Вы же созданы друг для друга

Тодороки судорожно вдыхает пыльный и провонявший бензином воздух. Рядом с ним — Пятый Герой в мировом топе. Герой сжимает ему рот своей рукой, от которой пахнет чем-то токсичным, и хрипло, тихо говорит ему прямо на ухо: — Молчи, иначе оно услышит. Рука болезненно ноет, будто её разрывает на части, но болит у Тодороки, на самом деле, всё. Просто рука по-особенному. Бакуго, чуть помолчав, добавляет: — Тут бензина много, кислорода мало, я не могу использовать свою причуду. Нам придётся ждать помощи. Он вновь замолкает, раздумывая, анализируя и прислушиваясь. Вроде бы он ничего не забыл сказать… а, ну точно. Забыл. — Но, если вдруг придётся, я использую её. Не бойся, я помогу. Тодороки нервно кивает, чувствуя жар по всему телу и вспоминая, что рука, по-странному болящая, имеет на себе чёртову надпись. Точнее, первую фразу, что скажет его соулмейт. Шото неверяще смотрит на Пятого, после чего вздрагивает всем телом от пронзающего крика, что был так рядом. Этот крик будто бы принадлежал женщине, но имел звериные и яростные нотки, что женщинам в Японии было не свойственно. Тодороки непроизвольно задрожал, чувствуя, как начинает паниковать, отчего попытался обратить внимание Пятого на себя тихим сбивающимся шёпотом: — Пятый, мне страшно… Пятый дёргается, неверяще смотрит на Тодороки и проводит рукой по лицу, тихо вздыхая. Вокруг одни развалины, много бензина и ему, вообще-то, нельзя палиться с гражданским перед этой хуёвиной. Бакуго облизывает искусанные губы и кусает их снова, оглядываясь. Ему нельзя палиться, пока их не спасут. Будет это не скоро. Блять, какого хуя его соулмейт — гражданский?! Пятый раздумывает, как бы им уйти в более безопасное и менее просторное место, где также будет меньше бензина и их не достанет эта поебень. Бакуго выглядывает из-за обломка стены и на него смотрит эта хреновина, с открытым мозгом, глазами, что готовы вот-вот выпасть, утиной пастью с острыми зубами и нечеловеческими конечностями. Четыре руки с присосками и острыми шипами, ноги — почти атрофированные, язык свисает из пасти на тридцать сантиметров. Выглядит, будто бездумная хуйня, но Бакуго знает, что это — машина для убийств. И если оно их заметит, то им несдобровать. Существо издаёт резкий писк, переходящий из непрекращающегося в улюлюкающий и обратно. За этой хренью как раз то, что Бакуго и гражданскому нужно — безопасное место, в которое эта громадина не заползёт. Осталось только… Зверь срывается с места и Бакуго еле успевает схватить Тодороки на руки и увернуться так, что в итоге оказывается за его спиной. Он использует пару взрывов, чтобы долететь до безопасного места и протискивается внутрь вместе с парнем на руках. Пасть почти смыкается на голове Бакуго, но тот еле успевает выставить руку, не успевая использовать взрыв. Зверь вырывает кусок плоти с руки, мотая из стороны в сторону головой и рыча. Бакуго, уже простившись с рукой, рывком протискивается дальше, наконец, додумываясь использовать взрыв. Тодороки, оглушённый и истерзанный многочисленными ушибами, царапинами и ссадинами, теряет сознание, как только чувствует запах крови. Зверь рычит, кричит, улюлюкает и пытается достать Бакуго и его соулмейта, но всё тщетно: они слишком далеко и проход слишком узок. Бакуго вздыхает, смотрит на Тодороки и проводит рукой по его цветастым волосам. Думает, какой же парень фрик, раз красится и одевает цветные линзы. Он смотрит ещё немного, залипает на мягкие волосы и такие красивые черты лица, что вспоминает о ране только после того, как двигает рукой в сторону соулмейта. Кацуки шипит, кривит лицо и заставляет себя оторваться от парня и прижечь взрывом оторванный кусок, чтобы кровь перестала течь. Пятый сжимает и разжимает руку, замечает, как перестал ощущать мизинец и выставил руку на рычащее создание. Взрыв сносит ему голову, а на Кацуки сыпется какая-то хуйня и он тихо матерится сквозь зубы. Рассвет наступает не скоро, но как только наступает — их, наконец, спасают.

***

Когда Шото открывает глаза, перед ним сидит не его сестра, брат, или даже отец, или даже старший брат, нет. И даже не друг детства. Перед ним сидел Пятый Герой, с забинтованной левой рукой и матерящийся на кого-то по ту сторону трубки. — Да блять, нахуй пусть идёт, я отсюда не выйду и его не впущу, пока не возьму то, что хочу. Нахуй его. Блять, Иида, ты такой пиздатый. Ты тоже иди нахуй в таком случае. И — скидывает вызов, а после и вовсе выкидывает телефон в окно, рядом с которым сидел. Шото хрипит, пытаясь что-то сказать, и кашляет от удивления, что не может и почти ничего не чувствует. — Доброе утро, Двумордый Соулмейт, я надеюсь, ты себя хоть как-то чувствуешь. — Шото, — выдыхает судорожно «двухцветный». — Почти нет. — Почти не считается, — надменно фыркает Бакуго, игнорируя имя, но всё же запоминая, что так тоже можно. — Так что давай решать, что будем делать дальше. Говорить можешь — и то хорошо. — Я не знаю, — пофигистично отзывается Шото, — мне всё равно. — Ну, раз всё равно, то вон в том конверте, — Бакуго указывает на прикроватную тумбу, на которой, как увидел Шото, оказались горький шоколад, яблоки и тот самый конверт, о котором говорит ему он. Шото поворачивает голову, встречаясь с красными глазами, и получает продолжение. — Там адрес квартиры, ключ от неё и мой номер телефона, так что жду тебя через три дня. Не придёшь — приду за тобой. Ты понял меня? Шото отвёл взгляд, задумываясь. Ему, в общем-то, в радость это, но судя по всему его соулмейт — тот ещё тиран. Жить с таким же отцом или привыкать к такому же соулмейту?.. — Я против. — Значит, приеду за тобой. — Только попробуй. — Я это сделаю, двумордый Тодороки. — Бакуго встал со стула и прищурился, смотря глаза в глаза. — Так что лучше будь готов. Шото замолчал, закрыв глаза. Бакуго хмыкнул, посчитав это поражением, и вышел из палаты, в которую спустя пару минут ворвался Старатель, полыхая огнём и почти метая молнии.

***

Двумордый Тодороки. Ну и сукин же ты сын, Бакуго. Шото кривится и медсестра, что ставила ему укол, всполошилась. — Всё в норме, мне не больно, — почти сразу же говорит Шото, вновь задумываясь о Пятом. Бакуго был прекрасным Героем, но минусы у него были шокирующие. К примеру, матерился на всё и всех. Не любил репортёров, одного даже чуть не подорвал. Слишком вспыльчивый, самоуверенный и гордый. Резкий, грубый, вечнозлобный. Он был почти как Старатель, но тот был более сдержан и менее гордый. Медсестра встала и, сказав, что сейчас принесут поесть, быстро удалилась. Шото вздохнул и вспомнил, что сегодня уже четвёртый день, как он здесь, однако ни единого намёка, что Бакуго собирается сдержать обещание и насильно забрать его, пока не было. Шото прикрывает глаза и не глядя отламывает кусочек шоколада, после чего тянет его в рот. То ли угадывал, то ли спросил у кого — Шото нравится именно такой.

***

Ночью Шото просыпается от того, что он куда-то едет. В чужой машине. С тонированными стёклами и закрытыми дверьми. Шото дёргает для пробы пару раз — ничего не выходит, как и ожидалось. Спереди раздаётся смешок и машина плавно останавливается. Шото быстро садится посередине, готовый в любую секунду отпрянуть в противоположном направлении от открытой двери. Дверь, где он сидел, довольно резко открывается и в салон заглядывает Бакуго, сразу заметивший, как Шото дёрнулся к противоположной стороне. — Мы приехали. — Ты меня домой отвези, я выйду, — нахмурился Шото, нервно оглядываясь. — Ты дома, — раздраженно рыкнул Кацуки. — Ко мне домой, — делает ударение на втором слове Шото, прижимаясь всем телом к закрытой двери и готовый начать отбиваться. — Да блять, — выдыхает Бакуго и резко забирается наполовину внутрь, хватая Шото за горло и вытаскивая из машины, однако тот успевает схватиться за что-то и Кацуки приходится хватать того за руки, вытягивая на улицу и захлопывая дверь за ним. — Ты заебал выёбываться. — Ты заебал тоже, — сквозь зубы шипит Шото, напрягаясь всем телом и готовый рвануть в любой момент в любую сторону. — Я тебя пока что не ебал, — хмыкнул Бакуго, — но уже на полпути с таким твоим поведением. — Напишу заяву, что изнасиловал. — А ты сначала сбежать попробуй. — Бакуго рычаще выдавил из себя, приближая лицо к лицу Тодороки-младшего. — Тебя дома не ждут, общество согласно, что ты должен быть со мной, мы ж дуалы и соулмейты, а это же такая редкость в наше время… — Ублюдок, — выдыхает Шото, прикрывая глаза и приподнимая подбородок. — Неженка, — вздыхает с ухмылкой Кацуки, сжимая руки и горло сильнее, таща за собой к дому. — Не вырывайся и останешься целым и невредимым. Шото молча следует туда, куда его ведут, стараясь избавиться от вязких ненависти и отвращения сначала к себе, а уже после — к Бакуго, к отцу, к брату и сестре, к старшему брату, что кинул их с тираном-отцом… В доме было прохладно и ни разу не уютно. Шото огляделся, в надежде найти что-то, с чем можно будет защищаться, но, на его удивление, Бакуго свободно выдохнул и, ослабив хватку, притянул к себе, как-то слишком нежно целуя. Шото забыл, как дышать, когда его настолько нежно и ласково начали гладить, целовать и смотреть этим почти кислотно-влюблённым взглядом. Он делает маленький судорожный вдох, когда Кацуки отрывается от него и резко отходит на шаг назад врезаясь в тумбочку. Бакуго совершенно расслабленно смотрит на него и, подумав, говорит: — Твоя сестра сказала, ты любишь холодную собу. Я думаю, она уже остыла. Также ты будешь спать со мной в одной комнате, твои вещи я уже разобрал. Шото совершенно недоумённым взглядом смотрит на соулмейта, не зная, что ему делать, но Бакуго ещё продолжает говорить и всё встаёт на свои места: — Просто будь здесь.