Посмотри на этот город

Блядь. Подскользнулась, влетела плечом в кафельную стену, синяк наверняка будет, смешной мальчишка бережно губкой снимает с кожи налёт пены. Мы знаем, что будет дальше. И оно, конечно же, случается. Неоновые огни (привычные) выжигают глазные яблоки. Привычно. Но лучше так. Если вспомнить детство — станет тошно. Тогда было тихо, за окном ночные соловьи пели, но паршивей в сто раз. Детство — та ещё дрянь, когда ты не можешь сделать ничего. Даже выйти в окно. Но я не вспоминаю детство. Он толкается во мне, целеустремленно, молча, целует лицо, ласкает пальцами кожу, а мне смешно. До какого-то момента — смешно. Так нежно, будто я целка. Он вдруг называет меня по имени, и смех внутри меня умирает, разлагается, выходит наружу всхлипами истерики, которые он принимает за стоны удовольствия. Я держусь за его плечи, нарощенными когтями раздирая кожу. Я боюсь упасть — и разбиться — с сорок третьего этажа. Выше, чем с сорок третьего. Он называет меня по имени, и я вгрызаюсь в него, вырывая, завоёвывая стон. Кто мы, блять, Марк? Кто?! Меня трясёт, и я понимаю от чего, я понимаю остро до дрожжи, до того, что перестаю считать себя отвратительной, до скользящих по его груди пальцев, что мне глубоко похуй. Похуй на Мэра (паршивый из тебя папаша, папа), похуй на сраную социальную несправедливость, похуй на загнувшихся от параши, пущенной по венам, друзей и не-друзей. Так похуй. Похуй на всё, пока его вес падает на меня, заставляя задерживать дыхание, пока член стоит, вколачивает меня в кровать, пока всё не кончается. Пусть не заканчивается. Готова начать молиться. Молиться за грех — ха! смешно звучит. Секс, конечно же, грех, правда, святой отец, тебе ли не знать? Секс, пожалуй что, лучший из грехов. Меня не ебёт социальная справедливость, пока меня ебёт Марк. Хоть можно ли использовать это слово? Нельзя, нет, нельзя. Он смешной, такой маленький и такой потерянный, мальчик с взрослыми игрушками, мальчик, чьи зрачки от гора… Смешно сказать, но привычное «ёбля» тут не подходит. Его слюна — языком — по моей шее. Я готова молиться — пусть не заканчивает. Пусть не заканчивается. Пусть Марк не заканчивается.