***
— Бр-р-р-р-р, — вслух дрожит Мидория, потирая руки, затянутые в черные перчатки. — Сегодня так х-холодно! — Не будь размазней, — отвечает Бакуго, одетый лишь в легкую курточку и шорты, что не мешает ему уверенно переться по снегу. Кацуки злобно накалывает мусор на палку и ожесточенно запихивает его в пакет. — Сегодня не так и плохо, — пожимает плечами Иида. — Думаю, вчера было холоднее. Тодороки согласно кивает. — Это не ч-ч-честно, — смеется Мидория. — Два дракона и двигатель. Если бы я з-знал, что сегодня мы будем убираться, то оделся бы т-т-теплее. — Эта «экскурсия» — дерьмо, не поспоришь, — Бакуго подбирает кусок картона и с довольной ухмылкой сжигает его до пепла. Иида заводит любимую песню про сохранение экологии. Тодороки видит, как на противоположной стороне улицы Яойорозу вытаскивает из своего живота куртку и протягивает ее Очако. Урарака грациозно кланяется. Раз, два. Тодороки молча накалывает побольше мусора и закидывает его в пакет. — Н-н-ну, я хотел сказать… я понимаю, почему мы обязаны заниматься этим. Герои должны служить на б-благо общества, — дрожит Мидория. Бакуго краснеет. — Заткнись. О боже! Вали убираться где-нибудь в другом месте, — рявкает он. Тодороки поворачивается к однокласснику и долго сверлит его задумчивым взглядом. Бакуго отвечает ему взаимностью. Мидория продолжает собирать мусор, не обращая внимания на короля взрывов. — Мидория прав, — кивает Иида, завязывая уже третий пакет. — Это и есть настоящий героизм. Мы должны сделать мир лучше! — Я не собираюсь подбирать чертов мусор на улицах после выпуска. С неба падает первая снежинка. Мидория весь состоит из мышц — ни грамма жира, но все равно ухитряется выглядеть худощавым в нелепой легкой курточке. Его ужасно трясет, и сердце Шото подскакивает вверх, застревая в горле: Тодороки хочется притянуть Изуку к себе и гладить ладонями его замерзшую кожу, пока он полностью не растает. Бакуго пускает искры с ладони и подносит ее к лицу. Тоже мерзнет. Тодороки опускает пакет на землю. — Мидория. Иди сюда. Мидория сразу же откладывает сбор мусора и быстро подходит к Тодороки — от такой податливой поспешности внутри Шото что-то малоизученное опасно набухает, угрожая взорваться. Изуку улыбается, стряхивая снег с кудрявых волос. — Да? Тодороки протягивает ему левую ладонь. — Руки. Мидория радостно вздыхает и хватается за пальцы Шото. Тодороки начинает распространять тепло по телу, и Мидория придвигается еще ближе. — А-а-а-а-ах, — протягивает он, наклоняясь к левой стороне Тодороки, и Шото, конечно, позволяет ему. Он не способен прочувствовать всю морозность дня, но ощущает, насколько сильно замерз Мидория. Тодороки отлично знает нормальную температуру тела Изуку, поэтому его текущее состояние не может не беспокоить. Курточка Мидории действительно слишком тонкая для такой погоды. Бакуго закатывает глаза и с излишним рвением тыкает палкой в снег. — У тебя нос синеет, — произносит Тодороки. Мидория вздрагивает. — Я знаю. — Шото внезапно замечает, что от мороза даже ресницы Изуку склеились. — Я уже не чувствую его, хах. Тодороки не утруждает себя раздумьями — лишь выпутывает ладонь из рук Мидории и мягко тыкает в его нос пальцем. По коже сразу же начинает распространяться тепло, и Мидория мягко выдыхает. — Ох, боже, так намного лучше. — Геи, — фыркает Бакуго. Тодороки и бровью не ведет на реплику Кацуки, а от понимания, что и Мидория не спешит реагировать на комментарий, к лицу приливает жар (никак не связанный с огненной причудой). С невероятной точностью Джиро бросает свою палку, и та, словно метательное копье, летит прямо в спину Бакуго. Кацуки вскрикивает, поворачивается, готовясь накричать, но получает в лицо кучу мусора. — Не будь гребаным гомофобом, — рявкает Джиро. — Да не гомофоб я! — Ну… ты ведешь себя как гомофоб, — пожимает плечами Киришима. — Очень не по-мужски, чувак. Бакуго начинает кричать, и подошедший на шум Айзава угрожает отправить их всех с вещами на выход. Кожа Мидории ощутимо теплеет. Он прекращает трястись и, потирая лицо ладонями, делает уверенный шаг назад. — Спасибо! — лучисто улыбается Изуку. Сердце Тодороки пропускает удар. — Не за что. Шото с трудом сдерживает порыв обдать дымом веснушки Мидории и согреть его милое личико. Все-таки это будет лишним. Пересечет границы. Однако он уверен, что Мидория был бы не против. Яойорозу и Очако подходят к ним, таща полные пакеты мусора. Момо вежливо машет рукой. — Мидория, ты замерз? Я могу сделать тебе теплую куртку. — Правда? — оживляется Мидория. — Это было бы великолепно! Спасибо огромное! Тодороки хмурится. Он возвращается к сбору мусора, накалывая жестяную банку на палку и закидывая ее в пакет. Нет-нет, он не разочарован. Иида совершенно по-ублюдски ухмыляется, но Тодороки старательно игнорирует его. Яойорозу создает для Изуку красивое и теплое пальто, и Мидория надевает его сверху. Просто, уютно и мило. Снежинки продолжают запутываться в его зеленых кудрях.***
Многие жалуются на Юуэй, аргументируя свое недовольство тем, что школа превращается в интернат. Но Тодороки даже благодарен директору за это. Ему никогда не нравилось проводить много времени в стенах родного дома. Однако иногда ему все-таки приходится навещать домочадцев, и это совершенно не то. Совершенно не похоже на тот вечер, когда Мидория пригласил его на ужин, а его мама тепло улыбалась, гордясь ими обоими. Шото любит своих братьев и сестру, но, честно говоря, дома пусто, холодно и одиноко, и он считает дни, когда наконец сможет вернуться обратно в школу. Мидория всегда считается с его мнением и старается проводить с Шото свободные вечера, и Тодороки ценит это куда больше, чем может выразить словами. В Мидории есть многое, что Тодороки просто не может не обожать. Например, Мидория, несущий на своих плечах что-то в десять раз больше собственного веса, никогда не потеряет привлекательности. Тодороки наблюдает, как Изуку медленно, но верно осваивает контроль причуды, и она послушно подстраивается под обладателя: вены Мидории начинают светиться, и юноша поднимает машину, пытаясь найти выживших. Шото отлично знает, что ему стоит сосредоточиться на миссии. Они всего лишь стажеры, которых позвали для ликвидации последствий оползня. Однако местность уже давно очищена, да и Шоджи, прошедший с тремя ушами-локаторами, сказал, что здесь уже никого не осталось. Но Мидория все равно проявляет настойчивость и закидывает очередную плиту бетона на плечо, чтобы осмотреть обломки. Тодороки чувствует внезапное головокружение — слишком, блядь, жарко. Плита падает на землю, и тело Мидории тускнеет. Он хмурится и потирает лоб. — Я проверил всю область. Не думаю, что здесь кто-то еще остался. — Какая досада. Продолжаем искать дальше, — невозмутимо отвечает Тодороки, слыша, как Серо, ублюдок, громко смеется. — Эй, — подзывает их Шоджи. — Здесь кто-то есть, но, кажется, это не человек. Серо прекращает смеяться и быстро разворачивается к нему. Мидория тоже подбегает ближе, и Тодороки, словно тень, следует за ним. На машине лежит огромный кусок развалившегося моста, и у Шоджи получается лишь слегка качнуть его — этого недостаточно. — Слишком тяжелый, — произносит Шоджи, стараясь скинуть помеху всеми шестью руками. — Подожди, сейчас будет немного полегче, — Серо целится лентой, оборачивает ее вокруг одной из торчащих балок моста и протягивает хвост Тодороки. — Мы потащим, а вы вдвоем толкните. Тело Мидории вспыхивает красным. Он решительно кивает. — Понял. Все проходит куда проще, чем ожидал Тодороки. С причудой Мидории большая плита быстро падает, освобождая покореженную машину. Из сплющенной жестянки раздается приглушенный лай, и они облегченно выдыхают. — Каким нужно быть ублюдком, чтобы запереть собаку в автомобиле? — хмурится Серо. Мидория поспешно открывает дверь, практически заползая внутрь, чтобы вытащить крохотную малютку чихуахуа. Он с улыбкой поднимает щенка. — Кажется, все в порядке. Собака, мелко потрясываясь, облизывает его лицо, и Изуку хихикает. Всего за секунду обжигающая сексуальность сменяется прелестной очаровательностью, и, черт побери, это необходимо признать незаконным. — Ну, слава богу. Тодороки вздыхает. — Как думаете, нам стоит пойти искать Гидранта? Серо хлопает его по спине и смотрит как-то уж слишком «понимающе». — Думаю, это хорошая идея.***
Обычно Тодороки не остается после уроков. Это скорее в стиле Ииды, Яойорозу или хотя бы Мидории — вот они частенько задерживаются после звонка, чтобы помыть доску. Однако сегодня последним уроком была лекция Всемогущего, и от мысли, что после придется возвращаться домой, Тодороки начинает мутить. Поэтому он решает занять себя уборкой класса, задумчиво раскладывая карандаши в попытках отвлечься от мыслей о сладких веснушчатых парнях. Голос Всемогущего резко возвращает его к реальности. — Юный Шото, — Всемогущий щелкает по папке бумаг, смотря на ученика впалыми глазами. — Разве ты не собираешься на выходные домой? Тодороки смущенно ерзает у доски. — Ну раз так… Мне нужно отнести эти бумаги в главный офис Юуэй, — Всемогущий берет несколько папок со стола. — Суперсекретные материалы. Думаю, мне понадобится сопровождающий. Тодороки закусывает щеку изнутри, пытаясь сдержать улыбку, и кивает. Они молча идут по длинным коридорам, и несмотря на то, что Всемогущий больше не способен трансформироваться, от него до сих пор веет чем-то теплым, словно он все также излучает защитную ауру, которая заставляет всех окружающих чувствовать себя в безопасности. Словно всё еще за спиной семифутового гиганта. Всемогущий спрашивает его о школе, и Тодороки с предельной честностью отвечает ему. Они мирно шагают через задний двор, наслаждаясь внезапным потеплением. Пара птичек юрко кружится вокруг деревьев, гоняясь друг за другом и перепархивая с ветки на ветку. Тодороки старательно подыскивает слова. Тщательно обдумывает их. Несколько раз откидывает идею, а потом опять хватается за нее, словно за последний шанс, и все-таки произносит: — Всемогущий-сенсей? Учитель смотрит на него, поправляя бумаги. — Хм? Тодороки задерживает дыхание, а затем долго выдыхает. — Как вы считаете, могут ли сосуществовать любовь и героика? Всемогущий прекращает идти. Тодороки замирает следом за ним. Тошинори выглядит больше задумчивым, чем удивленным. Словно его действительно заинтересовал вопрос. Он опять начинает идти, и Тодороки торопится следом. — Довольно занятно, юный Шото. В каком смысле? — Не знаю, — Тодороки пожимает плечами. — В плане безопасности. Приличия. — Вот что я думаю, — протягивает Всемогущий. — Многие считают любовь слабостью, но я вижу в ней чистую силу. — Силу? — Мотивацию, — улыбается Всемогущий. — В последних битвах моей угасшей молодости я смог преодолеть свой предел, лишь когда мне понадобилось защитить одного конкретного паренька, — он улыбается. — Нет-нет, не думай, я про другой вид любви. Но идея похожа. Я верю в это. Тодороки с трудом сглатывает, чувствуя, как лицо начинает гореть. Всемогущий громко смеется. — Если ты спрашивал из-за того же самого молодого юноши, то, думаю, я только что заработал двадцать долларов. Челюсть Тодороки ползет к полу. — Что? — Ничего, — улыбается Всемогущий, наклоняясь, чтобы нежно потрепать ученика по макушке. — Думаю, тебе стоит последовать за своим счастьем, юный Шото. Тодороки не отвечает. Но когда им приходится разойтись по разным дорогам, он глубоко кланяется в знак искренней благодарности.***
Тодороки ненавидит, когда к нему заявляется отец. Общежитие уже давно стало его личным пространством. Его крошечным клочком свободы. Отец приваливается к стене и скрещивает руки — для того, кто вечно полыхает языками пламени, он ухитряется выглядеть слишком холодным. — Я слышал о нападении, — произносит он. Тодороки закатывает глаза. — Пустяки. Просто горстка сброда, которые почему-то решили, что смогут справиться с практически уже выпускниками Юуэй. Не сравнится с их схватками на первом году обучения. — Конечно, пустяки! — гремит Старатель. — Поэтому мне и интересно, почему в новостях был тот идиот, а не ты! — Иида? — ощетинивается Тодороки. — Он поймал пулю грудью, защищая одного из наших товарищей. — Я не посылал тебя сюда ради всяких пустяков, — шипит Старатель. — Ты уже ухитрился разочаровать меня на прошлогоднем спортивном фестивале. — Я прошел стажировки по спасению. У меня идеальные оценки. Что тебе еще от меня нужно? — Герой номер один не тратит время на спасательные операции. — Хм. А разве нет? Что… Старатель долго разглагольствует о силе, о гордости, о бла-бла-бла — всякой чепухе. Обо всем, на что Тодороки плевать. Сражения, ярлык «герой номер один». О том, что Тодороки просто… больше не нужно. Он практически выпадает из реальности во время импровизированной лекции и едва не получает за это. Да и это «едва» происходит лишь потому, что ему нравится наблюдать за бесплодными попытками Старателя. — В любом случае, — собираясь уходить, пыхтит отец, — в этом году на спортивном фестивале мне нужны от тебя лучшие результаты. — Конечно, — невозмутимо отвечает Тодороки. — И я хочу, чтобы ты прекратил… перестал быть друзьями с тем дураком, — гавкает Старатель. — Вечно вижу, как ты крутишься вокруг него, словно глупый ребенок. Тодороки дергается и поднимается из-за письменного стола. — С Мидорией?! Почему? Старатель ревет, повышая голос и заполняя комнату горячим дымом. Тодороки душно, в горле туго, и дышать выходит с трудом… — Если его сила действительно позволяет ему соперничать с Всемогущим, то он автоматически становится твоим врагом, — Старатель делает шаг вперед, но Тодороки не двигается с места. — У тебя нет времени на бесцельные «дружбы». — Мы же герои! — кричит Тодороки. — Мы, блядь, по одну сторону баррикад! — Следи за языком! — вспыхивает пламенем Старатель. — Всемогущий даже больше не может трансформироваться. Почему он так заботит тебя? Почему ты просто не можешь успокоиться?! — Я создал тебя, и ты будешь делать то, что скажу я, — угрожающе произносит Старатель. — И ты не будешь приближаться к этому идиоту.***
Тодороки давно не плакал. Однако сейчас он думает, что смог бы немного порыдать, если бы действительно постарался. Внизу медленно течет река, а прутья моста достаточно тонкие и короткие, чтобы он смог сесть, свесив ноги, а руки и подбородок положить на перила. Его взгляд расфокусирован, а волосы ниспадают на лицо. Он часто дышит, выдыхая холодный воздух лишь для того, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться. Отец его не удивил. Отец? Нет. Старатель. Старатель ему не отец. Даже Всемогущий ему больше отец, чем когда-либо был Старатель. Однако легче от этого не становится. Старатель может кричать все, что ему придет в голову, требовать чего угодно, но не втягивать в это Мидорию. Пусть идет нахуй. Легкий бриз обдувает его лицо, поверхность реки идет рябью. Тодороки слышит шаги, но не обращает на них никакого внимания. Ботинки издают глухой звук по мостовой, но затем все стихает. Рядом с ним садятся, протискивают ноги между прутьев и так же свешивают их вниз. Тодороки не нужно поворачиваться, чтобы узнать Мидорию, но он все равно это делает. — Хэй, — улыбается Изуку. — Привет. Мидория легко толкает его в плечо. — Полагаю, все прошло не очень хорошо? — М-м-м. Мидория обдумывает свои слова. Ветер стихает. — Хочешь поговорить об этом? Тодороки резко выдыхает. — Он… — вокруг никого нет, и Тодороки позволяет последней стене пасть, — он так сильно бесит меня. Мидория задумчиво гудит и кивком просит его продолжать. — Знаешь, он хочет, чтобы я был идеальным, — вздыхает Тодороки. — Я никогда не жаждал впечатлить его, но, думаю, глубоко внутри… мне было бы интересно узнать, каково это — услышать «хорошая работа». Понимаешь? — Знаешь, семья — это не только кровные узы, — говорит Мидория, кладя ладонь на правое бедро Шото. Несмотря на то, что это его холодная сторона, рука Изуку практически обжигает. — В Юуэй так много людей, что гордятся тобой. Тодороки вымученно усмехается. — Речь не о похвале. Мне не нужно признание. Я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое. Мидория хмурится. — Что в этот раз ему не понравилось? — Всё. — Прости, — Мидория убирает руку, и Шото сразу же начинает скучать по ней. — Я не могу тебе помочь с этим, и от этого мне не по себе. Ты не заслуживаешь всех этих лекций, что он читает тебе. Тодороки становится легче. Узел в его груди ослабевает, и он практически улыбается. — Тебе не стоит беспокоиться об этом, Изуку. Он не специально назвал его по имени. Совершенно не специально. Но Мидория поворачивается к нему с огромными глазами щенка, и Тодороки не успевает пойти на попятную. — Но с тобой не должны так обращаться! — Все нормально, — искренне произносит Тодороки. — Он просто нес бессмыслицу. Всякую чушь о том, что мне нужно перестать дружить с тобой. Тодороки замечает тот самый момент, когда тело Изуку напрягается. Зря он вообще открыл свой глупый рот. — Ох. — Старый маразматик, — быстро продолжает Тодороки. — Мне абсолютно похуй, что он там несет. — Но… — Мидория беспокойно ерзает. — Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы с отцом. — У меня всегда проблемы со Старателем, — Тодороки улыбается и, наклонившись, ловит взгляд Мидории. — Друзья могут быть соперниками. Ему никогда этого не понять. Тодороки всегда пытался проживать каждый день, учась чему-то. Он пытался расти, не привыкая к комфортной жизни — потому что будущее неизвестно. Ты никогда не знаешь, что может случиться в следующую секунду, и Тодороки как никто другой понимает это. Не стоит недооценивать врага и свою собственную жизнь. Однако Тодороки ожидал чего угодно, кроме того, что Мидория наклонится ближе и решительно прижмется к нему губами, яростно целуя. Шото не может двигаться, не может дышать, не может закрыть глаза: Мидория здесь. Теплые губы прижимаются к нему, и Тодороки шокировано приоткрывает рот. Его кожа моментально нагревается, горит абсолютно все — даже его правая сторона обжигает, покалывая от макушки до пят. Тодороки видит все: длину черных ресниц, мягкий наклон переносицы… Мидория внезапно отдергивается, словно обжегшись, и на миллисекунду Шото паникует, что действительно опалил его. Но Мидория, кажется, не чувствует никакой боли. — Боже, — шепчет Изуку, зажимая рот ладонями. — О боже… мне так жаль, я… я… Тодороки оцепенело прикасается к нижней губе, недоумевая, а Мидория уже спешит рассыпаться в тысяче извинений. Его лицо розовеет, руки трясутся, и боже… он такой милый. Тело Шото реагирует раньше, чем его голова: он хватает Изуку за запястья, чтобы оторвать ладони от его лица, а затем наклоняется и целует его еще раз. Честно говоря, Тодороки впечатлен, как быстро Мидория расслабляется, прижимается к нему и закрывает глаза. Руки Изуку все еще трясутся, но и Тодороки не может похвастаться спокойствием. Шото не особо опытен в таких вещах, но, оценивая объективно, Мидория отлично целуется. Он делает это точно так же, как и всё в своей жизни: интенсивно, переполняясь неразбавленной решимостью. Тодороки не знает, что делать, у него не было никакого плана, но сейчас это его не беспокоит. Не в такой момент. Зачем беспокоиться, если он так сильно мечтал об этом, но никогда не думал, что такое вообще возможно. — Прости, — шепчет Мидория ему в губы. — Прости, прости… — Прекрати, — хрипит Шото, закапывая пальцы в волосы Мидории и углубляя поцелуй во что-то еще более сладкое. Великолепное. Тодороки даже не мог представить подобного. Изуку словно мед — теплый, сладкий, тает в его руках, и Шото не может сконцентрироваться на чем-то одном. А затем они отстраняются друг от друга. Тодороки выдыхает пар, и Изуку хихикает, прикрывая алые щеки руками. — Дракон, — со смущенной улыбкой шепчет Мидория. — Почему ты поцеловал меня? — спрашивает Тодороки. Его сердце ускоряет разбег. Мидория сглатывает, отводит взгляд, затем все-таки смотрит на Шото и отнимает руки от лица. — А почему ты поцеловал меня в ответ? — Ты первый. Мидория закусывает губу и опускает взгляд на реку. Немного поерзав, он поджимает ноги. — М-м-м-м. Тодороки чувствует, как паника заполняет его тело. Это до жути не в его стиле, но Мидория настолько важен, что ему никак нельзя налажать. И пусть ему лучше будет больно. — Мы можем сделать вид, что ничего не произошло. — Нет! — кричит Мидория, дергаясь. — Я хотел сказать… если ты, конечно, хочешь, но я… — он тяжело сглатывает. — Я не знаю… Я… я был так счастлив, что… ты все еще хочешь дружить со мной, несмотря на то, что твой отец против, — Изуку приглаживает непослушные волосы рукой, и несколько прядей падают ему на лицо. Тодороки едва сдерживает желание заправить их ему за ухо, Мидория застенчиво улыбается. — Думаю, я пытаюсь сказать, что ты мне нравишься. Ухм… но я не против, если ты… — Нет, — Тодороки отодвигается от края. — А мне казалось, что мои чувства были максимально очевидны. Мидория ахает. Кажется, даже искренне, но Тодороки ловит кусочек нахальной улыбки. — Ты правда…? — Перестань играть в смущение, — улыбается Тодороки, наклоняясь, чтобы опять поцеловать Изуку. — А что насчет Старателя? — спрашивает Мидория между поцелуями. Его ладони перебирают волосы Шото, смешивая красный и белый воедино. — Пусть сосет, — отвечает Тодороки, проводя носом за ухом Мидории. Изуку хихикает. Кто-то посторонний идет по мосту, и они благочестиво отлипают друг от друга. Все нормально. Мидория встает, протягивая Шото руку, и Тодороки принимает ее, позволяя Изуку с такой легкостью поднять его на ноги, словно он и вовсе ничего не весит.***
Их первое свидание проходит в приятном спокойствии. Им восемнадцать, и они на пике своей молодости, но громкие вечеринки и суетные клубы не привлекают ни одного из них. На окраине западной части города расположен старый ресторанчик — Мидория расхваливает его, словно какой-то рай на земле. При этом Изуку лукаво отказывается сказать название. Будто бы это какой-то огромный секрет. Они вместе садятся на поезд, и Мидория много тараторит о их первом годе обучения в классе А. Он рассказывает про результаты своих наблюдений, про новые книги в сумке, вспоминает приобретенные навыки. Тодороки всегда считал его усердие в одинаковой степени милым и достойным уважения. И это не упоминая того факта, что наблюдательность Мидории не один раз спасала их глупые задницы. Тодороки жадно вслушивается в его рассказы, но еще жаднее он рассматривает маленькую милую пуговичку на штанах Мидории. Сегодня Изуку предпочел парадным брюкам джинсы, но и они отлично на нем сидят. Шото каждый день видит Мидорию в обтягивающем геройском костюме, но в повседневной одежде он красив как-то по-особенному. Изуку так сильно изменился с первого курса. Он потерял большую часть милой юношеской полноты, и теперь его тело состоит из сплошных мышечных волокон. Но несмотря на это, он все еще ухитряется сохранять ту чистоту и здравомыслие, которые первыми заинтересовали Тодороки. В ресторан они приходят уже в сумерках. Столики и кресла расположены под открытым небом на небольшом холме. Хозяйка заведения — пожилая женщина с причудой в виде светлячков. Маленькие светящиеся жучки собираются в кучки под абажурами, пока другие их товарищи рассекают воздух, создавая естественное приятное освещение. Тодороки, конечно, поинтересовался бы о санитарии в ресторане, но мнению Мидории он доверяет без каких-либо сомнений. До столика их провожает кролик-переросток, и Тодороки с удивлением (на самом деле, без) обнаруживает, что он немного нервничает. Мидория смотрит на небо и внезапно начинает хихикать. — Вау, я так нервничаю! Странно! Тодороки подхватывает его смех и открывает меню. — С чего бы это? — Наверное… слишком счастлив? — Мидория ерзает в кресле, устраиваясь поудобнее. — Не могу поверить, что ты согласился встречаться со мной. Тодороки фыркает. — Почему? Я что, настолько неприступный? — Слишком горячий и леденяще крутой для меня, — шутит Мидория, и Тодороки мягко толкает его коленом под столом. — Не смешно. Мидория хихикает и прячет лицо за меню. К ним подходит официант, чтобы принять заказ, а на ладонь Тодороки присаживается светлячок. Шото играет с ним, наблюдая, как легко жучок парит и излучает сияние, а затем легонько дует, посылая его к Мидории. — Я слышал, нас опять куда-то вывозят, — произносит Изуку. — Очередной тренировочный лагерь. — Вполне возможно, — пожимает плечами Мидория. — Будем ли мы там тренироваться или не будем, но, уверен, в любом случае это будет весело. Тодороки кивает. — Да. Но я бы все-таки понаблюдал, как ты перестаешь сдерживаться и выжимаешь из себя максимум. — Я бы тоже, — вздыхает Мидория. — Мне нужно изучить старые пленки с Всемогущим. Не понимаю, как он ухитрялся контролировать свою силу в густонаселенных частях города. — Согласен. У Леди Горы такие же проблемы. — Она действует очень осторожно, — смеется Мидория. — Выходит только на двухполосные улицы. Ее размер — огромное преимущество в битвах с мутантами, но невыгоден из-за последующих разрушений. — Ах, — кивает Тодороки. — Мы почти закончили стажировку по спасению. Не хочешь продолжить работать с гражданскими? — Знаешь, я не уверен. Думаю, мне больше нравится полноценная работа героев. Ну типа той, что занималась Очако — работа на конкретных объектах. — Тогда тебе стоит постараться в лагере. — Постараюсь, — усмехается Мидория. — Как протекает твое сотрудничество со Старателем? — Я ухожу. — Что? Правда? — Честно говоря, я многому научился, — Тодороки пробегает пальцем по краю бокала, замораживая стекло. — Но фиг знает. Он слишком токсичен, а я не хочу стать похожим на него. — Например? — огромные зеленые глаза недоуменно моргают. — Ну, кроме совсем очевидного. Тодороки пожимает плечами. — Гордыня и все такое. Думаю, лучший профессиональный герой должен быть хотя бы немного скромнее, — произносит Шото. — Например, как ты. Мидория краснеет от макушки до пят и прячет лицо в ладонях. — А-ах, я… ах, мне всегда казалось, что я слишком горделив. — Ну будет тебе, — фыркает Тодороки. — Разве не ты рос вместе с Бакуго? Мидория смеется, и его лицо становится еще краснее. — А-а-ах, посмотри, что ты сделал, — он забирает бокал из рук Тодороки. — Дай-ка мне это. Шото приходится наклониться над столом: Мидория берет его холодную руку и прижимает к своей щеке, пытаясь остудить ее. Тодороки не утруждает себя попытками скрыть улыбку — немногочисленные посетители заняты разговорами и едой, так что Шото спокойно улыбается, пока Мидория прикладывает его ладонь ко второй щеке, затем ко лбу и лишь после с заметной неохотой разжимает пальцы. И все же Изуку успевает оставить быстрый поцелуй на тыльной стороне ладони, и теперь уже Тодороки покрывается алыми пятнами румянца — губы Изуку слишком мягкие. Мидория не перестает смеяться даже тогда, когда Шото тыкает его коленом под столом. И пока официант занят другими посетителями, Тодороки сдувает дым по скатерти в сторону Изуку, и тот все-таки соглашается успокоиться.***
После завершения стажировки у отца и перехода под покровительство других про героев Тодороки становится куда счастливее. Мидория попросился в то же агентство, что и он, и они оба успешно проходят отбор. Конечно, обязанности не могут похвастаться разнообразием: мелкие стычки со злодеями, парочка карманников и несколько ограблений банков, но опыт есть опыт. Зато теперь Тодороки на сто процентов уверен, что они с Мидорией отличная команда. Все хорошо. Самый «грандиозный» беспорядок, с которым им приходится столкнуться — банда грабителей, орудующих прямо в центре города: они обчистили пару банков и записали на свой счет несколько убийств. У всех злодеев причуда-оружие, но Тодороки с легкостью уклоняется от пуль, контролируя лед, и то и дело украдкой любуется Мидорией, который ловко контратакует, используя скорость и неимоверную мощь. На короткий момент Тодороки охватывает паника. Внезапно его поглощает чрезвычайное желание защищать: закрыть Мидорию спиной и обезопасить от любого возможного вреда. Но Мидория с легкостью атакует сквозь языки пламени, а пули пролетают в сантиметре от его кожи, пронизанной красными потоками. Одна металлическая оса проносится поверх плеча Изуку, а вторую он смахивает в противоположную стену, и Тодороки понимает: беспокоиться не о чем. Он стреляет огнем поверх головы Мидории и примораживает злодеев к земле. В конце рабочего дня их отчитывают за беспечность, но хвалят за решимость. Мидория улыбается, получая похвалу за хорошо проделанную работу, и Тодороки обхватывает его за талию, когда их внезапно окружают репортеры. Мидория обнимает его в ответ. — Такая чудесная дружба! — восклицает один из журналистов. Дружба. Да, конечно.***
Они не торопятся: все встает на свои места медленно, подчиняясь течению — их будни и так полны суеты. Однако у Тодороки есть полный карт-бланш, когда дело доходит до объятий и ласк. Ну что тут сказать… он по природе собственник. К его большому удивлению, одноклассники никак не реагируют на их отношения. Не то чтобы он жаждал какой-то реакции, даже наоборот, но к облегчению примешалось некое… беспокойство. В школе обожали обсуждать кто кому нравится, кто с кем спит и бла-бла-бла, но их с Мидорией отношения не вызвали никакого любопытства, словно и вовсе не были новостью. Мидория сидит на его коленях в гостиной класса А и что-то листает на телефоне, а никто даже глазом не ведет. Словно все так и должно быть. Тодороки обхватывает Изуку за талию, кладет подбородок на плечо и заглядывает в экран. Часть студентов уже отправилась спать, но большинство расслабленно развалились на мягких диванах общей комнаты. — Ту-ту… ту-ту-ту, — протягивает Каминари, кивая. — Я шел по коридору и услышал примерно такие звуки из кабинета директора. — Это торжественная мелодия открытия, — говорит Токоями, поигрывая чокером. — Не верится, что они просто устроят нам формальное мероприятие с танцами и не придумают чего-нибудь «из ряда вон». — Ты такого плохого мнения о наших наставниках? — устало моргает Иида. — Школа так много дала нам. — Верно! — лучезарно улыбается Ашидо. — Возможно, они хотят просто порадовать нас! Ведь, знаешь, за все эти три года мы словно через девять кругов ада прошли. — Вот-вот, что-то не верится, — смеется Киришима. — Помнится, они уже хотели порадовать нас, а в итоге вспомните события тренировочного лагеря. — Ладно, но что за танцы? — краснеет Очако. — Может, это что-нибудь типа бала? Каминари пожимает плечами. — Вероятно, что-нибудь вроде такого. — А-а-а-а-ах, — вздохнув, Минета растягивается на диване. — Короткие платья…. глубокие вырезы… так много попоч… — Минета, соси. — Эй! О… Мидория, внезапно заинтересовавшись обсуждением, отрывает взгляд от экрана телефона. — Подождите-ка секундочку, танцы? — Скорее всего. — Шото, — с улыбкой поворачивается Мидория. — Мы должны пойти вместе. Тодороки пожимает плечами. — Я так и планировал. Мидория расплывается в улыбке и возвращает свое внимание к содержимому телефона. Тодороки пытается отогнать мысли об Изуку, затянутом в классический костюм. — Хм, это не честно, — притворно дуется Очако. — С вами двумя-то понятно. А мне кого пригласить? Тсую издает нервное «ква-ква», и Тодороки прячет улыбку в кудрявых прядях Мидории. — М-М-М! — Фиг знает. Может, кто-нибудь из класса В? — предлагает Киришима, зажимая ладонью нечестивый рот Минеты. — Мнмнмнм! Мнмнмм! Мнмм… — Звучит чертовски дебильно, — протягивает Бакуго. — Пустая трата времени. — А мне кажется, это будет весело! — Да! — соглашается Каминари. — Мы никогда нормально не веселились. Совсем никогда. — Ребята, это ловушка! Не припомню, чтоб они когда-нибудь делали для нас что-нибудь из чистых побуждений. — Да-да, как мы все уже знаем, в любой момент сквозь стену может прорваться Бандит Касатка. Гостиную заполняет нестройный хор стенаний и смеха. — Ну, — начинает Тодороки, и половина голов поворачивается к нему. — Это всего лишь слухи. Не понимаю, почему вы так беспокоитесь. — Потому что, — Ашидо поднимается на ноги, — мне нужно подготовиться! Нужно подобрать платье! Нужна точная дата! В коридоре раздается шум кондиционера. Мидория вздрагивает и сильнее откидывается на грудь Шото. — Холодно, — бормочет Изуку. Тодороки согласно кивает и согревает теплую сторону тела. Мидория прижимается еще ближе, и Шото протягивает ему горячую ладонь, которую Изуку принимает с тихим «спасибо». — Эй, дерьмовые любовнички, — рявкает Бакуго. — Вы можете хотя бы на две гребанные секунды перестать быть такими отвратительными. Тодороки бросает на него холодный взгляд поверх плеча Мидории, и Бакуго презрительно усмехается ему в ответ. — Чувак! — Киришима толкает Кацуки локтем. — Остынь! — Да, чувак, прекрати завидовать. Сам-то фореве элон. Бакуго взрывается. — Я, блядь, не завидую! Вы вообще видите это дерьмо? Они же мерзкие! Мидория смущенно пытается сползти с коленей Шото, но Тодороки попросту отказывается отпускать его. Технически Бакуго их друг (при довольно-таки широком толковании данного термина), однако Тодороки все еще чувствует удовлетворение, сводя его с ума. — Не будь гомофобом, бро. — Ох, боже. Да не гомофоб, блядь, я. — Ни у кого из нас нет проблем с подобным, — задумчиво произносит Токоями, изучая свои ногти. Минета поднимает руку. — Вообще-то… Тсую засовывает язык ему в ухо, и Минета прерывает свою речь визгом. Бакуго краснеет от смущения и злости, а Изуку пытается разрядить атмосферу, бормоча: — Нет-нет, все в порядке, не беспокойтесь, простите, я… — Вы все идиоты, как и они! Черт побери, я не собираюсь сидеть и смотреть весь вечер эти жалкие облизывания. — Эй, Бакуго, — усмехается Тодороки, наклоняясь, чтобы оставить на щеке Изуку очень сочный поцелуй. — Смотри, я целую своего па-а-а-а-а-а-а-а-рня…. Терпение Бакуго истощается, и он уносится прочь, сжимая кулаки и краснея. Какая-то его часть определенно выросла за последние два года, но некоторые вещи не меняются, оставаясь напоминанием о прошлом. Кацуки уже не такой злой, как раньше, но все еще довольно нервозный. Тодороки продолжает покрывать щеки Мидории поцелуями, пока Бакуго полностью не скрывается из виду. Изуку тихо хихикает. Компания шумно смеется, и Киришима, гогочущий громче всех, встает на ноги с привычным: — Ах-х-х, я пойду за ним. Мидория прячет лицо в руках и соскальзывает с колен Шото на пол. В этот раз Тодороки милосердно позволяет ему это сделать. — Все еще холодно? — подшучивает Очако. Изуку выдает приглушенный «нет» из-за ладоней, и одноклассники вновь взрываются смехом.***
У общежитий есть и другая положительная сторона. Уроки кончились час назад. Они сделали домашнее задание и выпили кофе по пути домой. На улице теплеет. Мидория обхватывает его «холодную» руку и утыкается лицом в шею. Его дыхание пускает нескончаемые мурашки по телу Шото, но Тодороки и не против. Одеяла валяются скомканными у их ног, и Шото задумчиво рассматривает комнату — она довольно сильно изменилась с первого года. Теперь здесь куда меньше постеров Всемогущего (всего шесть или семь), и большая часть стен покрыта фотографиями. Вот снимки с того дня, когда Мидория, Тодороки, Иида и Очако отправились на прогулку на роликах. Вот фотографии с общих поездок и случайных полуночных посиделок. Все эти радостные лица разбавляются строгой пробковой доской, на которой развешаны записки о героях — если все собрать в кучу, то выйдет не меньше сотни страниц. Лишь одна вещь не меняется с первого года — в комнате Мидории очень спокойно. Здесь все пропитано присутствием Изуку, и Тодороки совершенно не против такого времяпрепровождения. Он с интересом наблюдает, как Мидория то теряется в мыслях, то выплывает обратно в реальность, и это нормально — Тодороки уютно и в тишине. Он переводит взгляд на мозолистую руку Изуку: пальцы короче и плотнее, чем у него, но в них таится удивительная сила. С того судьбоносного спортивного фестиваля прошло так много времени, но Шото все еще чувствует укол вины каждый раз, когда рассматривает шрамы на руках Мидории. Да, эти повреждения — результат осознанных действий Изуку, но ведь он сделал это для него, для Тодороки. И Шото никогда не сможет этого забыть. Он пробегает пальцами по шраму — от костяшек к ладони. — Знаешь, а мы сочетаемся. Тодороки замирает, не убирая руку. — Хм? — Я знаю, о чем ты думаешь, — улыбается Мидория, придвигаясь ближе и переплетая их ноги. — Ты все еще считаешь, что это твоя вина. — Ну… я… технически так оно и есть. Мидория смеется. — А как насчет твоего рукокрушительного проклятья? Все еще веришь в него? — Да! Мидория сжимает пальцы Шото и громко хихикает. — Но ведь мы сочетаемся. — Что? — У тебя тоже есть шрам, — Мидория нежно постукивает его по бедру. — Ты забыл? Честно говоря, да. Казалось, прошло много времени, но Тодороки помнит тот день так, словно он был вчера. Погоня за Лигой Злодеев. С Мидорией дрался мутант — бой не на жизнь, а на смерть: экстремальная сила против уверенных пинков Изуку. Тодороки был занят какой-то ящерицей, пытавшейся плюнуть ядовитым газом в гражданских. Никто из них не заметил осколки стекла, летящие прямо в Мидорию. Первой реакцией Тодороки был прыжок. — Ах. Мидория мягко выпутался из объятий Шото и потянулся к краю его рубашки, задирая ее наверх. По бокам шла сеточка шрамов, спускающаяся ниже на бедра — маленькие и большие полоски. Все от стекла. — Ты принял удар вместо меня, — бормочет Мидория. Его пальцы невесомо скользят по отметинам, блуждая то вверх, то вниз. — Хотел бы я, чтобы ты этого не сделал. Тодороки вспыхивает: — Что ты хочешь сказать? — У тебя и так достаточно шрамов, — хмурится Мидория. — Знаешь, я тогда чуть от инфаркта не умер. Ты был похож на подушечку для булавок. Тодороки фыркает и, обхватив Мидорию за талию, утягивает его на себя. Изуку уверенно седлает его бедра, устраиваясь поудобнее — Шото нравится, с какой непринужденностью он это делает. — Думаю, у тебя куда больше шрамов, чем у меня. Мидория пожимает плечами. Тодороки сцепляет руки за его головой и притягивает Изуку ближе, целуя. Губы Мидории мягкие, но неопытные — Шото наклоняет голову, чтобы их носы не сплющивались друг о друга. Поцелуй прерывается, и Тодороки говорит: — Я не жалею. Мидория проводит ладонью по волосам Шото, смешивая идеально разделенные красные и белые пряди. Игриво высунув язык, он демонстрирует исчерченную шрамами ладонь. — Как и я. Тодороки привстает на локти, целуя его еще раз. Мидория сжимает ладонями его лицо и со всей решимостью отвечает на ласку. Шото любит скользкий язык Изуку. Любит его руки — вечно неспокойные, они то и дело оглаживают щеки, шею, плечи… Прикосновения Изуку — чистое электричество, и Тодороки слишком чувствителен к этой энергии. Мидория подталкивает его ладонями, и Шото с готовностью падает на кровать. Изуку нависает над ним, целуя и посасывая его язык. От горячего дыхания в животе сводит, и, кажется, даже холодная часть Шото становится огненной под действием Мидории. Твердые, словно сталь, бедра прижимаются к Тодороки, сильные руки держат верхнюю часть тела на весу: на такое зрелище у Шото слишком мало времени. Мидория целует уголок его губ, а затем продолжает покрывать ласками его щеки, шею, и Тодороки ахает, цепляясь руками за футболку Изуку, пока тот не догадывается снять ее. — Давай поменяемся, — произносит Тодороки, и Мидория, кивнув, переворачивается. Его футболка летит куда-то в сторону письменного стола. Изуку с готовностью устраивается на подушках, протягивая руки к Шото, но Тодороки не спешит. Он стоит на коленях у разведенных ног Мидории и гладит ладонями мускулистое тело, поклоняясь красоте едва тронутой загаром кожи. — Боже. Тодороки скользит руками вверх-вниз, пока те не оказываются на мускулистых бедрах. Лицо Изуку розовеет, и он закрывает его ладонями. — Э-эй, не смотри на меня так. — Как? — задумчиво спрашивает Тодороки. Он тащит Мидорию на себя, пока бедра Изуку не соприкасаются с его. — Словно ты хочешь съесть меня заживо. — Но я действительно хочу, — честно отвечает Тодороки, наклоняясь ближе. Мидория собирает его рубашку в кулак, притягивая, чтобы поцеловать. Тодороки нужно больше времени. Нужна вечность. Он хочет провести остаток своих дней, целуя Мидорию, пока не исследует каждый дюйм драгоценного тела языком, пока не сможет восстановить каждую клетку по памяти. Мидория сильный, но податливый. Покорный. Всегда под контролем. Он горячий, а его блестящие губы розовые и сладкие. Изуку тормошит пуговички на рубашке Шото, пока наконец не спускает ее по рукам. Ткань собирается на предплечьях, но Тодороки слишком занят, чтобы снять ее полностью — они обмениваются поцелуями, и это слишком хорошо, чтобы останавливаться. Рвение Мидории — приятный сюрприз. Изуку первым начинает тереться о бедра Тодороки — джинса к джинсе. Шото резко вдыхает через нос, и Мидория тихо стонет. От этого звука напряжение в животе опасно покалывает, и Тодороки едва справляется с желанием незамедлительно спалить их чертовы вещи. — Одежда, — произносит Мидория, и Тодороки больше не медлит: он отклоняется лишь для того, чтобы помочь Изуку выпутаться из джинсов, а затем расстегивает и скидывает свои. Миленькие розовые боксеры занятно контрастируют с аппетитными мышцами Изуку. Мидория раздраженно и нетерпеливо вздыхает, приподнимаясь, чтобы притянуть Тодороки ближе. — Я не позволю тебе быть сверху, если ты продолжишь убегать от меня. Шото смеется, наклоняясь. Он нежно целует губы Мидории, бормочет «прости», а затем пробирается пальцами под резинку нижнего белья Изуку и стягивает боксеры до бедер. Ткань опасно натягивается на сильных ногах, и это чертовски сексуально. — Ах, подожди… — краснеет Мидория. Изуку возбужден — это немного удивительно: ничего серьезного они еще не делали, да и им уже не пятнадцать. Это их не первый раз, и выдержка Мидории колеблется то туда, то сюда. Член дергается, прижимаясь к животу, и Мидория прячет лицо в ладонях. Тодороки приподнимает бровь и, не теряя времени, обхватывает его рукой. Изуку стонет, толкается вперед, и Шото чувствует охватывающий его аппетит. — П-прости, — Мидория вцепляется ему в лопатки. — У меня стоит уже где-то час. Ах, блять. Тодороки, улыбнувшись, наклоняется, пробуя на вкус капельку пота с шеи Изуку. — Приятно знать, — ухмыляется Шото. Мидория подбрасывает бедра, извивается и трется о Тодороки; его боксеры полностью сползают к лодыжкам, и Шото удобно устраивает Изуку на кровати, смазывая пальцы лосьоном и опять обхватывая ими напряженный член. У самого Шото еще даже не полностью встал, но звуки, издаваемые Мидорией, намекают, что так продлится недолго. Тодороки наклоняется за поцелуем, опираясь одной рукой в кровать, и шикает на Изуку, шепча: — Нам стоит быть потише. — Я не хочу быть тише, — стонет Изуку. Губы скользят по чувствительной шее, и спина Мидории выгибается от удовольствия. Тодороки кусает его в щеку и сильнее сжимает пальцы вокруг члена. Изуку обхватывает его крепче, и он на секунду задумывается, насколько бы все было великолепно, если бы им не приходилось сдерживаться. Голова кружится, а Мидория нахально подкидывает бедра, потираясь о его пах. Шото прикрывает глаза. Они действуют торопливо и с излишней суетой. У них нет единого ритма — ими движет лишь желание быть ближе, ближе, ближе… Тодороки целует Мидорию, пока в легких не начинает гореть, а затем вздыхает и целует еще. Он пробегает скользкой ладонью по телу Изуку, сжимая его крепче и сходя с ума — в груди вот-вот что-то взорвется. Мидория изо всех сил пытается сдержать стоны, хватает Шото за волосы, хнычет и извивается, толкается, пока наконец не находит удобную позицию — их члены идеально скользят друг по другу. Мидория срывается то на лихорадочный бессмысленный шепот, то стонет его имя, и каждый слог вспыхивает искрой в груди Тодороки, пока Изуку не кончает. Блядь, он чертово произведение искусства — разомлевший и с покусанными красными губами. Каждый его стон утягивает Тодороки в эйфорию, словно зыбучие пески. Ему не дают много времени, чтобы он смог прийти в себя: Мидория переворачивает их и с силой вжимает Шото в матрас. Тодороки тяжело дышит, не сводя взгляда с горящих глаз Изуку. Их тела липнут друг к другу. Шото выдыхает горячий пар, и Мидория как-то зловеще усмехается, обхватывая его руками. Он поцелуями скользит по груди, а затем зубами пробегается по бедрам, пока скользкие губы не обхватывают напряженный член. Тодороки громко стонет и мысленно считает до десяти, боясь поджечь кровать. Рот Изуку горячий и влажный, и Тодороки уже близко — пружина внутри готова вот-вот сорваться. Мидория начинает двигаться в едином ритме, но его извивающийся язык сбивается, и это сводит Шото с ума… — Ах, Изуку, осторо… Мидория срывается, начиная двигаться быстрее. Он почти задыхается, а к щекам приливает кровь, и несмотря на потрепанный видок, он все еще ухмыляется, и Тодороки почти кончает от одного этого зрелища. Мидория быстро отдергивается, кусая Шото за бедро: — Я осторожен. Перед глазами все кружится, но Мидория опять целует его, уверенно двигая рукой, и Тодороки дергается. Он слишком сильно тянет за зеленые пряди, но Изуку не уклоняется — лишь улыбается. Такой настоящий. Они развели жуткий беспорядок. Все тело покалывает, и Тодороки кажется, что он вот-вот провалится прямо сквозь кровать. Мидория долго, очень долго целует его, и Шото отвечает ему взаимностью. Изуку что-то бормочет ему в губы, но все слова не имеют смысла — а Тодороки и не против. Каждый звук словно подарок, пока у них есть достаточно сил, чтобы зайти на второй раунд.***
Мидория встает в сторонке и вытирает потные ладони о ткань брюк, сразу же начиная сожалеть об этом и с паникой осматривая их на предмет пятен. Кажется, все нормально, и Изуку с облегчением вздыхает. Он жутко нервничает из-за этого вечера, но тут ничего удивительного: он нервничает перед каждым свиданием с Тодороки. Хотя это же бал в Юуэй — Изуку хотел выглядеть идеально. Но стоит только Тодороки выйти из комнаты и посмотреть на Мидорию так, словно Изуку — целый мир для него, все волнение полностью угасает. В зале громко и людно. Школа действительно постаралась: на бал пригласили студентов всех курсов, а помещение украсили шариками, фонариками и красочными растяжками. Сущий Мик суетится за стойкой диджея, а на танцполе уже собралась толпа учеников — некоторые Мидории даже знакомы. Тодороки подходит к нему с бокалом, и Мидория с благодарностью принимает напиток. Как и ожидалось, Шото выглядит великолепно в костюме с жилетом. Мидория не находит слов, как по-другому это описать. Красиво? Мило? Восхитительно! Костюм шили на заказ, поэтому жилет идеально сел по фигуре. Мидория делает глоток, пытаясь отвлечься. — Ничего не хочешь? — Нет, — отвечает Тодороки. — Я в порядке. Мидория делает еще глоток, а затем задумчиво сводит брови к переносице. — Думаю, кто-то разбавил пунш алкоголем, — он продолжает потягивать напиток, а затем предлагает бокал Тодороки. — Да. Кажется, водка, — согласно кивает Шото, пробуя пунш. Мидория забирает бокал и залпом выпивает содержимое, заставляя Тодороки рассмеяться. Он так чертовски мило смеется. Шото улыбается. — Впечатляюще. — Я просто в ожидании неизбежного, — усмехается Мидория, опуская стакан. Кто-то проходит мимо них, пошатываясь, и Тодороки обхватывает Изуку за талию, притягивая ближе к себе. Толпы девушек пожирают Шото голодными взглядами. Честно говоря, годы очень ему к лицу. По мнению Мидории, он всегда был симпатичным, но к третьему году обучения он заметно подрос, стал сильнее и, черт побери, куда горячее, чем раньше. А еще он стал мягче, и Изуку действительно ценит это. Бакуго говорит, что это хреново, но Мидория с ним не согласен. На самом деле, пусть смотрят. У них нет ни единого шанса, ведь Тодороки обожает только его бедра. — Хочешь потанцевать? — поднимает взгляд Изуку. Тодороки пожимает плечами. — Не особо. Только если ты захочешь. — Да я тоже не горю желанием, — Мидория облокачивается на его плечо. — Кстати, хорошо выглядишь. Я уже говорил это? Хорошо выглядишь. Тодороки фыркает. — Спасибо. — Я серьезно. Такие ноги… словно пятьдесят миль длиной! — Ты тоже хорошо выглядишь, — Тодороки хлопает его по бедру. — Где ты это взял? — Мама прислала, — смеется Мидория. — Неплохо постаралась. — Твоя мама чертовски талантлива. Мидория взрывается смехом, а затем переводит дыхание, пытаясь что-то сказать, но теперь уже Тодороки начинает смеяться вместо него. — Хэй, — Тодороки толкает его локтем. — Смотри, «братья Джексон» уже здесь. Серо и Каминари разрывают танцпол. Они достаточно живые и веселые — смотрятся хорошо. Мидория усмехается. А потом происходит взрыв. Горячий поток ветра врывается в спортзал, и Тодороки обхватывает Мидорию, наблюдая, как стена помещения осыпается на пол. Студенты кричат — некоторых откинуло ударной волной, и Тодороки строит стену льда, стараясь уберечь их от падения. Мидория упирается ногами в землю. Огни начинают мигать. Бандит Косатка пролазит сквозь дыру, скалится и громко ревет: — Засада! — он поднимает исчерченные шрамами руки. — Принимайте решения быстро! За его спиной появляется армия из учителей и про героев. Первый год паникует, но третьегодки лишь устало вздыхают. — Блядь, — Мидория стряхивает пыль с волос. — Я проиграл Токоями пятнадцать баксов. Он стаскивает пиджак и оглядывается. Тодороки так же решает избавиться от неудобного костюма. Голос Сущего Мика перекрикивает толпу. — Злодеи могут застать вас в любой момент и в любой ситуации! Пользуйтесь преимуществами помещения! Работа будет оцениваться — дерзайте! Тодороки закатывает рукава, и, о черт, он слишком сексуален. Мидория усмехается. — Нам стоит собрать весь А класс вместе? Из толпы прорывается лазер Аоямы — словно чудной бэт-сигнал. Тодороки усмехается, разжигая огонь на левой стороне тела. — Да, пошли.