Абсолютно секретно

Намджун делает глубокий вдох ртом, прежде чем войти в комнату сына. Думает о том, что именно ртом нужно дышать ближайшие минуты, дабы не вдохнуть ещё больше одуряющего мозг аромата сына. Однако, оказавшись за порогом, Намджун вообще забывает, как дышать. Его малыш, его сыночек Чонгуки утопает в белых простынях, выделяясь на них своей покрасневшей от жары кожей. Его волосы, мягкие даже на вид, растрепаны, он весь мокрый, ото лба, где пот блестит каплями до… Ох, Боже! Намджун закрывает глаза руками, чтобы не начать пялиться ещё больше. — Ох, милый, прости, пожалуйста, я не хотел… Тебе что-то было нужно? Чонгук издает звук, похожий на скулёж, и его рука исчезает под его телом. Он прячет лицо в подушку от смущения на несколько секунд. Его плечи подрагивают, и он елозит тазом по кровати. — Ты. — Что? — Мне нужен был ты. — Намджун убирает руку от лица, ловя взгляд Чонгука — нуждающийся, смущённый, влюблённый. — Я не понимаю… — Хочу тебя, папочка. — Чонгук улыбается, так сладко, что у Намджуна сердце обливается кровью — его мальчик всё такой же ребёнок в душе. И ему стыдно, что он вдыхает его запах, которым пропиталась вся комната, потому что это не то, как отец-альфа должен вести себя во время течки сына. — Мы не можем, милый. Помнишь, о чём мы говорили во время твоей первой течки? Тебе должен помогать твой альфа. Самый замечательный альфа для самого замечательного малыша. Я — твой отец, и это неправильно. — Неправильно для кого? — Чонгук всхлипывает, он чувствует ком в горле, и Намджун видит, как катится слеза по его щеке, скрываясь в подушке. Намджуну так плохо, он бы сделал что угодно для него. Что угодно, кроме того, что Чонгук просит. — Тут никого, кроме нас. Хочешь, я никому не скажу? — Продолжает омега, его голос надрывается и, кажется, ещё чуть-чуть — и очередная слеза скатится по его прекрасному лицу. — Это будет между нами. — Мы не можем. Ты просто под влиянием гормонов сейчас. Это пройдет, и ты пожалеешь о случившемся. — Я не пожалею. Я так хочу, тебя, папочка, пожалуйста? — Нет. Намджуну тяжело. В какой-то момент он осознал, что любит сына больше, чем следовало бы, больше, чем сына. Но он не собирается говорить тому об этом. Это позорно, неправильно, грешно… По крайней мере не собирался до этого момента. — Это не течка, папа. — Лицо Чонгука такое печальное, и он становится всё более и более влажным — от слез, пота и смазки, такой маленький перед Намджуном, что тому хочется делать всё, что малыш попросит — но нельзя. Табу. — Я люблю тебя, папочка. Ты — самый лучший альфа из всех, что я знаю. Ты всегда… всегда заботишься обо мне, всегда приходишь на по-омощь. — Он закрывает глаза и снова улыбается так, что сердце Намджуна ловит микроинфаркт. Рука Чонгука под его телом движется быстрее на его члене, он жмурит глаза, задыхается. — Я думал о тебе каждую течку. Все эти годы. Я так люблю тебя, твой запах. Твои пальцы, твою улыбку. Намджун на грани срыва. Он не успевает остановить свои руки, прежде чем они пробираются в спутанные Чонгуковы волосы. — Ты-ты просто… не хочешь меня, да? — Чонгук вдруг заходится в самом настоящем рыдании, он плачет сильнее и громче, чем раньше. — Скажи, что мне сделать… Я-я могу попробовать всё что угодно для тебя… Прости, если я не возбуждаю тебя, я… Он не договаривает, шмыгая носом и задыхаясь. Намджун не выдерживает. Он принимается целовать лицо Чонгука — его прелестные розовые щёки, милый носик, гладит волосы, теряется лицом в шее Чонгука — дышит им. Он тихо, успокаивающе шипит, и Чонгук успокаивается. — Ты… ты очень возбуждаешь, и в этом всё дело… Так не должно быть… — Но… я хочу этого, как и ты, так почему бы нам не? И Намджун не может отказать этим большим кроличьим глазам. Он уверяет себя, что это только один раз. Просто чтобы помочь его малышу. Как бы ни кружило голову от этого аромата, слишком пряного и терпкого для омеги, как бы он ни любил этого мальчика, он не должен впредь идти на поводу у своих плохих, грязных желаний. — Хорошо. Но тогда я хочу сделать всё лучшим образом. Хочу подготовить тебя сам, сделать это хорошо. Чонгук улыбается, снова, блин, мило улыбается. — Я готовил себя для папочки. Просто… ну ты знаешь… сделай это. Намджун наваливается сверху, обнимает тело под собой, спускается руками вниз, и, о чёрт, Чонгук настолько твёрдый, что удивительно, что он ещё держится. Мальчик под ним счастливо задыхается и течёт так сильно, так сильно. Он улыбается, будто только что исполнилась его мечта. Пальцы Намджуна оказываются около ануса младшего, где всё хлюпает, и он проникает своими прекрасными пальцами внутрь, от чего Чонгук довольно стонет и гнётся под ним. Пальцы ощущаются так хорошо внутри, и запах, которым окружен Чонгук — самый замечательный, пьянящий запах — сводит его с ума. Чонгук действительно оказывается готов, он мокрый и растянут достаточно неплохо. Пряча смущение за волосами, омега достает презерватив из-под подушки, протягивая отцу. Намджун встает на колени позади него, разглядывая тело под собой, пока раскатывает резинку по члену. С тех пор, как тело сына начало формироваться как тело омеги, Намджун старался не пялиться на него. И вот сейчас он узрел во всей красе, каким прекрасным стал его малыш. Какая красивая была у него спина, и размах плеч, как играли мышцы под кожей, как украшали капли родинок его поясницу с милейшими ямочками. Намджун хотел сказать Чонгуку, какой он красивый, сексуальный, приятный, но не хотел давать сыну ложных надежд. Это только сегодня, лишь раз. Когда Намджун входит медленно и аккуратно, Чонгук сам насаживается до конца, вцепившись пальцами в простыни, издает громкий стон-скулёж. Намджун правда хотел быть острожным и нежным, но, кажется, это не то, что было нужно его сыночку. — Быстрее… пожалуйста. И Намджун слушается. Движется быстро, резко и ловит вздохи Чонгука, его стоны удовольствия, оставляет поцелуи на плечах. Тот давно уже ходит по грани, готов взорваться в любую секунду, растечься по кровати. — Хочу… видеть твоё лицо. Знать, что это правда ты. Намджун выходит, Чонгук шустро переворачивается и раздвигает ноги широко, придерживая их руками. Намджун наслаждается видом несколько секунд, прежде чем снова войти в мягкое, теплое и начать бешено двигаться. Чонгук скулит почти не прекращая, весь блестит от влаги, и, кажется, еще секунда — и испустит дух. Ему так хочется остаться в этом моменте, чтобы это никогда не кончалось.