Знаете, мой дорогой...

Знаете, мой дорогой, я столько мест обошёл вот этими вот ногами, ещё не хромая. Пороги, дороги, холмы, овраги и лагеря… Я пули ловил, подставляясь. Те, свистя, всё мчались и мчались… мимо меня. А я так жалел, так старался под них угодить… И угодил! Уцелел. Давно уже изнутри развалившись. Видит Бог: думал, зря. Мне ещё все продолжали потом говорить, мол, Ватсон, дружище, вам так повезло! Я же им отвечал, взгляд пустой отводя: «Ну да. Как назло». Они так смеялись, неловко кряхтели, хлопали по плечу... Понимать особо и не хотели, что я-то, чёрт подери, не шучу. От пустынь да степей я вернулся в холодную слякоть. Лужи рады были, что я по ним вновь топчусь! И Лондон бурно кипел, и Темза всё манила, ждала… когда же я утоплюсь. А мой верный приятель, дружище из верхнего ящика, твёрдый, решительный и стальной, так вжимался в висок, так упрашивал: «Нажми на курок!» А я не нажал. Ни разу. Не смог. Трусость громче кричала: «Стой!» Сидя в той вот каморке, с упоением созерцая панораму четырёх обшарпанных стен, я выгорал изнутри, безумно желая умереть, ничем не платя взамен. У меня не было шансов, не было выбора, не было запасных путей. Не было мыслей, не было смысла, не было и идей. Да и какой вообще толк что-то пытаться решить, когда у тебя, кажется, вовсе и нет души. Так вот… Потом пришли вы, мой дорогой, всё за меня решив. Дали мне дом, дали мне цель, дали мне смысл жить.