно обвел кончиками пальцев кубики на твердом, как бетон взлетки, животе и подумал, отчего-то вслух: — Как малявка такое растянет? Все равно что стену толкать. — Если удастся в тебя — растянет, — Роджерс снова дернул бровью и откинулся на подлокотник дивана, прикрыв глаза. Брок не стал думать вслух, что если ребенок удастся в Роджерса, то он вообще сам выход себе провертит. Напрямик. Напрочь игнорируя предназначенные для этого… отверстия. Или, наоборот, не предназначенные. Брок, решив, что голову ему точно теперь не отгрызут — Роджерс все-таки не самка богомола, — осторожно коснулся губами около аккуратного пупка. Горячая кожа приятно пахла, Брок лизнул живот Роджерса с таким голодным удовольствием, какого не испытывал с той самой ночи. — Брок, — напряженно выговорил Стив. — Я, кажется, говорил, что мне нельзя нервничать? — Я даже молчу. Как я могу тебя бесить, если молчу? Броку говорили, что он умудряется бесить, даже когда спит зубами к стенке в темноте и под одеялом, но у Роджерса же супернервы, так? — У меня повышенный гормональный фон. Либидо тоже… Как думаешь… — Думаю, это отличная новость. Вторая по отличности за сегодня. Брок расстегнул его брюки, оттянул вниз белье и вобрал в рот горячий текущий член, пропуская сразу в горло. Стив сладко, знакомо застонал, и Брок, отчаянно сжимая себя через штаны, принялся сосать, почти кончая от сумасшедшего возбуждения. Он хотел его. Он дохренебени матери его хотел. Себе. — Ч-черт, — выдохнул Стив, хватая его за волосы. — Боже, Брок. О, Боже. Боже, Брок, силь… нее, хорошо, как же… Да, боже, да. Стив кончил, с силой вжимая его лицом в пах, подавая бедрами снизу вверх, и Брок тоже оказался на самом краю. Роджерс дернул его за волосы и впился в губы поцелуем до того властным, что Брока перетряхнуло, как под напряжением. Он кончил, как выпускник церковно-приходской школы, впервые увидевший голые сиськи, — в штаны. Впрочем, сиськи и вправду были хороши. — Я умею делать омлет с овощами, — похвастался Брок. — На пару. Роджерс еще раз коротко его поцеловал и отпустил. Брок снова оказался на полу. Красивый, голый и плоский (пока!) живот по-прежнему был возмутительно доступным, а потому он снова его поцеловал, надеясь, что они своими плясками никак не навредили его содержимому. — Я гвозди перевариваю, — заметил Роджерс, впрочем, без особого упрямства. — Вот жрут такие, как ты, гвозди, а потом у детей аллергия, — вздохнул Брок, обращаясь больше к животу, чем к самому Роджерсу. — А в твоем положении нужен покой, хорошее питание и регулярный секс. Со второго триместра, — подумав, честно добавил он, потому что, ну реально, прошло время быть похотливым животным. Роджерс задумчиво взъерошил его волосы и признался: — Мне отчего-то казалось, что такие, как ты, не хотят иметь детей. Иначе в таком возрасте они у тебя бы уже были. — Такие как я, Роджерс, — как мог спокойно заметил Брок, потому что, ну какого хрена, пусть Роджерс прав, но конкретно их случай — вообще о другом, — с юности шляются по районам, экология которых далека от новозеландской. И иногда они хотят, но не могут. К тому же мужики редко залетают, даже если хотят. Слабаки. Не то что ты, детка. — Детка, — насмешливо повторил Роджерс и, поправив белье и футболку, плавно поднялся с дивана, сладко потягиваясь. — И что делать будем, Брок? — Как что? — с пола ответил Брок, вспоминая, есть ли у него овощи для обещанного омлета, или он опять пиздобол. — Деньги на колледж откладывать. Уже пора. Как насчет медицинского? Роджерс застегнул куртку, обулся и вдруг весело фыркнул, взглянув на Брока. — Кажется, ты будешь хорошим отцом, несмотря на то, что мне о тебе говорили. Брок примерно мог себе представить, что могли о нем сказать, и предпочел не развивать тему. — Я буду охуенным отцом, Роджерс. Знаешь почему? Я охуенен во всем, чем действительно интересуюсь. И мужем я тоже буду заебись. Как насчет двойной фамилии? Только чур моя первая. Роджерс со вздохом взял со стола связку ключей и, положив руку ему на поясницу, повел к выходу. — А вот это мне без разницы, — ответил он. — Но Тони будет стебаться до конца моих дней. — Судя по тому, что ты знаешь слово “стебаться”, мне нужно пожалеть Старка, а не тебя. Ма будет рада, — неожиданно добавил Брок. — У тебя живы родители? — удивился Стив, и Брок понял, что тот таки видел его досье. Брок представил лицо матери, жившей на Сицилии и еще лет двадцать назад потерявшей надежду дождаться от него внуков, и ответил: — Пока да. Оставалось надеяться, что ма переживет Роджерса. Его невозможно было не пережить. Брок знал это как никто.