вода в лёгких

Лэнс считал искусственное дыхание сексуальным. Сейчас он ковырялся пальцами в нагруднике. Пальцы всё время скользили, такие липкие, не попадали в тонкие выемки, где прятались инопланетные застёжки. Надо было нагрудник снять, и пояс, и шлем. И, пожалуй, даже очки. Он считал искусственное дыхание сексуальным потому, что видел много интереснейших фильмов, начинающихся так. Крупным планом переливающееся море. Потом снизу вверх единой склейкой спасательница в бикини, её хрупкие мышцы перекатываются под кожей: она выволакивает из воды подтянутого парня. И вот он, загорелый, блестящий на солнце, лежит в песочной каше и ждёт своего спасения. Чуть ли не сдирая с себя спасательный жилет, знойная спасательница зажимает его нос наманикюренными пальчиками и страстно припадает к его губам. А спустя один стояк у зрителей, парень открывает глаза и сплёвывает жиденькую морскую воду. Сцена с искусственным дыханием закончилась. У знойной спасательницы никогда руки не дрожали так, как у Лэнса. У неё на лице не было такого отчаянного облегчения, когда наконец расстегнулся дурацкий нагрудник. А вместо знойного подтянутого красавчика с яркими губами, внизу оказалась маленькая бледная Пидж. Ни разу не блестящая и не загорелая. Её лицо теряло краски и сливалось по цвету с земным снегом. — Господи, — пролепетал Лэнс, пытаясь выровнять дыхание. Сквозь термокостюм, кожу и рёбра не было слышно сердца. Он до последнего лелеял надежду, что она лишь поперхнулась водой, просто нужно будет похлопать её по спине как следует — Лэнс сможет похлопать. Но где-то внутри, ещё когда он волок её на берег, по дороге борясь с застёжкой зелёного шлема, он знал: ему придётся её оживлять. По-настоящему выдёргивать с того света. Ох, был бы тут кадет Пидж Гандерсон. Он всегда сдавал искусственный массаж сердца на высший балл. Как и ИВЛ. А вот Лэнс к своему немому ужасу осознавал: он проспал всю медицинскую подготовку. Он перестал слушать сразу после «важно правильно сделать дыхание рот в рот…» Поэтому глядя в мёртвое лицо Пидж, он в своей голове варил одну простую мысль: «Надо было слушать». Надо было поверить, когда сказали, что это может пригодиться. А сейчас, ему просто было ужасно страшно и стыдно. Перед ней. Пока его руки нащупывали точку над сердцем, Лэнс как заклинание повторял про себя, что на её месте должен был быть он. Если бы Лэнс наглотался вонючей инопланетной воды, то Пидж бы точно откачала его. Она сильная, и Лэнс не сомневался в ней. А вот Пидж стоило бы знать, прикрывая его спину, что он может её и не вытащить. И она должна была сомневаться в таком поступке. Она же не могла не знать. Что Лэнс — идиот. — Три вдоха, пятнадцать жимов, — пробормотал он неуверенно, чувствуя ужасную сухость в горле, хотя с его волос капала мутноватая жижа и по виску тёк пот, а вдоль хребта словно прокатился холодный гадкий слизень. Везде мокро, а в горле сухо. У Пидж была такая скромная грудная клетка, даже относительно их старого тренировочного манекена. Скромная и мёртвая. Его пальцы надавили на рёбра рядом с грудью и так жутко было осознавать, что там, внутри, всё прекратило функционирование. Его пальцы — единственное, что разгоняет кровь. И Пидж не дышит. Вообще. Цвет зелёной тины ей не к лицу. Время тянулось очень медленно, но неумолимо, капало на нервы, напоминая, что каждая секунда на счету. И Лэнс не мог точно сказать, вытащил ли он её из тёмной водной глади десять секунд назад или уже прошло целых пять минут. На лице у Пидж ещё теплилась слабая тень румянца. И ладонь Лэнса уже упиралась в её подбородок, а другая в точку, предположительно, над сердцем. Оставалось только решить, не поздно ли? — … Главное — не сломать рёбра, — просипел он напутствием себе. А потом была только бесконечная чехарда повторяющихся действий и ожидание, которые просто сводили его с ума. Губы у Пидж были ужасно холодные. И её грудь неестественно вздымалась, когда Лэнс силой задувал воздух в её лёгкие. В костюме хлюпало, на мили вокруг простиралась тишина, нарушаемая только сиплым дыханием паладина. И он раз за разом повторял один и тот же алгоритм: ИВЛ, массаж сердца, потом снова ИВЛ, и снова массаж. С никакой уверенностью на то, что это поможет. Ведь всегда может оказаться, что на самом деле не пятнадцать жимов, а тридцать. И Лэнс просто неправильно помнит, потому что он идиот. Потому что на пляже в их городе всегда есть свои спасатели, которые знают свою работу. Потому что вся интересность в ИВЛ для Лэнса начиналась и заканчивалась новыми идеями для подката. Когда он вернётся, все будут на него смотреть. Ему придётся смирить их с тем, что в его кабине пилота лежит ещё один паладин. Только он уже не сможет выйти самостоятельно, да и вообще никак не сможет. Ему придётся объяснить это её брату и родителям. Ему придётся сидеть в одной комнате с Ханком, который скажет: «Ты не плачь, Пидж не хотела бы этого», или что-то вроде того. Он сам будет рыдать, не сможет даже закончить предложение. Лэнсу придётся быть на её похоронах и вспоминать, как в последний раз он касался её, пытаясь заставить её сердце снова биться, и не сумел сделать это. Просто потому, что он невнимательно слушал когда-то. И его будут обвинять, наверное, все, хотя, на самом деле, знание правильного алгоритма выполнения ИВЛ однажды используется только одним человеком из десяти. Но самое главное, даже объясни он всем всё, и даже смирись они в один день. Как он объяснит это себе? Лэнс не помнил, сколько времени мог провести человек в состоянии клинической смерти, чтобы иметь возможность вернуться. — «Десять? Пять? Две?», — в его голове сердце стучало так громко, что будто даже насмешливо. У него да, а у Пидж — нет. И с затылка к глазам накатывало отчаяние, давило на плечи. Паладины и смерть идут рука об руку, конечно. Но ничто не должно было забрать её. Она должна была вернуться домой жива-здорова, с этой простой захудалой миссии, не так далеко от Солнечной Системы. Отчаяние прокатывалось волнами от затылка к глазам, и Лэнс чувствовал, как оно течёт по его щекам и падает на его ладони, безуспешно пытающиеся запустить сердце Пидж. Чтобы оно снова билось, а она снова злобно дёргала носом, пытаясь поправить очки, и шутила колкие ботанские шутки. У Пидж уже посинели губы. Он старался этого не замечать. Так же он мог проверить, что с её глазами. Если нет пути назад, то по глазам это сразу видно. Глаза утопленника ни с чем не перепутаешь. Но Лэнс боялся. Он боялся, что если отвлечётся хоть на секунду, то это будет означать, что он сдался. Что даже если и был шанс для зелёного паладина, то он будет погребён собственноручно Лэнсом, который решил, что хватит с него этих стараний. Поэтому он сосредоточенно жал на её грудь, снова и снова, а потом с силой дул в лёгкие, как надо, правильно, наверное. До последнего. Пока он не почувствует, что уже нет никакой надобности. Лицо у Пидж было спокойным. Даже дурацким. Без очков, со спутавшимися мокрыми волосами. В книгах говорят: «будто просто спит». Но она не спала. Паладины чувствуют друг друга, а Лэнс чувствовал, что Пидж не умерла. Они связаны, и они связаны ещё раз. Ведь их троица друзей — паладины с Земли. Простые земные ребята. Молл, кино, девчонки. Дурацкая домашка и робкие личные смс. Их трио не станет дуэтом. — Чёрт! — он яростно сморгнул слёзы. Три вдоха, пятнадцать жимов, три вдоха… — А. Пидж молчала. Она молчала недолго, но так мучительно, Лэнсу показалось, что ему послышалось, будто теперь и его сердце остановилось. Он нажал на её грудь случайно ещё раз, немного сильнее, чем стоило бы. И из тишины словно вылетела пробка, как из шампанского. Пидж закашлялась так сильно и мокро, что давящее молчание раздавило, разорвало на маленькие кусочки. Её рвало зелёной водой, тиной, она содрогалась всем телом, а Лэнс трясущейся рукой гладил её по спине, отводил от лица слипшиеся мокрые пряди волос и плакал навзрыд, как идиот. — Чёрт, я умерла? — сразу, как отдышалась, спросила Пидж. Хотя, наверное, мёртвые не чувствуют себя так херово. — Ты жива, — на выдохе ответил он, пытаясь проглотить все слёзы. — Ты жива. Но это было близко. — Да, я знаю! — с готовностью ответила Пидж, вытирая с подбородка всю гадость, которой она наглоталась. — Я видела Зелёную, Широ, Ханка и других паладинов. Даже Мэтта, кажется. Впервые пережила клиническую смерть. Это было похоже на одну секунду сгорающей фотоплёнки. Она замолчала. Растерянная, мокрая, бледная, она обнимала себя за плечи и смотрела на мокрую гальку, которая секунду назад держала на себе её голову. И Лэнс знал, что сейчас ей в голову полезут всякие ужасы, куча плохих мыслей, но всё равно больше для себя — он обнял её так крепко, что у той захрустели косточки. — Больно! Больно, чувак, очень больно, — прошипела Пидж, жмурясь. — Ты мне буквально все кости пересчитал мгновение назад. Мои рёбра ужасно болят. Я пока умирала, чтоб ты знал, чуть ли не чувствовала твой массаж сердца. Наш учитель по медицинской подготовке в гробу перевернулся. — А моё искусственное дыхание ты, случайно, не чувствовала? — проговорил Лэнс, зарываясь носом в её холодные мокрые волосы. Пахло тиной и рвотой, но она жива. Всё остальное не так уж важно. — Ну да, конечно. Сквозь последний сон пыталась распробовать, как оно там, быть на месте жертвы твоего ИВЛ, — съехидничала Пидж. Из её бледных губ доносились колкие шутки, и о чём ещё можно было мечтать. — Ничего страшного. Если хочешь, я повторю, — слабо посмеялся Лэнс, обхватывая её голову ладонями и прижимаясь к её лбу губами. Он расцеловал всё её лицо: нос, щёки, будто она была маленькой девочкой. Пидж уже начала возмущаться, размахивая руками, мол, ну что ты, как моя мама! Он снова прижал её поближе, лбом ко лбу, носом к носу, радуясь её сбитому дыханию и недовольному взгляду, холодным рукам, обнимающим его за талию. На секунду он подумал, что иначе и быть не могло. Пидж бы выкарабкалась. Как всегда делал каждый из них. Но он отбросил эту мысль. Потому что нет, живая Пидж сейчас была чудом, и пускай остаётся им подольше. — Отпразднуем мою первую смерть по возвращении, — заявила усмехаясь Пидж, окончательно стряхивая с себя недавний испуг. — Ага. В следующий раз постарайся умирать, когда поблизости Широ или Ханк. Моё сердце такой ответственности ещё раз просто не выдержит, — нервно посмеялся в ответ Лэнс. — Я и не сомневалась в тебе, чувак, — уверенно заявила Пидж, благодарно тыкаясь носом ему в щёку. — Должна тебе по гроб жизни, если ты понимаешь, о чём я. А теперь — мне ужасно холодно. Полетели-ка домой. Она напоследок стиснула его в объятиях посильнее и встала, устало вздыхая. Смерть смертью, а вселенная не ждёт. Вот уж удивятся остальные, когда узнают, что случилось! И для них это будет простым, слегка приукрашенным рассказом в стиле «порно» и «научно-популярно» о том, что видят люди, находясь при смерти. Конечно, они не узнают, как сильно тряслись руки у Лэнса, и как в его голове всё онемело от страха. И как много значило для него доверие Пидж. Им останется только догадываться. — Гадкий вкус у этой воды. — Ага, совершенно ужасный.