«OLYMPIA»

      Изредка налетая с залива, лёгкий ветерок окатывал тело прохладой, и лишь тогда Саша вспоминал, что в прожжённых тапках на босу ногу стоит посреди чуть подтаявших сугробов. Дымились сосны. Парк, окружавший гостиницу, превратился в настоящую русскую баню. Казалось, вся влага, которую деревья копили десятилетиями, исходила сейчас густым паром и медленно тянулась к небесам, смешиваясь попутно с удушливой выгарью.       В безветрии и сырости с пожаром бороться проще, вот только Прокопыч, к несчастью, оказался мужичком редкостно рачительным. Временами огонь едва теплился, стихия отступала под натиском пожарных брандспойтов, но вновь громыхало в подвале, и пламя с лёгкостью отвоёвывало утраченные позиции. Взрывы шли сериями, минуты по три, словно горело не жилое строение, а склад с боеприпасами.       Привалившись к одной из сосен, поминутно сплёвывая прогорклую копоть, Саша безучастно наблюдал, как огонь подбирается к его бывшему номеру на четвёртом этаже.       «Вот, блядь, и отдохнул на Карельском перешейке! Надо было в Тай лететь!»       Деньги, вещи, документы — всё осталось в гостинице, да и хрен бы с ними. Жалко было испорченного отпуска. Прокопыч, конечно, яиц и зубов не досчитается, но утешало это слабо.       Метались тени пожарных, неравный бой ещё продолжался, но дело шло к тому, что к утру от фешенебельного отеля останутся одни головешки.       Одна из таких теней, вынырнув из жаровни, возникла неподалёку с папиросой в зубах.       — Эй, герой! — всклокоченный потный мужик еле волочил ноги. — Огоньку не найдётся?       — Тебе мало?! — Саша кивнул в сторону гостиницы.       Подобранный где-то коробок спичек пришёлся кстати. Саша швырнул его пожарному, кисло ухмыльнувшись.       — Что, огнеборцы, перекур?! А пожар кто тушить будет?       — Хуле тут тушить?! — мужик чиркнул спичкой. — Добро, хоть огонь на посёлок не перекинулся, да и народ ты весь вывел.       Жадно затягиваясь беломориной, пожарный рассматривал Сашу со смесью зависти и восхищения.       — А ты крут, братан! Кем по жизни-то будешь?       — Никем… Кондуктором в метро…       Покрываясь ледяной испариной, Саша ощупывал свои карманы — слишком уж пустыми они стали без спичек.       — Ладно пиздеть-то! — мужик понимающе подмигнул. — Я таких, как ты, знаешь ли, вдоволь повидал. И вот, что я тебе скажу…       Дослушивать недосуг. Гармошка осталась в номере, а пламя совсем близко.       — Ты куда?! — далеко за спиной орёт пожарный. — Вот ведь мудак!       Кто-то также кричит, иные пытаются остановить — без толку. На бегу обтираясь снегом, Саша думает лишь о том, как попадёт наверх.       Винтовая лестница, к счастью, цела. Однако, пронзившая здание снизу доверху, она превратилась в огромную вытяжную трубу, по которой подгоняемый воздухом огонь рыжим фонтаном рвётся в высь. Отрезая себе же путь назад, Саша бежит по пылающим ступеням, и они с треском рассыпаются под ногами.       Коридор четвёртого этажа пожаром почти не тронут. Битые стекла и сломанная мебель — последствия паники, которую удалось усмирить. В номере всё по-прежнему, лишь хлещет по стёклам огненный вихрь, и вот-вот вспыхнут гардины.       — Взвейтесь кострами, блядь, синие ночи! — Саша оглядывается. — Ну где же ты?!       Поиск не долог. Переливаясь багровыми бликами, гармошка лежит на полу у кровати.       «Саше от Кати и Зои…»       Сколько раз механически перечитывалась эта простая строчка, но сейчас она отзывается мучительным чувством стыда. Он жил, не замечая очевидного. Люди умирали, а он считал происходящее случайностью. Катя… Почему она, и кто следующий?       — Никто больше не умрёт! — будто убеждая самого себя, вслух повторяет Саша. — Никто!       Пора уходить. Взгляд скользит по треснувшему зеркалу — дань суеверной привычке. Бежит из угла в угол по пыльной поверхности, но словно споткнувшись, ошарашенно застывает. Из квадратной рамы, сквозь дым и радугу накативших слёз, на Сашу смотрит лицо того самого парня из сна. Чуть резче черты, стрижка короче, но даже покрытое ссадинами и под слоем сажи это лицо нельзя не узнать.       — Почему ты не приходил раньше? Мне не хватало тебя.       — Оттуда не приходят, малыш, — откликается кто-то внутри, — а призвать может только родная кровь.       — Я проклял вас, вычеркнул из памяти и никогда никого не звал. Я думал…       — Знаю, малыш… Но меня призвал не ты. Зоя... Твоя сестра...       — Сестра?! У меня есть сестра?!       — Найди её...       Очередная серия взрывов обрушивает балкон. Медленно, с протяжным скрипом, гостиница заваливается на бок, ещё пара секунд — и рухнет.       Дверь выбита ногой. Выглянув из проёма, Саша понимает, что шансов на удачное приземление почти нет. Огонь ослепляет, парк утопает в дыму.       — Ёбаный пиздец! Не видно же ни хуя!       Где-то справа должен быть глубокий сугроб, но туда же могло унести обломки балкона.       Саша прыгает наугад. Ударной волной его подбрасывает вверх и швыряет обратно на пылающую стену. Считая рёбрами обугленные брёвна, он падает в изувеченную пасть обвалившегося балкона.       Почему-то вдруг резко хочется есть. От смрада пережжённой перловки, нависшего в столовой, к горлу подступает тошнота. Облезлая ёлка тускло блестит тремя лампочками, да и тех почти не видно за ворохом самодельных бумажных игрушек.       — Дети! Давайте позовём Дедушку Мороза! — Любовь Кузьминична, она же Баба Люба, приторно сияет. — Ну-ка, все вместе!       Ей тоже скучно. С гораздо большим удовольствием она пошла бы домой, опохмелилась стаканом первача и легла спать.       — Здравствуй, Дедушка Мороз, — шипит Генка, ковыряясь ложкой в носу, — борода из ваты…       Уши закладывает, не то от всеобщего рёва, не то от грохота канонады и падающих стен. Улыбается довольная Баба Люба, кусками ржавой арматуры щерится навстречу груда обломков.       Дым застилает глаза, но уже не жжёт. Сквозь утренний туман проступают очертания сельского дома с чуть покосившимся частоколом и резными ставнями.       Девушка на крыльце, она настороженно всматривается в молочную пелену, вслушивается в каждый шорох, словно боится пропустить мимо свою судьбу. Длинноволосый парень, вынырнув из тумана с букетом ромашек, улыбается так глупо, как умеют только влюблённые. Счастье в глазах у обоих. Долгим ли оно было, это счастье?       Теперь Саша знает, кто они. И это неправда, что они не приходили. Поправ все запреты, они всегда были рядом, но ослеплённый злобой Саша не запоминал тех трепетных снов.       Туман редеет, кружит голову пьянящий запах летних трав. Или это земля уже слишком близко?       — Дети! — звенит прокуренный фальцет Бабы Любы. — Мы с вами взрослые! Мы понимаем, что никакого Деда Мороза не бывает! А за наше счастливое детство мы должны поблагодарить нашего любимого депутата Никиту Фёдоровича Поперечного!       Мозг рвётся в клочья троекратным «спасибо», ещё мгновение, и, как по детдомовской каше, растечётся по снегу праздничный клубничный джем. Надрывно завоют сирены, суетно забегают вокруг пожарные и врачи.       Гармошка зажата в руке. Отражая луну и пламя пожара, она сверкает дарственной надписью, напоминая о клятве, которую теперь будет сложно сдержать.