Будь со мной

Привет, малышка. Как ты? Как живется?.. Привет! Грустишь? Замучила тоска? Скучаю. Думал, отзовешься. Ты ведь из близких у меня была одна. Ну почему ж была? Ведь я еще живая! Живая, детка. Только не со мной. Не теплая и будто не цветная. Не прикоснуться мне к тебе рукой. Пап, не грусти. Ну хочешь, я приеду? Мы прогуляемся по парку… Не хочу. Да почему? Поставим старую кассету, Сыграем в шашки… Кьяра, не хочу! Пап, что с тобой? Случилось, что ли, что-то? Нет, не случилось. Просто ты представь, как жмется в теле жалкого урода душа великого поэта и творца! Пап, перестань. Ты… ты меня пугаешь. Прости. Я просто снова загрустил. Приходит осень. Осень, понимаешь? На улицу давно не выходил. Да что случилось, пап? Я плохо понимаю, о чем ты хочешь мне сейчас сказать! Да ни о чем… Не обращай внимания. Мне просто очень захотелось поболтать. Ах, дочка, если бы ты знала, как часто снишься мне. Ты много спишь? Ты просто так давно мне не писала. Я ждал, а ты молчишь, молчишь… Последний месяц был совсем уж мерзким. Всё хуже и унылей ото дня ко дню. А я пытался быть всё так же дерзким. Тебя я, впрочем, вовсе не виню. Помнишь, сказал, что был когда-то Моцарт? Теперь уж и Сальери не назвать. Душа к вершинам так же яро рвется, а мне теперь ведь даже на ноги не встать. Как так «не встать»? Ты, болен, что ли? Мой дом теперь навек моя тюрьма. Быть может, болен, только мало боли. Ты приезжай, увидишь всё сама.

***

Она приехала к нему на тот же вечер, дорога долгая, но это не в первой, зашла без стука, так желала встречи. Отец сидел к входной двери спиной. Но вот вздохнул и молча повернулся, и Кьяра на пороге замерла. Он горько, будто трудно, усмехнулся, а девочка поверить не могла — её отец сидел теперь в коляске. Меж двух колес и спинки. На-все-гда. Лицо как будто в страшной, белой маске. И по худой щеке тот час бежит слеза. Он в плавном жесте протянул ей руку, в балетном пасе выгнул пальцы вновь. — Привет, родная. А в ответ ни звука. И горько надломилась его бровь. — Я страшен, милая? Тебе противен? Ах, доченька, пожалуйста, не плачь. А за окном зашквально воет ливень. Он не глухой, не нем и так же зряч… А что не так понять совсем не сложно — он просто больше на ноги не сможет встать. Присесть в плие, губя себя безбожно, и в тихом парке с дочкой погулять. Борясь с неверием, она присела рядом, взяла его за белую ладонь. Всё, что вокруг, теперь казалось Адом. И за окном не ливень — там огонь. Он посмотрел на дочь до боли нежно. Так чужды были эти грустные черты! Прижал к плечу… Он так не делал прежде, не чувствовал, глупец, её любви. — Ты знала, что когда-то так случится. — Я не была готова… — Как и я. Принять сложней, чем отрицать и злиться. Но ты не плачь, хорошая моя. Я так скучал! — Прости, что не писала. Поцеловал в макушку. — Ничего. Он замолчал, а девочка дрожала, сжимая пальцы теплые его. Отец вздохнул. Взял плед и нежно прижав к груди, её укутал с головой. Склонился ближе и шепнул с надеждой: — Мы справимся. Ты только будь со мной.