-х-
Донхун бесполезно пытается дозвониться — номер больше не обслуживается. От негодования сжимает телефон в пальцах сильнее, костяшки белеют. Черт бы тебя побрал, Пак Джунхи, ты что о себе возомнил? Неужели ты не знаешь, насколько по уши ты в дерьме сейчас? Донхун злится на самого себя: не за свои проёбы, а скорее за то, что не смог вразумить младшего. С истеричной усмешкой думает, что всю жизнь возится с детьми, подчинёнными. Сам ведь начальник и почти везде главенствующий по жизни. Ючан успокаивающе обнимает со спины. Голову кладёт на плечо старшего, смотрит преданным щенком. По квартире приглушённо новостной канал почти двадцать четыре на семь — надо же как-то контролировать ситуацию. Хотя что можно сделать, если даже с расстояния вытянутой руки не можешь подтянуть человека к себе и помочь. — Найдётся, не переживай ты так. Тебе легко говорить, Ючани, легко. — Хён, серьёзно. Ему не пять лет, он знает, что делает, — продолжает Ючан. Заполняет тишину, хотя сам тоже нервничает. — Хён. Ючан пальцами за подбородок Донхуна и к себе повернуть пытается — посмотри же на меня, хён. Подумай обо мне, мне же тоже трудно. Детская слепая ревность или же действительно беспокойство за ближнего своего. Ючан не видел таким Донхуна уже очень давно — разве что только в тот день, когда наткнулся на его взгляд побитой собаки; бровь тогда была рассечена серьёзно. Драки — совершенно не донхуновский стиль, но удержаться не удалось. — Всё хорошо, Ючан-а, — Донхун выдыхает тихо, разворачивается в чужих объятиях. Пальцами сам за чужой подбородок — привычка такая и мелкого научил этому же. Смотрит в глаза напротив — там темно, но почему-то не страшно. По-родному уже. Донхун целует Ючана мягко и даже с тенью улыбки, делает несколько шагов на него, чтобы младший уселся в кресло. Сам садится на чужие колени — не акт слабости, не податливость. Просто в данный момент удобнее именно так. Руками обеими за шею, пальцами в каштановые волосы и сжимает несильно. Ючан руками по худощавому телу скользит — хён такой женственный, серьёзно. Донхун не сопротивляется, даже сам поддаётся немного, дальше поцелуев ведь не зайдёт точно. Улыбается уголком губ — ребёнок, тебя бы жизни научить. Ючан для Донхуна — болезненно родное, неотделимое, своё собственное. И это обычно Ючан ломается в руках Донхуна. Сейчас же старший позволяет себе миг слабости. Выдыхает тихо и лбом в чужой лоб, глаза прикрыты. — Скажи мне, что мы справимся, — на выдохе, едва слышно. Кончиком языка по губам — в горле пересохло. — Мы справимся, хён. Донхун слаб и мягок только перед Ючаном. Только прямо сейчас. Затем, спустя время, снова — стена непонимания, закрытость после обсуждения проблемы; хён, ты же обещал мне. Донхун знает, что обещает, держит слово. Ни больше, ни меньше. Ючана вжимает в кровать и давит, не столько физически, сколько морально. Я же говорил тебе не соваться к нему, Ючан-а. Я просил тебя. Я вас обоих не вытащу. Ючан срывается на стоны и чувствует вину — всего лишь хотел помочь Джунхи. Теперь же у самого — руки в крови, страх в глазах. Он нервничает, хотя держится лучше самого Донхуна. Пальцами судорожно по чужим плечам и слёзы на глазах — Донхун бывает резок только тогда, когда безумно зол. Ючан терпит, потому что знает, что виноват сам. Донхун печётся о младшем как никто другой. Донхун о себе так не заботится, как о Ючане. Мысленно ставит себе цель — ни за что не дать младшего в обиду. Джунхи справится сам, найдёт лазейки, он всю жизнь так живёт. Донхун в ответе за младшего. В ответе за того, кого приручил. Почти тишину комнаты разрывает мелодия звонка. Ючан хватает телефон в руки быстрее Донхуна. Сразу и без лишних слов решительное: — Есть какие-то зацепки? Бёнкван на другом конце провода звучно хмыкает. Досадно. Никто не может достать Пак Джунхи, если тот только сам этого не позволит. И лишь одному человеку. — Нет, мелкий. Тишина. Надеюсь, вы там оба в порядке? Донхун забирает телефон из рук Ючана и включает громкую связь. Голос Бёнквана — вечно спокойный и временами тихий — сам по себе успокаивает, как и его уверенность. Например, даже в завтрашнем дне. — Мы в порядке, — Донхуну бы улыбнуться на такую заботу, да только на душе легче не становится. — Возвращайся к нам скорее, а то мы уже скучаем, хорошо? Бёнкван смеётся заразительно. — Не пропадите там без меня. Доберусь до вас как только смогу. Донхун сбрасывает звонок. Смотрит на Ючана. У того — мягкая улыбка, спокойная; отпустило немного, потому что поверил в свои же слова. Лбом утыкается в Донхуна и обнимает как можно крепче. Вдвоём в тюрьму — никак нельзя. Лучше умереть в руках друг друга или вечно в бегах, чем то, что может ожидать при малейшем проступке. — Мы выберемся, мелкий. За обоими идёт пристальная слежка.-х-
Джунхи возвращается обратно только к вечеру — проветрился, успокоился. Новостные ленты так и заполонены сеульскими происшествиями — да поебать, я вообще не в этой стране. Он немного беспокоится лишь на секунду, когда обнаруживает дверную ручку номера в ином положении — чуйка орёт благим матом, но Джунхи искренне блочит. Толкает дверь. Заходит во мрак комнаты, включает свет. Лучше бы остался в Сеуле и сдох там где-нибудь в подворотне от чужих рук, чем. На кровати котом — Сэюн. Валяется лениво, как у себя дома. В темноте комнаты рыскал в телефоне; ждал, очевидно. Как долго? Да какое тебе дело. Ким потягивается и садится на кровати, когда Джунхи подходит ближе. Волосы взъерошены, на щеке полоска от подушки. Совсем не презентабельный и не устрашающий вид, а скорее реально домашний, почти родной. У Джунхи скользит липкий страх вдоль позвоночника и паника. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Слова доносятся словно сквозь вату; Джунхи говорит тихо и едва внятно. Шок накрывает. Сэюн улыбается мягко и совсем не так, как раньше — раньше в улыбке сквозил напор, давление; подчинись мне, другого выхода у тебя нет. Выход есть всегда. — Побег — не выход. Сэюн сползает с кровати и равняется с Джунхи. Глаза в глаза в полумраке, за спиной старшего — переливающиеся огни шумной столицы в окне. Джунхи теряется и не знает, куда себя деть, куда смотреть. Лишь бы не в тёмные омуты напротив. Затягивает, давит, душит. Убивает. — В моём случае, это был единственный выход. Или бы ты позволил мне умереть не от своей руки? Джунхи набирается смелости. Судорожно просчитывает в голове план побега — дверь за спиной не на замке, за Сэюном — окно, и плевать, что семнадцатый этаж. Уж лучше насмерть, чем. — Только не в этой жизни, Джунхи-я. Сэюн Джунхи — в стену рывком. Жадно в чужие губы требовательным поцелуем, хватает за майку. Ткань в пальцах мнётся, Джунхи — стон боли от удара головой о стену, но на поцелуй отвечает. Сам же рукой в чужие выбеленные волосы и тянет от себя. Уж когда-когда, но явно не сейчас позволять Сэюну взять над собой верх. Шумные звуки поцелуев; Сэюн давит до последнего и не сдаётся. Только когда Джунхи отталкивает обеими руками — отходит на шаг. — Ты снова бросил меня, — Джунхи выплёвывает эти слова, злится. Губы горят от настойчивых поцелуев. — Ты не должен был бросать меня, Сэюн, мы работали с этим вместе. — Я одиночка, я априори не мог с тобой работать вместе, — старший почти шепчет и поджимает губы — искусал бы ещё чужие и позволил искусать свои, но. — Ты пытался защитить свою шкуру, в то время как я пытался прикрыть Донхуна и Ючана. Так не делается, если ты работаешь в команде, и ты знаешь об этом. Были времена, когда все вчетвером работали вместе. Джунхи иногда вспоминает это с теплотой в груди будто бы старую добрую сказку, что родители рассказывают на ночь. Хватается за сердце с лёгкой улыбкой — лучшие люди в жизни идут с тобой рука об руку даже в трудные времена. Но не тогда, когда чёрная кошка пробегает между — ревность и злость, застилающие глаза, от чего не следишь за словами. У Сэюна есть все основания злиться на Джунхи, точно так же как и у Джунхи — на Сэюна. Оба видят чужие проёбы, в то время как на свои собственные — полнейший игнор. — Если бы я не выжил тогда, вас троих бы сейчас не было, вы должны мне сказать спасибо, идиоты. Джунхи ведёт ладонью по своим губам и вытирает наигранно брезгливо. Потом об свои джинсы — ему не совестно совсем. Ноющим затылком прикладывается к стене ещё раз — отмотать бы всё назад и взять билет в Европу, а не сюда. — И поэтому ты бросил Донхуна с Ючаном одних в стране, когда там такое происходит, а сам свалил нахуй? — Они не одни, у них был ты. Не знаю, что у вас там за отношения на троих, но это явно не ко мне, хён. Джунхи смотрит наконец Сэюну в глаза. Губы поджимает, злится, но сам не понимает, на кого именно. Но на себя, конечно же, в первую очередь. Обида клокочет в груди. Сэюн выжидающе смотрит. Глаза — всё те же омуты, из которых Джунхи уже давно не может выбраться. Сэюн вновь губами в губы Джунхи, и тот ему позволяет, сдаётся. Голову послушно склоняет вбок, когда Сэюн губами — уже в шею; по местам, где раньше были старые метки, где шрам около ключицы за оттянутым воротом майки. Джунхи хватает губами воздух словно выброшенная рыба на песчаный берег — всё ещё душно, всё ещё пальцами за плечи Сэюна хватается просяще. Сэюн эмоции и действия не контролирует и кусает в изгиб шеи — теперь там наливается новая метка. Джунхи щекой прижимается к стене, когда Сэюн его разворачивает. Ладонями по шершавой поверхности — ухватиться не за что, ногтями скребёт по бумажным обоям. Сэюн вдавливает за плечо, не позволяя повернуться. Джунхи прикрывает глаза. Не надо, Сэюн, нет. Мысленные посылы Джунхи к старшему блокируются; Сэюн уже спускает светлые джинсы и ладонями — со шлепком о голую кожу. Хочется сказать, что скучал. Молчит. Толчки Сэюна рваные, двигается с трудом — от долгого перерыва не спасает даже привычная растяжка. Он запускает руку в тёмные волосы и сжимает пряди на затылке — тотальный контроль. Джунхи не имеет сил выбраться, сдаётся, сам того не желая. Прикосновения родные, пальцы всё ещё такие же тёплые и отдают чем-то болезненно нужным. Джунхи подставляется под каждый толчок и лишнее поглаживание: даже если хуёво — молчи, терпи, переболит. Прикосновения и толчки Сэюна становятся тем, что удерживает Джунхи от лишних мыслей. Старший задирает чужую майку, губами — по позвоночнику и кусает болезненно у лопатки. Джунхи выгибает в новом стоне, ногтями скребёт по обоям; Сэюн, пожалуйста. Дышит шумно, руку заводит назад, чтобы поторопить. Сэюн обе руки перехватывает и вжимает с рыком в поясницу. Чужие запястья умещаются в ладонях так привычно — всё же скучал. Срывается на быстрые толчки — хаотично и по-своему; так, как и всегда было. Когда-то давно. Сэюн кончает с хриплым стоном. Выходит и пачкает покрасневшую кожу ягодиц белёсым, в то время как Джунхи тут же ладонями в стену упирается и ищет опоры. Сердце пробивает грудную клетку, дыхание сбито. Сэюн обхватывает чужой член в ладонь и надрачивает быстро — Джунхи срывается так же, как и утром в ванной. Только уже без образа перед глазами. Уже и представлять не имеет смысла, когда сам Сэюн рядом. Отдышавшись, Джунхи лбом упирается в стену. Прикрывает глаза и чувствует, как тело ломает в боли уже сейчас. Сэюн натягивает джинсы не застегивая и уходит в душ. Джунхи стоит ещё несколько минут, приходя в себя. От безысходности кулаком бьёт в стену — снова поддался, снова дал слабину. Ругает себя. Лучше бы действительно в Европу и там потеряться. Джунхи и знать не хочет, как Сэюн нашел его. Пак заходит в ванную, пока Сэюн ещё там. Без стеснения раздевается, вещи скидывает на пол — куда же ещё. Заходит в душевую и внаглую отпихивает Сэюна от струй воды. Старший усмехается. Джунхи такой ребёнок в своей обиде; научиться бы ему реагировать как взрослому. Сэюн со спины его обнимает, но не уходит из-под воды, уворачивается от бутылька с гелем для душа. Джунхи с ним не разговаривает и не собирается. Демонстративно даже укладывается на пол — перекладывает декоративные подушки с кровати и кресла, стаскивает покрывало. Кутается в нём и стонет тихо от боли. Сэюн открывает окно, прикуривает сигарету из пачки Джунхи. Душный ночной воздух Бангкока давит лёгкие сильнее сигарет; накрапывает дождь. Джунхи в темноте смотрит на силуэт Сэюна — светлый тёплый халат, взъерошенные влажные волосы, стоит босиком. Дым исчезает за стеклом; раздражающе медленно растворяется во влажности города. Джунхи пинает Сэюна под коленку. Снова по-детски так и снова — чтобы показать своё негодование. Не перестаёт злиться. Сэюну забавно.-х-
Пару дней открытого игнора — Сэюну всё ещё забавно. Джунхи шатается один, даже не пытается прикрыться. Пропадает, не берёт с собой мобильник. Сэюн не волнуется, ведь в конце концов, он сам навязался. Джунхи же шныряет по неблагополучным районам. В один день выкупает пистолет с рук у какого-то парнишки — проще будет прикончить себя, чем попасться. Руки до сих пор по локоть в чужой крови. Совесть начинает грызть внезапно, да так, что Джунхи почти умирает. Лучше бы всё же да. В новостях даже другой страны говорят об убийстве — Джунхи спокойно сидит в немноголюдном баре на последнюю снятую с карты наличку; удивительно, как его ещё не обокрали. Пьёт пиво из большого стакана почти залпом — ебучая жажда мучить не перестаёт. На улице всё ещё до тошноты пасмурно и сыро, душно. Вентилятор владельца заведения дует в лицо — о каких кондиционерах вообще может идти речь. Выстрелы за окном бара заставляют Джунхи напрячься. Он инстинктивно кладёт ладонь на пистолет под столом и пальцами гладит холодную неродную сталь. Беглый взгляд на хозяина за стойкой бара — того будто бы и не касается вовсе. Джунхи напрягается ещё больше, смотрит в окно, прищуривается. Ничего не разглядеть. Он пережидает ещё полчаса, потом спокойно выходит и прячет оружие во внутренний карман толстовки. Туманно, сдохнуть можно от жары, но где ещё таскать, чтобы не огрести себе проблем. В этот день Джунхи возвращается в отель раньше обычного. По дороге оказывается спокойно, без перестрелок и привлечения к себе внимания. На чемодане билеты на рейс в Китай на завтра — Джунхи смотрит на распечатанные бумаги, а потом на Сэюна на своей кровати. Тот ленивым котом всё ещё валяется на одеяле; весь в телефоне, не с Джунхи вовсе. Противные коготки ревности снова начинают скрести изнутри. Будто бы ничего и не было — не было проёба Джунхи, самого Сэюна. Будто бы не на них обоих сейчас висят убийства. Будто бы не они оба подставили Донхуна с Ючаном. Будто бы не они — в очередной раз — одни против всего мира. — Ты хочешь свалить? Вот так просто? — Джунхи присаживается на кровать, отбирает телефон и швыряет в сторону. Сэюн перекатывается на бок, смотрит вопросительно. — Сваливаю. И ты вместе со мной. Сэюн Джунхи хватает за толстовку и дёргает на себя, младший ладонями в чужие плечи упирается, чтобы удержаться. Из кармана выпадает пистолет. Оба прослеживают за оружием. Сэюн — в глаза Джунхи сразу же. Джунхи жмёт плечами. — Я только обосновался здесь. Больше лишних денег на оружие у меня нет. И Сэюну бы спорить до победного, убеждать, настаивать. Только вот Джунхи и вправду больше сам по себе, нежели. Не боится за свою шкуру, сколько бы Сэюн — не боялся за его. Но так с виду и не скажешь, особенно после подставы близких. В глазах людей — предатель. Тот самый чёрный кот, но уже не ревность вовсе. — Ты знаешь, что я и тебя сдать могу? — Ким почти шепчет, держит Джунхи всё ещё в своих объятиях крепко, как всегда не даёт отстраниться раньше времени. — Что мне уже терять, ты и так меня бросил, — Джунхи вскидывает бровь. Больно. Неприятно. Правда. Сэюну бы злиться на Джунхи, да только понимает — не время. Этого идиота всё ещё надо вытащить, прикрыть его спину своей. Больше, чем просто напарники по криминалу, но меньше, чем пара. Он очень некстати вспоминает, как той особенно дождливой ночью вытаскивал Джунхи из обломков здания; как судорожно искал, чем остановить текущую кровь из ран; держал пистолет, готовый стрелять в любой момент и получить за него пулю в свой лоб или сердце. Уничтожил тогда врага за него — завершил не свою миссию. Джунхи в благодарность — минет после окончательного восстановления прямо на больничной койке, пока никого рядом нет. Сэюна флэшбэчит к тому моменту. Помнит, как сжимал пальцы в тогда ещё светлых волосах, когда у самого — натуральный чёрный, чтобы не выделяться из толпы. Джунхи тогда ещё смотрел снизу вверх до боли покорно. И если сам Сэюн — больше домашний кот, то Джунхи — дворовая псина. Верная, но подбитая сотнями испытаний жизни. И после всего этого получить нож в спину. — Скажи спасибо, что подстрелил тогда того ублюдка, а не тебя, — добавляет тихо Пак. — Если бы я знал, что ты меня так опрокинешь, то лучше бы тебя подстрелил. Сэюн вмазывает младшему пощёчину и отталкивает от себя. Джунхи жмурится — щека горит. По-бабски так и слишком тупо для серьёзной проблемы. Пистолет всё ещё валяется на кровати. — Никто не виноват в том, что меня наняли убрать тебя, — всплескивает руками Сэюн. На эмоциях растерян и зол, не собирался ворошить прошлое. На самом же деле — неприкрытая ложь. — Никто не виноват в том, что мы вообще каким-то образом оказались под одним человеком. Сука, — Джунхи восклицает и бьёт кулаком по кровати, — и это, блять, даже не Донхун был. Знал бы кто-то из них, что придётся работать вчетвером — пустили бы добродушно пару пуль друг в друга, чтобы никто не выжил. Самого себя бывает трудно вытащить, что уж говорить о четверых. Атмосфера становится спокойнее, щека Джунхи почти не горит. Тот всё равно сосредоточенно смотрит на пистолет. Сэюн, сидя на другом конце кровати, смотрит в окно. Впервые за всё время нахождения здесь, сквозь тучи проглядывает солнце. Сэюн встаёт, чтобы задвинуть плотные шторы от раздражающего света. — Ты летишь со мной, Джунхи-я, — Сэюн оборачивается. Руки сложены на груди, серьёзен. — А уж деньги на новое оружие мы найдём. Джунхи поднимает взгляд. Никак он с этим не согласен, потому что — сам по себе. Но Сэюн смотрит серьёзно. Кто знает, Ким ведь и мать родную подстрелить может, если та встанет на пути. Пак неуверенно кивает.-х-
Донхун Ючана хватает за запястье — держит крепко, тянет за собой. Ючан — сбивчивое дыхание, ноги заплетаются от быстрого бега. Капюшон толстовки и темнота ночных улиц мешают разглядеть дорогу. Донхун виляет, во дворы и по подземным переходам бегом. Ючан сдаётся и устало плюхается на пустое сиденье в вагоне метро. Ноги вытягивает, голову назад запрокидывает. Донхун по привычке взглядом мажет по кадыку. На смуглой коже ярчайшие метки. Ёбанный же ты собственник, Ли Донхун. Люди косо смотрят. — Хён, ты старше меня, а даже не задыхаешься, — Ючану и говорить-то трудно. — Ну я же не курю. Донхун держится за поручень и садится на соседнее место. Капюшон и свой, и ючановский — пониже, не дай бог лишние глаза увидят. У Ючана довольная, но вымученная улыбка на губах, почти отдышался. Поезд выезжает на улицу — Донхун судорожно оглядывает вагон и потом смотрит в окно. Там — ночные огни, машины, никого больше. Расслабляется. Едут до конечной. Ючан отрубается на плече у Донхуна — устал, малой. Донхун вздыхает тихо, чтобы не разбудить младшего. Рукой осторожно по ткани чужого капюшона — как взъерошить волосы, успокаивает. На платформе уже ждёт спокойный Бёнкван. У того волосы — светлые, немного кучерявые. Донхун любит шутить, что Ким спит в бигудях. Получает за это обычно пинок в плечо — вообще-то, эта укладка стоит и денег, и времени, хён. Бёнкван переминается с ноги на ногу, потому что нервничает. Смотрит на временное табло над тонелем — ну же, ещё один поезд, на этом же должны приехать. Донхун с Ючаном буквально вываливаются на платформу в объятия Бёнквана. Тот же им сразу пихает пакет со всеми бумагами. — Не потеряйте, особенно эту, — в руки Донхуна ложится сложенная пополам бумажка поверх основной стопки. — Проебётесь и верная смерть всем нам. — Я всё ещё начальник тут, эй, — Донхун шутливо пихает младшего в плечо и убирает бумажку в карман джинсов. Потом мягонько так по волосам, по-хёновски. Спасибо тебе, информатор наш. — Береги себя, пожалуйста, Кван. И когда это всё закончится, может, посидим где-то? Ючан пальцы прячет под рукавами толстовки, ему крайне неловко. На Бёнквана смотрит с улыбкой, потом озирается по сторонам, нервничает. Когда один делает дело, другой — стоит на стрёме. Ему бы тоже хотелось поболтать с Бёнкваном. Видимо, не в этот раз. — Да, хён, — Бёнкван кивает с мягкой улыбкой. Ещё один кот в почти семье, готовый принять пулю за близкого. — А теперь валите нахуй, я подчищу хвост за вами, если он вдруг будет. Донхун кивает и снова Ючана за запястье хватает; вечные бега. Ючан успевает помахать на прощание Бёнквану — он надеется, они и вправду ещё увидятся. Бегом по эскалатору на улицу, а там холодный воздух бьёт по щекам. Идут неторопливо, озираются. Ючан немного расслабляется и в шутку пробегает до соседней улицы, чтобы побыстрее — до собственного транспорта. На одной из стоянок брошенная машина старшего. Когда добираются, Донхун младшего в дверь автомобиля вжимает, обеими ладонями за лицо держит и целует. Капюшоны всё ещё как можно ниже. Ючан пытается дышать в поцелуй ровнее, отвечает с готовностью, пока обеими руками за шею — ближе, хён. Слишком шумно для полной тишины улицы. Донхун губами мажет по линии челюсти, торопливо по новым меткам на шее, а потом отстраняется и жестом говорит Ючану залезть в машину. Ючан облизывает обветренные губы, кусает нижнюю. Слушается. Они едут по ночному шоссе. Светофоры мигают жёлтым — никто бы и так не остановился. Словно никого кроме них двоих в мире, словно зомби-апокалипсис и только они единственные не заражённые. Ючан ладонью на колено старшего, пока тот за рулём; сам же взглядом в тонированное окно упирается. Мелькают фонарные столбы, гитарные запилы с радиостанции почти на минимуме, тени пляшут по приборной панели. Ючан чувствует себя уютно где бы то ни было, лишь бы рядом — Ли Донхун. Не сбегают, скорее сами несутся в лапы к чудовищу. Лучше бы раздавило или оторвало голову, но ведь этот может убить на глазах родное и отпустить. Донхун не уверен, что сможет себе простить такой проёб. Надо отдать чудовищу лакомство — приманку, чтобы отвлечь от себя и от близких. Не только от Ючана и Бёнквана, но и от Сэюна, и даже от Джунхи. Донхун всё ещё начальник, как ни крути, и всё ещё ответственен за каждого своего подчинённого и каждый не свой проёб. Особняк возвышается на окраине города, почти за чертой. Массивные ворота, в самом доме — около четырёх этажей. Донхун проверяет кобуру на поясе джинсов — та прилегает плотно; застёгивает толстовку, снимает капюшон. Глушит машину и почти открывает дверь, как вдруг Ючан за запястье старшего хватает и на себя тянет. — Хён. В полной темноте губами в родные губы. Донхун сам целует напористо, держит Ючана в своих руках и даже на секунду забывает о существовании всех проблем. Ючан краснеет, словно девчонка — спасибо, что ничего не видно в темноте салона. Донхун бы честно умилился. А пока что отстраняется нехотя, пальцами по юношеским мягким щекам — мы точно справимся, слышишь меня? Я защищу нас. — Я знаю, хён. Я верю в тебя. Какие ещё слова нужны для выражения любви.-х-
Сэюн спит на плече Джунхи по дороге в аэропорт. Тот волосы перебирает пальцами — светлые такие, аж глаза режет. Думает, что покрасит Сэюна обратно в чёрный, если брыкаться не будет. Если будет, то зажмёт и всё равно покрасит. Сэюн податливый во многих вещах. Всегда можно найти точку, на которой человек переломается. У Сэюна эта точка — верность. У Джунхи, вероятно — страх. В аэропорту так же душно и много народу. Футболки липнут к спинам, чемоданы не такие уж и тяжелые, но громоздкие. Досмотр — Джунхи успевает подчистить отпечатки со ствола и выкинуть оружие в кусты по дороге. Это уже не его дело, следов никаких нет. Сэюн сонно зевает, еле держится на ногах. Бессонная ночь — и даже не из-за Джунхи — и в голове рой мыслей. И снова перелёты. Оба отрубаются в самолёте с одной парой наушников на двоих. Там старая песня играет по кругу. Джунхи флэшбэчит во сне — снится их с Сэюном ещё светлое прошлое: как по началу держались за руки. Как спорили, кто будет сверху, а потом Джунхи зажимал Сэюна так, что тот сдавался сразу же. Как Сэюн заламывал руки Джунхи в первой ссоре — Джунхи реально не впервой щекой прижиматься к обоям на стене. Как вместе отмечали Чусок и Рождество. Никто никогда в открытую не запрещал иметь служебные романы. Однако, это пресекалось так или иначе. Если тебе скажут пустить пулю в напарника по долгу службы — сможешь? А если ещё и спишь со своим напарником — сможешь? А сдать властям, лишь бы спасти самого себя — сможешь? Работа есть работа. Любовь есть любовь. Сэюн всегда плевал на общие правила и делал так, как ему нужно. Как и Джунхи когда-то. Когда-то, когда в первый раз застрелил не своего противника. Своё ведь намного важнее, и свою жизнь отдать не жалко за того, кого любишь. Спасибо Донхуну, который всегда понимал это. Джунхи швыряет по аллеям памяти безбожно весь полёт: вот там он впервые приходит к Донхуну с выполненным заданием и в доказательство — чей-то палец с увесистым кольцом. Вот там он впервые видит Сэюна и направляет свой пистолет не на него — тогда ещё своего врага, а на своего бывшего напарника, давит на курок нещадно. Смог? Смог. Вот ещё вон там, на соседней аллее Джунхи вламывается в кабинет Донхуна без стука, что всегда было запрещено. Там Ючан жадно целует Сэюна, руками на его бёдрах по-собственнически. За столом в своём кресле сидит Донхун. Он шариковую ручку между пальцев перебирает, наблюдает и, кажется, даже доволен этим зрелищем. Сэюн тогда почти судорожно ухватился пальцами за край стола — Ючан вот-вот бы зажал. Джунхи мечтает стереть это воспоминание из своей памяти раз и навсегда. Поэтому и подставил Донхуна. Поэтому и сбросил всю вину на Ючана. Заставил помочь убрать очередную шестерку из команды врагов втихую, а на ребёнка повесил чужое убийство. Не такого уж невинного — очень даже за дело, потому что нехуй соваться не на свою территорию. Поэтому и сам выстрелил не в того человека, хотя должен был в Сэюна, чтобы спасти. В результате подставил всех, а сам — сбежал. Проёб, Пак Джунхи. Глобальный. Джунхи просыпается в холодном поту за полчаса до посадки. Снова раздражающий тремор в руках. Пекин слепит огнями как и Бангкок, но намного настойчивее, душнее, грязнее. От усталости и Джунхи, и Сэюн готовы оба отключиться прямо в аэропорту в ожидании багажа. Сидят на свободных местах в зале прилёта, почти — висок к виску. Джунхи всё ещё злится из-за того, что произошло, но дрожащими пальцами по пальцам Сэюна почти невесомо; надеется, старший не заметит. Ким же пальцами в ответ хватает указательный Джунхи и зажимает между своим и большим, держит пару секунд. Джунхи так и не смотрит. Делает вид, что ничего не было. В отеле ярко, но тихо — уже больше чем за полночь. Джунхи ненавидит ночные перелёты, но уже привык. С ноги заталкивает чемодан в номер, потом вспоминает, что Сэюн всё ещё с ним — и сэюновский чемодан ногой до кровати. Сэюн прикрывает дверь и приваливается к ней спиной. Взгляд усталый, забитый. Джунхи снимает пиджак и кидает на кровать, возвращается к Сэюну в коридор. Одной рукой в дверь рядом с головой, другой за подбородок к себе — посмотри на меня, я разрешаю. Сэюн слишком устал, чтобы спорить и просто поднимает голову. Джунхи смотрит без эмоций — уставший намного больше, примерно за двоих. Сэюн снова целует первый, но уже не так напористо, как обычно. Скорее просто мажет по губам Джунхи устало. За шею рукой обнимает и к себе, а Пак выдыхает тихо. Языком по искусанным губам старшего скользит, нервничает. Отстраняется потом сам и лбом в плечо так, как раньше, почти так же — по-родному. Сэюн пальцами в волосы на затылке Джунхи и прядки перебирает. Джунхи как никак, но верная псина до сих пор. После душа спать ложатся на одной односпальной в номере на двоих. Джунхи жмётся к Сэюну, пальцами по его плечам ведёт и губы поджимает — устал, хён. Заебался. Сэюн кивает молчаливо — знаю, сам не в меньшей степени заебался. Целует в тёмную макушку почти на ощупь, потому что глаза открывать слишком лениво. Они засыпают в обнимку как и раньше, и спят почти до середины следующего дня. Пока телефон Сэюна не разрывается входящим. Следом смс. Я всё же проебался, Сэюн. Бегите. Это никогда теперь не закончится.-х-
На входе в особняк Донхун вынимает пистолет из кобуры — оглядывается, прицеливается. Везде чисто. Зовёт Ючана — тот же перебежками до старшего и пальцами в рукав толстовки крепко вцепляется, словно маленький мальчик, который боится потерять свою маму в магазине. Тоже озирается, тоже чисто. Оба идут наобум — вроде второй этаж или третий, да чёрт его вообще знает. У Ючана пакет с бумагами прижат к груди. Сердце колотится, как сумасшедшее. В мыслях мантрой — мы не проебёмся, хён. — Вы уже проебались. Оружие на пол. Хёджин не возвышается над ними — это скорее уж Ючан возвышается — но выглядит серьёзно, как и всегда. Бордовые волосы уложены, лисий прищур, хотя на деле лицо оленьего типажа; пиджак деловой с чёрной футболкой под, чёрные джинсы, ботинки начищены до блеска. Больше похож на главаря местной банды пидорасов — так бы сказал Бёнкван — чем на главаря клана. Донхун вспоминает, как впервые встретил этого человека, когда опускает пистолет дулом к полу. Но не кладёт. Год разницы в возрасте и в карьерной лестнице. Хёджин на ступеньку выше, в то время как Донхун хоть и главный, но всё ещё в подчинении. — Тебе не надоело играть в эти игры, а, хён? — Хёджин прячет руки в карманы джинсов, пиджак расстёгнут. Ючан судорожно мнёт в пальцах край донхуновской толстовки. В глазах не страх — напряжение. — Если бы надоело, то приехал бы я тогда сам к тебе сюда? — Донхун вопросительно выгибает бровь. Смех Хёджина странный по своей природе. Донхуна перекашивает — за столько лет и не привык ещё. Младший делает несколько шагов в сторону парочки, ногой выбивает из рук Донхуна пистолет — тот отлетает к соседней стене. Ючан инстинктивно делает шаг назад, в то время как Ли упорно стоит на месте. Едва ли реагирует на выходку Кима. — Ты такой же смешной, как и был раньше, хён. Как и тогда, когда пытался меня уложить на лопатки и доказать, кто из нас главный. Хёджин вышагивает по паркетному полу огромной гостиной. В камине трещит огонь, множество стульев и диванов расставлены в идеальном положении по феншую, на стенах висят дорогущие картины — красиво. Донхун бы оценил, если бы не знал, что это наворовано. Ючана передёргивает в отвращении — он отпускает Донхуна и теперь обеими руками держит ценнейшую папку. Хёджин переводит взгляд на него. — О, так ты со своей собачкой приехал, — насмешливо, по-сучьи. — Собачка, принеси папку. Донхун одёргивает Ючана — стой на месте, пока я не скажу. Заслоняет собой по привычке — кто знает, что у Хёджина в карманах. И на уме. — Это наши с тобой разборки, Хёджин-а, не впутывай сюда детей. Хёджин снова смеётся. Равняется с Донхуном и смотрит ему в глаза, прищуривается. Не глядя руку вытягивает в сторону Ючана — папку мне сюда. Ючан же слушается только Донхуна и никого больше, кому не стоило бы доверять даже стакан виски налить. — Дрессированный, ты погляди-ка. Это же я тебе его отдал, помнишь? Хёджин может устроить и перестрелку в своём доме. Ему не жалко ничего из имущества — наворует ещё, если понадобится. Но почему-то на Донхуна начать первым выёбываться не хватает сил. Ким руку убирает обратно в карман, отходит. Снова вышагивает по комнате неторопливо. В камине трещат поленья. У Донхуна в теле сплошное напряжение. В голове он судорожно перебирает варианты: куда сбежать, откуда выхватить оружие, как прикрыть Ючана. Младший же вопросительно на Ли смотрит — что делать, хён? Может, отдать бумаги? Донхун не согласен и молчит. Вспоминает внезапно, как и вправду пытался разложить Хёджина. Подчинишь себе Ким Хёджина — станешь главой всей мафии. У Донхуна руки чесались примерно первое время после знакомства: Хёджин красивый и голос у него звонкий. Только в сердце у него не Донхун вовсе, и никогда и не был. У Донхуна же в сердце далеко не Хёджин, хотя мог бы. Хангём чёрной кошкой пробежался между ними несколько месяцев назад. Донхун, осознавая всю тяжесть своего поступка, отправил Джунхи на задание, попросил. Сам никогда бы не смог сделать что-то подобное. Но и Джунхи проебался — он должен был выстрелить в Хангёма. Как результат — пострелял шестёрок, отжал Сэюна с Ючаном, почти добровольно переманивая на свою сторону. Хангём вернулся целым и невредимым — всё было доложено Хёджину сразу же. С того момента — холодная война, открытая даже не Хёджином. А беспечным проёбом Донхуна. Сэюн должен был выполнить задание Джунхи. Звонкий выстрел по пустующей округе, перестрелка из автоматов. Раненый Джунхи под останками разрушенного здания — ты идиот, Пак Джунхи, тебя вообще не должно было здесь быть. Далее всё по сценарию — завершённая миссия, больница, бесконечная погоня и новые убийства. Хангём был убран с дороги Сэюном для Донхуна. Донхун же, утопая в вине за произошедшее, влюбился в Ючана, стоило тому заговорить с ним. Хёджин оказался не нужен. Ючан — случайная карта, затесавшаяся десятка в колоде королей и тузов. Хёджин решает завершить свою миссию как можно скорее. С дивана берёт револьвер — кто вообще кладёт заряженное оружие на диван? Направляет в сторону Ючана. Тот даже не дёргается, только глазами щенячьими на Донхуна и моргает. Знает, что виноваты все. Только не знает, что нужно делать, но может умереть за свою любовь. Око за око. Кровь за кровь. — Я убью всех твоих близких у тебя на глазах, Донхун-а. Я не прощу твою любовь и твои поступки. Ты не имел права делать то, что сделал. Донхун не успевает среагировать. Выстрел слишком оглушительный. Ючана подкашивает, папка валится из рук, бумаги стелятся по полу. Можно ведь было договориться, ведь эти бумаги — ценные. Воруешь, Ким Хёджин, так воруй, но не трогай людские невинные жизни. Донхун не успевает поймать Ючана. Оглушительный для напряжённой обстановки грохот. И донхуновы немые слёзы над бездыханным телом. Хёджин подходит и ободряюще ладонью по плечу похлопывает. Потом дулом пистолета по линии челюсти Донхуна — собирает солёные слёзы. Играется, сучонок, доволен. Пальцами к себе — посмотри, что ты сделал со своей жизнью, Ли Донхун. Это всё — твоя вина. Хёджин оставляет смазанный поцелуй в висок и вкладывает револьвер в руки Донхуна. — Застрелись сам, если слабак, или смотри, как все твои друзья погибают один за другим, — спокойное, прежде чем оставить Донхуна наедине со своими проёбами и слезами. Хёджин перегорел. Месть ледяная, даже безвкусная почти. Разве что немного чувствуется вкус победы — доломал. Пинает бездыханное тело прямо на глазах Донхуна. Проходится по бумагам и исчезает в глубине дома. По-сучьему, не иначе. По-хёджиновски. Донхун заслужил. Сам же Донхун сквозь слёзы пытается набрать первый попавшийся номер в мобильнике — кажется, сэюновский. Сбрасывает из-за длинных гудков. Дрожащими пальцами пишет смс. Нет сил кричать, да и нужно ли. Пальцами по побледневшему родному лицу — струйка крови течёт по паркетному полу и пачкает джинсы на коленях. Донхун теперь один. Снова в бега. Хёджин ведь просто так не отпускает никого.-х-
Джунхи спросонья целует Сэюна в макушку. Щурится сонно, потягивается, никуда не торопится. Пальцами по чужой спине мягко скользит — спасибо, Сэюн, что спишь без футболки, ты всё ещё безумно красив. Конечно, я злюсь на тебя, но ты всё ещё невероятно красив. Краем глаза замечает, как телефон Сэюна истерично мигает вспышкой. Нехотя тянется через ещё спящего старшего — кровать скрипит под весом двоих. Джунхи хватает телефон и снимает блокировку. Пропущенный от Донхуна и смс. Джунхи снова окутывает липкий страх — он сочится вдоль позвоночника, обхватывает за плечи и шею, сдавливает, что есть сил. Джунхи задыхается и не может двинуться несколько секунд — он искренне ненавидит свою паничку, которая вылезает на пустом месте. Потом пытается растормошить сонного Сэюна, в ответ на что едва различимое — только же приехали, Джунхи-я, спи ещё. Но Джунхи настойчив. Ким Сэюн, пожалуйста. Сэюн выхватывает телефон из рук, так окончательно и не проснувшись. Читает смс. В глазах у вечно спокойного Сэюна неприкрытый страх разливается ледяным океаном, когда он поднимает взгляд на младшего. Джунхи еле-еле начинает ровнее дышать. Куда бежать ещё дальше неизвестно. Сэюн пытается дозвониться Донхуну, Ючану — у обоих абонент больше не обслуживается. Бёнквану тоже — пожалуйста, перезвоните позже. Джунхи едва ли успевает перехватить руку Сэюна, чтобы тот не кинул свой телефон в стену. Отрезаны от своих в другой стране без шанса связаться и узнать, что происходит. Снова одни и снова против всего мира. — Никуда деться нельзя, отследят сразу же. Сидим на месте, — у вечно истерящего Джунхи холодный разум включается как нельзя кстати. В голове сразу схемы, планы. Кажется, даже очередная смена имён и внешности. Снова в бега. По странам, континентам. На этот раз даже без поддержки в виде Донхуна и Ючана. Бёнкван — где-то в Корее, и неизвестно, что с ним. Найти ещё и их по дороге было бы замечательной идеей, стечением обстоятельств даже. Ким Хёджин — худший человек на свете, как ни крути. Ким Сэюн и Пак Джунхи — снова напарники, как бы не сложились обстоятельства.