bloom

Young ambition Say we’ll go slow but we never do Premonition: Seeing me spending every night with you

I Чарльзу семнадцать, и он мало чем отличается от остальных семнадцатилетних, которые отчаянно борются за выживание в старшей школе. Чарльз играет в футбол, ходит на дурацкие школьные вечеринки, где все или слишком пьяные – или недостаточно пьяные, неловко встречается с девушками – и еще более неловко расстается с ними, галлонами пьет неприлично сладкий кофе и не спит до трех утра, бесцельно пролистывая ленту твиттера. @charliesthoughts: кто-нибудь может научить меня ложиться раньше рассвета? 2:13 @dionaea_muscipula: @charliesthoughts Фактически у тебя еще три часа до рассвета, но я готов преподать тебе несколько уроков на будущее! 2:15 Чарльз невольно усмехается, глядя на уведомление. Он понятия не имеет, кто такой этот мистер @заумный_ник, а профиль, просто подписанный «Оливер», никак не хочет помочь ему исправить это. Чарльз проводит добрые полчаса, стараясь не останавливаться на каждом ретвитнутом вайне, и в итоге все-таки добирается до фотографии: светлые волосы, очки, яркий значок на воротнике рубашки – все это выглядит знакомым, но слишком смутно, чтобы строить хоть какие-то предположения. Чарльз еще час тратит на проматывание вниз чужой ленты твиттера, надеясь найти что-то еще полезное, но узнает только, что этот Оливер большой фанат шестисекундных видео, отлично шутит, предположительно учится в его школе, фанатеет от всякой гиковской ерунды и, видимо, хищных растений. В конце концов Чарльз сдается. Он ставит лайк его ответу, добросовестно подписывается, еще два дня бесцельно оглядывается по сторонам, в поисках знакомой мордашки, и – забывает про это. Остроумные твиты Оливера и его вайны годовалой давности незаметно вливаются в общую ленту Чарльза, и через неделю он даже не вспоминает об этом. А еще через две недели он лежит на коленях у Алекс, пока она роется в его телефоне и милостиво, – так уж и быть, – показывает ему смешные видео с экрана. – О, ты знаешь Оаквуда? – Кого? – Чарльз лениво кидает мячик в стенку и ловит его одной рукой. – Ну Оаквуда. Оливера? Мячик отскакивает от стены и падает на пол, укатываясь под кровать. Чарльз привстает на локте, чтобы заглянуть в телефон. – А, этот, – отвечает Чарльз, – нет, не знаю. А ты? – Мы вместе ходим в театральный кружок. Забавный парень. Алекс откидывается на спину, вытягиваясь по всей длине кровати, и Чарльзу приходится устроиться рядом, чтобы оставаться в курсе событий. – Вы могли видеться на вечеринке у Пэт, – подводит она итог и пролистывает ленту вниз. Чарльз хочет спросить что-то еще про него, узнать, из какого он класса, и с кем общается, но почему-то даже в голове это звучит слишком неловко. – Между прочим, он гей, – вдруг добавляет она, и Чарльзу становится так неловко, что он не знает, куда деть глаза. – Понятно, – коротко отвечает он. Чарльз пожимает плечами – почему Алекс решила, что ему есть до этого дело? Ему все равно. Ему должно быть все равно. Он хочет верить, что ему все равно. Но когда Алекс уходит, он находит в Фейсбуке группу их школьного театрального кружка и просматривает все фотографии. Чарльзу просто хочется понять, как люди узнают, что они геи, или что они натуралы. В какой момент жизни они понимают это? Как ему однажды проснуться утром и, глядя на свое отражение с зубной щеткой во рту, понять, кто ему нравится. Как ему понять, почему иногда он скучает по бывшей девушке, а иногда ему снятся эти странные сны, где он целуется с тренером по футболу. Чарльзу просто хочется знать, почему Оливер решил, что он гей, почему Алекса уверена, что ей нравятся парни, и как те две девочки из девятого класса поняли, что они хотят держаться за руки на переменах. Чарльзу просто хочется определенности в своей жизни – и Оливер тут совсем ни при чем. Это мог быть кто угодно другой. Чарльз уверен, что это мог быть кто угодно другой. И все же ему немного интересно пойдет ли Оливер на Хэллоуинскую вечеринку у Пэт. Ну просто, в самом деле, надо бы посмотреть на человека, который так отчаянно любит вайны в 2018 году. Конечно сабтвитить – это гиблое дело, но нельзя же просто написать незнакомому человеку и спросить его, пойдет ли он куда-то? Это даже как-то неприлично. @charliesthoughts: эй, ребята, кто идет на вечеринку к Пэт? 20:27 Чарльз просматривает ответы, усердно ставя под каждым «лайк», потому что убеждает себя, что ему это правда интересно. @dionaea_muscipula: @charliesthoughts Я пойду, если успею вернуться из своего межгалактического путешествия! (Это намек на костюм) 21:15 Чарльз переворачивается на живот, чтобы перечитать ответ снова. «Межгалактическое путешествие», ну конечно. Не то чтобы его сильно волновало это, но он на всякий случай гуглит, в каком порядке нужно смотреть «Звездные войны». Чарльз решает глянуть один – нечаянно смотрит сразу три, и снова оказывается в ситуации, когда в четыре утра ему приходится думать об Оливере. Но на вечеринке вдруг снова оказывается не до него. II На вечеринке громко играет Years&Years, и никто не имеет ни малейшего представления, как танцевать под них, так что все просто напиваются дешевым баночным пивом под музыку и ждут момента, когда же кто-нибудь опьянеет достаточно, чтобы потребовать поставить ему Кэти Перри. Чарльз любит Years&Years, любит Кэти Перри, и ему совершенно без разницы подо что болтать с Мией на диване. На Мие костюм сексуального Эйнштейна, и Чарльз почти умирает от смеха, когда видит на ней седой парик и усы в комплекте с мини-юбкой и сапогами на каблуке. – Миа, разве это не сексуальная объективация? – смеется Чарльз, уводя ее за локоть к дивану. – Покажи мне того, кто решит меня сексуально объективировать с этими усами, и я разрешу ему угостить себя пивом. Чарльз болтает с Мией на диване, довольно успешно играет в бир-понг, – и поэтому решается спеть «Битлз» в караоке, потом курит на заднем дворе с какими-то торчками, зарабатывает себе небольшой косячок философскими рассуждениями о картошке фри, и, когда наконец устает настолько, чтобы решить уединиться, он уже достаточно пьян, чтобы не думать ни о чем. Включая Оливера. У Пэт на втором этаже есть небольшая комната – гостевая спальня, она же склад ненужных вещей, она же комната-с-беговой-дорожкой, и наконец она же место отдыха на всех тусовках – но исключительно для своих. Поэтому Чарльз почти не боится наткнуться на обжимающуюся парочку, приоткрывая дверь. – Эй, – Чарльз кивает, когда замечает, что он тут не один, и падает на диван. – О, привет, Чарли, – отзывается кто-то из полумрака. И тогда Чарльз наконец присматривается. Светлые волосы едва заметно в темноте под странной феской, но рубашка кажется очень знакомой – только вместо яркого значка с призывом о равенстве на ней теперь красовались красные подтяжки. – А я тебя знаю, – смеется Чарльз и пододвигается чуть ближе. Странное дело: ты можешь всю жизнь прожить бок о бок с человеком и не запомнить, как он выглядит, но стоит тебе начать хоть немного думать о нем, как судьба направит все силы, чтобы сталкивать вас снова и снова. Оливер как-то неловко поджимает губы в полуулыбке и барабанит пальцами по полупустому стаканчику. – Что у тебя за костюм? – Чарльз снимает с головы Оливера феску и примеряет себе. – Погоди, я сам угадаю. Обезьянка из «Алладина»? – Да иди ты, – беззлобно фыркает Оливер и отнимает феску обратно. – Я Доктор. – Ааа! Чарльз стучит кулаком по лбу. Он чувствует себя полным идиотом, и от этого губы невольно растягиваются в широкую улыбку. – Вот что значит твое межгалактическое путешествие. – Ну да, а ты что думал? – Оливер звучит заинтересованно. Чарльз качает головой – он не собирается признаваться в своем позоре. По крайней мере в ближайший час. Ведь уже через десять минут выясняется, что Оливер такой трезвый, потому что не любит пиво и отвертку, но еще через двенадцать оказывается, что против травки он ничего не имеет. И вот спустя полчаса и один выкуренный косяк Чарльз смотрит вайны с телефона Оливера и смеется так, будто ничего смешнее в жизни не видел. – Погоди, погоди, сейчас найду свой любимый, - говорит Оливер, и пока он снова ищет очередной «любимый», комната погружается в ватную тишину. Они сидят плечом к плечу, соприкасаясь коленями, и Чарльз чувствует себя так расслабленно, будто ему наконец-то дали отдохнуть после недельного марафона на дальние дистанции. Он с шумом выдыхает и опускает голову на плечо Оливера: все пространство кажется затянутым молочной дымкой, и от тепла все тело сладко ноет. Оливер вдруг бросает свои поиски и выключает экран телефона. Чарльз на секунду задерживает дыхания – и их дыхательные циклы в полной тишине сливаются в один. Они вдыхают и выдыхают с синхронностью братьев-близнецов. – Знаешь, я посмотрел ради тебя «Звездные войны», – тихо шепчет Чарльз, когда ближайший час наконец-то заканчивается. – Ради меня? – Чарльз не знает, как понимать эту интонацию в голосе Оливера. Это удивление или смешок, или все сразу и вместе. И Чарльз тоже улыбается – просто на всякий случай. – Я думал, что ты придешь в костюме из «Звездных войн». Оливер не отвечает, а Чарльз не ждет ответа. Но еще через несколько минут Оливер вдруг спрашивает: – Что, все части? – И Чарльз не в силах сдержаться от смеха. – Нет, – смеется он, – всего три. – Честно говоря, я даже одной не смотрел. – Ну вот, теперь я опять чувствую себя полным идиотом. – Нет, это довольно… – Оливер пожимает плечами. – Но в следующий раз лучше смотри ради меня «Властелина колец». Ты же смотрел «Властелина колец»? Чарльз пожимает плечами, и тянет неуверенное: «Ну-у-у…». Оливер подается всем телом вперед, хватая Чарльза за плечи. – Ты шутишь?! Ты просто обязан посмотреть его! Обещай, что посмотришь! Чарльз опускает глаза на свое плечо, там, где под узкой ладонью Оливера расползается пятно тепла, и пьяно улыбается. – Окей-окей, только не убивай меня, – Чарльз поднимает руки. – Сдаюсь. Они снова садятся рядом, вдыхают дымный воздух, заполняющий голову расслабленным дурманом. – Может быть, мы могли бы посмотреть его вместе? Чарльз поворачивает голову в его сторону и, – черт возьми, какие же у него зеленые глаза, – пожимает плечами. Может быть, они могли бы посмотреть его вместе. Может быть, Оливер мог бы посмотреть «Властелина колец», пока Чарльз считает все оттенки зеленого в его глазах. Может быть, Чарльз выпил слишком много. Но может быть, – только может быть, – они и правда могли бы посмотреть его вместе. III Оливер проходит мимо их стола в столовой, и улыбка на нем – практически нарядная. Он говорит одними губами: «Привет», и поднимает руку, увешанную браслетами и кольцами. Чарльз чувствует, как волнение шкребется у него где-то в желудке, застревая в горле ответом. Оливер говорит: «Привет» и проходит мимо – за их столиком нет места для еще одного человека. – С каких пор ты общаешься с педиками? – Гаррет! – оскорбленно вскидывается Миа. Конечно, она толкает Гаррета ногой под столом. Конечно, все неловко отводят глаза и улыбаются, будто ничего не случилось. Чарльз чувствует, как его футболка становится влажной от холодного пота на спине. Конечно, они все знают, что так нельзя говорить – и конечно они все равно так говорят. Гаррет играет в футбол, встречается с чирлидершей, собирает мотоцикл из запчастей у отца в гараже, и мечтает о спортивной стипендии в колледже. И даже если он никого не бьет, ни одна слезливая социальная реклама не поможет ему перестать шутить про педиков. И Чарльз думает: «Хорошо, что это не про меня» И Чарльз думает: «Меня это не касается» Чарльз поворачивает голову, ловит взгляд Оливера, и от его улыбки становится так тошно, что хочется расчесать себе глотку прямо изнутри. В школе вдруг становится слишком много Оливера: он сидит на подоконнике и что-то сосредоточенно черкает в тетрадке, он выбегает из класса, торопливо пряча очки в карман рюкзака, он увлеченно болтает с кем-то у шкафчика и живет своей удивительной и полной жизнью Оливера Оаквуда, которая еще на прошлой неделе ни капельки не интересовала Чарльза. А теперь ему почему-то настолько не все равно, что он целых десять минут копается в своем полупустом шкафчике, только чтобы подсмотреть, как Оливер протирает свои очки и складывает их в специальный футляр. Но Оливер не подходит и не заговаривает. Оливер не пишет ему в твиттер. Оливер проносится мимо, бросая мимолетные улыбки, и в какой-то момент Чарльз понимает, что нет никакого смысла бросаться за каждой из них. Потому что он так же улыбается Мие, потому что он так же здоровается с Хлоей, потому что он смеется над шутками Джека, потому что он приобнимает Саймона, пока смотрит какое-то видео с экрана его телефона; потому что такой уж он есть – дружелюбный парень Оливер Оаквуд. И кажется, Чарльз один во всей школе не знал, кто такой Оливер Оаквуд, а весь остальной мир уже давно успел подружиться с ним – и не было никакой загадки ни в его улыбках, ни в его приветах. Весь остальной мир просто ждал, пока Чарльз присоединиться к ним и сможет говорить: «Ага, знаю его. Забавный парень». Но Чарльз почему-то думает: «Господи, как я хочу с ним дружить». И проблема в том, что Чарльз понятия не имеет, как подружиться с кем-то, кто не жил всю жизнь с ним по соседству, кто не играет с ним в футбол и не сидит за одной партой на английской литературе. Пожалуй, к семнадцати годам Чарльз добился больших успехов в заведении знакомых, но все они так и остались знакомыми, у которых можно иногда попросить карандаш на уроке и получить от них приглашение на очередную вечеринку. В отчаянии Чарльз гуглит: «Как подружиться с человеком». IV Но к выходным энтузиазм Чарльза к этой идее угасает, как и к любой другой, которую не получается осуществить по щелчку пальцев. Чарльз здоровается с Оливером в коридоре и прощается, если встречает его на парковке, и смиряется с мыслью, что им придется остаться знакомыми, которые могут иногда зависнуть вместе на вечеринке. Чарльз слишком занят тренировками перед предстоящим матчем, домашкой по математике, компьютерными играми и внезапными сообщениями от бывшей, чтобы заниматься анализом своих чувств и желаний. Он просыпается утром, чтобы отправиться в школу, а потом на тренировку, а потом к друзьям, и если мысль об Оливере и мелькает иногда в его голове, она слишком быстро тонет среди других будничных дел. Но в четверг вечером Оливер пишет ему в личные сообщения. @dionaea_muscipula: Что насчет «Властелина колец»? У меня дома, завтра? Сразу после школы? Чарльз вытирает повлажневшие ладони о черные джинсы и торопливо набирает ответ. @charliesthoughts: окей @charliesthoughts: я свободен @charliesthoughts: принести что-ниубдь? @charliesthoughts: *что-нибудь @dionaea_muscipula: Разве что свое терпение. Это надолго!  Они договариваются встретиться на парковке возле школы, и пока Чарльз дожидается Оливера, он успевает сгрызть себе все пальцы. В 15:10 из школы выходит Гаррет, а прямо за ним – Оливер, и Чарльзу хочется провалиться сквозь землю, когда они оба идут в его сторону. – Ты не идешь на тренировку? – кивает ему Гаррет. – Нет, – торопливо отвечает Чарльз, – у меня сегодня другие планы. Чарльз скрещивает руки на груди. Если Гаррет уйдет сейчас, он даже ничего не заметит. Если он уйдет сейчас, он не увидит, как Оливер останавливается рядом и улыбается. Но Гаррет не уходит. Он бросает на Чарльза этот двусмысленный взгляд, от которого он весь покрывается мерзкими мурашками и кивает. – Я понял, – говорит он, и Чарльзу приходится закрыть глаза, чтобы подавить приступ тошноты. – Ну пока. Чарльз стряхивает с себя этот взгляд, как дурной сон, чтобы улыбнуться Оливеру в ответ. Когда они садятся в машину, им обоим все еще неловко. – Я помешал? – спрашивает Оливер. - Что? – Чарльз отрицательно кивает головой. – Нет. Забей. Это просто… – Он пожимает плечами. – Просто Гаррет. – Вы дружите? Чарльз пожимает плечами. Еще несколько недель назад он бы ответил: «Да, конечно дружим», а теперь от этого вопроса ему становится так стыдно, будто его поймали на чем-то нехорошем. – Можно я включу свою музыку? – Оливер переводит тему, и Чарльз не может быть благодарнее. Пока Чарльз заводит машину, Оливер подключает телефон к его магнитоле и задумчиво выбирает песню, закусив язык. – Может эту… Погоди-погоди, я знаю, что хочу включить… Нет, лучше вот это, – бормочет он, и Чарльз вдруг понимает, что Оливер тоже волнуется. Оливер тоже волнуется, потому что хочет, чтобы Чарльзу понравилась его музыка. – Не забудь говорить мне, куда рулить, – говорит Чарльз и выезжает на дорогу. Школа остается позади. Гаррет, футбольная тренировка, разные столики в столовой – все это остается позади и больше не имеет значения. Наконец Оливер определяется с выбором, включает «Perturbator», и их поездка превращается в трейлер подросткового фильма. Оливер откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, высовывает руку в окно и ловит ладонью последние теплые лучи осени. Ветер треплет его светлые волосы, оранжевое солнце окрашивает их в персиковый, и Чарльзу перехватывает дыхание всякий раз, когда Оливер поворачивается на него, чтобы улыбнуться, приоткрывая потрескавшиеся розовые губы. – Неожиданный выбор, – наконец заговаривает Чарльз, перекрикивая музыку. – Почему? – Я не знал, что ты такое любишь, – неуверенно отвечает Чарльз. – А что я, по-твоему, люблю? – смеется Оливер. – Я не знаю. Троя Сивана? – Только потому что я гей?! Оливер явно веселится, а Чарльзу вдруг становится неловко. Он пожимает плечами и неуверенно улыбается. – Я люблю Троя Сивана, – говорит он и тут же спешно добавляет, - хоть я и не гей. – Я тоже люблю его, – примирительно улыбается Оливер, отворачиваясь к окну. – Может быть, в следующий раз послушаем его. И любовь Чарльза к Трою внезапно увеличивается в несколько раз. У Оливера в комнате все стены завешаны плакатами, фотографиями с друзьями, распечатанными на принтере картинками; все полки заняты любимыми книгами и комиксами, фигурками супергероев и коллекциями кристаллов; на столе в беспорядке брошены браслеты, кольца, пузырек с черным лаком для ногтей. Каждый угол в этой комнате говорит что-то об Оливере, и Чарльзу хочется бродить, рассматривая каждую мелочь, но Оливер стыдливо сгребает свои сокровища со стола в ящик и включает ноутбук. – Садись. Да прямо на кровать садись, ничего страшного. Принести тебе что-нибудь? Чай? Колу? – Чай было бы неплохо. И Чарльз остается один в его комнате. Он на носочках подходит к столу, рассматривая фотографии в рамках, и вдруг ловит себя на мысли, что ужасно завидует этим счастливым лицам, которые оказались так дороги Оливеру, что он решил поставить их в рамку. На одной фотографии Оливер сидит у реки, свесив ноги в воду, а рядом, прислонившись щекой к его светлой макушке, сидит какой-то парень: их возраста, высокий, с крепкими руками и зеленой сережкой в ухе. И Чарльз вдруг понимает, что понятия не имеет, есть ли у Оливера кто-нибудь. Есть ли у Оливера парень. И эта мысль так прочно оседает в его голове, что уже нет ни одного шанса избавиться от нее. Оливер возвращается с чаем и огромной пачкой «Орео», включает фильм на телевизоре, и они оба устраиваются на кровати, вытянув ноги и облокотившись о стену. – Это режиссерская версия. Ты готов? Чарльз пожимает плечами. – Наверное, да, – отвечает он и думает о том, что проведет практически четыре часа на кровати Оливера. И все эти четыре часа Чарльз не может сосредоточиться ни на хоббитах, ни на орках, ни на братстве кольца – он все время посматривает на фотографию в рамке и пытается угадать, что за парень на ней рядом с Оливером. От волнения, – и за себя, и за Фродо, – Чарльз съедает добрую половину пачки печенья, и замечает это только когда ловит смешливый взгляд Оливера. – Извини, – виновато улыбается Чарльз, отодвигая от себя злополучные «Орео». – Нет-нет, все хорошо, – говорит Оливер, и в его голосе звенят смешинки, - мне нравятся парни с хорошим аппетитом. То есть люди! Я хотел сказать люди. Да. Они оба неловко замолкают, но Чарльз на всякий случай берет еще одно печенье. Через три часа и сорок минут Оливер выключает фильм и оборачивается на Чарльза с этим взглядом: «Ну, как тебе?». Чарльз тяжело вздыхает и вытягивается на кровати, укладывая голову на подушку. Оливер ложится рядом. На часах уже почти восемь, и они внезапно оказываются в полной тишине, укутанные в вечерний полумрак. Они лежат на кровати, лицом к лицу, так близко, что Чарльз чувствует на своем лице теплое дыхание Оливера. – Мне понравилось, – говорит Чарльз шепотом, – больше, чем «Звездные войны». – Ты же знаешь, что еще две части, да? – Я догадался, что этим у них дело не кончится. Чарльзу на самом деле не хочется ничего говорить. Есть что-то волшебное в моменте, когда ты лежишь с кем-то так близко и не чувствуешь себя неловко. – Кто ты из «Властелина колец»? – спрашивает Чарльз. – Хоббит. – Серьезно? Хоббит? По-моему, ты как-то худоват для хоббита. И слишком длинный. – И давно ты стал специалистом по хоббитам? – смеется Оливер. Они еще немного говорят о фильме. Оливер рассказывает, как он понравился ему, когда он впервые посмотрел его. Оливер рассказывает, как они с друзьями уходили в лес на границе города и до самой ночи бродили в нем, представляя себя отважными героями. Оливер рассказывает, как мог смотреть этот фильм на повторе целыми днями, и Чарльз чувствует себя особенным из-за того, что они посмотрели его вместе. – Почему ты не носишь очки? – Что? – удивленно переспрашивает Оливер. – Я видел, как ты надеваешь их перед уроком. У тебя плохое зрение? – Да. – Оливер смущенно трет переносицу, и Чарльз засматривается на его ногти, выкрашенный в черный. – Не знаю. Наверное, немного стесняюсь. – Мне кажется, тебе идут очки. Оливер размыкает губы, чтобы благодарно улыбнуться, он шепчет: «Спасибо», и Чарльза до дрожи пронзает желанием прикоснуться к этой улыбке. Податься вперед, – совсем немного, один поворот головы, - прикрыть глаза и прикоснуться к его губам, поцеловать самый краешек его губ, узнать какие они на вкус и забыть об этом навсегда. Чарльз вскакивает, практически спрыгивая с кровати. – Уже поздно, мне пора домой, – говорит он, нервно поправляя футболку. – Да? – Может быть Чарльзу кажется, но Оливер выглядит разочарованным. Он выглядывает в окно и включает свет в комнате, разгоняя магию. – Ну да, ты прав. Оливер провожает его до двери, неловко спрятав руки в карманы толстовки. – Ну тогда спишемся еще, да? Если захочешь посмотреть второй фильм вместе. – Конечно спишемся, – энергично отзывается Чарльз, натягивая на правую ногу кроссовок. Он надеется, что это хоть немного облегчит его вину за побег. – Даже не думай бросить меня. – Я и не думал, – с улыбкой отзывается Оливер. – Погоди. Он снимает с вешалки свою джинсовую куртку. – Возьми. Там холодно, ты замерзнешь. Чарльз неуверенно протягивает руку за курткой. Он хочет отказаться, но от джинсы пахнет одеколоном Оливера, и он послушно накидывает ее на свои плечи. – Тогда встретимся завтра? – Хорошо. Оливер делает шаг вперед и неловко приобнимает его за плечи на прощание. @dionaea_muscipula: Некоторые вечера запоминаются надолго. #np Troye Sivan – Postcard Чарльз слушает эту песню на повторе, растянувшись на своей кровати и уставившись в потолок, и от какой-то неясной, горько-сладкой тоски так щемит сердце, что хочется плакать. Он засыпает на полчаса, завернувшись в джинсовку Оливера, а когда просыпается, с оглушительной ясностью понимает, что больше всего сейчас хочет снова оказаться в его кровати. V В субботу не получается у Оливера, в воскресенье – у Чарльза, и в понедельник начинает казаться, что момент испорчен навсегда, и Чарльз так никогда и не узнает, отнес ли Фродо кольцо в Мордор. Но сразу после звонка перед обедом Оливер ловит его у шкафчика. Чарльз кивает Мие, чтобы она шла без него, и она хоть и бросает на них обоих очень озадаченный взгляд, но все же уходит. – Привет. – Чарльз весь покрывается мурашками от одной улыбки Оливера. – Привет. В коридоре почти никого нет – все сбежали в столовую в надежде урвать свежие маффины с шоколадом, и в длиннющем коридоре они остаются один на один. – Извини, – виновато говорит Чарльз и трет свою шею сзади, потому что ему неловко врать, – я кажется забыл твою куртку. – Ничего страшного, мы ведь досмотрим фильм? – спрашивает Оливер, и Чарльз облегченно выдыхает. – Конечно. – Ты свободен сегодня? Чарльз больше всего на свете хочет ответить: «Да», но прикусывает язык. – У меня тренировка после уроков. Начало сезона. Тренер убьет меня, если я пропущу две тренировки подряд. – Не проблема. Я могу подождать тебя. Сойдет? – Ого, видимо ты действительно любишь «Властелина колец», – шутит Чарльз, прислоняясь спиной к своему шкафчику. – Хочешь пойти вместе в столовую? Чарльза бросает в жар от мысли, что они зайдут в столовую вместе, и все это увидят. И Чарльзу так тошно от этой мысли, что хочется себя ударить. – Конечно, – говорит он, – пойдем. Они все равно садятся за разные столики. И когда Гаррет снова шутит про педиков, Чарльз не находит в себе сил ответить ему. И когда Сэм говорит: – Что, Чарли, Кэйт была так плоха, что ты переключился на мужиков? Чарльз только вяло хмыкает, закатывая глаза. – Ага, Сэм, оборжаться, иди в задницу. Чарльз больше не чувствует себя комфортно за своим столиком в столовой. Он не чувствует себя комфортно ни в коридоре, ни в раздевалке, ни на поле; но когда на трибунах он замечает Оливера, завернувшегося в ярко-желтую куртку, с бумажным стаканчиком чая в руках, – Чарльз вдруг снова чувствует себя на своем месте. Оливер машет ему со своего места, и Чарльзу хочется тренироваться с удвоенным усердием. – Ты отлично бил по этому мячу! – вдохновенно заявляет Оливер, когда они садятся в машину. Чарльз смеется. – Ты совсем ничего не понимаешь в футболе? – Нет, – честно отвечает Оливер и тоже начинает смеяться, – но немного понимаю в футболистах. Чарльз замолкает, смущенно смыкая губы, и Оливер тоже молчит, видимо чувствуя себя неловко за эту шутку. – Ну что, я обещал тебе Троя, да? Оливер уже по-хозяйски подключает телефон к магнитоле Чарльза, ищет нужный альбом в приложении. Чарльз знает все слова наизусть. Они вместе горланят «My my my», пока Оливер выстукивает ладонью ритм по крышке бардачка. А потом начинает играть «Postcard», и они оба синхронно замолкают. Чарльз останавливается у дома Оливера, но они не выходят – остаются дослушать песню. Оливер откидывает голову на спинку кресла, прикрывает глаза, и Чарльз не может оторвать взгляд от изгиба его шеи. Протянуть руку – зарыться в его волосы, посмотреть в его глаза, которые кажутся желтыми из-за красных лучей солнца, прижаться губами к его лбу и узнать, как пахнет его шампунь. У Чарльза в голове слишком много Оливера, но почему-то кажется, что этого недостаточно. Оливер приоткрывает глаза, смотрит из-под ресниц, слегка повернув голову, и Чарльз готов отдать все на свете, чтобы узнать, о чем он думает сейчас. Они смотрят друг другу в глаза целую минуту, и мысль бьется в висок Чарльза: «Сейчас! Сейчас! Сейчас!» Сейчас. Лучше момента не будет. Сейчас. Но Чарльз не двигается, он даже не улыбается, уставившись на Оливера. И песня заканчивается, оставляя их ни с чем. – Ну что, пойдем? – весело спрашивает Оливер, подхватывая рюкзак с сидения, будто жизнь Чарльза только что не разрушилась. Пока Оливер включает фильм, Чарльз пишет маме смс о том, что будет поздно. Оливер садится рядом, так близко, что их бедра практически соприкасаются. Чарльз чувствует тепло его тела, и от этого буквально невозможно усидеть на месте. Чарльзу почти стыдно за то, что пока урук-хаи разносят крепость, он может думать только о том, что стоит подвинуть ладонь на пять сантиметров вправо, как она окажется на коленке Оливера. И в какой-то момент битвы Оливер кладет свою ладонь на нервные пальцы Чарльза. Никто из них не поворачивает головы и ничего не говорит – они так и сидят до конца фильма, в одной позе, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту невинную близость. Чарльз едва дышит, будто все его чувства сосредоточились под этой узкой, теплой ладонью, и ни на что другое энергии больше не хватит. Чарльз едва дышит, потому что Оливер проводит большим пальцем по его запястью, и от этого колени становятся ватными. Наверное, это единственный раз в жизни, когда Чарльз досматривает все титры до самого конца, потому что никто из них не может встать и выключить ноутбук. Когда Чарльз выходит из дома Оливера уже почти десять вечера. Он заводит машину и бросает взгляд на широкое окно на втором этаже: Оливера едва видно на фоне темной комнаты, но все же он стоит там, провожая Чарльза взглядом, и от этого пробирает до самых костей. VI Они откладывают последний фильм аж до пятницы. У Чарльза – тренировки, у Оливера – репетиции, встречи клуба садоводов, занятия оркестра, поэтические вечера, и Бог его знает, сколько у него еще дел. Они встречаются в школьных коридорах, и каждый раз у Чарльза внутри все сводит от волнения. Никогда еще не было так сложно дожидаться пятницы. – Что у тебя с Оливером? – спрашивает его Миа, подсаживаясь рядом на английском. – Что у меня с Оливером? – нервно переспрашивает Чарльз, зарисовывая карандашом поля тетради. – Знаешь, про вас ходят слухи, – она переходит на шепот. – Вы вместе ездите в школу? – Что? – Чарльз на мгновение забывает, как вдыхать воздух. – Нет. Что за глупости? Ничего подобного. Он откладывает карандаш и нервно вздыхает. Он может только представить, что говорят за его спиной другие футболисты, и у него челюсть сводит от злости и страха. – Чарли, ты же знаешь, я всегда поддержу тебя, если ты хочешь… – Миа, - резко обрывает ее Чарльз, – мы просто знакомые. Вот и все. Никто не будет избивать его, обливать ледяной газировкой, опускать его голову в унитаз – никто не будет делать этого, потому что у них в школе политика нулевой терпимости, но ничто и никогда не запретит подросткам говорить. Говорить, шептать, смеяться за спиной, писать злые твиты и пускать слухи. И Чарльза начинает трясти от каждого смешка за спиной, от каждого шепота за плечом, даже если они никак не относятся к нему. Чарльз прячется в туалете и сидит там всю перемену, с ногами забравшись на унитаз. Самое страшное, что с тобой может случиться, когда тебе семнадцать – это вдруг стать не таким как все. Чарльз думает об Оливере. Как у него хватило сил признаться всем на свете и продолжить жить, будто ему плевать, что говорят у него за спиной. Как у него хватило сил признаться самому себе. Как у него хватило сил – и может быть он подскажет Чарльзу, где эти силы искать. VII В четверг вечером Оливер пишет Чарльзу смс. «Завтра все в силе? О.» «Почему нет? Ч.» «Просто. О.» Чарльз прикусывает ноготь на большом пальце. Ему становится дурно от мысли, что слухи могли – и точно дошли до Оливера. Ему становится дурно от злости, потому что одно дело шептаться про него, а совсем другое – про Оливера. «Конечно все в силе. Ч.» «Я очень рад. О. В конце концов, ты ведь должен увидеть, как мой народ всех спас. О» «Фу, спойлеры, хоббит. Ч.» И может еще не поздно крутануть колесо судьбы в обратную сторону, еще не поздно остановиться, замереть в тот момент, когда Оливер – это просто Оливер, дружелюбный парень из двенадцатого класса. Может еще не поздно, но Чарльз выбирает уткнуться носом в воротник джинсовки, от которой пахнет волосами Оливера, и до бесконечности воспроизводить в своей голове ощущение его руки на своей. В пятницу они едут домой к Оливеру в полной тишине. – Последний фильм идет больше четырех часов, – предупреждает Оливер, настраивая картинку на телевизоре. – Ого. Надеюсь, что все кончится хорошо. – Почему? – Оливер оборачивается на него, и Чарльз вдруг замечает, что у него на переносице несколько бледных веснушек – последние вестники тепла. – Не люблю плохие концы, – выдыхает Чарльз. Оливер устраивается рядом на кровати. – Я купил печенье, чтобы как-то искупить свою вину за ту пачку, – смущенно смеется Чарльз. Оливер кладет пачку на свои колени, и им не приходится отодвигаться друг от друга. Половину фильма Чарльз сидит, как на иголках, – и гадает. «Если он сейчас повернется – я возьму его за руку» «Если крем останется на одной части печенья – я возьму его за руку» «Если я досчитаю до пяти раньше, чем сменится кадр – я возьму его за руку» И Оливер поворачивается, и Орео идеально распадаются на две половинки, и кадр меняется на «три», а Чарльз все равно не может побороть свой страх. Чарльз выдыхает и медленно опускает голову на плечо Оливера. Он делает это так робко и нервно, будто в любой момент готов вскочить и придумать себе оправдание, – но Оливеру не нужны никакие оправдания. Оливер слегка наклоняет голову, прикасаясь щекой ко лбу Чарльз. И Чарльзу совсем немного жаль, что Фродо справился так быстро. Что ему понадобилось всего двенадцать часов фильма, чтобы всех спасти, и что у Чарльза больше не будет возможности полежать на плече у Оливера, доедая печенье. Когда начинаются титры, им все-таки приходится потревожить эту хрупкую идиллию. Оливер выключает фильм и оборачивается на Чарльза. – Ну как? - Жалко, что все кончилось, – честно отвечает Чарльз. – Ну, знаешь, есть еще «Хоббит». И они оба смеются. Чарльз уже привычно ложится на кровать – Оливер ложится напротив. – А еще есть книги, – шепотом добавляет Оливер. – Будешь читать мне вслух? – Почему не ты? – Ты ничего не поймешь с моим акцентом, – смеется Чарльз, – я испорчу всю историю. – Мне нравится твой акцент, – серьезно говорит Оливер. Они оба замолкают. Из напряжения между ними Зевс смог бы соорудить себе лучшую партию молний. Чарльз пододвигается ближе, и молчание становится невыносимым. И тогда Оливер шепчет, тихо и рвано, будто ему больно это говорить. Он шепчет: «Чарли», и обхватывает руками Чарльза так крепко, что им обоим не остается воздуха для дыхания. Чарльз вцепляется в его спину, сминает футболку под пальцами, и – целует. Чарльз целует его, обхватив лицо руками, и его трясет, как в лихорадке. Чарльз целует его жадно, влажно, ему хочется всего и сразу – ему хочется нежно касаться, ему хочется кусать его язык, ему хочется вылизывать его рот и пересчитывать языком зубы. Чарльзу хочется быть нежным, но он сжимает скулы Оливера так сильно, будто хочет оставить на них синяки. Ему хочется быть терпеливым, но он снова и снова прижимается к губам Оливера, не в силах оторваться от них. Чарльзу хочется целовать Оливера, пока у них обоих не сведет скулы, но он отстраняется, потому что не может вынести больше ни секунды. – Я так давно хотел… – начинает Оливер. – Правда? – подхватывает Чарльз. – Конечно правда. Оливер смеется, и Чарльз снова целует его, потому что целовать его улыбку в десять раз слаще. – Хочешь остаться у меня на ночь? Оливер ловит его ладонь и целует самый центр. Прикасается губами к подушечкам пальцев, пересчитывает поцелуями костяшки, и как минимум в три раза увеличивает линию любви. – Пожалуйста, останься у меня ночь. Оливер целует его запястье, и Чарльза всего прошибает дрожью. – Чарли. Чарльз боится открыть рот, чтобы не застонать, когда Оливер трется носом о косточку на его запястье. – Окей, – сдается Чарльз. И пока он звонит маме и предупреждает ее о том, что останется на ночь у друга, Оливер сосредоточенно выбирает музыку. Чарльз говорит: «Да, мам, конечно, мам», а его взгляд блуждает от растрепанного затылка Оливера к его оголенной пояснице под задравшейся футболкой. Когда Чарльз откладывает телефон, комната заполняется сладким голосом Кейси Масгрейв. – Что это? – смеется Чарльз. – Сто лучших треков о любви? – Может быть. Улыбка на губах Оливера не поддается никакому описанию: и смущение, и задор, и что-то такое, что есть только у Оливера Оаквуда и больше нигде на свете. Он протягивает Чарльзу руку, поднимая с кровати. Он включает ночник, разбрасывая звезды-точки по стенам и потолку. Он обнимает Чарльза за талию и кладет голову на его плечо. Он делает все, чтобы у Чарльза не осталось ни малейшего шанса на спасение. Они танцуют в темноте, обнявшись, и хотя они молчат, Чарльзу почему-то кажется, что они думают об одном и том же. Спустя полчаса они сидят на кухне, забравшись с ногами на стулья, и пьют горячий шоколад. Оливер садится рядом, и Чарльз вытягивает свои ноги на его коленях. Сама мысль о разговорах кажется странной, особенно когда Оливер накрывает теплой ладонью голую щиколотку Чарльза и мягко поглаживает икру под штаниной. О чем тут можно говорить, если Чарльзу хочется сказать только: «Подними руку немного выше, и я позволю тебе сделать с собой, что угодно». О чем тут можно говорить, если Чарльз может только пялиться на губы Оливера, пока пересохшие глаза не начнут болеть. О чем тут можно говорить, если Чарльзу семнадцать, и он знает наизусть тысячу песен про любовь, но все еще понятия не имеет, что нужно говорить, когда влюблен. Оливер дает ему свою футболку и отворачивается, чтобы Чарльз переоделся. Чарльз, с семи лет привыкший к мужским футбольным раздевалкам, вдруг чувствует себя смущенным, оставшись в одном белье. – Я могу поспать в другой спальне. – Оливер стоит в дверях, наблюдая как Чарльз забирается под одеяло. – Нет, все хорошо, – смеется Чарльз. – Залезай. Мне не впервой ночевать в одной кровати с парнями. Оливер забирается под одеяло, накрывая Чарльза своим телом, обхватывая его лицо с такой страстью, что дух захватывает. – Но тогда я за себя не отвечаю, – шепчет Оливер. – И не надо. Оливер вплетает пальцы в его волосы и заглядывает в глаза с какой-то невыразимой, почти дикой страстью. Чарльз даже представить не мог, что этот смешной парень из театрального кружка с накрашенными ногтями и браслетами на запястье может так жадно целовать, может так сильно вжимать кого-то в кровать, может так смотреть, что в легких не остается воздуха. И все же для одного вечера им хватает впечатлений. – Расскажи секрет. Они лежат лицом к лицу, как и раньше, но теперь Чарльз сжимает руку Оливера – и это лучшее чувство на свете. – Мы что, в школьном лагере? – смеется Оливер. – Окей, расскажи мне взрослый секрет, зануда. – Мне нравится порно со связыванием, – внезапно и совершенно спокойно говорит Оливер, и Чарльз весь покрывается мурашками. – М-м, – отзывается он неоднозначно, и Оливер резко привстает на локте. – Я тебя напугал? – Что? Нет. Нет, совсем нет, - Чарльз смущенно смеется, утыкаясь носом в подушку. – Может, покажешь мне свое любимое? – Если будешь себя хорошо вести, – улыбается Оливер и обхватывает Чарльза поперек спины, вжимая в свое плечо. VIII Это длится две недели. Они едва разговаривают в школе, а после уроков целуются на заднем сидении машины. Они сидят за разными столиками, а вечером Оливер целует каждую родинку на спине Чарльза. В школе Чарльз кивает Оливеру вместо приветствия, а дома они до двух часов ночи разговаривают по телефону, рассказывая друг другу детские страхи. – Чарли, мы можем поговорить? – спрашивает Оливер в среду утром. Чарльз воровато оглядывается на Сэма, который ждет его у дверей в раздевалку, и чувствует себя самым ужасным подлецом, когда отвечает: – Может, напишешь мне смс? – Конечно, - кивает Оливер и ничего не пишет. Чарльз прячет телефон в форме, и в итоге получает выговор от тренера и ни одного сообщения от Оливера. И он понимает, что у него нет никакого права злиться. Оливер звонит ему только в четверг вечером. – Привет. Оливер. Привет, – Чарльз прижимает телефон к уху. – Оливер. Ты злишься на меня? – Немного, - тихо отзывается на том конце Оливер, и желудок Чарльза скручивает от боли. – Прости меня. Мне так… – Чарли. Ты хочешь быть моим парнем? Чарльз молчит. Он больше всего на свете хочет ответить: «Да», но он молчит, сжав губы. – Чарли, – голос Оливера выбивает из Чарльза весь дух. Когда Оливер снова шепчет: «Чарли», Чарльз нервно всхлипывает, зажимая рот. – Конечно хочу, – шепчет он. – Но не можешь? – Оливер, я просто… – Слушай, Чарли, – вздыхает Оливер. – Я все понимаю. Я не собираюсь давить на тебя. Но я не могу вернуться в «шкаф», понимаешь? Ты мне очень нравишься, и я не хочу и не могу это скрывать. Ты меня слышишь? Чарли? Чарльз кивает, даже если Оливер не видит этого. Он кивает, потому что что тут еще скажешь? Было бы эгоистично верить, что Оливер захочет всю жизнь прятаться по углам, только потому что Чарльз такой трус. – Значит, это все? – Чарльз пытается контролировать себя, но его голос все равно дрожит. – Наверное, – отвечает Оливер и замолкает на время. Чарльз вслушивается в тишину телефона, которая ни о чем ему не говорит. В тишине телефона нет ничего от выразительных глаз Оливера, от его бровей, улыбки, от его лица. Чарльз думает о том, что может быть больше никогда не поцелует его ямку на щеке. – Ты мне очень нравишься, Оливер, – шепчет Чарльз, даже если это ничем не поможет. – И ты мне нравишься, Чарли. Они молчат еще немного, потому что говорить уже нечего, но оба знают, что как только звонок оборвется – вместе с ним закончится и все остальное. – Ну, – говорит Оливер, – пока? – Пока, – хрипло отзывается Чарльз. – Прости меня. – Все хорошо, Чарли. IX Они не разговаривают уже неделю. Не разговаривают – совсем. Оливер еще улыбается ему, когда встречает в коридорах, но очень быстро и грустно, и тут же отводит взгляд. Чарльз старается вернуться к старой жизни, старается не думать об Оливере каждую секунду, но получается не очень. Чарльз старается ходить на тренировки и не искать на трибунах ярко-желтое пятно. Чарльз старается смотреть фильмы без желания писать смешные комментарии Оливеру. Чарльз старается пить горячий шоколад, но на вкус он такой омерзительный, будто вместо воды в него вылили все его невыплаканные слезы. Чарльз старается не винить себя, но даже в зеркала смотреть становится тошно. Зато Гаррет снова здоровается с ним за руку. Зато больше никто не шепчется у него за спиной. И Чарльз думает, что, наверное, это того стоит. Наверное, это стоит того, чтобы садиться в машину и рыдать, уткнувшись в колени. Наверное, это стоит того, чтобы слушать самые грустные песни на свете и пытаться подсчитать все их несбывшиеся поцелуи. На второй неделе молчания Чарльз мысленно прикидывает, что будет страшнее для его матери: узнать, что он влюблен в парня, или что он умер от тоски. Чарльз выдерживает еще три дня, и в среду утром просыпается с четким пониманием того, что так больше нельзя. Чарльз проигрывает важный матч, забывает сделать уроки, он снова не спит до пяти утра, – и теперь это не приносит никакого удовольствия. Чарльз сидит за своим столом в столовой, и вдруг понимает, что это все не имеет никакого значения. Что мнение Гаррета ничего не значит в его жизни, что через полтора года они выпустятся и будут общаться только если встретятся в очереди в магазине. Чарльз сидит за своим столом в столовой, и вдруг понимает, что все это время он терял драгоценное время с человеком, который действительно что-то значит для него. И тогда Чарльз делает то, что нормальный школьник в своем уме никогда не сделает: берет поднос и уходит за другой стол в самом конце столовой. Он садится рядом с ошарашенным Оливером, и ему сложно сдержаться, чтобы не поцеловать его прямо сейчас без лишних слов. – Я был полным придурком, – говорит Чарльз. – Не буду спорить, – отвечает Оливер, но улыбается. – Но ты простишь меня? – Даже не знаю. А где моя серенада посреди футбольного матча, лепестки роз по всему школьному коридору? Пока как-то не тянет на драматическую развязку. – А что насчет поцелуя в школьной столовой? – Для начала – неплохо. Чарльз запускает ладонь в светлые волосы Оливера и притягивает ближе, накрывая его улыбку поцелуем. И целоваться с Оливером – это единственное правильное, что происходит с ним за эти полмесяца. Кто-то со стола Оливера шутит: «Ребята, вы серьезно? Прямо напротив моего салата?!», и Чарльз думает, что возможно он все это время выбирал себе неправильных друзей. – Оливер, – Чарльз прижимается лбом ко лбу Оливера и закрывает глаза. – Ты будешь моим парнем? – Спроси у меня это сегодня вечером. * – Твои родители вообще бывают дома? – неловко шутит Чарльз, бросая сумку со своими вещами у кровати. – А ты уже хочешь с ними познакомиться? – Просто интересно, в кого ты такой симпатичный. Оливер смеется и щипает Чарльза за бок. Чарльзу неловко за каждое слово, ему хочется бесконечно извиняться, но Оливер ведет себя так, будто между ними не было двух недель нервного молчания. Оливер приобнимает его со спины и целует в затылок. Оливер шепчет: «Я так скучал по тебе», и Чарльзу хочется ударить себя за все, что он сделал. – Оливер, - выдыхает Чарльз, – прости меня. Оливер смеется ему в шею и закрывает рот своей ладонью. – Я умоляю, Чарли, я больше не выдержу ни раза. Я не злюсь на тебя. Чарльз накрывает его ладонь обеими своими и целует поочередно каждый палец. Чарльз терпеливо ждет на кровати, пока Оливер поставит подходящую музыку. Чарльза даже умиляет, как тщательно он подходит к этому вопросу. Для Чарльза без разницы – музыка, фильм, кулинарное шоу с Гордоном Рамзи, лишь бы Оливер скорее вернулся на кровать и обнял его. Оливер включает «Dance to this» Троя Сивана и мягко опускается на колени у ног Чарльза. Чарльз открывает рот, чтобы сказать что-нибудь в качестве протеста, но Оливер целует его коленку через дырку в джинсах и шепчет: «Чш-ш». Чарльз смотрит на Оливера сверху вниз и сложно сказать словами, что он чувствует в этот момент. Оливер ведет ладонью от коленки по внутренней стороне его ног, и Чарльзу ничего больше не остается, кроме как поддаться соблазну их раздвинуть. «Ты такой красивый», – шепчет Оливер и забирается пальцами под кофту Чарльза. Его прикосновения к коже ощущаются так остро, будто подушечки его пальцев бьются током. Чарльз не может оторвать взгляда от его мягкого, круглого рта, который целует его колени, потому что в этом жесте сосредотачивается столько нежности, столько желания, что голова идет кругом. – Я хочу тебя поцеловать, – хрипло шепчет Чарльз. Оливер поднимается с колен, и они вместе сваливаются на кровать неловким кубарем. Оливер наклоняется к губам Чарльза, и он податливо открывает рот навстречу – Оливер смеется и целует его нос. Он целует его лоб, брови, линию скул, дрожащие ресницы и ямку на подбородке. – Пожалуйста, – хнычет Чарльз, и ему почти не стыдно за это. Но Оливер все равно не целует его в губы. Он целует его шею, заставляя задрать голову, он целует его ключицы и тянет вверх его джемпер. – Пожалуйста, Оливер. – Чарльза бросает в жар. Он лихорадочно цепляется за спину Оливера, сжимая в пальцах толстовку. Оливер целует его плечи и спрашивает с улыбкой, почти издевательски. – Пожалуйста – что? – Поцелуй меня, придурок, – смеется Чарльз, и Оливер наконец обрывает его смех поцелуем. Чарльз бедром чувствует возбуждение Оливера, и от этого крышу сносит сильнее, чем от любого порно. Чарльз тянется к его ремню, но Оливер перехватывает его руку и внимательно заглядывает в глаза. – Чарли, ты точно хочешь заняться со мной сексом? – Да, – смеется Чарльз и выгибается, чтобы прижаться к Оливеру всем телом, – да, пожалуйста. И пока Оливер снимает с себя толстовку и футболку, небрежно скидывая их на пол, Чарльз думает, что не может быть благодарнее ему. – А у тебя есть… - начинает Чарльз, и Оливер вскакивает с кровати. – Да. Да. Я все купил. Оливер достает из рюкзака презервативы и смазку, робко бросая их на кровать. – Можно я раздену тебя? – А ты справишься? – улыбается Оливер, и Чарльзу хочется откусить ему нос. – Какой ты ужасный, хоббит. Чарльз расстегивает его ремень на джинсах и подается вперед, чтобы поцеловать мягкую кожу, чтобы впитать в себя ощущение этой дрожи. Ему так сладко думать об этом: Оливеру настолько хорошо, что его трясет. Оливеру настолько хорошо от его поцелуев, что он поджимает пальцы на ногах. Оливеру настолько хорошо, что он кусает губу, пока Чарльз спускает его белье к щиколоткам и целует кудрявые волосы на лобке. Оливер стоит перед ним совершенно голый, и интимнее этого момента не может быть ничего на свете. Чарльз закрывает глаза и прижимается лбом к животу Оливера – и если ему разрешат оставить одно единственное воспоминание за всю жизнь, он выберет этот момент. Через семь минут и три попытки снять дрожащими руками пленку со смазки и презервативов, Оливер лежит сверху, упираясь членом в ягодицы Чарльза. – Если будет очень больно, то говори, хорошо? – нервно шепчет Оливер ему в волосы. – Хорошо. Только не торопись, окей? – Окей, – смеется Оливер и целует его в лоб. Оливер придерживает свой член, влажный от смазки, и медленно направляет его внутрь – мышцы поддаются очень неохотно. Чарльз шипит от боли и морщится, вскидывая голову. Дышать получается только через сомкнутые зубы. Оливер замирает, давая ему привыкнуть, и боль рассредоточивается по всему телу, обволакивая, замирая где-то в солнечном сплетении. Оливер обхватывает ладонью член Чарльза и ласкает его кончиками пальцев, пока не слышит тихий стон удовольствия, тогда он толкается немного глубже. Чарльз тяжело, возбужденно дышит – это все еще больно, но с каждым новым толчком становится легче, потому что Оливер целует его шею, целует его губы, и гладит его, гладит так много, что Чарльзу кажется, будто его ласкают сразу десять рук. Оливер делает последний толчок и замирает. Им обоим надо отдышаться, как после боя. Чарльз обхватывает плечи Оливера, навсегда оставляя в себе это чувство полного единения. – Можно? – хрипло выдыхает Оливер. Чарльз кивает, и Оливер медленно двигает бедрами. Чарльз запрокидывает назад голову, упираясь затылком в подушку, и тут ему на шею что-то капает. Чарльз распахивает глаза, ошарашенно моргая – и на щеку падает еще одна капля. У Оливера носом шла кровь и тяжелые бардовые капли падали прямо Чарльзу на лицу, тут же стекая по его щекам на губы, на шею, оставляя въедливые пятна на простыне. – Вот черт, – шипит Оливер и вытирает нос, размазывая кровь по своей щеке, – погоди, я сейчас… Тут где-то были салфетки… – Нет, нет, не надо. – Чарльз обхватывает его шею и резко притягивает к себе, впиваясь в его губы. На языке остается привкус крови. – Все хорошо. Все хорошо, – шепчет Чарльз и слизывает струйку крови с желобка над губой Оливера. Оливеру хватает с десяток фрикций, чтобы кончить, прижавшись лбом ко лбу Чарльза. Они оба в крови, и когда Оливер отстраняется, он не может сдержаться от смеха. – Выглядит так, будто у нас была кровавая оргия. – Неплохое начало отношений, – смеется Чарльз. Он чувствует себя уставшим, будто пробежал марафон, но при этом все еще возбужденным. Оливер мягко наваливается сверху, прижимая ладонь к члену Чарльза. – Ты можешь… Можешь пока что… – Чарльз смущенно шмыгает носом. – Можешь пока остаться во мне? – Да, - восхищенно шепчет Оливер, – конечно. Оливер медленно гладит его член, ласкает пальцами головку, отодвигая крайнюю плоть, а Чарльз беззвучно стонет, откинув назад голову. Он все еще чувствует в себе чужой член, и от этого ему хватает полторы минуты, чтобы кончить, вцепившись в плечи Оливера ногтями. – Чш-ш-ш, – мурлычет Оливер и обхватывает голову Чарльза руками, прижимая ее к себе. Слезы Чарльза смешиваются с кровью Оливера на его щеках – и, пожалуй, это самая дикая клятва, которую он давал судьбе за все семнадцать лет. X Чарльзу семнадцать, и он мало чем отличается от остальных семнадцатилетних, которые отчаянно борются за выживание в старшей школе. Чарльзу семнадцать, и он влюблен. Отчаянно и безнадежно – как и все семнадцатилетние. Чарльзу семнадцать, он целует щиколотки Оливера на своих плечах, пишет ему записки на запястье, гладит его коленку под столом в столовой и скидывает ему каждую дурацкую песню про любовь, которую только возможно найти. Чарльзу семнадцать, он играет в футбол, учится кататься на скейте, и ходит на каждое представление школьного театрального кружка. Чарльзу семнадцать, и он – счастлив.